Чёрный пёс Элчестера. Часть вторая.

Мили рассмеялась.

— Правда! Милый, это прекрасно!

— Ты рада?

— Да! — ответила она, переполненная наслаждением. — Спасибо! Спасибо, что разбудил. О, Фрэнки... Ещё!

Они охватили плечи друг друга, прижавшись так тесно, как только могли, и соединили рты в неистовом поцелуе, и язык Фрэнсиса, войдя в рот Милицы, двигался в такт его движениям в её теле.

И золотое солнце обрушивало на них водопад лучей...

А потом ведьма лежала на коленях рыцаря, чувствуя, как на внутренней стороне её бёдер высыхает его семя, и улыбалась, а он нежно перебирал её волосы, разметавшиеся по постели. Они были единым целым сейчас, они были счастливы...

— Это самое лучшее утро в моей жизни... — прошептал Фрэнсис.

— Всегда буди меня навстречу рассвету, — улыбнулась Мили, потягиваясь. — Но мы можем так с тобой провести весь день.

— Можем, — легко согласился юноша. И невинно спросил: — А разве не проведём, моя хорошая?

— Хм, заманчивое предложение, — протянула девушка. — А кто покормит Уголька? Приготовит поесть и поменяет твои повязки?.. Постель — это великолепно, но ведь есть ещё и обычная жизнь...

— Оххх... — Фрэнсис повесил голову. — Почему ты права?.. Но я же не виноват, Мили, что ты такая красивая!

Она хмыкнула, накидывая плащ прямо на голое тело, и вышла в утреннюю тишину, задать корма и воды Угольку.

Фрэнсис осторожно спустился с нар, добрался до печки и развёл огонь — за что Милица устроила ему настоящий нагоняй: он себя не бережёт и совсем о ранах не думает. Ему нельзя ходить!

— Ага, — съязвил рыцарь. — Можно только лежать, сидеть и тебя изводить?.. А потом ты решишь, что я на одно только и годен?

— Я видела, на что ты годен! — твёрдо ответила его красавица, прямо и строго глядя ему в глаза. — Когда ты, защищая мою честь, один встал против шайки разбойников, когда едва не погиб за меня... И раньше, когда ты не проехал мимо и вытащил меня из трясины... Ты — настоящий мужчина, каких поискать... Разве я достойна тебя? Разве могу быть твоей спутницей?.. Я благодарна, что ты разделил со мною своё ложе... И неужели ответом на твоё благородство и доброту могут стать такие недостойные мысли? Ты ранен, тебе нужно лежать, а не бегать со сковородками и котелками... кстати, в чём мать родила! — Она усмехнулась. — Поверь, это выглядит... странно.

— Я не могу всё время лежать!

— Можешь! — строго заявила знахарка и подтолкнула его к нарам. — Ложись, мой благородный спаситель, и прекрати играть в кухарку! Я приготовлю завтрак, а потом поменяю тебе повязку.

Так и оставшись в плаще на голое тело, Милица принялась за работу, и вскоре по всему дому поплыл упоительный аромат жареного мяса и тушёных овощей. Фрэнсис то и дело заговаривал с хозяйкой, нахваливая её работу. Волшебница отшучивалась.

— А вот теперь можно дойти до стола! — разрешила она. — Накинь рубашку...

— Не буду! — заявил Фрэнсис. — Потому что после еды намереваюсь вернуться в постель с тобой!

— Я ещё поменяю твои повязки, — пожала плечами девушка.

— Разумеется, — кивнул он. — Менять их ты будешь на постели, и, поверь мне, ты уйдёшь оттуда только вечером, вместе со мной, ужинать. А потом у нас ещё ночь... Мили... — юноша протянул руку через стол и накрыл ладонь своего лесного сокровища. — Я сам не знаю, что со мной... Мне страшно, что меня так сильно тянет к тебе...

Милица мягко сжала его пальцы.

— Ешь, — просто ответила она.

— О! Ты и над едой колдуешь, что она у тебя такая вкусная?.. — рыцарь опустошал тарелку с невероятной скоростью.

И его рука не спешила выскользнуть из-под ладони Милицы.

А Мили не спешила убирать её.

— А ты всем так льстишь?

— Нет... Только для тебя! — он улыбнулся, когда Милица, тоже закончив есть, встала и, так и не выпустив его руки, обошла стол. Плащ соскользнул с плеч волшебницы, едва она села на колени к юноше, коснулась его лица, обняла за шею, отвечая на поцелуй...

Фрэнсис жадно схватил её, притянул к себе, впился в рот, поднял на руки, не замечая боли, и уложил на тёмные, гладкие доски широкой столешницы, небрежно скинув пустые миски и чашки на пол.

— Как, прямо здесь? — опешила Милица. — На столе?

— А чем плох стол? — невинно вскинул брови Фрэнсис. — Он лучше, чем постель, потому что до него ближе... И чище, чем пол...

— Зато пол есть везде! — расхохоталась Мили, открываясь ему навстречу, принимая возлюбленного.

— О боже, Мили, как много времени мы потеряли! — шутливо возмутился юноша, целуя её. — Почему ты не стала моей в первую же ночь? Почему только на третью?

— Но я всё же стала твоей, — улыбнулась Милица. — И это восхитительно!

Фрэнсис вскрикнул от страсти, ставшей острой, будто боль.

Что с ним происходит?

— Будь это возможно, моя хорошая, я вечность провёл бы так... — прерывисто выдохнул молодой человек. — Ни с кем мне не было так сладостно...

Она только ласково улыбнулась, проведя рукой по его волосам.

...Раны под повязкой выглядели не так ужасно, как позавчера, когда она бинтовала их впервые. Да, одна из них открывалась, но не глубоко, и кровь запеклась на ней тёмной неровной коркой. Мили промыла обе водой, вновь наложила целебной мази и плотно перевязала чистой тряпицей.

— Боюсь, твоя вторая рубашка и одна из моих нижних юбок пали смертью храбрых, спасая твою жизнь, — с шутливой грустью вздохнула целительница, забираясь в тёплое гнездышко под одеялом, где её уже ждали с распростёртыми руками, которые тут же сомкнулись в кольцо объятий.

— Ты выглядишь куда лучше без юбки, — нежно шепнул ей на ухо Фрэнсис. Боль в потревоженных ранах была ещё слишком сильной, чтобы он мог перейти к каким-либо решительным действиям, и потому они просто лежали, обнявшись и наслаждаясь близостью. Она опустила свою голову ему на плечо.

— Ты ещё поиграешь со мной в шахматы? — спросила она.

Они поставили доску на одеяло и играли партию за партией. Под окна подкралась ночь, Мили зажгла свечу — Фрэнсис даже не обратил внимания.

— Пора ужинать, дорогой, — со смешком заявила девушка, одним движением смешивая фигуры. Фрэнки поднял голову.

— Уже?.. — он вскинул полный растерянности и изумления взор на "свою леди", и только теперь заметил, как потемнело в доме, что на столе горит свеча, бросая золотые отблески на стены и печь. — Не может быть!

— Фрэнки, милый, скажи, ты заметишь пожар, если будешь играть? — со смехом поинтересовалась Милица. — Или так и сгоришь над доской, просчитывая ходы?..

Он смущённо улыбнулся.

— Всё, ты права! — он сложил фигуры в ящик и положил шахматы на пол. — Фредерика тоже не переносила меня в такие моменты! Правда, усадить её за игру было очень сложно, она играла куда хуже тебя... поэтому не любила такое развлечение.

— Ты и меня обыгрываешь! — рассмеялась Мили.

— А как же! — тоже ответив ей смехом, притянул её к себе рыцарь. — У меня ещё никто, никогда, не мог выиграть! Даже Дик!

Она упала на подушки, глядя в его лицо.

— Кстати, о Дике. Скажи, родной, что ты собираешься делать?

— Узнать, что за существо его матушка и как я могу спасти своего брата, — тихо ответил юноша, коснувшись щеки подруги. Глаза его стали серьёзными и печальными. — Чем больше я думаю об этом — забросив дурацкие мысли о смерти — тем больше понимаю, что Дик не виноват, что им распоряжается на расстоянии это болотное чудовище, что он сам попал в беду и отчаянно нуждается в помощи... Ему надо не мстить, а спасать его! Единственная, кто заслуживает наказания — это его мать, Эдгит! Если бы ты видела те слёзы в глазах моего брата, тот ужас, что наполнил его взгляд, когда я намекнул на путы, наложенные на его волю... "Ей нужна жертва, Дик"... Боже, Мили, какое отчаяние, беспомощность и страх мелькнули в его глазах!

А как он пытался уговорить короля отменить смертную казнь! Рискнул, намекнув, что Генрих сам узурпировал трон своего брата...ты представляешь, чем это могло обернуться для Дика? И всё же он осмелился... А, поняв, что другого выхода нет, придумал способ казни, при котором у меня оставался огромный шанс быть спасённым...

И он плакал. Я видел, как он плакал... Он сказал: "Я любил и люблю тебя, братик, но не могу иначе"... Теперь я думаю, что под этим "не могу" скрывается не просто эгоизм, но...нечто большее. Его лишили свободы воли, Мили!

О, да, ему оставили многое: его светлый ум, его леденящую выдержку, его дар обаяния и убеждения... Но всё это направляет чужая воля! Дик стал подобен прекрасному мечу, не утратившему ни одного из своих бесценных свойств, но попавшему в недостойные руки!

Он сам не понимает, что с ним, и ничего не может поделать! Не понимает, что его заставляет предавать самых дорогих ему людей... Его сердце опустошено больше, чем мое.

— Ты не сочиняешь, Фрэнки? Ты не оправдываешь его?.. Ты милосерден, мой рыцарь... По-моему, это твои фантазии, ты выдаёшь свою мечту за действительность...

— А если нет?

— В любом случае, я помогу тебе, милый... Расскажи мне о своей родине...

Молодой граф вздохнул и лёг на спину, глядя в закопчённый потолок.

— Моя родина — графство Элчестер...

Он говорил негромко, тихо, словно рассказывал волшебную историю, и девушка слушала молча, повернувшись на бок, и глаза её были внимательны и серьёзны...

— Я обязательно вернусь туда, Мили...

Сон накатил властно и неожиданно, Фрэнсис не смог противиться, а Милица ещё долго не могла уснуть, размышляя об истории своего друга, мужчины, которого она полюбила всем сердцем, едва увидела... И за счастье которого готова была отдать всё на свете.

Он повернулся во сне, крепче прижал её к себе, как-то отчаянно, судорожно...

— Фредерика... — слетело с его губ. — Любимая моя... Фредерика...

И одинокая слезинка покатилась по щеке Милицы, притихшей у его груди.

Спи, любимый.

Будь с ней рядом хотя бы во сне...

Я обязательно научусь воскрешать мёртвых, если это в силах магии, какой бы недоброй она ни была!

Дом обволокли ночь и шум леса, и чёрный зверь замер на краю поляны, глядя на трепещущий огонёк свечи в окошке...

* * *

Раны Фрэнсиса заживали не так быстро, как хотелось бы двум путникам, прижившимся на затерянном лесном подворье. Некогда этот хутор разорили разбойники, а теперь он достался им, со всем наследством от прошлых и позапрошлых хозяев. Например, огромный сеновал, доверху забитый высохшим сеном, мог кормить Уголька целый год: видимо, разбойники просто забросили эту просторную деревянную постройку за ненадобностью, а вот теперь добро пригодилось.

Между тем туманы, наползавшие по утрам и ввечеру, становились всё гуще и холодней, траву прихватывал иней, всё чаще ветер приволакивал в долину кудлатые грузные тучи, и всё ярче и жарче разводили юноша и девушка огонь в печи.

Всё чаще Милица возвращалась из лесу, куда бегала за последними травами, в мокром плаще, с блестящими от дождя волосами, и Фрэнсис, встречая свою милую, нежно прижимал её к себе перед звонко гудящей печкой, лёгкими поцелуями снимая капли с лица и прядей.

Как у всякой молодой пары, у Фрэнсиса и Мили появились общие привычки, общие любимые занятия, общие любимые темы, даже своеобразные ритуалы, вроде ежевечерней партии в шахматы. Фрэнсис уже мог свободно ходить по дому и не сидел, сложа руки. Менял прогнившие доски, законопачивал щели, утеплял окна: Милица внятно объяснила, что ему вреден холод, и по этой же причине едва выпускала во двор.

Милица, кроме трав, приносила в дом из леса последние ягоды, орехи и грибы, и разноцветные гирлянды протянулись под потолком, наполнив комнату смешением ароматов. На столе теперь стояли пышные букеты осенних листьев, каждый день новые, свежие, полные запахов увядающего леса. Однажды юноша, дурачась, смастерил из них роскошный венец и, встав на колени, торжественно короновал Мили, объявив её Королевой Леса, эльфийской королевой...

Девушка отыскала в груде старого хлама, сброшенного разбойниками в погреб, занавески и половики, некогда украшавшие дом, постирала и починила их, и теперь горница приобрела вполне жилой вид. Прежняя хозяйка, видно, была рукодельницей, и на белом полотне алели весёлые петушки и цветочки, а половички напоминали яркую летнюю полянку.

Самую красивую шубу, из медвежьей шкуры, новые хозяева разложили на полу, перед печкой — после того, как Фрэнки рассказал Мили, как приятно сидеть ночью перед камином и глядеть на огонь.

— У нас нет камина, но очаг у нас есть! — заявила его ненаглядная, мгновенно решив, что и у них должно быть что-то подобное.

С тех пор они часто сидели или лежали рядом на этой шкуре, глядя на огонь, беседуя, занимаясь любовью или просто молча, думая каждый о своём.

Таким вот уютным вечером, когда по крыше и стенам шуршал дождь, а вдали глухо стонал под холодными водяными плетями ночной лес, Фрэнки негромко произнёс:

— Нам придётся здесь зимовать, Мили.

— Я знаю, — откликнулась девушка.

Они оба давно это поняли, и каждый, не говоря ни слова другому, по-своему готовил хозяйство к зиме: Фрэнсис — чиня подворье и дом, а Милица — запасая еду, штопая и сшивая тёплые вещи. Каждый замечал труды другого, каждый понимал всё — безмолвно. Теперь Фрэнки сказал об этом вслух, только и всего.

— Ты рада?

Милица пожала плечами.

— Так надо, дорогой. Сначала ты не мог ходить, а сейчас тебе нельзя мёрзнуть... Уже поздняя осень, на горных перевалах слякоть, реки разлились. Зимой дорогу засыплет снег. Куда мы пойдём?

— Я понимаю, что так надо, моя хорошая, — помолчав, тихо ответил он. — Но я спросил о другом: ты рада?

— Я рада каждому дню рядом с тобой, — улыбнулась Мили. — Где бы он ни прошёл.

Фрэнсис осторожно поднёс к губам руки девушки и нежно поцеловал.

— Ты счастье моё, родная. Чем больше я узнаю тебя, тем лучше это понимаю. Если хочешь знать, я — рад. Рад, что несколько месяцев нас никто не потревожит, что можно будет просто спокойно жить рядом с тобой... — он привлёк её к себе и прижался губами ко лбу. — Нас с тобой сама жизнь повенчала... — наконец беззвучно, почти про себя, прошептал юноша.

"Как интересно получается: о чём-то мечтаешь, ждёшь...а оно рушится у тебя на глазах... А другое само приходит... Мили...я обещал Фредерике, что не позволю чувству вины помешать своему счастью... Быть может, это оно и есть?.. Жить рядом с тобой, ни о чём не думая... Два месяца прошло, моя голубка, а мы с тобой даже ни разу не поспорили, не поссорились! День ото дня ты всё нежнее со мной, а я всё крепче привязываюсь к тебе... Воистину, мы живём душа в душу, деля и хлеб, и кров, и ложе, радости и горести, помогая друг другу в болезни и здравии... Так разве ты не жена моя, пусть невенчанная? Нас соединило не поповское бормотание, но сама судьба... Не может рыцарь жениться на крестьянке? Христианин — на ведьме? Так говорят... Но почему-то однажды ты понимаешь, что вы — неразрывное целое; что жили, жили — и вдруг стали семьёй..."

Фрэнсис задумчиво, осторожно, перебирал её пальцы, лаская их.

— Когда я смогу выходить на охоту, у нас всегда будет свежая дичь на столе, моя милая, — улыбнулся он. — Хорошо?