Прасковья. Будни сельских ведьм (часть 1)

— Никитична, а с чего ты решила, что это греческий магнат? — спросила я.

— Дык он, когда в село приехал то, сразу в сельсовет пошел. Назвался Стеласом Степанидисом из Греции и заявил, что ищет свою крошку Лили, мы его последняя надежда, потому как он уже все села с таким названием объехал. Барышень с таким именем в этих селах не было, только коровы и козы, в одном селе одна оригиналка назвала так свинью. (После того сумасшедшего количества разнообразных сериалов, которые гуляют на просторах нашего телевидения и интернета, по селам стали встречаться и не такие выверты имен животных, Хуан-Альберто, Лили и Сиси — были мелочью жизни). Вот мы его последней надеждой и оказались. А как узнал, что у нас тоже только две коровы с такой кличкой, совсем обезумел, стал бегать по селу, заглядывать во все дворы и вопить: 'Где ты любимая, найдись, как сыр в масле кататься будешь, с золота есть, на перине спать' и так далее по тексту. Наши бабы оживились, попытались ему своих дочерей подсунуть. Не получилось. Он им все мою отфотошопленную фотографию под нос совал. И кричал, что вот это его Лили и подделок ему не надо. Уже по большей половине села прошелся. Остались только несколько хат: моя, твоя и деда Ивана, — Никитичну опять стало ощутимо потряхивать. Во время рассказа она краснела, бледнела и хваталась за сердце. Бабуля, видя такой расклад, забеспокоилась.

— Подожди болезная, сейчас я тебе валерьяночки налью, враз полегчает, — и открывает заветный пузырек. Я, как заправский каратист, в прыжке выбила хвостом у нее из рук бутылец, ухватила передними лапами и забилась далеко под шкаф и не вылезла, пока все не вылакала. Бабуля, хорошо понимая последствия моего демарша, пыталась меня выковырять шваброй, приговаривая:

— Вылазь, паразитка алкоголическая, а то хуже будет!

Не помогло, хуже будет потом, а сейчас мне будет хорошо. И вот в этот самый момент к нам в хату ввалились дядя Федот и дядя Игнат. На руках у них висел плюгавенький, толстенький дедок в добротном расхристанном пальто и с лысиной на всю голову.

— Добрый день, Настасья, вот пациента тебе принесли! — они посадили его на лавку и метнулись на выход.

— Стоять! — от командирского рыка разозленной бабули задребезжали стекла в серванте, а не маленькие мужики аж присели. — Вы кого мне привели и что с ним?

— Да вот приехал сегодня я в село мужик из Греции, ищет кого-то, — сказал дядя Игнат, — после того, как пообщался с нашей бабкой Авдотьей и ее внучкой Наташкой, мужику стало совсем плохо, вот мы его к тебе и принесли. Помоги, а? Все ж таки иностранец.

Бабка Авдотья и ее внучка были одними из самых колоритных личностей у нас в селе. Никитична рядом с ними просто отдыхала, какие бы номера она не откалывала, это было не со зла. А вот Авдотья была очень языкатой, хитрой и злобной особой. Ни одно маломальское событие не могло обойтись без ее едких комментариев, и сплетен, от чего часто страдали молодые девчонки и парни, да и женщины постарше тоже. Внучка ее полностью пошла в бабку.

— Ладно, оставляйте, посмотрим, что можно будет сделать, — милостиво разрешила бабуля. Мужики, получив одобрение, смылись со второй космической скоростью.

Пока бесчувственное тело грека полулежало на лавке, Никитична, которая сидела рядом, старалась даже не дышать, а я, в это время, пьяно икала под шкафом. Бабуля, глядя на это безобразие, не знала, за что хвататься. Так как я, каких-то активных действий не предпринимала, то она решила все-таки привести в чувство нежданного гостя. Нашатырь помог не сразу, дедок приходил в себя с трудом.

— Где я? — спросил он на довольно чистом русском языке.

— Не переживайте Вы у меня. Меня зовут Настасья, я местная травница, вот сейчас Вы посидите и чуток в себя прейдете. Мы с Вами чайку попьем на травках с пирогами и Вам станет чуть полегче, — уговаривала она его как маленького.

Дедок только тяжко вздохнул, придвинулся к столу и горестно подпер щеку рукой. Бабуля заварила чай на травах и разлила его по чашкам, достала из печи пироги с брусникой и приготовилась вести допрос нового подследственного.

— Ну, милок, рассказывай, что у тебя приключилось-то? Может чем помочь смогу? — она сказала это с таким сочувствием и участием, что он не преминул вылить на бабулю свою трагическую историю.

Оказывается никакой он не Стелас Степанидис, а обычный Сема Гольдберг из Одессы шестидесяти трех лет от роду. Лет тридцать назад действительно иммигрировал в Грецию с женой Сарой и тремя спиногрызами Абрамом, Мойшей и Софочкой. Там и сменил имя, чтобы не очень от греков отличаться. С деньгами им на новом месте помогли родственники из Израиля. Почему не хотел ехать на землю обетованную — сам толком объяснить не смог. Уж сильно Греция ему в душу запала. Через какое-то время смог раскрутиться и заняться перепродажей сырья для оливкового масла, а через несколько лет даже позволить себе купить несколько оливковых рощ, чисто для души. Очень скоро он сделал свой первый миллион. Лет десять назад у него умерла его любимая Сарочка, Сема долго горевал и вот недавно один из внуков решил помочь устроить дедуле личную жизнь. Разместил на сайте его объявление о поиске спутницы жизни. Так он и нашел нашу Лили.

-А что Вы ей рассказывали о себе? — бабуля как заправский партизан начала аккуратненько вытягивать из него всю интересующую ее информацию.

-Да почти ничего толком, просто общались, я ей даже фото не свое отослал, а одного из сыновей. И показывает фото того самого чела с тату и пирсингом, с которым Никитична столько времени переписывалась.

Наша Лили сидела на своей лавке ни жива, ни мертва и внимательно слушала своего Семочку.

— И долго вы с ней общались?

— Да несколько месяцев уже как, — он печально вздохнул и тоскливо уставился в окно, держа в руке надкусанный пирожок.

— А чего только сейчас решили ее разыскать? — спросила бабуля.

— Да понимаете, — замялся дедок. — Я в клинике лежал, подтяжку делал, хотел перед своей девочкой помолодевшим появиться. Хотел еще и волосы нарастить, да больно уж не терпелось с ней встретиться.

Бабуля с Никитичной выпали в осадок. Сема, после того как выговорился, стал выглядеть значительно лучше, кроме того, успел выхлебать две чашки успокоительного чая и умять половину бабулиных пирогов. И тут он обратил внимание на подозрительное шебуршение и икание под шкафом.

— Это у Вас что? — спросил он, тихо тыча в сторону лавки рукой, с зажатым в ней пирожком.

— Мыши, — в унисон пробурчали обе старушки.

Ага, мыши. Мне именно в этот момент стало скучно. После выпитой настойки приятная расслабленность разлилась по всему моему тельцу от кончиков ушей и до хвоста. Меня накрыла такая нега и умиротворенность, что захотелось ими поделиться с окружающими. Поделилась. Я на заплетающихся лапах, все еще икая, выползла из под шкафа вся в паутине и пыли. Доползла до стола, попыталась запрыгнуть на стул. Не получилось. Попыталась еще раз. Смогла зацепиться только передней правой лапой. С диким кряхтением подтянулась и таки уселась на стул. На моей усатой морде было самое умильное выражение с полностью расфокусированными глазками. Обе бабули были в прострации, а Семочка наблюдал за всем с полным недоумением на лице.

— Щаз спою! — произнесла я известную фразу и таки попыталась изобразить пение.

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны,

Выплывали расписные

Стеньки Разина челны!

Это была единственная песня, которую я знала полностью. После второго куплета окружающие не выдержали моих воплей. Бабуля схватилась за полотенце, Никитична за голову, только Семочка все сидел и хлопал глазками.

— Паразитка малолетняя, ты чего себе позволяешь! Так нас перед гостем позорить! Иди, проспись! — бабуля схватила меня за шкирку и забросила на печь рядом с новым местом обитания будильника с проклятой вороной (только вчера их перевесила, после долгих боев с бабулей за крепкий утренний сон). Утро у меня обещало быть бурным.

— Семен, а что вы дальше будете делать? — спросила осмелевшая Никитична. До нее постепенно стало доходить, что ее не узнали и навряд ли узнают. Фотография-то тридцатилетней давности и над ней здорово поработали. Имени ее тоже никто не знает. Хотя жаль, такая переписка накрылась.

— Не знаю я. Девочку свою я так и не нашел. Возвращаться домой не очень хочется. Может, у Вас в селе домик прикуплю да и останусь. Последнее время меня совсем ностальгия замучила. Бизнес и так сыновья давно ведут. Так что наверно так и поступлю.

Глава 5.

Как я и предполагала, утро началось тяжело. Голова болела нещадно, во рту было, как кошками нагажено, лапы не держали, хвост отваливался. Да еще и эта ворона. Вот зачем мне нужно было бабулю упрашивать перевесить ходики к печи? Вопрос риторический. Вот теперь и страдаю от ее ора. Уй, как голова болит!

— Ну что, проспалась?— спросила бабуля.

— Ага, вроде как. И почему мне так плохо? — сказала я, пытаясь нащупать задней лапой опору для того чтобы хоть как-то сползти на пол. Сползалось исключительно задом на перед.

— Головка бобо? — спросила бабуля сочувственно и столько сарказма ыло в ее голосе, что мне аж поплохело. — Кушать будешь?

От этого вопроса меня вымело из избы с огромной скоростью прямо в сугроб и пришлось попрощаться с содержимым желудка. Если бы я вчера знала, что сегодня будет ТАК плохо! Все, больше пить не буду. Никакой валерьянки, никакого пустырника, а это кажись из другой оперы, но тоже не буду. Я собрала свои глазоньки в кучку и побрела в тепло.

— Ну что, полегчало? — и столько ехидства в светлом взоре бабули.

— Ба, а что вчера было? — спросила я жалобно.

— А ты что не помнишь? — удивилась она. — Тебе до или после твоего сольника рассказывать?

— А что еще и сольник был?

— Ну, да, я теперь песню о Стеньке Разине в кошмарах вспоминать буду. Засветилась ты перед нашим гостем по полной. Еле с Никитичной его убедили, что это у него глюк на нервной почве. И, кроме того, травка в чае вызвала у него атипичную реакцию, вот ему и мерещиться. Вроде поверил. Ладно, пьянь малолетняя, иди кефиром похмелись, полегчает.

Полегчало не сразу, но через некоторое время я смогла нормально поесть. Бабуля надо мной издевалась весь день, после обеда засадила за книжки со словами: 'вчерашнее пьянство, еще е повод отлынивать от учебы сегодня'. Садистка. Еще и Степаныч, помня вчерашнее покушение на его жилплощадь, наматывал возле меня круги, постоянно что-то ворча себе под нос: 'ходют тут всякие, а потом житья у своей хате нетути'. И было не важно, что я тут не при чем и экстрим ему вчера устроила Никитична. Никитичны же сейчас тут нет, а есть я и мне тоже можно вынести мозг за компанию. Нет, домовой у нас не злой, просто он мужик хозяйственный и обстоятельный, и ужасно не любит беспорядка и покушения на собственную территорию. Вечером с новостями пришла Никитична. Оказывается, Семочка таки никуда не уехал, а окопался у председателя сельсовета и вроде собирается купить старый участок деда Никиты. Участок там был большой, прямо рядом с рекой. На участке был дом и сад. Год назад дед Никита умер, а наследники так и не объявились, вот участок и отошел сельсовету. Домом, это сооружение назвать было сложно, низенькое, неказистое строение, похожее на домик для гномиков. И вот там собирался жить наш олигарх. М-да, чудны дела твои, господи. С мыслью найти свою зазнобу он не распрощался, просто отложил на потом.

На следующий день мои импровизированные каникулы закончились. Единственным отличием от предыдущих, заполненных учебой дней стала возможность на час дольше поспать. Все-таки отдых великое дело. Это не могло не сказаться на количестве усвоенного материала. Не скажу, что оно выросло в разы, но то, что запоминать его я стала лучше, это факт.

Незаметно пришла весна. Растаяли сугробы, земля подсохла, и народ потянулся на поля-огороды вскапывать землю под будущие посадки. Работы у всех как-то разом прибавилось. Так как большая часть огородов вскапывалась вручную, то резко увеличилось число страдальцев с радикулитом и мозолями. Кроме того, весеннее солнце коварное, вроде и пригревает, а ветер все еще холодный. Как следствие, простуд тоже стало больше. Вот мы и замучались варить отвары и смешивать мази для всех болезных. Времени просто ни на что кроме зелий и отваров не хватало. За март и апрель почти полностью закончились запасы некоторых трав. Просто удивительно, вроде в прошлом году в четыре руки собирали и сушили, а, поди ж ты, не хватило. Так за хозяйственными и лекарскими хлопотами наступил май. В учебе я резко прогрессировала, уже стали удаваться вещи, о которых мне тяжело было задуматься еще недавно. Раньше я зелья просто варила, стараясь все сделать по рецепту, а теперь я смогла их для усиления эффекта и заговаривать. Получалось неплохо, увеличивался срок годности и усиливался эффект. Кроме того, что-то получаться стало и в диагностике. Пальпирование проходило весело. Я вскакивала на живот очередной жертвы, которая имела несчастье к нам забрести, и от души топталась по нему, выпуская когти, как это обычно делали кошки. Потом, терлась мордочкой о места, которые у меня вызывали максимум подозрений. Больную или воспаленную область на теле я видела как будто испускающую багровое или красное сияние. Посредством топтания лапками по этому месту, удавалось понять насколько тот или иной орган увеличен. Теперь нужно было выдать на гора диагноз, вот с этим были некоторые сложности. Кроме того, что в присутствии пациента говорить было нельзя, так еще и опыта не хватало в определении того, что с ним происходит и причинах этого. После того, как болезный уходил, начинался форменный допрос на тему: диагноз, причины, способы лечения и как я до этого додумалась. Первое время я часто ошибалась, а там где была права, скорее угадывала, чем знала. Бабуле, таким образом, становились понятны пробелы в моих знаниях, которые мы совместными усилиями решали. Получалось, что каждый пациент был мне своеобразным уроком. Где-то после восемнадцатого-двадцатого, процент правильных диагнозов резко возрос, я как-то обратила внимание на прямую зависимость интенсивности свечения больного органа, от болей, которые испытывает пациэнт. Так же о многом говорил и оттенок свечения, на какой стадии находиться то или иное заболевание. Естественно, чем темнее и насыщеннее свечение, тем в худшем состоянии орган. Одно было плохо, когда я проводила диагностику, вопросов я задавать не могла, а ведь это так важно, чтобы пациент описал, как он себя чувствует, а я могла задать наводящие вопросы. Вот тут мне помогала бабуля. Кто же лучше нее мог это сделать?

Никитична после масленицы показывалась у нас редко. Забежит иногда на полчасика узнать как у нас дела и опять к Семочке. Они завели хорошие приятельские отношения на почве Интернета и форумов. И, кроме того, Никитична активно помогала ему с благоустройством новоприобретенного участка. Семочка, не мелочась, снес домик деда Никиты и затеял строительство нового. Причем сильно старичок не заморачивался, ему по спецпроекту подогнали финский домик, быстро его собрали, утеплили, подвели коммуникации и завезли мебель. Естественно, Никитична в этом всем принимала самое живейшее участие. Было ощущение, что старушка для себя старается. Семочка благосклонно принимал ее помощь, даже в благодарность сменил ей всю мебель в доме и купил несколько кресел качалок. Теперь вечерами их нередко можно было застать за неспешной беседой на веранде его или ее дома, раскачивающихся в креслах-качалках и попивающих ароматный чай. Крошку Лили он уже почти не упоминал, только изредка на его лицо набегала тень. Но в такие моменты Никитична старалась его на что-нибудь отвлечь. Два раза приезжали Семочкины родственники, сначала старший сын, а потом дочь с внуками. Все пытались уговорить дедулю образумиться и вернуться. Не получилось. Дедок уперся, и ни за что не хотел уезжать из Крюковки, так она ему в душу запала. Даже место на кладбище для себя прикупил и гроб из красного дерева. На вопрос: 'Зачем?' с улыбкой отвечал: 'шоб було'. Наш человек, однозначно!