Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Консервация, значит? Осталось понять, зачем и о чем эта заморочка.
Несомненное удобство только одно: полный пофигизм относительно внешних условий. Правда, по итогу все обычно заканчивается кучей синяков, и это только в случае, если будешь крайне внимательным. Расслабишься больше допустимого — сам себе злобный дурак.
Жаль, нет способа определить, как сильно меня накачали. Потому что внутренние ощущения беззастенчиво врут. Может, обошлись стартовой дозой, а может, вкатили по полной. Но в любом случае двигаться сейчас лучше медленно и печально, чтобы не порваться. А то было дело. И если тогда сшили хоть на живую нитку, но оперативно, то в сложившихся обстоятельствах вполне могут надолго оставить без скорой помощи. Тем более, обстановка располагает.
Комната, выложенная кафелем по всем направлениям. Не припомню таких помещений в Управлении. Даже в тех же изоляторах дизайн хоть и промышленный, но все же обитаемый, а здешний навевает какое-то совсем не жилое настроение. И живописно раскиданные сеточки трещин тоже. Довольно прозрачно, скажем так, намекают. А если повернуть голову еще больше и скосить глаза, можно разглядеть в полу желобки и прекратить, наконец, задаваться глупыми вопросами.
Хотя, чем тогда вообще заниматься? Например, все-таки попробовать поменять положение тела на более пригодное для осмотра этого же самого тела, благо, ничего не мешает: как раздели для проведения предписанных процедур, так и оставили.
Синяки... синие. Значит, в отключке я пробыл достаточно долго. И следы датчиков уже даже не красноватые. И звездочки от инъекторов. И дырки в венах. Если со мной что-то и творили, то немалое количество часов назад. Видимо, сразу после шокера. А потом внезапно спохватились и вспомнили, что мне, вообще-то, полагается полный покой?
Ну, чисто технически место спокойное, не поспоришь. Предположения, которые по его поводу возникают — это, как говорится, мои личные проблемы. Как, впрочем, и все остальное.
Так, в положении сидя чуть освоился. Теперь можно попробовать повернуться и спустить ноги на...
Наверняка красивая была стопочка. И какой-то аккуратист ведь озаботился, а толку? Чтобы я небрежным движением ноги разметал комплект формы по полу?
Курсантская. Новехонькая. А как там с опознавательными?
Нет, наклоняться не надо. Было. Придется снова прилечь и ноги обратно на лежак, пожалуй, лучше не закидывать. Значит, боком.
О, с этого ракурса можно смотреть на дверь. Тоже тихую и спокойную. Без какой-либо фурнитуры и даже вроде без смотровых приблуд. Скрытые камеры по стенам, стало быть? Скорее всего. Должны же все мои вялые перформансы как-то и кем-то наблюдаться. Хотя, может и не должны. В медчасти проводить наблюдение куда проще, да и эффективнее, с их-то аппаратурой. Говорят, при особом усердии могут даже отдельные мысли отлавливать. Но видимо тех, кто меня сюда притащил, интересует что-то совсем другое. И учитывая любезно оставленную одежду, когда я изволю ее на себя натянуть, представление и начнется.
Не, понять их можно. Одевать меня, как куклу, явно никому не сдалось, а если смогу справиться сам, особенно со шнуровкой, значит, здоров и годен. Поэтому полежу еще, пока никто не гонит.
Хотя, сомнительно, что будут гнать, если поверх компресса накатили консерву. Скорее, возьмут измором, им-то торопиться некуда. Тут уж мне лучше не тянуть никого за хвост, иначе госпитализация будет обязательно, и очень неприятная.
Они знаю, что я знаю, что они знают, что я...
Так, голова снова успешно закружилась. Впору вообще гнать из нее любые размышления. Я бы так и сделал, если бы можно было сосредоточиться хоть на чем-то. Но навязанная скудость ощущений совсем не помогает расслабиться.
Хорошо понятно только одно: ничего простого в сложившейся ситуации нет. Иначе обошлись без этой заковыристой церемонии. То ли шахматная партия, то ли какой-то странный танец, где каждый по очереди должен сделать полагающееся ему па. Намеки, нюансы, детали. С расчетом на явное понимание с моей стороны?
Черта с два я что-либо понимаю! Легко могу поклясться, что здесь и сейчас все имеет значение. Но какое? И для кого оно больше предназначено, для меня или для тех, кто прячется за дверью?
Можно еще полежать. Столько, сколько влезет. А можно плюнуть и сыграть. Ну хоть в поддавки. Желаете, чтобы я прикрыл наготу? Да пожалуйста.
Если бы такой норматив вообще практиковался, я бы его сейчас с треском провалил. Потому что наклоняться все еще было опасно — голова сразу тянула вниз, поближе к любой горизонтальной поверхности. Пришлось подпихивать одежду ногами поближе, а потом уже слепо нашаривать все подряд и надевать. Начиная с верха, которого было мало: на куртку почему-то пожадничали. С низом прошло гораздо медленнее и вдумчивее, а перед ботинками и вовсе пришлось делать очень большую паузу.
Но, как я и предполагал, стоило мне затянуть последний узел и обессиленно выдохнуть, дверь отворилась, пропуская в кафельную комнату трех сейфов. Может, тех же самых, может новых — кто их в полном обвесе разберет? Зато ассоциация с шахматами стала ярче некуда: белые клеточки, черные фигуры.
Реально ведь, стояли в коридоре и ждали, может быть, даже все время после моего пробуждения. Уж не знаю, то ли хохотнуть, то ли посочувствовать.
— Очухался?
Допустим, нет. И не особо старался. Но кого это волнует?
— Встать. Лицом к стене. Руки за спину.
Интересно, тот, кто командует, понимает, что для меня все это сейчас, в некотором смысле, акробатический этюд? Вдруг снова потянет прилечь? Что на этот счет запланировано, еще один сеанс ожидания?
Но встать на ноги получилось. А еще получилось скользнуть взглядом по сбруе, которую один из сейфов держал в руке.
Серьезно?
Моя гримаса от внимания не ускользнула, и из-под забрала злорадно посоветовали:
— Скажи спасибо, что не строгий.
Еще одно па, которое мне предлагается разгадывать? А вот не буду. Сил нет. Никаких вообще.
Браслеты застегивали нарочито неторопливо. Словно ожидая какой-то определенной реакции. Или просто — реакции. Потом под горлом затянулась лента ошейника. Не до самой душноты, но почти приклеившись к коже. А потом погасили свет.
Мешок на голову? Отличное решение, бл. Гениальное, особенно в сочетании со всеми прочими предложенными и исполненными модификациями. И что дальше?
А дальше долгий путь по извилистым коридорам. Хорошо, что без лестниц обошлись. Хотя конвоирам и не составило бы труда поднять меня по ступенькам, само перемещение в пространстве чуть выше или ниже моего нынешнего горизонта непременно породило бы рвотные позывы. Которые, благодаря консервации, так и остались бы со мной до самого победного.
Звенья фиксаторов, елозившие по загривку, тоже вносили свою лепту в размышления. Не слишком успешно, но настойчиво, обещая беседу. Как минимум, неприятную. Как максимум, судьбоносную. И на текущий момент перспективы представлялись совсем не радужными.
Что они там ляпнули, на взлетно-посадочной? Изнасилование. Гражданского служащего. При исполнении. Бред. Не припомню, чтобы я вообще за последнюю неделю пересекался с кем-то из гражданских в нашей части Управления. Да и неделей раньше — тоже. Хотя, по такому обвинению срок давности приличный, а значит...
Нет, все равно бред бредовый. Если только не подстава. Но тогда возникает вопрос: нахрена я кому-то сдался, чтобы городить такие схемы?
Мешок частично глушил звуки, и о смене покрытия под ногами я догадался, только запнувшись. Похоже, что об ковер.
Упасть мне, конечно же, не позволили. Наоборот, подхватили еще жестче, протащили чуть вперед и вдавили в какое-то сиденье. Следом щелкнули фиксаторы, пристегивая ошейник к спинке... Может, и стул, но явно с обивкой, а не голый. И какое-то время все было совсем тихо. А потом на мою голову легла чья-то ладонь.
Полежала немного, пошевелила пальцами и вдруг резко стиснула мешок, прихватив вместе с ним мои волосы.
И добро бы мозгу зацепиться за мысль о том, что пора, пожалуй, заглянуть к парикмахеру, но нет, почему-то ухнул в память поглубже, в те самые дни, когда...
На соседских детей я не был похож ни капельки. Бледный и светловолосый в окружении всех оттенков смуглости и черных лохм разной степени причесанности. Что-то вроде диковинного зверька, которого каждый обитатель террас на Рио Симплеза считал своим долгом если не ткнуть палкой, то подергать за волосы. Избежать настырного внимания было совершенно невозможно, и я принял единственно понятное мне тогда решение. Попросил Консуэлу постричь меня наголо. Помню, как она смотрела, сколько раз переспросила, сколько раз покачала головой и всплеснула руками. Но в итоге сдалась. Не скажу, что моя жизнь после этого как-то сильно наладилась, зато в уличных стычках отсутствие волос временами даже помогало. Хотя тыканье, конечно, никуда не...
Пальцы неожиданно ослабили хватку, мешок резко улетел куда-то вверх, открывая обзор, и я даже немного об этом пожалел. Потому что совсем растерялся.
Помещение, в которое меня привели, можно было назвать исключительно "рабочим кабинетом", причем в самой пафосной его версии — с огромным, по всей вероятности, дубовым столом, на сукне которого поблескивали композиции письменных приборов, лежали книги в добротных переплетах явно не нашего века и строго вниз светила из-под темно-зеленого плафона антикварная же настольная лампа. По флангам, в быстро густеющих сумерках угадывались массивные книжные шкафы и еще какая-то утварь, но все мое внимание устремилось туда, куда я физически сейчас мог смотреть — прямо вперед, через стол, за спинку задвинутого кресла.
Окно. Шторы раздвинуты, и можно разглядеть за стеклом уличный фонарь, попадающий кругом своего света то ли на кусты, то ли на деревья, мокрые от дождя, шелест которого ясно слышен через приоткрытую форточку.
Мир. Где-то там. Очень близко. Но между ним и мной снова простирается ночь.
Позади раздались шаги, приглушенные ворсом ковра. Мелкие и легкие. А потом кто-то почти вкрадчиво спросил, выдыхая слова мне в затылок:
— Какие чувства вы питаете к женщинам, мистер Тауб?
Первым из вопроса резануло слух особо подчеркнутое "мистер", безжалостно отсекающее меня от звания, службы и всего прочего, составлявшего смысл моей... Да нет, просто бывшего моей жизнью последние годы. Наверное, в нормальном состоянии я ощутил бы внутри эдакий морозец, но при консерве все проходило иначе. Как будто кто-то засунул руку в обколотые анестетиком внутренности: совсем не больно, но до тошноты омерзительно. А потом на поверхность сознания всплыл собственно вопрос. Заданный совершенно неправильно.
Почему во множественном числе? Почему всегда и везде все норовят обобщать вещи, между которыми ставить знак равенства... Ну, почти кощунственно.
Нет, не потому что, они — разные. Женщины. И мужчины тоже. Даже близнецы. Потому что каждый человек состоит не только из плоти, крови и путаного клубка мыслей. Каждый человек для меня — это мир. Кусочек мира, в котором есть еще куча всего и всякого. Другие люди, события, действия, размышления, воспоминания, да просто неконкретные, зато понятные без слов впечатления. "Хорошо". "Плохо". И даже у каждого из них в арсенале столько оттенков, что при всем желании и старании два любых человека никогда не покажутся сознанию одинаковыми. Даже если они по ряду причин действуют в соответствии с заранее прописанным алгоритмом. Всегда есть нюансы.
И та, что задала вопрос, будет отмечена в моей памяти как минимум, высоким ворсом ковра, мягким светом настольной лампы, скользкой кожаной обивкой стула и тихо шелестящим дождем. Как максимум — браслетами на жесткой сцепке и ребром ошейника под горлом.
Поэтому, пусть прозвучит глупо, но иначе не скажешь:
— Зависит от женщины.
За моей спиной прошлись. Туда. Обратно. Неторопливо и размеренно, словно считая шаги.
— И чем же вам не угодила мисс Лопес?
Лахудра? Да она мне до пуговицы. И всегда была. Просто рабочие моменты. Одна из. Нам не положено выбирать поддержку, можно только надеяться, что будет на своем месте в нужный момент и не подведет. Я и внешне-то не сразу вспомню, как эта сонга выглядит. Если вообще когда-либо ее видел. А уж желание знакомиться нарочно обрубило раз и навсегда. С самой первой песни.
— Может быть, проблема в национальной принадлежности?
Чья проблема? Ее? Моя? С какой стати? Или подразумевается, что...
Нет. Ну нет же. Не может быть.
— Вы ведь провели свое отрочество и юность среди, скажем так, ее соотечественников. И эти годы наверняка оставили о себе память. Разного рода.
Разный род — это у тех, кто жил и сейчас живет на террасах. И индейцы попадались, и бушмены. Да, латиноязычных там, если речь именно об этом, было намного больше. В подавляющем количестве. Район такой выдался. А все прочее...
Даже тогда я какой-то частью мозга понимал: они не злые. В каноническом смысле. Не злые, а скорее любопытные. Ведомые неудержимой тягой к исследованиям. Ну а то, что подопытным животным приходилось быть именно мне... Огорчало, конечно.
Сначала я думал, они поймут сами. Потом, чуть подросши, пытался объяснять. В основном, самому себе, потому что меня никто не собирался слушать. Разве что, кроме Консуэлы, но и она искренне считала, что во мне тоже есть какая-то проблема, и все получится, стоит только нам всем пойти навстречу друг другу.
И я ходил. Столько, сколько мог. Делал столько шагов, насколько хватало сил. Зализывал раны, отлеживался, отдыхивался, пробовал снова. И ни хрена не преуспел, как мне кажется. Зато, в конце концов, они позволили просто жить рядом, и это уже было хорошо. Пусть всего лишь на одну ступеньку повыше, чем первый уровень моего "плохо".
— Вы должны были привлекать внимание противоположного пола, мистер Тауб. Непременно должны были.
Чем? Своей мастью или своей неприспособленностью к жизни террас?
О, сколько там было и есть правил! Неписаных, разумеется, иначе неинтересно. Но когда правильные ответы на вопросы входят в тебя, что называется, с молоком матери, и мысли не возникает, что кто-то другой может только тупо стоять и ждать указаний, как поступить. Любых, даже нарочно глупых и унизительных. Потому что выбора нет и нет путей отхода. Никуда.
А с местными девушками... Там правил было просто безумное количество! И для той стороны, и для этой. Нет, только не моей. Я в этом отношении не котировался. Даже в плане экзотики. Плюс нежелание подводить ту единственную женщину, которая хоть как-то заботилась обо мне.
Можно было либо стать членом всеобщего клана, либо вечно стоять особняком. Но такое решение мало зависело от меня и моих потребностей. Да вообще никак не зависело. И невинность я потерял гораздо позже. В одном из курсантских походов по увеселительным заведениям.
— Конечно, вы запомнили все, что было сделано и не сделано, не так ли? И старые обиды нашли свой выход.
К чему она клонит? Я всего лишь наорал. Некрасиво поступил, согласен. Непрофессионально. Но на кон было поставлено слишком многое, чтобы бесконечно и бессмысленно разводить реверансы.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |