— Что вы, Айзен-сан, мне очень интересно, — заверил рассказчика Виктор.
— Вторым отличием Сообщества Душ от мира живых можно назвать то, что у нас нет океанов: вместо них, низины заполняют густые леса, где обитают одичавшие души и духовные звери, — Соуске сделал короткую паузу, будто на что-то решаясь и продолжил: — Третье отличие — в нашем домене время течет в два раза быстрее: за один год здесь, там проходит два. Почему так — не спрашивайте: я все равно не смогу ответить.
— И во всех мистических анклавах так? — уточнил ученый. — Я имею в виду ад, рай, Хуэко-Мундо, домены пантеонов…
— В большей или меньшей степени — да, — подтвердил предположение собеседника проводник душ. — К примеру в Хуэко-Мундо, время течет в два раза быстрее, нежели в Сообществе Душ. Но мы отвлеклись. Духовный мир, где обитают полноценные души, делится на три условные части: Дикие Земли — это горная и лесная местность, где можно наткнуться на первобытные племена, опасных зверей или даже пустых, которые порой проникают через разделитель миров; Руконгай — это восемьдесят концентрических колец примерно одинаковой ширины, которые называются районами, восьмидесятый из которых — это самая далекая от центра область, а первый — самые близкие к столице земли; ну и наконец Сейрейтей — это город проводников душ и высшей аристократии.
— Аристократии?.. — изобразил недоумение Виктор. — Разве после смерти не все равны?
Айзен весело сверкнул очками и негромко рассмеялся, после чего пояснил:
— Разумные, как люди так и нелюди, везде одинаковы… Гхм. Везде, где собирается больше двух человек, появляется свой лидер, а там, где собирается больше десяти человек, появляется целая группа, возглавляемая своеобразным вождем, его приближенными и доверенными… Ну и конечно же, в любом обществе есть изгои. Сообщество Душ, как не прискорбно, не избежало этой проблемы: у нас имеются сильные воины, которые в большинстве своем являются проводниками душ и служат в одном из тринадцати отрядов Готея Тринадцать, есть чиновники, управляющие налогами, торговлей, судебным делом, имеются предприниматели и деятели искусства. Ну и конечно же, как и везде, существуют лентяи, которые из-за отсутствия голода, лишаются последней причины чем-либо заниматься.
— Но ведь аристократы — это потомственные обладатели титулов, земель, предприятий, — пытаясь объяснить свою мысль, Франкенштейн эмоционально взмахнул свободной рукой.
— Наверное я неправильно выразился, — повинился Соуске, смущенно потупив взгляд. — Как и на Земле, в Сообществе Душ порой рождаются дети: их относительно немного, особенно в сравнении с душами умерших, но есть целые династии тех, у кого на протяжении десятков поколений нет ни единого «пришлого». В зависимости от духовной силы и психологического состояния, обитатели Сообщества Душ могут взрослеть, стареть и уходить на перерождение. В духовном мире нельзя судить о собеседнике по его внешнему виду, так как выглядящий на десять лет ребенок, на деле может оказаться стариком под тысячу лет, а древний и седой старик — уставшим от жизни человеком лет двадцати-тридцати.
— Хотел бы я изучить этот феномен, — задумчиво протянул ученый, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Что-то мне подсказывает, что у вас будет такая возможность, — улыбнулся уголками губ Айзен. — Вряд ли хоть одна из мифологий сможет привлечь вас на свою сторону… Впрочем, в нашем мире ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов, даже в том, что солнце восходит на Востоке.
Между мужчинами установилось молчание, в течении которого каждый думал о чем-то своем. Лошадь мерно цокала копытами по земле, фургон медленно ехал по дороге, поскрипывая колесами.
— Ваша очередь, Виктор-сан, — напомнил проводник душ.
— С чего бы начать… — подняв взгляд к небу, Франкенштейн заявил: — Создать неразрушимое ядро души я не смог.
— Шутите? — поднял брови в знак удивления Соуске.
— Отнюдь, я совершенно серьезен, — отозвался ученый. — По моим наблюдениям, ядро души — это структура, состоящая из некой духовной материи, на несколько порядков более плотной и… качественной, нежели духовное тело человека. Впрочем, в этом я могу ошибаться, так как изучить данное образование сколь-нибудь подробно, у меня нет никаких возможностей.
— Но как же тогда Фрэнки? — спросил проводник душ.
— Искусственная душа малыша, не имеет духовного ядра, — заявил Виктор и улыбнулся уголками губ, увидев как расширились в удивлении глаза собеседника. — Функции неразрушимого центра души, вокруг которого собираются все остальные оболочки, исполняет внешний контур, состоящий из материалов проводящих мистическую энергию. Если выражаться совсем грубо, то часть оболочек, которые должны находиться снаружи некого «сердца», в случае Фрэнки находятся внутри, благодаря чему и удерживаются от рассеивания. Из-за этого, он не сможет развиваться в плане объема духовной силы, лишь в её качестве, но это не помешает развивать разум и тело.
— Так просто… — Соуске покачал головой, словно бы не веря своим ушам. — Удивительно, почему до этого раньше никто не додумался?
— Когда-то я слышал такую фразу: «Всё гениальное — просто», — поделился с проводником душ Франкенштейн. — Когда какое-то изобретение уже создано и виден итоговый результат, многие удивляются тому, что сами не додумались до такого простого решения… К тому же, я бы не стал гарантировать, что являюсь первым из тех, кто пришел к такому же результату: вполне возможно, что ученые каких-нибудь тайных сообществ, тех же волшебников к примеру, давно умеют создавать нечто подобное, но либо не придают этому значения, либо скрывают от остальных, сохраняя секрет для личного пользования.
— А из чего вы создали эти… внутренние оболочки? — решил уточнить Айзен.
— Из собственных энергий, — бесхитростно ответил Виктор. — Сложнее было сформировать духовное тело, но при наличии физического — это тоже не такая уж и невыполнимая задача: создаем временный барьер, привязанный к коже, заполняем сосуд и подаем разряд…
— Я рад, что не ошибся в вас, Виктор-сан, — беспечно улыбнулся Соуске.
— Что вы имеете в виду? — удивился ученый, успевший уйти в какие-то свои мысли.
— Ничего особенного, — отозвался проводник душ. — Не берите в голову. Похоже, что нам навстречу едет караван.
Приложив руку ко лбу козырьком, человек всмотрелся вдаль и нахмурился. Почти через минуту он произнес:
— Вы правы, Айзен-сан. Удивительно, насколько острое у вас зрение.
— Ничего особенного, — пожал плечами Соуске. — Да и это — вовсе не зрение.
— И что же тогда? — удивился Франкенштейн.
— Духовная чувствительность, — ответил проводник душ. — С её помощью я и нашел вас в том лесу.
— Мне ещё многое предстоит узнать и многому следует научиться, — вздохнув, посетовал ученый. — Пожалуй, следует сойти с дороги, ради избежания неприятностей. Да и Фрэнки стоит предупредить, чтобы не высовывался из фургона.
— Как говорят на востоке: «Путь в тысячу Ли начинается с первого шага», — продекламировал Айзен. — Впрочем, к вам это не относится: вы уже давно начали идти по своей дороге.
…
Свернув с пути, запряженная в двухколесный фургон кобыла вышла на поросшее высокой травой поле и через пятьдесят метров остановилась. Вскоре на дороге появились двое всадников, одетых в кожаную броню, с мечами на поясах и небольшими луками притороченными к седлам, один из которых свернул в сторону повозки, а второй остановился и стал ждать.
— Кто такой и что здесь делаешь? — осведомился молодой мужчина с короткой черной бородой, растрепанными волосами, спадающими на плечи и хмурым взглядом, останавливая своего коня в десяти шагах от Франкенштейна.
«Отступник-демонопоклонник, убегаю от преследования Церкви Спасителя… Разве не очевидно?», — мысленно скривившись, подумал про себя ученый.
— Странствующий целитель, — вслух произнес Виктор, а после короткой паузы добавил: — Странствую и помогаю людям, в меру своих скромных сил.
— Что-то не похож ты на целителя, — прищурился наемник, кладя руку на рукоять меча.
— На кого же я похож, добрый человек? — смиренным тоном отозвался Франкенштейн, внутренне подобравшись и приготовившись к неприятностям (в худшем случае, если Айзен не решит помочь, им с Фрэнки грозила перспектива потерять свое имущество).
— На дозорного похож, — деловито изрек незнакомец. — Может быть ты на бандитов работаешь? А там впереди — засада уже устроена?
— Бог с вами, добрый человек, — ученый продемонстрировал пустые руки. — Я — обычный путешествующий лекарь…
— А это мы сейчас и проверим, — ухмыльнулся всадник, затем повернулся назад и крикнул: — Карл, Едь сюда! У моего напарника с утра зубы болят: сможешь ему помочь — поверю, что ты не бандит.
«Вот ведь повезло. И чего он прицепился?», — скрывая свое раздражение, Виктор скользнул взглядом в сторону Соске… но не увидел его на прежнем месте.
— Чего надо? — осведомился второй наемник, одетый похожим на первого образом.
— Радуйся: мы на странствующего доктора наткнулись, — ухмыльнулся первый незнакомец. — Сейчас он тебя подлечит… Ведь подлечит же?
Франкенштейну не оставалось ничего, кроме как кивнуть в ответ. Тем временем, второй всадник с недовольным ворчанием спустился с лошади и подошел к ученому, начав придирчиво его разглядывать.
Попросив показать больной зуб, Виктор поверхностно осмотрел полость рта наемника, оценив отвратительный запах и пожелтевшую эмаль.
— Сейчас будет немного больно, — предупредил Франкенштейн, затем закрыл рот своего неожиданного пациента и надавил на челюсть подушечкой указательного пальца, нащупав точку выхода нерва (под клыком).
— Хм, — удивленно вскинув брови, второй незнакомец пожевал губами. — Не болит. Хах… А ты и правда целитель: лечишь наложением рук?
— Что вы, добрый человек, — ученый скромно потупил взгляд. — Это — временная мера. У меня осталось немного обезболивающего зелья, но зуб все же придется вырывать. Если желаете, мы можем провести процедуру прямо здесь…
…
«И куда делся этот проводник душ?», — провожая взглядом караван из двух десятков повозок, к которому присоединились и двое наемников, одному из которых он вырвал гнилой зуб, а также дал порцию зелья для дезинфекции раны, подумал Виктор.
Первый из всадников, после того как Франкенштейн подтвердил, что обучен лекарскому делу, заметно поскучнел, но дальше пытаться развивать конфликт не стал. Его напарник же, после операции, даже оставил доктору мелкую серебряную монету. Расстались они мирно, пусть у Франкенштейна и остался некоторый осадок от этого знакомства.
— Похоже, что дальше нам придется идти самим, — проворчал ученый, берясь за поводья и начиная тянуть кобылу в сторону дороги.
Внезапно мужчина замер, а его взгляд затуманился на несколько секунд. Несколько раз моргнув, словно бы в глаза попала соринка, он мотнул головой и зевнув, бодрым шагом направился к колее, выдавленной в земле телегами. Воспоминания о недавнем знакомстве с неким Айзеном Соске заметно потускнели, будто бы произошло это как минимум пару месяцев назад, но полученные знания остались нетронутыми.
Сам проводник душ, ставший невидимым для своих недавних спутников, мягко улыбаясь уголками губ, стоял на прежнем месте и смотрел вслед двухколесному фургону. Он собирался продолжить наблюдать за беглецами, но решил делать это незаметно для них, появляясь время от времени… В конце концов, следовало заняться и своими собственными делами.
Пленительная
(Глухая деревня. Одна тысяча семьсот шестой год)
На улице сгущались сумерки, но в доме старосты деревни на дюжину домов, ложиться спать никто даже не собирался: рождение двойни — это редкость и тяжелое испытание для матери, а рождение тройни, тем более когда женщина не отличается крупным телосложением — это практически приговор. Старая, но всё ещё крепкая повитуха, на все вопросы лишь требовала не мешать и прогоняла посторонних из комнаты, глава деревни хмурился и молчал, а будущий отец, который в одночасье мог лишиться и жены, и детей, диким зверем метался по кухне, не зная куда себя деть.
Когда дом огласил плач первого младенца, молодой отец рванулся было к двери, за которой находилась его жена, но староста — мужчина крупного телосложения с могучими мышцами, бугрящимися под серой рубахой, стиснул его руками, удерживая пока сын трепыхался и рычал бессвязные слова. Появление второго и третьего детей, огласивших жильё заливистым плачем, было встречено слезами радости и облегчения…
…
— Вы уж не побрезгуйте, — хлопотал вокруг стола седой мужчина, выставляя банки с компотами и морсами, свежий хлеб, блюдо с жаренным мясом, кусок сыра и иные нехитрые продукты. — Даже и не знаю, как вас благодарить.
— Вы уже отблагодарили, — улыбнулся Виктор, одетый в серую рубашку, заправленную в черные штаны, заправленные в невысокие сапоги, голенища которых перехватывали широкие ремни. — В конце концов — это моя работа.
Счастливые молодые отец и мать, а также трое их новорожденных сыновей, сейчас отдыхали за закрытой дверью, готовясь с гордостью войти в новый день. Повитуха, которая помогала странствующему доктору принимать роды, вместе со своими ученицами ушла к себе домой, лишь восхищенно цокая языком и качая головой, со словами: «Золотые руки у мужчины…».
— Вся моя семья у вас в долгу, — заявил староста, усаживаясь напротив гостя. — Если мы хоть чем-то сможем помочь…
— Одну услугу вы действительно могли бы мне оказать, — немного подумав, сказал Франкенштейн. — Если есть в окрестностях что-нибудь необычное… колдовское… я бы хотел об этом узнать.
— Это мы легко, — согласно кивнул собеседник. — Я завтра же со всеми переговорю — не извольте беспокоиться, господин доктор.
— Если вас не затруднит, мне бы пригодилось немного еды в дорогу, — попросил ученый. — Утром мы с братом уйдём, а сейчас, если вы не возражаете, я бы хотел отправиться на боковую: день выдался уж очень хлопотным. Если до нашего отбытия ещё понадобится какая-то помощь — не стесняйтесь обращаться.
Отказавшись от предложения остаться в доме, Виктор взял с собой корзину с едой, собранную стариком и свой сундучок с инструментами, после чего ушел в конюшню, где на стоге сена удобно устроился Фрэнки, одетый в плотную жилетку поверх свитера, куртку, мешковатые штаны и сшитые на заказ сапоги. Благодаря специальным мазям и амулетам рассеивающим внимание, его легко можно было принять за обычного, пусть и очень высокого человека, с дефектами речи и некоторой неуклюжестью в движениях. Фургон остался на улице, пусть и был поставлен под навес, а кобыла, почищенная и накормленная, уже дремала в стойле рядом с хозяйскими лошадями.
— Проголодался, малыш? — улыбнувшись сыну, Франкенштейн поставил перед ним на пол свою добычу. — На ночь сильно не наедайся.
