Жёнка

Пока я рассматривала воеводу, Бера рядом не стало. Вот как он ходит так тихо?

Я встала, сказала бабам, что иду в кустики, пошла туда, где ещё недавно прятался ордынец. Бер, уже хмурый, возвращался в стан, когда я его заметила.

— Что он тебе сказал? — спросила тихо, дабы не привлекать ненужного внимания.

— Плохо дело. На деревню напали. Повезло, что там по большей части народу почти не осталось. Обошлось несколькими разоренными домами, людей же всех отбили. Ежели б не наше с тобой дело... А так воевода вовремя вернулся с пленным, дабы опросить по горячим следам.

— Узнали что?

— Да. Сего человека наняли, дабы отвлечь внимание. Убийство было запланировано.

— Но зачем было стрелять в нас? Ведь ежели хотели просто отвлечь внимание... — начала я, имея в виду, что выгодно было обнаружить тела. Зачем тогда давать себя поймать?

— Слишком рано тела обнаружили. Вначале должны были хватиться пропавших, злоумышленники не учли пору сенокоса.

Не нравилось мне се. Что-то не то, что-то мы упускаем из виду.

— А что насчёт той, первой, женщины?

— Не знаю. Мне не сказали.

Я кивнула и ушла к остальным бабам. Болтать о сём не стоит, начнётся шумиха. Всё, что надо, Бер скажет другим мужикам, а те своим жёнам. Я всё равно не знаю местных.

А то, что знает двое, знает вся деревня...

Голуба глянула на меня и отозвала в сторону.

— Василиса, что у тебя за дела с мужем? — начала она допрос. Се она о сегодняшнем говорит? Разве Бер ей не сказал?

— Дела? — кошу под дурочку.

— Я не хочу ссориться.

— Вот и я не хочу.

— Понимаешь, надо жить в мире, иначе се добром не кончится.

— Так я что — против? — ежели честно, мня уже не нравился сей разговор. Ссориться мне не на руку, или Голуба на что-то намекает?

— Ага, тогда почему ты избегаешь нас? — она начинала уже злиться. И хотя голос был по-прежнему спокойным, но она теребила передник каждый раз перед тем, как ответить мне. Пытается успокоиться?

— Ну, я не хочу мешать вашему счастью.

— А ты не се делаешь? Убегая каждый раз, ты выносишь сор из избы.

— Что? — я возмутилась. Нет, ну как се понимать?

— Я понимаю, се внове строить такую семью. Но мы должны попытаться подружиться. — первая жёнка смущённо отвела взгляд. Я удивлённо хлопала глазами. Она се серьёзно? Она меж тем, не замечая моего недоумения, продолжала: — Ты заставляешь его выбирать. Он мучается, боясь обидеть меня и с тобой мается.

— И что ты предлагаешь? — я само спокойствие.

— Прекращай шептаться с ним по углам. Хочется тебе внимания мужа, так попроси. Приди к нам, в конце концов.

Я просто задохнулась от возмущения. Она как себе се представляет? Спят они вдвоём на печи, прихожу я и втискиваюсь между ними? И Голуба просто лежит в сторонке или тоже целует мужа?

Помотала головой, стараясь отогнать видение.

— Васька, ты меня поняла? Никаких обжиманий в сторонке! — она взглянула на меня сурово.

— Ты мне грозишься? — бросила я вызов, дразня её.

— Да нет. Но ты вряд ли войну выиграешь, мы с Бером долго вместе прожили и знаем друг друга. И ты ему просто больно сделаешь. Оно тебе надо? Неужели ты не желаешь ему счастья?

Я обиделась и ушла к реке, в заводь, где бабы купались. Огляделась по сторонам — нет никого. Разделась до нижней сорочки и влезла в воду, думая о своём.

Нет, я понимаю, что Голуба в чём-то права, но как же больно признать се.

Принять мужчину, а вместе с ним его жену. Как? Разум говорил, что се правильно, а сердце не могло покориться.

Как же Голуба смирилась? Она ведь его любит. Как она пошла на се? Без сомненья, она мудрее меня, она привыкла уступать мужу, она его чувствует так, как я не ощущаю.

Я вылезла на берег и стала отжиматься, сняв мокрую одёжку. Вытерлась рушником, стала одеваться в сухое.

Ко мне подбежала Веснянка и схватила за руку, как только я была готова. Ждала, пока я закончу?

— Мама, пойдём ко всем, что ты тут одна? — я присела и просто обняла кроху. Дети ведь всё чувствуют, всё понимают. Странно, что она сказала лишь "мама".

Мы какое-то время просто обнимались.

— Как мне принять се? — прошептала я себе под нос.

— Мамочка, пойдём, надо быть вместе.

Даже дитя се понимает. И я пошла. Как там Голуба говорила, постараемся быть подругами?

Я попробую, ради него.

Голуба, увидев меня, улыбнулась. Я попыталась тоже, но, как мне показалось, вышло кривенько.

Села напротив, Голуба протянула мне мешочки со старым рваньём и нитками да иголками, и я занялась починкой одежды, которую захватили с собой, а то скоро стемнеет, уже не пошьёшь.

Мужчины натянули полотна меж редко стоящими деревьями, под ними полагалось спать, прямо на траве. Всё же начало липеня*, жарко. Земля уже достаточно прогрелась за засушливый червень*.

Детей разместили посерединке, меж взрослыми. А мне куда податься? С большухой рядом не хотелось находиться, а с Бером я не осмелилась.

— Васька, ступай сюда, — позвал муж.

Помотала головой. Нет! Голуба на меня зыркнула недобро. Они что — сговорились?

Бер ждал. И взгляд не сулил ничего хорошего. И где ж тот нежный муж, который сегодня сделал меня своей женой?

Я легла рядом, накрываясь полотнищем. Широкая ладонь легла мне на живот, согревая своим теплом. Всякие мысли лезли в голову, но я решила ни о чём не думать.

Сон не заставил себя ждать.

Проснулась от лёгкого шёпота, на сей раз не в моей голове.

— Ну и долго ты будешь тянуть? — говорил кто-то.

— Ты предлагаешь мне взять её прямо тут, при тебе и детях? — се Бер, что ли?

— А что такого? Дети спят. Чем раньше она станет твоей, тем быстрей свыкнется, — а се, видно, Голуба.

— А как же ты? — Бер вздохнул.

— А что я?

— Тебе будет приятно, что я милуюсь с другой прямо у тебя на глазах?

— А ты думаешь, мне приятнее, ежели ты где-то с ней будешь прятаться по кустам?

— И как ты предлагаешь разорваться мне между вами двумя?

— Скажи, что ты к ней чувствуешь?

— Я люблю тебя.

— А её?

— Тоже люблю. Но вы разные, я не могу с двумя быть сразу. Нас с тобой многое связывает. Вы разные и каждая хороша по-своему.

— А ежели б меня не было? — вновь большуха.

— Не говори так. Се как спросить, кто мне больше нравится: Веснянка или Вран.

И наступила тишина. Рука Бера скользнула чуть выше моего живота, развязала завязки на сорочке, протиснулась внутрь.

Я перестала дышать, а он повернулся на бок, спиною к детям, вычерчивая коловоды* на моей груди.

Бер, что же ты творишь? Зачем соблазняешь? Я ведь не железная. Ты ведь только жене говорил о том, что не можешь вот так, при детях...

— А знаешь, я передумал, — шепнул он. Мне? — Я попробую.

И он наклонился надо мною, пробуя на вкус мою грудь.

Я глядела на него, не в силах пошевелиться. Ночь была тёмная, без Месяца, он заметил, что я не сплю? Борода приятно щекотала тело. А я ощущала смущение. Ведь ОНА не спит, всё слышит... Как же так, при ней? А что же она должна чувствовать?

Муж отстранился от меня и лёг на место, прошептав мне в самое ухо "прости".

— Так я и думал, — прошептал он .

И только сейчас я услышала сбившееся дыхание Голубы, она плакала.

— Прости, — услышала её слова. А она-то за что извиняется?

— Видишь, никто из нас не готов к такому. Давай, положимся на волю Богов, — сказал муж.

— Угу, — только и смогла выдавить она из себя, скрывая свой расстроенный голос. Мне стало обидно за Голубу, она ведь его так любит! Даже готова была пойти на такое... А он, он... Как же он может глядеть на меня, ежели любит её? Как же больно, должно быть, быть ею! Слёзы сами потекли из глаз.

Вспомнилось, как он чувствует Голубу! И как вот с этим жить?

— А ежели меня не станет... — вновь она за своё.

— То мне будет очень грустно. Я не хочу терять никого из вас. Думаю, Боги пошутили над нами, разделив мою суженую на два тела.

И как мне жить? Я чувствую себя здесь лишней. Она говорила о смерти, может, мне се сделать? Я сглотнула, стараясь проглотить ком в горле. И они ведь мучаются... Муж сгрёб меня в охапку, вытирая слёзы. От сего жеста было приятно, но отчего-то больно. Хотелось и оттолкнуть его, и чтобы он наоборот прижал к себе. И мысли о смерти меня тут же покинули. А как же она? Как ты можешь быть таким жестоким по отношению к ней?

Бер вновь полез своей рукой, куда не следовало. А во мне поднималось возражение. Я попыталась тихонько вынуть его руку, но он не позволил. А потом впился в мои губы поцелуем.

Что на сей раз? Почему ты се делаешь? Я ведь против. Так отчего же? Ты ведь обещал! Слёзы текли по щекам. На что я надеюсь, что он слышит мои мысли?

Я попыталась отстраниться, но он перехватил мои запястья, ложась на меня и придавливая своим телом так, что невозможно было пошевелиться. Отчаяние захлестнуло меня. Теперь ты точно в своём праве. На что я, глупая, надеялась?

А потом муж встал, сгрёб меня в охапку и потащил куда-то.

— Я закричу, — сказала я, когда мы отошли далеко от стана. Почему раньше не дала о себе знать?

— Кричи, — последовал сухой ответ.

— Что на тебя нашло? — я совсем не понимала Бера, но шуметь не хотелось. Что, как разбужу кого. Точно не похвалят. Люди ведь уставшие, а завтра рано вставать и тяжким трудом заниматься.

— А на тебя? С жизнью решила расстаться? Совсем спятила? Или может Голуба права, пора сделать тебя моей? Ребёночка тебе заделать? — его шёпот был страшным. Не думала, что Бер может быть таким? Каким? Сердце учащённо билось. И я уже и не знала, от страха или ... Чего? Он беспокоился? Но как он может быть таким? Непредсказуемым? Откуда он знает, о чём я думала?

— Почему ты вытирал мои слёзы, а не её?

— Потому что её держат в сём мире ещё и дети. А тебя что? — он был прав, во всём.

Глава 7

Бер меня пристроил на бревно недалеко от нашего шалаша и сел рядышком. Времянки стояли в отдалении друг от друга, возле которых спали роднями. Под мерное журчание речки и стрекотание ночных насекомых спокойствие расползалось в душе. Я уже не злилась и какое-то время мы просто молчали.

— Ты знал, что я не сплю? — решила я расставить все точки над "i", нарушив словами единение с дикой жизнью, намекая на подслушанный разговор с Голубой.

— Знал.

— Тогда что из твоих слов правда? — ведь ежели он знал, то зачем так поступил со мной?

— Всё. Я и правда, хотел попробовать тебя на вкус. Она ж разрешила. Но не смог продолжить начатое.

В душе вновь появлялась злость. Они меня просто используют в своих разборках, испытывают меру своих чувств, играя моими. Как же мерзко!

Я встала, развернулась к нему, а когда он сгрёб меня в охапку, ударила в грудь кулаком.

— Прекрати, — он был само спокойствие. Интересно, что его может вывести из себя?

— Ненавижу! — прошипела в ответ.

Муж усадил к себе на колени и на ухо прошептал:

— Отныне ты спишь со мной. Там, где я лягу. Ты всё поняла? — и он перехватил ещё один удар и впился поцелуем в губы.

Раздражение лишь усилилось, но муж держал крепко. Разорвал поцелуй.

— Будешь вырываться, могу ненароком сделать тебе больно, — се он намекает на то, что мне надобно быть послушной аки овечка?

Мы какое-то время просто сидели замерши: я у него на коленях в капкане его рук. Потом он распустил мои волосы и, казалось, наслаждался их запахом, а я прильнула к его груди и незаметно разомлела.

Не заметила, как задремала под мерный стук его сердца.

Проснулась я от того, что меня двигали. Я села и попыталась осмотреться: мы находились со всеми нашими, а муж выбирался из-под меня, и было уже светло. И когда се Бер перенёс меня обратно, неужели я так крепко спала, что не почувствовала? А как я очутилась у него на груди? Я подскочила, глянула на спящих деток, встретилась взором с большухой.

Бер встал и пошёл в кустики. Веяло дымом и кашей. Значит, кто-то уже встал и готовил вовсю стряпню. Се я такая засоня? Подскочила, нашла свой передник, в нём гребень и стала расчёсываться. Всё же я не должна пред чужими предстать простоволосой* и распутёхой*. Солнышко откидывало причудливые тени, выглядывая сквозь небольшие кустики.

Приведя себя в порядок, я принялась суетиться возле костра, сбегала за водой на речку, поставила кипятиться воду. Каждый костёр был огорожен камушками, а золу после раскидают под деревьями как удобрение. Но люди, хоть и часто собирались вместе, кушали в своём кругу и готовили каждый на себя, может создавая таким чином собственное простор? Когда я была ещё девицей, мы с родными тоже выезжали на сенокос, там варили еду в общем котелке, готовя по очереди. Кто-то развлекал деток, выступая нянькой, кто-то готовил, потом менялись. Было весело и как-то по-домашнему, словно мы были в кругу одной большущей семьи. Но не мне указывать как жить в чужой деревне. Взгрустнулось. Соскучилась по батюшке с матушкой, братьям и сёстрам. Увижу ли я их когда-то? Надо будет написать им по возвращении и передать через военных или купцов. А то они небось не знают где я. Интересно, я сообщала им про Микулицы? А то слухами земля полнится, ежели там набег был, так, может, уже простилися со мною?

— И ты ничего не скажешь? — решила я нарушить молчание, раз Голуба всё равно не спит, в отличие от сопящих детей и вернувшегося мужа. Не так далеко запели первые птички, наполняя окраину луга утренними звуками.

— А что сказать-то? — она была вся такая спокойная. Неужели и её ничем не прошибёшь? Но ведь вчера плакала. Вот, два сапога пара. Что Бер всегда невозмутимый, что Голуба.

— Ну не знаю, что тебе обидно, или ты злишься на меня, на Бера, на себя, на Богов, на Борова, — подсказывала я. Даже если не знает, что её обижает, ведь начало разговора и подсказки должны помочь осознать. Женщине ведь нужно поплакаться.

— Как далеко у вас зашло? — задала она встречный вопрос.

Не знаю, кто меня за язык дёрнул, но я слово за слово поведала о своих переживаниях, что они оба меня используют, я не вытерпела и перешла черту, ударив мужа, и про наказание сказала, что теперь спать мне с ним.

Но и на се большуха лишь спросила:

— А волосы? — неужели её не волнует то, что я с ним буду рядом? Я ей тут душу открываю, а она...она... Слёзы наворачивались на глаза. И я просто отвернулась. Завидует? Захотелось сделать гадость и рассказать не то, что было, но я не смогла подавить приступ рыдания. Пусть думает, что хочет. Разговор так и завял, не начавшись. За готовкой я успокоилась.

Голуба с остальными встала только к завтраку, так и не сомкнув очей. Думала о чём-то или просто лежала? Или за мной наблюдала всё время?

На сей раз работали мы все в одном месте. Бер косой орудовал, а мы с Голубой разбивали сено граблями, дабы лучше просыхало. Вчерашнее сено, собранное вечером в валы, сгребали в копны. Луг наполнялся благоуханием свежескошенной травы. И я вдыхала полной грудью воздух, наслаждаясь запахами. Бабы затягивали песню, и так хотелось поддаться всеобщему веселью, что я иногда подпевала вполголоса. В обед передохнули маленько и вновь за работу взялись.