Изменить детство

Так что запрос на перемены от общества был, и еще какой. Возможностей не было. Как сделать так, чтоб носители лучших человеческих качеств не проигрывали торжествующей наглости, как? Тут на первый взгляд требовались мощные средства, что-то типа полубожественных возможностей героя одной очень хорошей книги про попаданца. То-то удивились инопланетяне, когда он озвучил свое условие. Оставалось надеяться, что не прогадал.

А со вторым условием ему просто сказочно повезло. Попросил, не осознавая его ценности. Казалось бы, что такого — максимальная нечувствительность к боли? Толстая кожа, образно говоря, только и всего. Оказалось — фигушки, вовсе не так. Оказалось, собственно боли человек не так уж и боится, достаточно вспомнить те же рабочие ссадины, порезы и натертости, на которые не всегда даже обращаешь внимание. Или, не к работе будь упомянут, проклятый радикулит... Оказалось, страх этот держится на самом деле на инстинкте самосохранения. Чует человек, что за болью таится опасность для жизни, вот и боится до дрожи. А он попросил у инопланетян максимальную нечувствительность к боли как раз для того, чтоб не бояться. Инопланетяне выполнили просьбу, как они ее поняли. И инстинкт самосохранения сразу прилично отшибло. Он ведь и раньше, в реальной жизни, частенько понимал, что требуется делать для изменения к лучшему. Понимал, но не решался действовать, потому что риски для жизни там были реальные. И никто не решался действовать, потому что жить хочется, и очень сильно. Но вот сейчас ему было не страшно. Не страшно, и все тут, такое очень странное ощущение, непривычное. Хотя риски никуда не делись, и на то, что он всего лишь первоклассник, скидки никто делать не станет.

Он очень неприятно усмехнулся и пошел домой. Значит, дар убеждения, самый обычный, реального уровня, да еще в исполнении первоклашки — жалкое оружие, да?

8

Раннее утро заползло в палатку зябким воздухом. Он по привычке прикрыл нос одеялом, задышал в тепло и снова выключился, упал в сон — и оказался на знакомом травянистом склоне, где в теплых потоках восходящего воздуха дрожит и переливается соседняя сопка. Казахский мелкосопочник, конец мая.

Инопланетянин благожелательно уставился на него, снова в образе интеллигентного лица с ухоженной бородкой.

— Вы сказали, я проживу во сне заново всю жизнь день за днем, — напомнил он. — Почему меня кидает прерывисто, в самые яркие воспоминания?

— Потому что вы нам сопротивляетесь, — с мягкой укоризной сообщило лицо. — С упорством, достойным лучшего применения. Мы, конечно, можем насильно, но...

— Не надо, — усмехнулся он. — Насильно — точно не надо. Тогда следующий вопрос: ваши дары — они ведь все с сильными побочными эффектами, да?

— Это не вопрос, скорее утверждение, — осторожно заметило лицо. — Но вы же умный человек и должны понимать, что любое изменение в психике человека...

— ... делает его другой личностью, — хмуро заключил он. — Все понятно с вами. Новую жизнь мне придется прожить другим человеком. Спасибо. В этом ваш интерес, да?

— Ну вы же умный человек, должны понимать, что у нас многовекторные исследования, и осознанный выбор личностных изменений нас интересует также не в последнюю очередь...

Врут, понял он, шагнул вперед и медленно поплыл над теплым склоном, который стал постепенно удаляться вниз. Если два раза подряд напоминают о его уме — точно врут, проверено жизнью.

— Но ваш выбор нам особенно интересен! — раздался за его спиной четко артикулированный голос инопланетянина. — Личностные изменения выбирают все, но такое, как вы — никто. У вас уникальная ситуация, и нам принципиально важно знать, чего вы сможете достигнуть столь малым набором инструментов для изменения себя и реальности. Берегите свое здоровье, мы вами очень дорожим.

Он вздрогнул, попытался развернуться, травянистый склон стремительно бросился ему навстречу — и он проснулся, на этот раз окончательно.

Раннее утро, часов шесть, но ему ли подстраиваться под общий распорядок? Он птица свободная, может и в шесть начать работу. Или не начать, что особо греет душу. Свобода... сладкое, никакими деньгами не измеримое состояние.

Туалет, розжиг летней печурки, легкий завтрак. Жареные чебачки в качестве завтрака улетели за милую душу. И — работа. Знакомое, освоенное до мельчайших нюансов ремесло.

Леса можно городить и снаружи, и изнутри. У каждого варианта свои плюсы. Но внутри быстрее, и расход материала меньше. Приколотить в углах доски-опоры, накидать по периметру настил в три доски шириной, закрепить середины дополнительными подпорками, чтоб доски не прогибались — готово. Всех расходов — полсотни гвоздей да полтора десятка досок, и то двенадцать из них потом можно использовать для настила потолка.

Вот теперь работа пошла медленнее. Поднять конец бруса на сруб, протолкнуть насколько возможно. Подняться по лесенке на леса, затянуть брус. Уложить, закрепить. И снова по лесенке наружу. Весь день туда-сюда, вверх-вниз. К вечеру колени ощутимо заскрипели. Он оценил сделанное. Шесть рядов. Ну и хватит. Он же не на соревнованиях, гнать некуда. Палатка гостеприимно приняла хозяина, мышцы блаженно расслабились в лежачем положении, позвонки потихоньку начали возвращаться на положенные места, складываться в некое подобие позвоночника, в котором от межпозвоночных дисков осталось одно название. Блин, как же мало надо для счастья. Просто лечь после работы и расслабиться.

Он закинул руки за голову и призадумался. Инопланетяне. Расслабишься с ними, как же. Втянули в историю, втравили. Как он подписался на изменение общества? Ох и дурак. Ни сна теперь, ни покою даже во сне.

Он прекрасно понимал, что дар убеждения — оружие для первоклассника не очень подходящее. Ну кто будет слушать малыша, даже с даром убеждения? Разве что мама. Потому воздействие на взрослых следовало отложить для очень неблизких времен. Но это не означало, что он совсем ничего не мог сделать. Вот что будет, если воздействовать на одноклассников? Если вдруг весь класс разревется и чего-то потребует, а? И он точно знал, чего потребуют истерично рыдающие детки.

Всю сознательную жизнь у него вызывали тягостное недоумение два школьных предмета — трудовое обучение и физическая культура. Прославленные труды и физ-ра, на которых можно было ничего не делать. Уникальные в своем роде предметы. Очень важные, очень нужные. Чуть ли не самые важные и нужные в школе. Ведь что такое "труды"? Это возможность дать выпускнику готовую, нужную, востребованную в обществе, современную профессию! Это культура социалистического производства. Это намертво вколоченные в память нормы КЗОТа, умение читать рабочие чертежи, знание Единых норм и расценок... это гигантский пласт очень нужных для дальнейшей жизни знаний и навыков. На трудовом обучении по логике должны были стоять самые сильные, самые подготовленные, самые идейные педагоги. Ведь СССР — государство рабочего класса! Как трудовое обучение выродилось в обстругивание деревяшек, уму непостижимо. Это при том, что все правильные слова были сказаны еще на заре советской власти Антоном Макаренко. И им же показано, как именно надо проводить трудовое обучение. Его воспитанники собирали электродрели, а впоследствии и фотоаппараты ФЭД — лучшие по качеству для того времени. Но — Макаренко выжили из педагогики, уроки труда приобрели вид, не поддающийся логике. Учить мальчиков в начальной школе вышиванию крестиком — это как, это вообще можно понять трезвым умом? А ведь было, повсеместно было такое в славном СССР... Еще и не такое было.

То же самое с физкультурой. Страна, противостоящая идеологически всему капиталистическому миру, по определению должна с детства готовить суровых бойцов. Так, на всякий случай. А в военной подготовке физические данные — основа основ. По всей логике ситуации физкультура должна проводиться ежедневно, и проводить занятия должны лучшие из лучших, прирожденные наставники, воспитатели будущих боксеров, борцов, стрелков и лыжников. И готовить на уроках физкультуры должны были именно их — боксеров, борцов, стрелков... А на деле? Самая привычная ситуация — "вот вам мяч, гоняйте, остальные пусть сидят на лавочке".

Как раз физкультура и была недавно во вновь проживаемом детстве. И проводилась она по знакомой схеме. Преподавательница тупо построила детей в шеренгу, весь урок вызывала по одному и проверяла умение прыгать со скакалкой. И за это ставила оценки. Пятерку получила белобрысая Оля, она с улыбкой напрыгала более двухсот раз. Он лично, как и в реальном детстве, позорно запнулся на двадцать пятом разе и вернулся в строй. Там и простоял до звонка, как и все. Прекрасное обучение, нет слов! Нет, он не против упражнений со скакалкой, они входят в обязательную подготовку и боксеров, и фигуристов... но тогда учите! Дайте всем скакалки, объясните и покажите, выдайте домашнее задание для самостоятельных тренировок — и уж потом проверяйте результаты, да не весь урок, а между делом, как положено! Тогда и будет толк. Тогда вырастут прыгучие, координированные, выносливые и ловкие ребята. А так... на следующем уроке учительница будет проверять, насколько они могут прыгнуть с места, про скакалку забудет. А чего проверять-то, чего, если ничему еще не научила?

Именно это отношение к делу он и собирался поломать. Учительница физкультуры — она, может, замечательная женщина. Но это все внешнее. А по своей сути она — манифестация торжествующей наглости. Мол, не работала, не буду и не заставите. Но зарплату платите и уважайте, как педагога. В основе позиции — обыкновенная лень. Та самая, которая лежала в основе семидесятипроцентного брака на заводах сталинского времени, с которым боролись жестоко, тюремными сроками для рабочих и расстрелами для начальства. Но он собирался справиться обычным даром убеждения. Крайне опасное дело, между прочим. Прилетит всему классу за неожиданное требование проводить физкультуру как положено, а не на "отвяжись". И от родителей прилетит, и от педагогов, а уж какое давление будет — страшно представить. И на классе останется до конца школы нехорошее клеймо — "бунтари". В своем реальном детстве он бы не решился на такое. И сам бы побоялся, и одноклассников пожалел бы. Но теперь, в результате ущемления инстинкта самосохранения, он принял решение абсолютно спокойно и безжалостно. Да, от родителей прилетит, и давление будет. И учительница потом на них ой как отыграется. Но он постарается, чтоб класс упорствовал до победного конца и почувствовал вкус победы. В этом главный смысл — чтоб класс почувствовал вкус победы. Тогда они пройдут детство ершистой, непримиримой компанией, умеющей и готовой требовать от учителей и вожатых настоящей работы, а не семидесятипроцентного брака. Да, им будет непросто. Да, он фактически разрушит им беззаботное детство и бросит в жестокие реалии фактически настоящей войны. Мало того — он еще и спрячется за спинами одноклассников, скроет свою роль заводилы и вдохновителя, потому что заводил выбивают первыми. А еще он уедет из поселка на следующий год и оставит класс расхлебывать ситуацию самостоятельно, и без его помощи, и без помощи взрослых. Какие взрослые, о чем вообще речь? Взрослые — это, в большинстве своем, воплощение семидесятипроцентного брака на заводах сталинского времени. А сколько брака гнал рабочий класс в благословенные брежневские времена — тайна, закрытая всеми грифами секретности. Реальной цифры не найти, хоть весь интернет перерой. Но если судить по личному опыту, то на стройках процент брака приближался к заветной цифре сто.

Он невесело усмехнулся и медленно ушел в сон. Пора приниматься за дело, на которое не решился в реальной жизни.

9

— Что у вас произошло снова?

Директриса начальной школы смотрела недоброжелательно, поджав губы, и учительница разозлилась. Почему это — снова?! Не было ничего подобного раньше! Просто класс подобрался какой-то придурочный! Требуют от учителя, это ж надо такое представить? А что дальше будет?! Так и выпалила в лицо непосредственному начальству. Начальство замялось перед сложным выбором. Начальство смутно ощущало угрозу от того, что может быть дальше. Требующий чего-то класс — это большие, очень большие проблемы! Требовательный класс — это бездушный паровоз, наезжающий на ее безоблачное существование. Давить надо паровозы, пока они чайники! В этом пункте директриса была с учительницей солидарна и разделяла ее возмущение полностью. От учителя чего-то требуют, ну не обнаглели ли?! А дальше что будет? Страшно представить, от партии потребуют?

Так что с этой позиции представлялось очевидным идти в класс бунтующих сопляков, делать грозное лицо и запугивать, стращать. Первоклашки, сломаются быстро. Но идти в класс — это обозначить свою позицию. То есть — разделить с учительницей физкультуры ответственность, если вдруг что пойдет не так... А пойти может. У сопливых первоклашек вообще-то родители имеются. И если с рабочими леспромхоза или стеклозавода никаких проблем, эти еще и сами своим чадам ремня отвесят, чтоб уважали учителей, то... там ведь и папа Миши среди родителей. И, кстати, мама тоже. Скорее всего скользкий партаппаратчик тоже оценит угрозу от требовательного коллектива — должен оценить, почувствовать своим интриганским нутром! Тогда он выдаст юному сыночку подзатыльника в нужном направлении, и вопрос бунтующего класса исчезнет как явление. А если нет? Если он поговорит с сыночком, потом заглянет по старой памяти в районо и задаст там пару удивленных вопросов? Кто такая для него директриса начальной школы? Точно не соперница. Смахнет походя. Скажет пару слов, приедет проверка, и выяснится много чего. И что уроки физкультуры проводятся для галочки. И что мячей нет, и вообще ничего нет, кроме большой и пустой комнаты для занятий в непогоду. И что физручка пусть дальняя, но родственница руководству... И много чего еще выяснится, вроде не относящегося к делу, но если надо, комиссия пришьет все. Понятно, что это и не грехи даже, что так обстоят дела во всех школах, но все школы директрису не волновали, ее волновало собственное будущее. А оно в этом свете выглядело нерадостным. Недостатки — они сами по себе мелкие, но вот вкупе с целым рыдающим классом уже совсем другое дело. Очень нехорошее дело, дурно попахивающее. Снимут с должности, куда она пойдет? Заведующей детсадом уже поработала, и директором поселкового дома культуры тоже. Понятно, что из партхозактива не уберут, но ниже опускаться не хотелось, сильно не хотелось. Куда еще ниже, и так директриса начальной школы!

Директриса снова смерила учительницу неприязненным взглядом и снова призадумалась. Понятно, что комиссия из районо — она своя, там тетки правильные, поймут как надо и прикроют. А если нет? Тогда плохо, очень плохо.

— Галина Ивановна! — сказала директриса в результате недовольным голосом. — Ну что это такое? Вы уже и у первоклашек не можете уроки проводить как надо? Планы уроков у вас есть? Должны быть, поминутные! Их и придерживаться! Дети на уроке должны быть заняты! Ну и что, что физкультура! Это тоже учебный предмет, и требования к нему такие же, как ко всем!