| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Эдвину оказалось нелегко принимать подобные ласки, но он помнил о том, что отдает себя любимому человеку и постепенно расслабился, позволяя делать с собой все, что угодно. Вскоре он снова был крепок, хотя и сдержан в ответных ласках.
А король не спешил, растягивая теперь удовольствия, добиваясь, чтобы военачальник расслабился. Лежащий в шкурах, обнаженный и невероятно красивый — литые мышцы рук, широкая накаченная в тренировочных боях грудная клетка, поджарость истинного воина заводили Луиса невероятно, но он больше, чем кто либо другой понимал, что следует подготовить Алонсо к близости. Потому их первый раз не должен принести боли, не должен стать последним.
Неспешные ласки, палец, стремящийся провести по сладкому бугорку, нежные вздохи в полутьме, и вот уже Эдвин сам двигается навстречу.
Пусть Алонсо и не очень понимал как такое может быть, чтобы его тело, привыкшее к покою вдруг стало податливым, гибким, пропитанным желанием, но прекращать не хотел ни за что на свете. Он не боялся боли, да и то, что делал с ним Луис не было больно ни капельки — оно было прекрасно. Каждый раз, когда палец Сильвурсонни задевал что-то такое внутри, от чего по телу шли волны сладкого наслаждения, Эдвин запрокидывал голову и открывался сильнее. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного — нежность, возбуждение и похоть словно бы накапливались в его теле, оседая в мышцах, в животе, в сердце и разуме. Снова захотелось сделать приятное в ответ и Алонсо, поцеловав короля в губы, стал водить ладонями по его груди, нарочно задевая соски пальцами.
Луис воспринял этот жест как призыв и вновь прижал Эдвина к кровати, не желая больше оттягивать и так ставший восхитительным процесс. Он приставил ко входу член, чуть надавливая и проникая, медленно, заставляя привыкать к себе.
В страсти лицо Алонсо изменилось, с него исчезла жесткость и серьезность — все тот же мальчишка, добрый и мягкий, предстал перед герцогом во всем великолепии, и его хотелось одаривать и беречь.
Сцепив зубы, Алонсо коротко и рвано дышал. Сейчас он не понимал, что в этом находят другие, и все равно, он постарался изо всех сил, чтобы привыкнуть к члену внутри себя. Боль — как он ее не ждал, не пришла, а Сильвурсонни был очень осторожен, и Эдвин понял, что король заботиться о нем. От этой внезапной догадки сердце Алонсо переполнилось такой нежностью, что он обнял Луиса и тихо прошептал:
— Уже можно.
Но сюзерен несмотря на разрешение все равно действовал осторожно, и когда его член вошел до конца, остановился: узкий, горячий, военачальник сжимал его так сильно, что наслаждение уже накатывало и закрывало одеялом звезд. Сильвурсонни едва хватило выдержки, чтобы не кончить прямо теперь, а начать двигаться медленно, постепенно ускоряя ритм.
Жар охватывал Алонсо все сильнее от каждого движения, вздоха, поцелуя, и Эдвин горел в нем точно на костре инквизиции, и улыбался совершенно счастливо. Он обо всем забыл, кроме Луиса, его губ и рук, его власти над собой не только как короля, но и как любовника. Алонсо не знал, сколько это длилось, сколько они сплетались в единое целое телами и душами. Жар внутри стал невыносим, из горла рвались крики, стоны — бесстыдные и ласкающие слух, и Эдвин в какой-то момент снова почувствовал приближение света. Надрывисто вскрикнув, он сжал Луиса внутри себя и излился на живот.
Волшебство же еще долго блуждало по телам двух обнявшихся в кровати, что сплелись в одно целое и после близости. Луис что-то шептал Эдвину на ухо, целовал, пока не погрузился в теплый и славный сон, где больше не осталось места ледяному одиночеству. Даже путешествие к границе теперь не казалось Сильвурсонни таким уж бессмысленным. Даже утро не вошло в комнату болью пробуждения и вопроса: "Зачем все?" Алонсо спал на его плече, крепко обнимая.
Пьетро, остаток ночи продремавший около небольшого костра охранников, на рассвете тихо вошел в дом и принялся растапливать почти потухший очаг. Пламя постепенно просыпалось, наполняя комнату ароматом горящей березы и распространяя облака тепла. Юноша, собравшийся было уходить за завтраком, на мгновение задержался — за ночь немного подмерз, и теперь хотелось побыть рядом с живительным огнем. Скорбно вздохнув, все-таки вышел обратно на прохладу, чтобы вернуться вскоре с походной едой — сытная каша с мясом и позднее осенние овощи и зелень. На кровать он старался не смотреть — ну милорд, ну военачальник. Правда если бы его все-таки отпустили, можно было бы ночь с комфортом провести, а так — короткий сон урывками, когда просыпаешься либо от того, что в костер валишься, либо от холода, кусающего бок или спину — зима выдалась на редкость ранняя и холодная, даже сторожили говорили. Одеяла, которые ему принес Хуан, когда сменился со стражи, не особо помогли — спать можно было только одном боку.
Пьетро расставлял еду на столе и все пытался представить, как Эдвин будет с утра опять изображать наставника и рыбину, не знающую ничего, кроме забот об армии, и что при этом можно будет себе воображать, чтобы не было так скучно. Получалось смешно, даже ржачно.
Алонсо открыл глаза и сразу наткнулся взглядом на спящего короля. Растрепанный, красивый — и так близко теперь. Эдвин осторожно выбрался из его объятий, вспомнив, что неплохо было бы заняться делами, и хотя ему больше всего хотелось поваляться в постели, он не стал испытывать судьбу. Обнаружив Пьетро в комнате, Алонсо неловко улыбнулся.
— Всю ночь где-то шатался? — спросил он, и вдруг вспомнил, как позавчера сам торчал на улице, пока король и Пьетро занимались любовью.
Юноша повернулся и поклонился.
— Маркиз де Пасторано, — этот титул барон Эдвин Алонсо получил, когда принял на себя командование армией Вестготии, — согласно вашему распоряжению провел ночь в непосредственной близости от вашей милости, однако некие обстоятельства не позволили мне это сделать в самой непосредственной близости от вашего тела и пришлось это проделывать несколько дальше — за дверью, — протарабанил барон с каменным лицом, преданно глядя в глаза военачальнику. Пьетро всеми силами старался не смеяться, даже не улыбаться, и ему это удалось — на слегка бледноватом после второй почти бессонной ночи лице не появилось ни капли усмешки.
Голос Пьетро был таким громким, что сюзерен почти сразу проснулся и потянулся в кровати, чувствуя приятную истому в мышцах. Воспоминания о том, что произошло несколько часов назад, розовым цветом распускалось на душе.
Мужчина поднялся на локте и взглянул на военачальника, который даже еще не успел одеться — на его статную фигуру и растрепанные волосы. Сейчас так хотелось вновь обнимать его или подойти со спины и пройтись губами по шее, но присутствие Пьетро путало все карты. Глаза темноглазого бесенка горели шаловливо, несмотря на то, что он явно не выспался. Весь по жестам, по поведению похожий на Легрэ, этот уже возмужавший молодой воин разве что не подтрунивал над Алонсо, и Луис сразу сдвинул брови, готовый наказать за дальнейший словесный поток.
— Пьетро, надеюсь ты больше ничего не натворил, — сказал герцог строго. — Достаточно синяка на твоем лице. Не благостное зрелище, — сюзерен откинул покрывало, спуская ноги на пол и касаясь прохладных досок, а затем все же подошел к Алонсо и обнял его со спины. — Надеюсь, тебе хорошо спалось? — спросил нежно у и без того смущенного Эдвина.
Пьетро с таким же каменным лицом наблюдал за мужчинами, а в голове билась одна мысль: "Натворил, значит? Ну ничего, еще посмотрим... Тоже мне, заботливые папаши нашлись". Потом вдруг как очнулся и направился к заранее приготовленному тазу для умывания. Намочив два отреза ткани, застыл около огня.
— Пьетро! — поведение мальчишки опять вышло из-под контроля, и Сильвурсонни это не нравилось. Натянув штаны, мужчина дал знак военачальнику не мешать и вывел молодого барона за порог. — В чем дело? — он развернул к себе юношу и схватил за плечи. — Ты забылся совсем? Пользуешься тем, что я в тебе души не чаю.
— Милорд, я полностью подчиняюсь вашим приказам и выполняю свои обязанности, — стиснул зубы барон, зажав в кулаке влажную ткань.
— Пьетро, — пальцы сжались сильнее. Луис смотрел в темные глаза пристально, словно именем взывал к душе мальчика. — Пьетро, никогда не смей даже помыслить обо мне не серьезно. Ты теперь мой единственный мальчик. Единственный, кто будет поддерживать наследника, когда я уйду в другой мир. Я хочу, чтобы мы были единым целым, одним кулаком... Ты меня понимаешь?
Барон слегка очумело смотрел на сюзерена, внимая таким странным откровениям. Он никогда в жизни не относился к герцогу легкомысленно, даже мысли об этом не возникало. С детских лет четко заложено отцом: его величество Фернандо и герцог Сильвурсонни — единственное, ради чего стоит жить и рвать кого угодно. И это знание — где-то на уровне души, может быть даже глубже. Пьетро в последнее время часто проводил с наследным принцем Теодором — учил его фехтовать по просьбе милорда. Мальчик ему нравился — умный, упрямый, быстро все схватывал. Быть и дальше учителем, быть рядом с Сильвурсонни и наследником — это запросто, это его жизнь. Но чтобы вот так — единственный, кто будет поддерживать наследника после смерти милорда? Это даже не удивляло, это вызывало ступор и ошеломление.
— Да, но... Ваша милость, вы с чего умирать собрались? Второй день об этом говорите, — выдавил из себя юноша.
— Потому что мы на пороге войны, потому что я знаю, что такое может случиться, — Луис поцеловал барона в лоб. — Ты молод, у тебя столько силы и отваги, ты станешь хорошим воином, чтобы и потом защищать свою родину. Я хочу, чтобы мы доверяли друг другу. Для меня важно все, что ты делаешь и что думаешь.
Вконец окосевший юноша старался понять, как во время войны могут убить милорда, если он не будет участвовать в боевых действиях. Попытка изменить сложившиеся менторские отношения на откровенность, которую от него даже отец не требовал, начиная с отрочества, вызывала странные опасения, так же как и минорность тона. Пьетро решил посоветоваться насчет странного состояния его светлости с Алонсо — раз уж Эдвин теперь более чем близок с Сильвурсонни, то пусть и наставник страдает. Сделан более осмысленное выражение лица и, всем своим видом подтверждая, что он предан, послушен и все такое прочее, юноша ответил:
— Ваша милость, вы же знаете — я никогда не предам и ничего не сделаю, что могло бы причинить вред вам или королевству.
Луис отступил и кивнул. У него не было повода не доверять Пьетро. Каждый раз этот высокий юноша вызывал ломоту в сердце — словно рядом и Легрэ, и Фернандо. И теперь, когда он наклонился и позволил себя поцеловать, а потом недовольно забубнил, что никогда не оставит, сюзерен опять испытал странную тоску.
После того, как Луис вывел Пьетро за дверь, Эдвин слез с постели и стал неторопливо одеваться, то и дело задумчиво поглядывая в сторону порога. Ему показалось очень странным, что король решил поговорить с Пьетро наедине — раньше он все говорил при Алонсо и никогда ничего не скрывал от него. Размышляя над этим, Эдвин живо разложил еду в тарелки. Легкий дискомфорт между ягодиц напоминал о счастливой ночи, но что-то не позволяло Алонсо поверить собственному счастью. Нужно было сходить — проверить посты и готовить лошадей в дорогу, но он не торопился.
И был прав, потому что Сильвурсонни вернулся довольно скоро, поджимая пальцы на ногах от холода и недовольно морщась. Пьетро было доверено сделать все приготовления до отъезда, а несколько минут новых объятий принесли невероятное расслабление.
— Я должен понимать, что творится с мальчиком, ты не сердишься? — Луис сел поближе к Алонсо и втянул ароматный запах еды. — Он так быстро говорит, что все хорошо и так резво исполняет приказы, словно опасается видеть нас вдвоем.
Эдвин улыбнулся и просто пожал плечами.
— Пьетро не станет ничего усложнять, — сказал он, позволив себе мягко положить руки на плечи Сильвурсонни, — я тоже. Вам не о чем волноваться, ваше величество. С ним все в порядке, просто он дурачится, по-моему, возможно немного злится, что ночевать ему пришлось на улице. Я извинюсь перед ним позже, и скажу, что этого больше не повториться.
— Тебе виднее, — улыбка поцелуя прошлась по шее Алонсо, и король приступил к трапезе, потому что медлить было нельзя. Уже через час отряд отправился в дорогу, выезжая на бесконечные промерзшие поля, где еще торчали тут и там почерневшие колосья сгнившего урожая.
Луис ехал рядом с обозом, укутанный в дорожный теплый плащ, с накинутым на голову капюшоном с опушкой по краю, вперед по полю на коне мчался Пьетро, решивший проверить, нет ли где поблизости бродяг или разбойников, которых становится больше в это время года.
Небезопасность дорог тем вернее, чем голоднее бедным. Эти земли не славились особым достатком, и герцоги и бароны нещадно эксплуатировали простой люди, добиваясь с помощью наемных рыцарей достаточного оброка, чтобы бесчинствовать и дальше на своих угодьях,
Сюзерен помнил, что когда-то и он жил в родовом гнезде, где каждая роль не могла измениться: родиться с именем значит получить власть. Остальные — это мясо и способ жрать их заживо.
— Алонсо, вы видите впереди, это похоже на церковь, — к середине пути за деревьями и правда показалось какое-то каменное строение, от которого веяло ночными кошмарами, десятки нищих толпились у него, оборванные и грязные, жались к стенам при виде огромного числа рыцарей.
— Да, действительно. — Эдвин с сомнением посмотрел вперед. — Вы хотите остановиться, мой король?
Герцог отрицательно покачал головой, но с ужасом вспомнил, как прокрадывается в города чума. Сказать это вслух? Нет, не следует будить опасные страхи, становящиеся однажды правдой.
— Ни к чему, нам нужно спешить. Бродяги просто решили избежать столкновения с нами.
— Откуда их здесь столько? — заволновался Эдвин. — Может быть стоит расспросить? Если это беженцы, то жди беды. Зима на носу, все крестьяне попрятались по домам, а этих слишком много и лица испуганные.
— Мне тоже не слишком нравится, то что происходит, — Луис не хотел, но связывал происходящее с баронством, в которое направлялся. — Грабежи и разбой не лучшее для предстоящих холодов.
— Я все-таки разузнаю, ваша милость, — настоял Эдвин.
Сюзерену ничего не оставалось, как отступить ближе к обозу, пока от того отделялся небольшой отряд гвардейцев, который поехал к старой церкви.
Здесь и правда собрались бродяги, выглядевшие весьма истощенно и страшно: грязные, вшивые, многие без конечностей и с черными зубами, они стали прятаться по кустам и за зданием от солдат, пытаясь спастись.
— С кем я могу поговорить из вас? — крикнул Эдвин, выезжая вперед на белой длинноногой кобыле. Он окинул взглядом церковь и, вытащив из кармана серебряную монету, показал в руке. — Мы никого не тронем, даю слово!
Но бродяги не очень-то жаждали пообщаться. Порой звон монет сулит и верную смерть. Те, кто постарше прятались по щелям и в ближайшем овраге, наученные горьким опытом расправ, только рябой мальчишка, завидев монету, высунулся из-за дерева и алчно на нее зыркнул.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
