Мягко горели свечи, отражаясь в воде золотистыми огоньками. По просторной купальне разносился запах душистого цветочного мыла и терпкого травяного отвара. Стараясь ступать не на холодные камни, а на теплые, нагретые горячей водой, Микаэль осторожно поднял полное ведро ледяной воды и, зажмурившись, опрокинул его на себя. Тут же запрыгал, стряхивая холодные капли с распущенных волос и, подхватив отрез льняной ткани, начал быстро растираться, согреваясь. Обливаться холодной водой Микаэль старался каждое утро, если была такая возможность. Закалял и тело, и чего уж таить — дух. Не терпел монах холода, хоть и родился в северной стране, а от ледяной воды так и вовсе дыхание перехватывало.Больше четырнадцати лет прошло, а все еще помнится... И как сводило судорогой тело, и как огнем жгло легкие, когда заканчивался воздух, как сдирал в кровь пальцы рук, цепляясь за камни на дне, вытягивая немеющее от холода тело против течения — так, что б не нашли... Снег помнил — холодный до боли. Как он забивался в рот, открытый в немом крике... Как каленым железом растекалась по замерзшему телу кровь во время спасительных и неожиданных растираний... Как долгими вечерами, вылеживаясь в тепле охотничьей сторожки, потихоньку приходил в себя после тяжелой легочной лихорадки. Грел руки горячей кружкой целебного отвара, что варил ему нежданный спаситель, а душу — мыслями о том, что теперь судьба младшего брата решена правильно. И своей судьбы было не жаль ни капли.... Не был бы он правителем, достойным зваться Великим Ярлом Северного Княжества, как брат никогда не стал бы послушным монахом в одной из божьих обителей. Микаэль повел плечами, отгоняя непрошеные воспоминания, и потянулся за штанами, одеваясь. Мягкая шерсть ласково легла на замерзшее тело, но согреться все никак не получалось. Тогда монах огляделся, как будто решаясь на что-то и медленно отошел на средину комнаты. Замер там на секунду, прикрыв глаза, и почти сразу сделал первое движение — легкое, почти не заметное, уходя чуть назад и вскидывая руки в защитном жесте. Пламя на свечах взметнулось, подхваченное ветерком, а по стенам запрыгали нечеткие тени. Тогда как в кругу из света уже в полную силу плясал танец битвы тонкий монах с развевающимися русыми волосами. Капельки воды на обнаженной коже сверкали драгоценными камнями на каждое движение. Взмах, выпад, удар — Микаэль казался дивным божеством, сотканным из мерцаний и теней. Тонкий и гибкий, быстрый и сильный — он упивался точностью выверенных движений и свободой гордой души, полностью отдаваясь искусству знакомому и любимому с детства. А потом вновь замер, раскинув руки в стороны и так и не открывая глаза... Тряхнул головой, отбрасывая волосы с лица и быстро заплетая их в две длинные, еще чуть влажные косы. Натянул на себя чистую рубаху, а сверху и монашескую рясу. Подхватил котомку с вещами и, дунув на горящие свечи, погружая купальню в мрак, Микаэль почти бегом направился к лекарне. До рассвета есть еще пару часов, отец-настоятель спит и будить его негоже — главное застать раньше брата Кристиана, травы все перебраны и рассортированы. Так самое время перепрятать все подозрительные и неугодные инквизиторскому взору снадобья и зелья. Да понадежней перепрятать — так, что б всей свитой искали и не нашли. Микаэль привычным жестом накинул на голову капюшон рясы... Что б взора видно не было. И пусть лишь догадываются, какие тайны и умения скрываются в глубокой тени монашеского смирения.
9
Аббат Себастьян недолго провел в трапезной, чтобы затем отправиться в сад, где легко было отыскать брата Сея, которого ровно два года назад мужчина подобрал и привез в монастырь. Он очень нежно относился к юному монаху, всячески потакая его увлеченности растениями, и нисколько не сомневался, что тот с раннего час находится там, потому что наступала жаркая пора. Именно весной надо заботиться о будущем урожае.
Юноша действительно что-то колдовал с молодыми деревцами и не сразу заметил появления аббата.
— Доброе утро, брат Сей, — улыбнулся Себастьян, подзывая милого и такого нежного мальчика к себе.
Резко оборвав тихую песенку, что тот мурлыкал себе под нос, Сей встрепенулся, оборачиваясь, и хотел было возмутиться, что кто-то его отрывает от важного дела но, увидев аббата, как-то смутился, робея и, улыбнувшись, подошел к нему
— Да, падре? — аббата Сей уважал и немного побаивался, но был бесконечно благодарен ему за то, что тот спас его тогда, привел в монастырь... Где мальчик смог ухаживать за любимыми с детства растениями.
— Пойдем со мной, — мужчина взял юношу под руку и повел к дорожке. — Знаешь ли ты, мой мальчик, что скоро здесь будет инквизиция? Ну, не пугайся. Все будет хорошо, — рука обвила талию, аббат склонился к ушку не стесняясь закопаться носом в золотистых волосах. — Нам нужно, чтобы все прошло гладко, чтобы никто... — мягкий поцелуй, — никто ничего не болтал... Понимаешь, милый?
— Д-да, конечно... — мальчик смутился еще больше, смотря себе под ноги — его всегда смущало такое отношение аббата к себе. Но ведь в этом нет ничего дурного, правда? Скорей всего, он накручивает себя, думая о падре плохо. — Но причем тут я? Вы же знаете, я никому ничего не скажу... Это мой дом... И вы спасли меня... Разве я могу вас предать? Кроме моего сада мне ничего не нужно. — Улыбнулся, поднимая на Себастьяна зеленые глаза. — Вы можете мне доверять, падре...
— Прекрасно, солнышко, — рука обвила талию, прижала ближе Сея к себе. — Я бы хотел, чтобы ты проводил побольше времени и со мной, а не только с деревьями, милый. Аббат уселся на скамью и потянул юношу к себе на колени. Начал целовать его руки. — Такие трудолюбивые пальчики, — говорил ласково, — моя ранняя птичка.
— Но... разве у вас есть свободное время? Вы же такой занятой, падре... — сколько бы мальчик не пытался себя обманывать, но в глубине души понимал, куда ведут все эти поцелуи-обнимания, коими награждал его аббат. Но самое страшно было в том, что ему нравилось. Нравилось такое внимание к себе, как к самому младшему в монастыре. Поэтому появление Луиса, кого-то новенького, огорчало. С одной стороны, это здорово, что он теперь не один такой ребенок, а с другой... Но такие мысли были недопустимы!
— Ну, ты всегда можешь прийти ко мне или лучше я буду приходить к тебе... В часы отдыха. Ночью... Сегодня ночью, — сладкий поцелуй настиг ушка, руки аббата были нежными: одна обнимала за талию, другая проводила по груди. — Ты ведь не против? Так ведь, мой драгоценный Сей?
Новый поцелуй, ласкаясь пробежал по шее.
Такой, практически прямой вопрос застал мальчика врасплох. А поцелуи? Такие, сладкие, запретные...
— Разве это не грех? Может, вы меня проверяете, соблазнюсь ли? Достоин ли жить в монастыре? Я откажусь, падре, простите, — выскользнул из его рук, рассеянно улыбнувшись, и сбежал обратно в сад, чтобы затеряться там, спрятаться и не видеть, не слышать, не чувствовать...
Сей упал на колени, сжав свой крест, и принялся молиться Богу, прося прощение у него за то, что чуть не поддался искушению, что чуть не согласился...
Но аббат не намерен был отпускать свою давнюю добычу просто так. Слишком долго он приучал ее к рукам и знал все укромные уголки мальчика, которого нашел коленопреклоненным и молящимся. Подошел сзади тихо, обнял за плечи, чтобы прошептать:
— Я не давал тебе права отказываться, — руки потянули юношу встать. — Я хочу, чтобы ты говорил мне только "да" и подчинялся. Ты сегодня пойдешь в купальни, вымоешься, раньше уйдешь спать и будешь ждать меня. Ты понял, Сей?
Себастьян кивнул послушному мальчику и потрепал того по щеке.
— Надеюсь, ты понимаешь, что с тобой будет за ослушание, — сказал ласково. — Не хотелось бы, чтобы тобой занялся брат Кристиан.
Ближе к вечеру аббат без стука вошел в келью Сея и закрыл за собой дверь.
Сколько раз уже за этот день Сей порывался сбежать? Нет, он вымылся в купальне, ушел спать пораньше. А потом на него накатил чуть ли не панический ужас, и только страх перед братом Кристианом не позволил сбежать — слишком уж сильно пугал мужчина юного монаха. Но вот делать то, что хочет аббат... Разве это не грех?
— Падре?... — он так и не снял рясы, вставая перед мужчиной на колени. — Прошу, падре, передумайте... Я не... это же грех...
Черные глаза смотрели на юношу сверху вниз, лицо было практически непроницаемо.
— Поднимись, милый, не надо так, — мужчина потянул монаха-послушника вверх и обнял. — По твоему мнению, быть радостью — грех? Разве тебе самому не радостно, когда я тебя обнимаю, — поцелуй нежный в шею, — целую тебя, — пальцы легко прошлись по лопаткам вниз. — Разве тебе не хочется побыть со мной подольше?
Сей смущенно опустил взгляд, задумавшись, растерявшись. Нравится ли ему? Мальчику нравилось. Но все это было так похоже на сон, не знал, можно ли верить своим чувствам?
— Мне... мне это приятно... — Он робко взглянул в глаза аббату.
— Тогда нет ничего дурного в том, чтобы быть со мной рядом открытым и позволять чуть больше, чем остальным, — мужчина еще крепче обнял Сея, наклонился ближе, чуть касаясь губами щек, уголка рта. — Ты пахнешь так сладко... — еще один легкий поцелуй, руки, перебирающие ткань рясы.
— Ах... Это, наверное, цветы... Я же так много провожу времени с ними... — Все это для мальчика было впервые, он терялся, не знал, как себя вести, что делать. И нужно ли ему что-то делать? Незнание пугало. Сейчас ему казалось, что он, наверное, боится всего на свете. Даже сделать шаг в сторону.
— Чудесный аромат, чудесный, — губы добрались до губ Сея, горячим пламенем обожгли, ища ответа. Их мягкость пьянила и вызывала бурю. Себастьян давно растил эту птичку для себя, чтобы владеть безраздельно. Сейчас она даже не билась в руках, привыкнув к постоянным ласкам .
Чужие губы, такие горячие, такие нежные. Вот что такое поцелуй, да? У мальчика бабочки порхали в животе, он приподнялся на цыпочкам, робко положив руки на грудь мужчины и отвечая на поцелуй — неумело, не смело, краснея... Но довольно быстро отстранился — с непривычки ему просто не хватило воздуха на более долгий поцелуй.
— Вам принести потом этих цветов в комнату?
— Конечно, но лучше ты сам приходи, — Себастьян отправился к дверям и закрыл ее изнутри, чтобы вернуться и потянуть юношу уже на кровать, усадил к себе на колени и вновь стал целовать — лицо, шею, плечи, продолжая сминать ткань, поднимая ее до колен, чтобы гладить по нежности кожи. Сей трепетал так откровенно, так смущался и краснел, что страсть загоралась в аббате все сильнее. Цветок распустился и пора его сорвать.
Мальчику казалось, что в комнате невероятно жарко, что хотелось окунуться в чан с ледяной водой, что бы этот жар ушел из тела. Жар, который заставлял его так трепетать, откровенно дрожать и ерзать, испытывая неизведанное, запретное, такое пугающее и манящее. Греховное. Но ведь аббат сказал, что это не грех, да? Когда так приятно.
Он поймал руки мужчины, останавливая и кусая губы.
— Не надо... Зачем? Вы же меня увидите... — показать свои ноги а, тем более то, что выше казалось мальчику таким постыдным. Хотя те же деревенские мальчишки бегали голышом. И сам он когда-то бегал, но за два года проживания в монастыре ему стало казаться это дикостью.
— Ты красивый, я хочу на тебя смотреть, — ладонь заскользила выше по бедрам, Себастьян впился в губы Сея жарким поцелуем, продолжая его ласкать и нежить на своих руках, потянул на кровать, чтобы было удобнее и слаще. Развязал пояс, который вскоре будет мешаться. — Хочу тебя гладить.
Он зажмурился, смущаясь, будто от того, что он не видит, аббату тоже не будет видно.
-Но это... разве это так? Я же мальчик... — Сдвинул колени, протягивая руки и обнимая его. — Все это так... — Он не договорил, не найдя слов и просто отдался нежным ласкам, поцелуям, будто желая раствориться в них.
— Ты мой мальчик. Только мой, — горячие ладони гладили нежную кожу, между бедер, пока не коснулись мошонки, такой горячей, такой восхитительной, покрытой мягким пушком. Мужчина проник языком в рот Сея, продолжая гладить, обхватил член рукой, чуть сжал, отпустил...
Слова приятной дрожью отзывались в теле Сея, он застонал, чуть ли не пугаясь этого звука, действий Себастьяна, своих желаний. Его коснулись там, где запретно, а ему нравилось, ему хотелось, не терпелось... будто и не он вовсе, а желания — такие запретные, заполняют все существо, заставляя тянуться руками, обнимать и тихо прошептать.
— Хочу еще...
Рука мужчины заскользила по члену, продолжая возбуждать мальчика. Конечно, он уже был готов. Не зря аббат постоянно ласкал и целовал Сея. Теперь он не испугается большего. Ресницы его трепещут, щеки полыхают.
— Мой хороший, пошире раздвинь ножки, — голос лился в самое ухо, — хочу тебя всего, мой маленький, — мужчина потянул с юноши рясу и рубаху. Сей попытался сопротивляться. Но так слабо, так наивно, по-детски. Себастьян подмял его буквально под себя, вжимаясь горячим телом между ног.
И теперь мальчику некуда было деваться. Опять стало страшно, но этот страх подавляло желание — стоило мужчине коснуться его, поласкать, и мальчик тут же сдавался, тая в умелых, нежных руках, даже не замечая что его, как птичку, поймали в клетку, откуда не будет пути назад. Но разве об это мысли семнадцатилетнего подростка, когда его так умело нежат, так сладко шепчут...
Себастьян отыскал вход в тело, стал водить по кругу. Невинный. Красивый... Жаркий и такой темпераментный. Палец чуть углубился и отпустил, вновь гладя по кругу, губы теперь целовали один из розовых сосков, втягивали, сосали... Ноги Сея дрожали, и он издавал тихие полустоны-полувсхлипы. А так же царапал плечи аббата, цепляясь за его одежду. И было непонятно — то ли он пытается убежать, толи наоборот, просит о большем...
Сил говорить, а так же связно думать, в Сее больше не осталось, и он просто отдавался на власть рукам Себастьяна.
— Насаживайся на пальчик, мой маленький, давай, — Себастьян толкнул юношу на себя, на две фаланги уходя вглубь, вытащил, еще раз... еще и еще, пока Сей не стал двигаться сам. Так продолжалось еще какое-то время. К первому пальцу добавился второй, третий. Жадные губы исследовали тело.
К тому времени Сей уже просто пылал — пылал от страсти, удовольствия, желания. Он самостоятельно насаживался на пальцы, поджимая пальчики на ногах и кусая свои губы, пока теребили его соски.
-Вы хотите... свести меня с ума?..
— Хочу тебя, мой милый, — аббат потянул через голову свою рясу. Одежда сейчас так мешала быть ближе, чувствовать юное тело. Свеча на столе погасла так вовремя. Мужчина взял руку Сея, чтобы тот коснулся и его возбужденной плоти. Чтобы понял, как велико его желание.
Сей вначале попытался одернуть руку, засмущавшись, но любознательность взяла вверх и вот он уже трогает его плоть, робко водя по ней рукой, оглаживая, лаская, изучая. К себе бы он никогда не посмел так смело прикоснуться, да и различия явные были — даже сейчас, когда в голове все мысли только об одном он не мог не отметить длину и толщину чужого члена.
