Монастырь:ведьма для ангела-5 (Часть первая)

Ведьма для ангела

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Многие считали, что после правления Фернандо, который умер прошлой весной в Вестготии, произойдет переворот. Многие опасались гражданской войны. Многие уже готовились к нападению других держав, но регент малолетнего короля Франциска, которому исполнилось к этому моменту одиннадцать, крепко удерживал узды правления и даже был любим при дворе и народом — его имя еще десять лет назад звучало на устах лишь с пошлой усмешкой, а теперь вызывало благоговение: "добрый король" называли его подданные.

Луис не противился такому эпитету. Тот кто мягко стелет, не всегда дает поспать так же спокойно. А за внешней размеренностью скрывается работа, которая не прекращается ни днем, ни ночью. Лишь бы забыться после потери любимых, лишь бы не задумываться о смысле существования. И данное обещание, воспитать достойного короля себе на замену, проследить за молодым бароном Пьетро Моунтом... грузом лежит на плечах, скинуть который постыдно и нечестно по отношению к тем, кто многие годы дарил любовью и заботой сам.

Вот почему сохранить и приумножить уже сделанное Фернандо куда важнее личных амбиций и внутренней боли. День за днем — подъем в пять утра, чтобы просмотреть бумаги, прослушать в девять доклады послов, затем озаботиться делами казны или выехать вообще недели на две по поместьям или проверить обучение армии... Луис делал все, чтобы по ночам проваливаться в сон, а на рассвете открывать глаза и не думать.

Эдвин Алонсо ни на шаг не отходил от короля, став его преданным другом и командующим армией Вестготии. Этот молодой человек уже давно перестал быть юношей, коим попал в оруженосцы к барону Кристиану Моунту; теперь в этой стране никто не умел держать меч лучше него и, пожалуй, так прекрасно ладить с солдатами. Такой преданный и сильный человек рядом с Сильвурсонни у многих заговорщиков отбивал охоту к бунту одним своим появлением. Фредерик же после смерти Фернандо добровольно отошел от дел и подал в отставку.

— Ваше величество? — Алонсо вошел в кабинет короля ровно в шесть утра, как и обычно, поклонился. Он всегда вставал в четыре, лично обходил посты стражи в замке, а после шел к Луису, узнать, не нужно ли ему чего. Они сдружились в последние годы, но Эдвин умел чувствовать границу, и его неизменная нежная преданность королю никогда не выглядела непристойно и окружающими воспринималась как покорность слуги своему господину.

Тот уже закончил легкий завтрак и отставил в сторону блюдо, на котором стояла пустая чашка из-под молока и лежали в глубокой тарелке кусочки хлеба и мясо.

— Проходи, Эдвин, — к командующему повернулся мужчина с благородными чертами лица. Две скорбные морщины лежали раздумьями между бровей. — Все в порядке? — он вновь принялся писать, считая доходы и находя, что расходы на армию в этом году возросли из-за военных угроз, исходящих от Франкии, пытавшейся после смерти Фернандо откусить себе обратно отвоеванные богатые на дичь земли.

— Да, — Алонсо улыбнулся, проходя к столу и сдержанно заглядывая в бумаги. Потом посмотрел на короля и в синих глазах военачальника лучилась улыбка. — Если вы не очень заняты, я бы хотел обсудить до обеда дело о баронстве Райсаро. Разведчики докладывали, что тамошний барон бесчинствует и подати дерет непомерные с людей, а деревни вокруг населяют франки по большей части. Земли-то наши, но как бы бунта там не случилось.

Отложив перо, Сильвурсонни сдержанно кивнул. Он слышал о происходящем и даже подумывал послать туда войска, но разведчики доложили, что это похоже на провокацию, которая ведет к развязыванию войны.

— Сами понимаете, что у нас шаткий мир с франками, и горцы только рады, что Фернандо нет. Они сразу же атакуют, как только мы тронем Райсаро.

— Тогда договоримся с ним, — хитро улыбнулся Алонсо. — Что такого, право, в том, если сам король поедет поохотиться в те земли. Вам достаточно сказать только слово, чтобы Рамон Райсаро поумерил аппетиты. Он не посмеет вам перечить, а мы с большим отрядом гвардейцев не дадим ему возможности успеть вступить в сговор с франками или горцами и запросить у них защиты.

— Райсаро работает на Церковь. — Луис покачал головой. — Договориться с этим старым пройдохой будет сложно. И каждый раз приходится балансировать между ее властью и оставленными планами Фернандо. Но я готов рискнуть. Если так, то выехать нужно сегодня, иначе начнутся дожди, и мы больше времени потратим на переезд.

Алонсо довольно улыбнулся — Райсаро давно создавал проблемы, теперь его наконец удастся приструнить. Это было хорошо, а если Луису получится все решить без шума — это укрепит власть короля на севере. А нет, что ж, на страхе и крови власть тоже держится. Эдвин не любил проливать кровь, но убивал с холодным взглядом, если того требовали обстоятельства. Его великодушие порою мешалось с талантом воина на грани чего-то нереального. Он не любил кровь, но любил своего короля, и знал, что такое долг перед Отечеством. И Луис в свою очередь знал, что этот человек, которого Кристиан когда-то выделил среди других и к которому сам герцог ревновал Легрэ, обеспечит мир в Вестготии любой ценой и отдаст за него жизнь, если потребуется. Алонсо украдкой бросил взгляд на светлую прядку у виска монарха — он делал так с некоторых пор каждый день, совершенно не понимая, отчего в этот момент его сердце в груди на миг сладко замирает.

— Я отдам нужные распоряжения, ваше величество, — сказал он. — Пьетро едет с ними?

— А давайте я его соблазню, — вдруг откликнулся личный телохранитель и оруженосец короля барон Пьетро Моунт, до этого тихо сидевший в углу. Сей молодой человек восемнадцати лет от роду отличался редкостным любвеобилием и умением склонить к близкому общению любого, причем пол для него роли не играл. Внешность юноши этому способствовала — высокий, широкоплечий, черноволосый, с пронзительными карими глазами. Хорошо что не так много народа обращали внимание, что взгляд у юного шалопая иногда очень напоминал взгляд бывшего монарха. Конечно, пост оруженосца ему достался не за красивые глаза — умением драться на мечах он не уступал своему отцу, даже превосходил — Кристиан Легрэ выписал сыну учителя из Франкии, когда понял, что сам больше не сможет его ничему научить.

Сильвурсонни даже забыл, что хотел такого сказать и выдохнул нервно:

— Твой отец не был бы рад, — сказал строго. — Пока ты рядом со мной, я не позволю, чтобы ты подвергал себя опасности. В баронстве процветает инквизиция. Это плохой план, Пьетро! — светлые глаза вернулись к Алонсо, который мог черт знает что подумать про то, что происходит между ним и сыном Легрэ.

Эдвин согласно кивнул и испытующе посмотрел на юношу. И откуда только такие идеи рождаются в этой темноволосой буйной голове.

— Ну нет так нет, — Пьетро картинно развел руками и ухмыльнулся: — А то готов пострадать за короля и Отечество! Ну или не пострадать... Ваша светлость, ему сколько лет-то? — барон нахмурился, якобы пытаясь вспомнить кто такой этот самый Райсаро, хотя, конечно, знал — умом его господь бог не обделил, хоть молодой человек и пользовался им странновато, как и отец. Не зря говорят — яблочко от яблони недалеко падает.

— Пьетро! — одернул Луис и ударил ладонью по краю стола. Невыносимый мальчишка. Сколько раз уже вытаскивали из драк и сколько жалоб поступает на постоянные драки. — Мне важно, чтобы ты не натворил дел, если мы отправимся в "гости". Я хочу быть в тебе уверенным.

— Не волнуйтесь, ваше величество, я пригляжу за бароном, — иронично отозвался Алонсо. — Да я думаю, он и сам не хочет оказаться в подвале инквизиции. Райсаро не упустит возможности донести, если что.

Юноша тут же сделал серьезное лицо и преданно уставился на монарха, но в бедовой голове все-таки засела мысль соблазнить Райсаро, и во что она выльется было на тот момент непонятно.

— Тогда распорядитесь, чтобы к полудню все было готово, не станем терять время, — Сильвурсонни неожиданно для себя столкнулся с внимательными глазами Алонсо и уловил в них какую-то странную мысль, потаенную глубоко внутри. Но потом подумал, что это ему только показалось. Сейчас было важнее внушить Пьетро, чтобы он не вытворил что-нибудь новое и проследить за тем, чтобы дети остались в замке в полной безопасности.

— Да, ваше величество. — Эдвин спешно отвел взгляд, со вздохом посмотрел на Пьетро. Он-то знал, что означает загадочное молчание мальчишки. В конце концов, сын Легрэ был его воспитанником десять лет. — Идемте, барон, у нас много дел.

— Ваша милость? — юный барон Моунт посмотрел вопросительно на сюзерена, ожидая разрешения сопровождать главнокомандующего.

— Иди уже, — Луис вернулся к подсчетам, про себя вспоминая Легрэ, который наверняка в этом возрасте был таким же шалопаем. И отогнал образы любовников. У Пьетро были глаза Фернандо и стать Кристиана. Невыносимое сочетание.

Юноша коротко поклонился и взглянул на главнокомандующего, размышляя над тем, как получше осуществить свой план. Барон Рамон Райсаро, конечно, был не молод, но это было преимуществом — такие старцы легко на него велись.

Алонсо взглядом приказал Пьетро идти за ним, а после, устроив в коридоре поучительную беседу, загрузил делами так, что у Пьетро уже к обеду от усталости вылетели из головы все мысли о соблазнении и прочая ерунда. Кто-кто, а Эдвин хорошо знал, как избавляются от ненужных и запретных мыслей, может быть, оттого от и упражнялся в фехтовании по пять часов в день, а потом занимался делами, иногда забывая поесть. Никто и никогда не видел главнокомандующего за другими делами; он не играл в кости, не таскался по борделям и не пил, и в свои тридцать лет до сих пор был не женат.

Возможно, потому что приказы главнокомандующего были четкими, а молодой барон вынужденно собрался за несколько часов, отъезд не пришлось откладывать, и уже после обеда обоз покидал пределы столицы, направляясь по уже достаточно размытой дороге на северо-запад, где в неделю пути находилось означенное баронство.

Луис предпочел пока ехать верхом, одетый в простую дорожную одежду: теплый плащ был подбит дорогим мехом, капюшон накинут на волосы. Он держался середины, как велел Алонсо в случае неожиданностей, смотрел, как низкое небо медленно темнеет, приближая внезапные сумерки, так похожие на вечер, иногда посматривал на Пьетро, неугомонно то скакавшего вперед, то отстававшего. И поглаживал шрам на щеке, оставленный как единственная память о любви.

Эдвин обещал, что к ночи они достигнуть границ с герцогством Шатье и остановятся в здешнем охотничьем гнезде на ночь.

— Дом большой и теплый, — сказал Алонсо, наблюдая как гвардейцы, которые отвечали за безопасность короля, после осмотра комнат, выбегают наружу, чтобы коротко доложить, что все в порядке. Когда все закончилось, Эдвин открыл дверь перед Луисом и Пьетро, впуская их внутрь. — Мы расположимся здесь втроем. Командиры отрядов и солдаты разобьют палаточный лагерь вокруг. Дождя не будет ночью. Ах да, ваше величество, сделайте любезность, дайте разрешение на охоту на оленей, чтобы накормить солдат. Думаю, троих-четверых подстрелят — с Шатье не убудет, а мы сэкономим провизию.

Луис только кивнул. Сказывалась усталость последних месяцев. Теперь же, к самой зиме война была не призраком, и это очень плохо, если учитывать, каким дождливым выдалось лето. Половина урожая просто сгнила, поступления в казну падали, словно проклятие наваливалось с каждым днем. Но показывать своего беспокойства не хотелось совершенно — прокормить армию будет непросто и без военных действий.

— И вина, если можно, — войдя в прогретое помещение, мужчина бросил плащ на стул и присел перед камином, грея руки. — Пьетро, скажи, чтобы нагрели воды, постель следует просушить. Ляжешь со мной. Шкуры возьми в обозе. Дождя-то не будет, а вот первые заморозки — точно.

— Я распоряжусь. — Эдвин неловко улыбнулся и пошел к двери, но его обеспокоили слова короля о том, что Пьетро ляжет с ним. Неужели они... Алонсо почувствовал, что ему трудно дышать и шагнул на свежий воздух, а потом его голос стал отдаляться все больше: — Глинтвейна королю! Тарин, ты со мной проверять посты! Ирбис, ты здесь меня жди! Вернусь — полчаса тренировки! Руки разминай... как следует, жалеть не стану...

Пьетро кивнул в ответ на приказ своего короля и заткнул за пояс ножи, которые до этого держал в рукавах — на всякий случай, не мечом же махать в помещении, если вдруг гвардейцы проглядели кого, ножи быстрее, невидимее и бесшумнее. Ничего необычного в приказе он не увидел — с тех пор, как он стал телохранителем, ему часто приходилось ночевать в королевских покоях, а иногда и в одной постели — когда становилось слишком холодно. И никаких неприличных поползновений юноша себе не позволял, у него даже мыслей таких не возникало — герцог Сильвурсонни был для юноши возлюбленным отца, а сейчас — королем, за которого в огонь и в воду, но неприкосновенным, как божественная статуя.

Слыша голос за дверьми охотничьего домика, Луис устало потянул с себя и пелиссон, оставаясь в рубахе и штанах. Он залпом выпил принесенный кувшин горячего вина и забрался в кресло, не следя за тем, как постель наполняют грелками. Глядеть на пламя казалось самым лучшим отдыхом перед предстоящими переговорами. Позади Пьетро занимался ужином, а перед глазами стоял первый день одиночества и страха. Безнадежности, которую пришлось топтать ногами.

— Пьетро, налей еще, — попросил Сильвурсонни.

Юноша быстро и достаточно бесшумно выполнил приказ, стараясь не потревожить размышления короля. Вскоре в руках Луиса появился кубок с теплым, пряно и заманчиво пахнущим вином, а возле камина притаился кувшин — чтобы не остыл.

— Ваша милость, ужин готов. Вам сюда подать? — негромко поинтересовался Пьетро.

— Да, и сам садись, поешь, да будем спать. Завтра рано подниматься, — еще несколько минут Луис неподвижно сидел в своем логове, чтобы выбраться из кресла и взять с подноса мясо, овощи и с ними уже переместиться на кровать. Он устроился на подушках, стянул сапоги и теперь наслаждался теплом, разливающимся по животу. Голова приятно кружилась, тишина располагала ко сну, и мужчина даже не заметил, что закрыл глаза.

Пьетро, который уже поел, бесшумно убрал остатки ужина короля и укрыл того теплым шерстяным одеялом. Ну и что, серое и без украшений, положенных милорду по статусу? Зато греет отлично — все-таки пух горных коз. Затем проверил окна, дверь и погасил свечи — в темноте они только мешать будут и ослеплять, а багровый камин давал достаточно освещения. Хмыкнув, что незачем пропадать добру, допил все еще теплое вино из кувшина, и, скинув верхнюю одежду и сапоги, забрался в постель, заботливо уложив перевязь с оружием рядом на пол, а ножны под подушку и в ногах. Довольно потянулся гибким котом и достаточно быстро задремал.

Луис в полудреме повернулся на бок. Через веки отблески камина казались рассветом далекой весны, близкий запах напоминал о Кристиане, и мужчина подтянул к себе поближе желанное тело, утыкаясь носом в плечо юноши.

Пьетро сквозь сон привычно обнял лежащего рядом — рефлекторный жест, уже вошедший в привычку, все-таки один он редко спал лет с пятнадцати.

Наверное, они так бы и проспали всю ночь, если бы не поцелуй, который Луис подарил юноше сквозь сон, в котором прижимал к себе не юного барона, а Кристиана. Губы прошлись негой по шее, а рука совершенно бесстыдно проникла в штаны, обвиваясь вокруг плоти Пьетро, бедрами вжимавшегося в пах нового короля.

Юноша, все еще пребывающий в мире грез, слегка улыбнулся и слегка раздвинул ноги, облегчая доступ к ласкам любовнику — он любил просыпаться от прикосновений, и все его постоянные партнеры знали об этом. Так что затуманенный разум Пьетро продолжал дремать, а тело реагировало привычно и жадно, подставляясь под чужие руки.

И те приносили все больше наслаждения, возбуждая и даря молодому телу нежность на грани с постыдной болью, потому что по привычке Сильвурсонни даже не сдерживался. Для него в полутьме этот человек был Кристианом, который толкался в руку и позволял себя целовать, откидывая голову назад.

Не открывая глаз, Пьетро потянулся губами к любовнику, возбуждавшего столь умело и даже несколько жестко. То, что это не девушка было очевидно — и по властности, и по ощущениям от губ и рук.

Тот повернул юношу к себе, чтобы поцеловать жарко и неуправляемо. Темное, томительное желание в маленькой сторожке вдруг стало пламенем, которое не удержать в себе — лишь удовлетворив, оно успокаивается и уходит внутрь. Луис впился в губы Пьетро сладким, пахнущим травами поцелуем, все больше разворачивая к себе во мгле и не отпуская плоть, столь чувственно напряженную.

Юноша безропотно подчинялся. Ему нравились обе роли в постели, и сейчас, после выматывающего дня и предыдущих одиноких ночей, ведь после скандала, устроенного ему неделю назад Джуаной, служившей на замковой кухне, постель ему некому было согреть; подобное обращение возбуждало до чертиков.

Нечаянный любовник был одновременно настойчивым и не торопящим события. Он потянул завязку на штанах, чтобы освободить себе место для дальнейших действий, уже практически наваливаясь на Пьетро и давая понять, что только поцелуями не ограничится.

И сборил ткань рубахи, гладя молодое тело, которое подавалось навстречу. Тонкая нить между сном и явью напоминала кружево, в котором возродился сам Легрэ. Луису было мало уже поцелуев, и потому он без зазрения совести освобождал юношу от одежды, почти с трепетом целуя шею и плечи и при этом проходясь пальцами по мошонке. Эти расставленные в стороны ноги словно дразнили и требовали перейти к более раскованным действиям, но даже затуманенный вином и фантазиями разум Сильвурсонни сдерживал его от дальнейших действий, и только тихий стон, сорвавшийся с губ Пьетро, разрушил окончательно давно сложившуюся преграду.

Сам юноша сначала пытался сдерживаться от звуков — ведь не всем его любовникам они нравились. Пьетро, плавая в жарком мареве ласк, физической усталости и на редкость сильно подействовавшего хмеля, глаз решил не открывать — хотелось так понять, кто же это мог быть. И не понимал, не узнавал — ни рук, ни жестов, ни последовательностей действий, ведь многие как марионетки вели себя в постели, повторяя из раза в раз одно и тоже. От таких юный барон старался избавляться как можно быстрее, но и они встречались. А сейчас все это непонимание оборачивалось все большим желанием узнать, что же будет дальше. Юноша не выдержал — чуть застонал от нетерпения, колотящего тело, и сам потянул на себя любовника, раздвигая ноги шире, как будто подталкивая действовать смелее.

Его ожидала страсть: безумство, которое способно уводить в бездну. Луис закинул руки Пьетро за голову и сжал запястья, потерся возбужденной плотью о живот через ткань. Сорвал новый стон с губ юноши, проникая языком в полуоткрытые влажные губы. Одежда мешала невероятно, хотелось разрезать ее кинжалом, и Луис внезапно нащупал рукоять.

Он был пьян, он не думал, что может ранить, но Кристиану это даже понравилось бы. И потому штанина поползла прочь по внешней стороне бедра. А губы продолжали терзать и пить учащенное дыхание.

Почувствовав, как кто-то взял его нож, Пьетро в первый момент дернулся — брать никому свое оружие он не позволял, но, почувствовав прикосновение металла, замер. Юноша всегда знакомил новое оружие с собой, поил своей кровью, шепча положенные слова, чтобы сродниться и впоследствии никогда не раниться. То, что происходило в тот момент, напоминало странно извращенный ритуал — ведь в таком состоянии он его ни разу не проводил. Безумная мысль заставляла сердце биться еще чаще и отвечать на поцелуи еще яростнее — ведь двинуться было нельзя.

Лезвие чуть задело кожу, и Луиса затрясло от того, что под рукой кровь пропитывает ткань, он не мог поверить, что призрак живой, что можно его касаться, что это происходит на самом деле.

— Еще, — Пьетро никогда бы и сам не узнал в хриплом шепоте свой голос. Лежать без движения было все более странно и мучительно.

Луис от тихой просьбы совсем сорвался, собрал в складки рубаху, проводя горячими ладонями по животу и наваливаясь все сильнее сверху. Поцелуи опускались на шею, пили пульс от бьющейся венки, которая так неистово билась. В его ладони плоть юноши казалась горячим искушением. Лишь бы не перейти границ и не поранить — близость клинка, отложенного на кровать, так и манила его применить на деле.

Но Луис не спешил, он спустился вниз короткими и горячими поцелуями, потом дернул ворот, разодрав его. Невероятно, но видение не исчезало и так жарко дышало, умоляя все существом продолжать. Почти год прошел со смерти Фернандо, и чуть больше, как не стало Кристиана. Физическая близость казалась Сильвурсонни теперь никчемной, но в этом сне к нему пришел Легрэ, просил его целовать, просил ласкать. Пальцы любовно прошлись по внутренней стороне бедер. Мужчина окончательно вжал Пьетро в шкуры, широко разводя ноги и погружаясь в блаженную фантазию.

Как только отпустили его руки, Пьетро и сам стал отвечать — пальцы зарывались в волосы, оказавшиеся очень мягкими, изысканно ласкающими кожу. Тело юноши призывно выгибалось, стараясь оказаться как можно ближе к любовнику, а запах крови бурлил в крови воспоминаниями о спаррингах, которые иногда заканчивались необузданным и диким сексом.

Луис потянул с себя прочь рубашку, не желая, чтобы их разделяло хоть что-то — призрак не исчезал, его страстный призрак отвечал поцелуями и ласками, его губы были и жесткими, и мягкими, и королю хотелось самому большего: потому пальцы проникли между ног, сжимая чуть мошонку и рисуя линию между бедрами, чуть задевая анус.

У юноши на миг перехватило дыхание, чтобы вернуться рваным, неровным, как порывистый ветер, который на мгновение стихает, а вслед бьет ураганом. Слепое движение рукой — и сбитый с постели нож глухо ударился об пол, а Пьетро, сильно сжав любовника бедрами, перекатился, оседлав его сверху. Мужчина оказался невысоким и достаточно изящным, как и представлялся, а губы мягкими и пряными, как восточные специи, которые женщины добавляют в напитки своим мужам для более жгучих ласк. Но с этим незнакомцем, мимолетно напоминающим кого-то, это было не нужно — умелые и какие-то изголодавшиеся прикосновения пьянили сумасшествием. Рана на бедре пульсировала в такт с биением сердца, заставляя действовать активнее. Не разрывая поцелуя, юный барон нащупал завязки штанов любовника и принялся быстро их распускать.

Порывистость и быстрота любовника заводили затуманенный вином разум. Луису в полутьме виделся абрис Кристиана, который склонялся к нему и целовал горячо, словно уговаривал не останавливаться, а когда он распустил шнуровку, то Сильвурсонни и сам задышал слишком шумно, не желая больше скрывать возбуждения. Ладони легли на оголенные бедра и сильно сжали.

Всполохи огня за спиной скрывали лицо сидящего на короле Пьетро, добавляя невыносимой тоски по утерянному счастью.

Юноша обхватил ладонью возбужденную плоть любовника, несколько раз провел рукой, привыкая к чужому члену или изучая его, быстро смазал своей слюной и принялся медленно насаживаться, чуть выгибаясь назад, будто демонстрируя себя. До чертиков хотелось открыть глаза, но Моунт пока сдерживался.

Смелость любовника и быстрота происходящего окончательно разбудили Луиса, который раскрыл глаза, трезвея от того, что его плоть обхватывают мышцы в горячий плен. Упирающийся ладонями в грудь Пьетро отпустил руки и теперь держался за колени короля, двигаясь на члене, который входил в молодое и сильное тело, распаленное чувственными ласками.

Сильвурсонни хотел бы сейчас остановиться, но отказать себе в грехе даже в возвращенном сознании не сумел. Почти год в одинокой постели — достаточная причина слабости. Горячо, невыносимо сладострастно, еще... Луис сам толкнулся навстречу бедрами, входя глубоко и закрывая глаза.

Юноша невольно вздрогнул и чуть застонал сквозь стиснутые зубы. Тело прошибало мелким бисером пота, что слабо светился в отблесках огня камина. Пьетро двигался все отчаяннее, подгоняемый похотью, бьющейся сладковатой болью и желанием получить разрядку, которая была уже близка — молодому телу не много нужно, чтобы провалиться в соблазн и реализовать его. И чем больше было напряжение, тем откровеннее становились сдавленные стоны.

Они сводили Луиса с ума. Прижатый к кровати юным бароном мужчина буквально вколачивался в него со всем возможным безрассудством, то скользя руками по бокам, то упираясь тому ладонью в грудь и физически чувствуя биение пульса. На самой высокой ноте вскрика рука сама обхватила член Пьетро, чтобы довести его до экстаза и собрать богатый урожай теплой и вязкой спермы.

Юноша дернулся и издал несколько жалобный стон, оперевшись мелко подрагивающими руками в кровать. Было сладко и чертовски приятно — давно у него было такого отличного секса. Теперь можно было, наконец, понять, с кем же он переспал. Пьетро распахнул глаза, с любопытством уставившись на любовника. Первая мысль, появившаяся в бедовой голове была: "Вот влип... Теперь понятно почему трахаться так хорошо было...", вторая тоже не отличалась оригинальностью: "И что теперь делать?" А вот третья пришла неизвестно откуда, как и многие мысли юного барона, и выразилась в том, что он наклонился и безумно нежно поцеловал своего сюзерена.

Как однажды очень неизящно выразилась одна из подружек барона, раздумья у него начинаются в яйцах и завершаются там же. Возможно она была права, потому что никак разумно пояснить этот поступок юноши было нельзя.

В разрез мыслям бесшабашного, веселого Пьетро, у которого жизнь только начиналась, Луис не разделял его радости от произошедшего, но растекавшаяся по крови нега все искупала — и этот грех пока еще не казался таким уж ужасным. Темная ночь, двое в маленьком домике.

"Черт!" — Луис вспомнил болото, на котором так отчаянно отдавался Кристиану, вспомнил его поцелуи, так похожие на поцелуи сына, и чуть не взвыл от стыда. Рассветные сумерки обжигали глаза правдой: так нельзя. Прошлое не перечеркнуть, будущее слишком явно.

Король оттолкнул юношу, скидывая с себя, и резко покинул кровать без единого объяснения. Он лишь подобрал штаны и нацепил рубаху, прижался лбом к стеклу и теперь стоял, глядя, как по лесу ползут серые рваные сумерки, в которых слышится шелест листвы и голоса проснувшихся гвардейцев, собирающихся в дорогу.

"Легрэ больше нет, — повторил про себя король. — Ты совершил плохой поступок". Он прошелся пальцем по стеклу, вспоминая последние два года перед смертью Кристиана и то, как они сблизились. Стыдно было бы сказать теперь, что переспал с его сыном — по пьяни, так глупо.

Пьетро несколько недоуменно посмотрел вслед сюзерену и мысленно пожал плечами. По всем признакам, милорду понравилось и было необходимо, значит, ему самому стыдиться нечего. Хотя странно, конечно. Юноша попытался представить, что бы было, если бы герцог впрямую предложил переспать, и чуть не заржал от нелепости картины. Пора приступать к прямым обязанностям.

Сделав серьезное лицо, барон поднялся с кровати, убрал нож под подушку и бесшумно направился к бочке с водой, притаившейся в углу. Намочив один из отрезов мягкой ткани, висящие рядом с бочкой, быстро привел себя в порядок. Ледяная вода бодрила, и Пьетро решил, что такая побудка милорду не подойдет, ему наоборот нужно бы поспать. Следующий влажный отрез был предварительно согрет у камина, и юноша тихой тенью возник около герцога:

— Ваша милость, позвольте.

— Пьетро, не теперь, — оторваться от стекла и взглянуть в темные глаза, почти глаза Фернандо, было невыносимой пыткой. — Пожалуйста, займись собой... — Луис не договорил, потому что услышал шаги, а на пороге возник Алонсо. Вернее, Сильвурсонни услышал его голос.

Юноша кивнул и, повесив ткань недалеко от камина, вернулся к кровати, чтобы начать одеваться.

* * *

Алонсо обошел все посты еще раз после того, как поупражнялся с мечом, а потому к домику он возвращался поздно. Решив, что Пьетро и Луис уже спят, он осторожно потянул за ручку двери и обнаружил, что заперто. Это немного озадачило Эдвина, а еще у него появилось плохое предчувствие. Он отпустил охрану от дверей и, дождавшись пока гвардейцы уйдут, осторожно заглянул в окно. Его внимание привлекла какая-то возня в постели... Алонсо скорее догадался, что происходит, чем сумел разглядеть в полумраке комнаты. Рука сама собой сжала эфес меча. Эдвин оказался прав — Пьетро любовник короля, и все бы ничего, то, что Луис мужеложец для Алонсо было не секретом, но сейчас Эдвин испытывал странную неконтролируемую злость, пронзающую его почти до боли. Он не знал почему, он просто смотрел и сжимал зубы.

Утром Эдвин вошел в дом с полной вязанкой дров для камина; он не знал, что увидит, а потому не рискнул впустить слуг за порог.

— Доброго утра, ваше величество.

— Доброе, — Луис, повернулся от окна, у которого стоял, в то в время как юноша все еще... он находился у кровати. Стараясь не показывать своего нервного состояния, мужчина убрал руки за спину и сцепил. — Благодарю за хворост, но нам пора через час выдвигаться. Вы не против позавтракать со мной, Эдвин? — голубые глаза переместились на Пьетро. — Оденься и выйди, пожалуйста, — потребовал довольно холодно, — нам нужно обсудить план.

Когда мальчишка быстро натянул на себя вещи и вылетел за дверь, Сильвурсонни сдвинулся с места и забрал у главнокомандующего из рук хворост, чтобы разжечь камин заново.

Алонсо не взглянул в глаза барона и ничего ему не сказал, но вслед все же посмотрел. Удивительно, но до сегодняшней ночи Эдвин воспринимал Пьетро как воспитанника, младшего брата и несносного ребенка, и совсем не заметил, как тот повзрослел. Так странно, мальчик теперь показался ему и выше, и стройнее. Алонсо перевел взгляд на короля и вдруг спохватился — Сильвурсонни сам разводит огонь?

— Ваше величество, позвольте я, — сказал Эдвин, присаживаясь на корточки перед камином. "Не мое дело... Это не мое дело", — повторял себе мысленно он. Эту фразу он относил не к дровам, а к увиденному ночью, и повторял до самого рассвета как мантру, укутавшись в плащ и просидев до рассвета на крыльце, точно верный пес.

— Я могу и сам, — Луису было неловко. Очень неловко от того, что он сотворил, но сделанного не воротишь, и теперь вину неизвестно как загладить. — Я бы хотел поговорить о деталях. У нас недостаточно средств, Эдвин, чтобы подкупить барона. Эта зима будет очень тяжелой и без войны. Вы понимаете меня? — мужчина запустил пятерню в волосы. Какой стыд! Он затащил в кровать сына Легрэ!

— Да, я понимаю, — ответил Эдвин медленно. — Предоставьте это мне, ваше величество. Думаю, мы найдем, что предложить барону Райсаро, кроме денег, разумеется. Платить ему золотом было бы неразумно. — Алонсо заметил жест Луиса и немного обеспокоено спросил: — Вы в порядке, ваше величество? Что с вами? — рука Эдвина преданная и сильная бережно коснулась плеча короля.

— Ничего, — Луис бы и хотел с кем-то поговорить, но это не для самых преданных ушей. Больше никого рядом, даже для охраны. Иначе обернется еще хуже — только вот пятно не смыть с себя. Он обещал его беречь и воспитывать, а сам при первой же возможности затащил в постель.

— Мне вы можете сказать, — мягко подметил Эдвин. — Я много лет служу вам верой и правдой, чтобы поверить в "ничего". Я слишком хорошо вас знаю.

— Я совершил ужасный поступок. Я обещал Кристиану, что не оставлю его сына и дам ему образование и возможность прожить лучше, чем он сам. Обещал быть ему отцом, — Луис оперся лбом на ладони и теперь вспоминал сладкую тягучую радость этой ночи. Много дней, холодных и пустых, он провел в ледяной кровати, пытаясь забыться, чтобы вот так сорваться...

— Вы все это ему дали, разве нет? — ответил Эдвин скользя незаметно пальцами по плечу Луиса. — Вы заботитесь о нем, оберегаете. Думаю, Кристиан бы только поблагодарил вас за такую заботу о его сыне. Пьетро шалопай, каких мало, без вашего покровительства давно бы попал в дурную компанию и промотал наследство.

— Это меня не оправдывает. Я должен был спровадить его на улицу, — покачал головой Луис. — Теперь этот глупец наделает еще глупостей. И объясняться с ним мне будет тоже тяжело.

Взгляд оторвался от огня, разгоревшегося сильнее, прошелся по Алонсо.

— Я должен был выставить его, — повторил напряженно.

И только тут до Эдвина дошло, о чем говорит Сильвурсонни, и не понятно, полегчало от этого знания Алонсо или нет. За ночь он, безусловно, немного успокоился, а вот сейчас опять стало тяжело и тревожно, как-то грустно от всего. Эдвин немного нервно улыбнулся.

— Ну, если вы говорите о том, что произошло сегодня ночью, то мне показалось, что Пьетро и сам был не против. Он мог остановить вас — ему стоило захотеть. Зачем же винить себя в том, что никому не причинило вреда? И если Пьетро принял такое решение, думаю, Легрэ бы понял его...

— Он его сын, — Луис ломал в руках хворост. — Но не будем продолжать, — остановил дальнейший разговор, хмурясь сильнее. — Что мы можем предложить барону Райсаро? Если только туда уже не прибыли послы франков... Или не готовит ловушки инквизиция... Слышали о том, кто теперь держит бразды правления в Риме? Мне доложили, что Лаур Монси — страшный человек. Наделен всеми полномочиями папы. Вы еще не сталкивались с этими людьми. Они выползают только, прознав про смерть короля.

Эдвин вздохнул. Он был огорчен недоверием Луиса, но настаивать на разговоре о Пьетро больше не стал. Он тоже взял хворост и стал ломать его, чтобы положить на угли.

— Не понимаю, зачем нам бояться инквизиции — у них на вас ничего нет. А о франках я позаботился еще три месяца назад, укрепив границу с баронством. Единственное только — очень трудно ловить шпионов-одиночек, они шмыгают то там, то тут. Девять поймаешь, одного упустишь. Я слышал, что у барона есть дочь от незаконной связи. Если мы предложим для нее хорошую партию, кто знает, может быть Рамон встанет на нашу сторону. Вы опасаетесь Монси, мой король?

— Я опасаюсь того, что мой сын... что планы Фернандо рухнут. Я плохой монарх. Я говорил ему еще десять лет назад, что Вестготии нужен воин, а не книжный червь, который все время сомневается и принимает решения слишком долго. У Фернандо была крепкая рука и железная воля. Он точно бы знал, что делать и с неурожаем, и с надвигающейся зимой, и даже с франками... Да те и не полезли бы при нем. А уж про церковь речи не шло. А теперь на наших землях опять горят костры. Вы не видели костры, Эдвин, вы не видели...

Алонсо и правда не видел, но он точно знал, он никому не позволит растащить Вестготию на кусочки. Он осторожно взял короля за плечи, словно прося посмотреть себе в глаза.

— Пока мы вместе, — сказал он, — мы удержим власть и порядок в королевстве. Вестотской армии нужен воин, я, а трону нужен прежде всего разумный человек, не боящийся ответственности и умеющий всего себя отдавать государству, и вы этот человек, ваше величество. Мы можем пережить неурожай. Прикажите баронам разрешить крестьянам охоту в лесах, разумеется, в пределах разумного, так, чтобы они не умерли с голоду. И ограничьте раздачу хлеба. А франки — моя забота. Сунуться — я весь юг им насажу мелкими отрядами — и от них им вреда будет больше, чем от масштабного вторжения армии. Вы отлично справляетесь, ваше величество. Я верю в вас и пойду за вами даже на костер, если потребуется.

— Сумасшедший человек, — ладони ответно легли на плечи Алонсо, и король уперся лбом в лоб своего военачальника. — Но я вам верю и хочу, чтобы вы были рядом. — Луис некоторое время помолчал, растягивая паузу. — Я поверил вам в тот день, когда вы вытащили меня с корабля. Знаете, Эдвин, вы ведь могли пройти мимо. Мой отец был инквизитором, я знаю, что такое костер не по наслышке, и я все сделаю, чтобы вы туда не попали ни при каких обстоятельствах, — ладонь прошла по небритой щеке Алонсо. — Поняли меня?

— Спасибо, ваше величество. — Алонсо улыбнулся, лучистым взглядом синих глаз всматриваясь в глаза своего короля. Конечно же, он мог пройти мимо в тот день, но он не захотел, и никогда не простил бы себе безразличия. Ему вспомнился тот момент, когда Луис лежал в гроте, его губы — мягкие и призывно приоткрытые, намокшие волнистые пряди, ставшие от воды похожими на серебро, нежная белая кожа. Никогда и ни у кого Эдвин не видел такой белой кожи. Он тогда так хотел, чтобы Сильвурсонни прикоснулся к нему так же, как сейчас. Но Луис повзрослел с тех пор и юношеская прелесть теперь сменилась другой красотой — истиной статью взрослого мужчины, и за то, каким теперь — вдумчивым и пронзительным стал взгляд этого человека, Алонсо бы отдал все, что имеет. Он был сейчас непозволительно близко и Эдвин почувствовал, как пересыхает в горле от волнения, а потому поспешил ненавязчиво отстраниться. Ведь еще немного — и он взаправду позволит себе лишнее.

— Хотите, я поговорю с Пьетро?

— Не стоит, мой друг, я совершил ошибку и сам постараюсь ему объяснить, что поступил гнусно. Он молод и поймет, что я не хотел ему зла, — мужчина похлопал Алонсо по плечу, про себя вновь откидывая прочь странную закономерность — этот взгляд, в котором, в самой глубине, пряталось нечто тяжелое и очень смущающее.

Луис точно знал, что главнокомандующий — человек закрытый и не позволяющий себе лишних чувств. Что в его груди бьется смелое сердце.

— Давайте позволим себе позавтракать и отправимся. А ваше предложение насчет охоты следует подкрепить возможностью собирать дрова. Хотя я не уверен, что наша знать даст поблажки крестьянам. Вы все же наивны в некоторых вопросах. — улыбка стала мягкой и дружеской.

— Им просто надо объяснить, что война на их закромах скажется хуже. — Засмеялся Алонсо, поднимаясь, в последний раз взглянул на короля с тайной нежностью и отправился готовить завтрак на стол.

* * *

Луис еще некоторое время сидел возле огня и приводил мысли в порядок, прежде чем подняться и отправиться к столу, куда принесли горячую кашу, приготовленную для гвардейцев и еще вяленое мясо и горячее вино. Алонсо нарезал хлеб, и Сильвурсонни сел на стул, бездумно наблюдая за тем, как куски щедро ложатся на тарелку.

— Пьетро, иди сюда, — выглянув за дверь, позвал сюзерен, а потом кивнул одному из солдат, чтобы нашли мальчишку.

А Пьетро, когда выскочил за дверь после сурового повеления милорда, сощурился на встающее прохладное солнце. Несмотря на почти бессонную ночь и грозу в глазах герцога Сильвурсонни, настроение было отличное и юноша не знал, куда девать энергию. Довольно потянувшись, вспомнил про порез на бедре и штаны, которые из-за дыры теперь не достойны были носить теперь это высокое звание и переходили в разряд тряпья, и решил переодеться. По пути забежав проверить, как повара справляются с приготовлением еды, направился к лошадям. Пока доставал из сумы корпию и запасные вещи, поговорил со своим конем, рассказав какой Гнедок умный и красивый, и вообще замечательный. Убедившись, что вокруг по счастью никого нет, перемотал себе ногу и натянул новые порты, стараясь делать все как можно быстрее. Не хотелось потом подвергаться насмешкам за то, что умудрился распороть себе ногу собственным ножом.

Жизнь блистала яркими красками, только жалобно заурчавший живот напомнил, что у организма есть и другие потребности. Растерянно почесав ухо, Пьетро решил направиться к домику, где временно обитал его милость — если не покормят, то хотя бы меч и ножи забрать, а то жутко непривычно. А поесть можно в случае чего и у ближайшего костра гвардейцев — юноша со всеми королевскими гвардейцами поддерживал хорошие либо приятельские отношения. За исключением некоторых особо неизбранных, конечно, парочка из которых была просто снобами и презрительно к нему относилась из-за "нечистого" происхождения. Бастард, как ни крути.

Столкнувшись с разыскивавшими его солдатами, поспешил вернуться к герцогу Сильвурсонни.

— Звали, ваша милость? — поинтересовался влетевший в дверь мальчишка, застыв в верноподданнической позе, то есть вытянувшись и по-дурному таращась на короля.

Две пары взглядов встречали этого сорванца, только Луис смотрел вновь по-отечески. И покачал головой.

— Садись, будем завтракать, — он говорил будничным тоном, словно ничего ночью не произошло. Да и не произойдет впредь — больше такого себе мужчина точно не позволит. Сильвурсонни указал юноше на стул, а сам взял кусок хлеба и мясо и стал с аппетитом есть.

Смущение длилось всего несколько минут — если они и будут еще говорить о том, что сделали ночью, то только без свидетелей и только как подданный и сюзерен.

Пьетро без всякого замешательства сел за стол и принялся торопливо насыщаться — нужно еще успеть перед отъездом нож привести в порядок.

Эдвин протянул Пьетро кусочек хлеба. Военачальник сегодня был странно неулыбчивым — обычно его вежливость на три шага вперед хозяина.

— Ешь хорошо, потом только к ночи встанем на стоянку. Его величество ко всякому привыкший, а вот за твое изнеженное тельце я не ручаюсь.

Луис только улыбнулся иронии военачальника. Барон и правда был еще слишком молод, но назвать его слабаком... это было уже слишком. Сейчас взыграет вот кровь Легрэ, и жди беды:

— Пьетро вынослив, — Сильвурсонни отпил от бокала.

Юноша, не переставая жевать, с недоумением воззрился на своего "второго папу", пытаясь понять, что тот собственно имеет в виду — сам ведь и тренировал, и по крепостям вместе мотались сколько, пока Пьетро не стал телохранителем короля. Так и не поняв, взял хлеб и принялся дальше уплетать кашу.

Алонсо стушевался, осознав, что поддеть юношу его заставило только собственное желание. Ничего подобного раньше Эдвин не испытывал и за это чувство ему стало стыдно.

— Извините, ваше величество, я не это хотел сказать. — Алонсо неловко улыбнулся и запил слова вином, не поднимая глаз.

Луис кивнул. Это утро было слишком уж эмоциональным и нужно было скорее выдвигаться, чтобы разбавить обстановку, а потому мужчина поспешил поскорее закончить и отправиться в дорогу. До следующей остановки их ждала дорога в лесу, где с деревьев мелкой изморосью срывались на землю листья. Они падали тяжело, передавая странный болезненный звук душе, словно кто-то молит о прощении. Тяжело билось сердце, руки заледенели, но глотки из фляжки граппы позволяли держаться до самого заката, когда отряды уже вышли в поля, за которыми виднелись крыши небольшого поселения в герцогстве.

Деревушка Вейе очень удачно расположилась на пути и Алонсо отправил вперед небольшой отряд с разведкой, и еще два в леса в округе.

— Наши люди уже проверяли здесь все дважды, но третий не повредит, — сказал он с улыбкой королю, и впервые за весь день улыбнулся своему ученику. — Пьетро, нога не болит?

Тот покосился на главнокомандующего, а потом пропищал, предварительно убедившись, что никто больше не услышит:

— Нет, дяденька Эдвин, — и захлопал глазами, как делал в детстве, когда только попал в замок и носился везде восторженным волчонком.

Алонсо с улыбкой помотал головой. Ну, что за несносный мальчишка!

— Еще раз так меня назовешь, отшлепаю.

Луис, который был задумчив и погружен в себя, даже не среагировал на перепалку. Все тело ломило от долгого перехода без остановок, и Сильвурсонни отсыпал бы золота тому, кто сделает ему массаж.

— Не надо! — испуганно воскликнул Пьетро и, давясь смехом, послал коня вперед — разведчики возвращались, и нужно было выбрать дом, где остановится милорд. Обычно временно выгоняли старосту. Перекинувшись парой слов с десятником, барон Моунт добрался до деревеньки, быстро объяснил жителям выбранного жилища, что им надлежит делать и со вздохом подумал, что насекомых тут будет масса. Отыскав слуг герцога, велел не медля выкинуть во двор все барахло из одной комнаты, окурить травами и сделать походный вариант постели.

— Ваша милость, — Пьетро залихватски остановил коня около короля, — почти все готово, только придется немного подождать постель. Можно в доме — там стол неплохой, ужин скоро будет, — и на всякий случай кинул взгляд на разгорающиеся костры кашеваров.

— Шкур будет достаточно, только прочь убрать их постель, — кивнул Луис. — Не хватало еще спать на столе, — он коснулся ладонью в перчатке щеки Пьетро и тут же вспомнил ночь, проведенную вместе. Отдернул руку и поскакал вперед, чтобы юноша не увидел выражение лица. Алонсо, заметив этот жест, отвел глаза и, пробормотав про проверку постов, свернул коня куда-то в сторону.

В доме уже вовсю орудовали солдаты и стоял своеобразный запах трав, растоплено было очень жарко, так что пришлось снимать верхнюю одежду. Но это не убрало боли из головы и спины, и Сильвурсонни решился позвать Пьетро для помощи, когда все уже ушли. Заодно и поговорят о произошедшем.

— Мне нужна твоя помощь, — мужчина слышал стук закрывающейся двери и знал, что скоро будет и горячая вода и возможность обмыться. — Подойди, Пьетро. Плечи болят.

— Ложитесь, ваша милость, — юноша кивнул на подготовленную постель, растирая руки, чтобы согреть их.

Мужчина потянул прочь и рубахи и лег на живот, подтягивая к себе подушку и опираясь на нее подбородком, начинать говорить, когда тебя разминают теплые руки, было сложнее и сложнее, хотелось закрыть глаза и просто отдохнуть от ледяного холода северных земель, столь промозглых, что протопить замки не возможно, но здесь было тепло.

— Пьетро, я должен извиниться за вчерашнее, — тихо начал Луис.

Юноша, не ожидавший такого, сначала замер, буквально на мгновение, потом продолжил массировать милорда — пока легкими движениями. Надо бы, наверное, что-то сказать, но что? С любым другим было бы понятно, но это же король!

Пьетро с детства смотрел на герцога Сильвурсонни как нечто необычное — потому что к нему совершенно по-особому относился отец. Иногда, когда волчонок пообвыкся, даже бывало обидно, что старший барон Моунт ночи проводит не с ним, а с другими. Став чуть постарше, тогда еще баронет осознал, почему его величество Фернандо I, барон Кристиан Моунт и герцог Луис Сильвурсонни живут вместе, и это стало одним из самых странных открытий в его жизни, изменивших сознание. Но белокурый юноша всегда был чем-то сродни помазаннику божьему, королю Вестготии, второму возлюбленному отца, поэтому после смерти Фернандо Луис единолично занимал пьедестал некоего светила. К примеру, есть солнце — оно не зависит от тебя. Оно просто есть — где-то далеко и высоко, и без него не прожить и обижаться или желать чего-то от него бесполезно. В сознании и подсознании Пьетро его сюзерен и был таким "солнцем".

Аккуратно расправляя мышцы милорда, сжатые болью от долгой дороги, юный барон пытался понять, что же ему делать, а потом плюнул на все и решил поступать так, как он делал бы обычно.

— Вот за это? — поинтересовался Пьетро и теплый поцелуй лег между лопаток Сильвурсонни.

Мужчина, который уже некоторое время ждал ответа, пока пальцы продолжали его разминать и приносить в тело расслабление, внутренне вздрогнул, когда бесстыдные губы оставили на коже влажный поцелуй.

Пьетро сделал это так естественно, что Луис в первое мгновение растерялся.

— Да, за это, — сказал он сдержанно, опасаясь, что не контролирует ситуацию.

— Тогда я не понимаю за что, — юноша вернулся к оставленному занятию, только движения стали более жесткими — чтобы промять глубокие мышцы. — Мне понравилось.

Понравилось? Луис понял, что его щеки заливает невольное смущение от таких простых и естественных откровений.

— Ты мне как сын, я поступил дурно. Я обещал твоему отцу, что буду тебя беречь, — попытался вывернуть Сильвурсонни разговор в нужное русло. — Произошедшее не должно изменить наших отношений. Мне бы не хотелось этого. Ты еще очень молод, мне хотелось бы, чтобы ты был счастлив, хотелось бы сделать все, чтобы я не был должен перед бароном Моунт, когда окажусь на небесах.

Пьетро почувствовал привкус наставлений отца в прозвучавшей минорной, почти надгробной речи, и не смог сдержать ехидства:

— Ваша милость, вы меня в десять лет отродили, я так понимаю?

Шея привычно попыталась заболеть — рука у Кристиана была тяжелая, но только когда сын его доводил, что, впрочем, он делал частенько, особенно когда стал подростком. В последнее время перед смертью отца особенно часто, заглушая этим страх перед неминуемым, и не понимая, какую боль на самом деле причиняет. Правда одного воспитательного разговора с его величеством Фернандо хватило, чтобы поставить мозги баронету на место, но исправить характер был никто не в силах.

Руки Пьетро переместились поглаживаниями на талию герцога.

— Я не в том смысле, который вложил ты, — ровно поправил Луис. — Я ответственен за тебя, — он вздохнул, чувствуя, как Пьетро нашел точку сильного дискомфорта в спине и даже вздрогнул от боли, когда позвонки встали на место.

Мальчишка всегда был дерзким, но характер, как видно не исправить, ибо в генах заложена дерзость и прямолинейность Легрэ.

— Позволю вам напомнить, — пальцы юноши еще раз прошлись вдоль позвоночника сюзерена, проверяя все ли в порядке, — мне восемнадцать лет. И вашим оруженосцем я стал не просто так, а выиграв устроенный вами турнир, — слова сопровождались тяжелым давлением ладонями, что перемещались сверху вниз по спине короля. — Как-то поздновато нести за меня ответственность. Тем более, — руки мягким расслабляющим танцем заскользили по коже, — на вас ответственность за страну и незачем брать на себя лишний груз.

— Нисколько не сомневаюсь в том, что достаточно получил навыков и образован, Пьетро, — вновь этот мальчишка проявлял своеволие и характер, с которым мог справляться только Легрэ. — Но ты еще слишком мало имеешь опыта, ты не сознаешь многих своих деяний, тогда как мне положено поступать сообразно своей совести. И если я сказал, что извиняюсь, значит, извиняюсь, — приятные ощущения от массажа компенсировали все. Луис расслабился окончательно, прикрывая глаза от удовольствия.

"Бу-бу-бу, — комментировал про себя речь милорда Пьетро. — Бу-бу-бу ... Ой, горе мне, горе! Ой го... Что, закончилась? Ага, закончилась". И юноша задумался, чтобы еще сделать, чтобы его перестали считать мальчишкой, продолжая аккуратно оглаживать спину герцога уже просто так — мышцы давно пришли в норму. Почему-то очень чесался нос, и барон, убрав досадную помеху, отвлекающую от размышлений, машинально пробежался пальцами по пояснице короля — так, как нравилось одному из его любовников.

Сильвурсонни довольно выдохнул: рождающееся тепло стало невероятно приятным, хотелось лежать и чувствовать, как руки скользят по коже, слышать треск горящих поленьев и не слушать за окнами ветра разгулявшегося предзимья.

В дверь постучали и Эдвин шагнул через порог. Сделав пару шагов он уставился на Луиса и короля, потом осмотрел комнату, в которой их расположили; дом новый, но потолки низковаты, все время приходилось нагибаться в дверях, чтобы не задеть балку теменем.

— Посты в порядке, ваша милость, — доложил Алонсо, прикрывая дверь. — Местное население рады приезду короля и спрашивают позволения устроить праздник в вашу честь

— Конечно, если так положено, то я не против, — Сильвурсонни не хотелось прерывать массажа, но он и так достаточно расслабился и даже испытывал странное возбуждение, которое следовало сбросить. Мужчина поднялся и сел на кровати, потянулся за рубахой. — Ты ведь хочешь наверняка повеселиться, Пьетро. Иди, я сегодня могу и один побыть, почитаю бумаги и подумаю.

Юноша кивнул и, быстро одев пелиссон и перевязь, исчез за дверью. Там, проверив на всякий случай, стоят ли караулы, задумался чтобы учинить вечером. Усталость конечно была и бедро ныло, чтобы он не говорил, но ведь это не повод, чтобы не поразвлекаться?

— Что это с ним? — спросил Алонсо, изумленно моргнув. — Он что-то часто начал убегать.

— Не знаю, — рассеянно пожал плечами Луис, — я хотел лишь, чтобы он не чувствовал себя неловко, может, сказал что-то не так, — поднявшись и покрутив головой, король прошел мимо военачальника и взял суму с бумагами. — Если хотите развлечься, то можете тоже идти, — сказал он, доставая карту. — Тяжелый день. Вам тоже следует развеяться, Эдвин. А я и один справлюсь.

— Я не люблю праздники, вы же знаете. — Алонсо вздохнул. — Хотя, за Пьетро лучше приглядеть. Как бы не натворил чего.

— Приглядите, потому что он всякое может натворить, — согласился Луис, забираясь на сооруженную кровать с ногами и раскрывая карту. — Потом приходите греться. Ночь будет холодная. Можно шкуры постелить и здесь.

— Я, пожалуй, лягу в коридоре, — ответил осторожно Алонсо, отводя взгляд. Он всегда отводил взгляд, если его что-то сильно смущало. Его мысли о глазах и губах герцога спали много лет под слоем эмоционального льда, но вчерашняя ночь обожгла и лед дал трещину. Теперь Эдвин опасался, как бы все, что он под ним прятал, всем громадным скопом не выплеснулось наружу. Он не знал, любовь это или навязчивая идея, но определенно, ничем хорошим подобный прорыв не кончится. "Надо переждать, — подумал про себя военачальник. — Со временем все уляжется". Он улыбнулся королю. Из общей кучи документов один лист упал на пол — и Алонсо поспешно подняв его, протянул Луису.

— Вы в порядке, мой король?

— Конечно, — ласково отозвался Сильвурсонни. Присутствие Алонсо умиротворяло, с ним можно расслабиться и ему можно доверять. — Вам удается то, что сам бы я никогда не сумел организовать, — Луис посмотрел на военачальника, оторвавшись от бумаг и забирая протянутую. Случайно коснулся руки Эдвина — горячей и шершавой, обветренной ужасно. — Дать вам оливкового масла? Руки от мороза потрескаются, будет больно, — поспешно поднявшись, сюзерен достал из мешка небольшой флакон и откупорил зубами. — Давайте я помогу.

"Ну, зачем он так?.. Сейчас..." — что-то звонко задрожало в груди Эдвина и едва не разбилось. Протягивая Луису руку, он даже не заметил, как шумно выдохнул — чуть дольше, чем обычно.

— В такие моменты, — сказал Алонсо со слегка печальной улыбкой, безропотно позволяя Сильвурсонни касаться своих рук, — я совсем забываю, что вы король. Я очень ценю вашу дружбу и расположение, ваше величество... К тому же, я обещал Кристиану, что никому не позволю причинить вам вред, но если бы он даже не просил меня об этом, я бы никогда не стал служить никому другому, кроме вас. Вы совсем не должны заботиться обо мне лично.

— Какие глупости, Эдвин, — нежные пальцы Сильвурсонни снимали раздражение с кожи военачальника, проходились от подушечек до ладоней и вмассировали масло, которое принесет успокоение и разгладит кожу. — Сейчас принесут горячую воду. Я предлагаю вам умыться и отдохнуть. Нам еще несколько дней ехать по мерзлоте. Не помешает отдохнуть. И спать в холодном коридоре не следует, — Луис взял вторую руку и провел и по ней масляными ласковыми движениями. — Вы мой друг, я считаю, что вы достойны того, чтобы руководить армией Вестготии. Лучшей замены я бы и не нашел.

— Я счастлив вашей дружбой, — искренне признался Алонсо, ощущая как от прикосновений короля к рукам, вдоль позвоночника бегут мурашки — и так приятно. Эдвин невольно поднял глаза на Луиса. — Я готов доказывать вам свою преданность во всем, даже приглядывая за Пьетро. Я немного беспокоюсь о нем.

— Он взрослый мальчик и сам найдет дорогу в теплый дом или в постель к простолюдинке, — спокойно отозвался король, растирая масло по ладони Эдвина, который от чего-то смущался — даже в его лице появилось легкое напряжение. — Вам лучше устроиться в комнате, я приглушу свет. Проспите до утра после умывания. Светлые глаза тоже поднялись и посмотрели в лицо Алонсо. Всегда готовый прийти на выручку, он был важен теперь для Луиса, который изредка, но вспоминал странные слова Легрэ, вот и теперь всплыло откровение про то, что они будут близки. Глупость, конечно...

— Хорошо, — согласился Алонсо, — я принесу шкуры и лягу у камина, чтобы приглядывать за огнем. Прикажу кому-нибудь присмотреть за мальчиком.

Эдвин благодарно улыбнулся Луису. Он хотел отнять руку — уже было пора, и вдруг понял, что не может, не получается, что они с Луисом словно срослись кожей. Пальцы Алонсо дрогнули, задев нежным касанием запястье короля.

— Пьетро для меня как младший брат. Я привык к нему, — Эдвин улыбнулся, — и к его выходкам тоже. Мне бы хотелось, чтобы когда-нибудь он стал серьезнее — и тогда я буду совершенно спокоен за него.

— Он пока слишком юный. Похож на отца, — пальцы Алонсо ответной лаской отозвались на движения короля, и тот не придал бы этому раньше никакого значения, если бы теперь не вспоминал некоторые разговоры о видениях. — Знаете, старший Моунт мне рассказывал, что в каком-то сне увидел вас не только моим другом, но и любовником. Мне кажется, он не понимал, насколько оказался близок — действительно, я не желаю большего друга, чем вы, Эдвин.

Алонсо, умевший смотреть смерти в лицо и врагам в любом бою, побледнел и в горле у него что-то перехватило. Руки отяжелели и стали точно каменные — бездвижные и напряженные, не то, что минуту назад. Эдвин не мигая, смотрел в глаза короля, а сердце в груди частило, точно от испуга. Он струсил. Алонсо сейчас сильно струсил — испугался того, что Луис может прочесть в его глазах, в его прикосновениях.

— У Кристиана Легрэ было отменное чувство юмора, — глухо проговорил он и быстро изобразил улыбку. — Наверное, он сказал это из ревности, или чтобы подразнить вас. Но так или иначе, я вам друг и им останусь, — "потому что моя любовь выше постели..." — не договорил он. Только одного Эдвин не понимал, убеждая себя в этом, почему сейчас хочется сорваться и прижаться губами к его губам, наплевав на все.

— Я знаю, вы в этот год спасали меня столько раз от ошибок, — Сильвурсонни вспоминал первые месяцы правления, когда разбирался в бумагах Фернандо, когда вынужден был принимать послов и общаться с дальними державами, когда опускались руки. Алонсо помогал — во внутренних делах, сдерживал беспорядки, подкреплял казну деньгами. А теперь побледнел еще сильнее.

Луису стало стыдно. Наверное, он обидел военачальника этими словами, задел его самолюбие и оскорбил.

— Простите меня, Эдвин, это всего лишь действительно выдумки Кристиана.

Кажется, ты совсем с ума сошел от одиночества, раз говоришь вслух такие интимные вещи, — пожурил себя Луис, отпуская руку Алонсо.

"Почему же ты..." — подумал Эдвин отчаянно, а вслух закончил:

— Вам одиноко. Вы скучаете по ним, да?

— Я справлюсь. Важнее сейчас все сделать правильно, — улыбнулся мягко Луис, пытаясь не показать, как смущен сказанным. — Вы можете уже умыться, — он облегченно вздохнул, потому что принесли воду и поставили в соседней комнате. — Слуги помогут. Только сперва я, не против? — выскользнув прочь, Сильвурсонни позволил себе обтереться горячей водой и смыть дорожную усталость. В столь небольших домах не думают о том, что оголенность постыдна, и Луис просто наслаждался тем, что вновь чувствует себя чистым. Он вернулся к Алонсо в свежей рубахе и отправил того тоже привести в порядок, а затем приказал принести еще шкур для того, чтобы можно было ночевать в одном помещении.

Плеск воды, Эдвин за полуотдернутой тканью, которому помогают тоже обмыться — Луис со стыдом признал, что разглядывает Алонсо и подумал о том, что по возвращении в замок найдет себе любовника, иначе можно сорваться.

Алонсо отчего-то казалось, что он чувствует на себе взгляд короля — какой-то особенный взгляд. Безусловно, они и раньше видели друг друга без одежды, когда выезжая за пределы замка летом купались в реке или озере, но сейчас стало по-другому. Эдвин порою замирал от этого странного чувства — будто на него смотрят, на его сильное гибкое тело без единого шрама, на его отточенный профиль, похожий на греческую скульптуру Антония, молодого любовника императора Адриана, на густые волосы, ниспадающие на плечи. Алонсо так и не решился убедиться в правдивости этого чувства. И без того сегодня был странный вечер. Пока короля омывали — он сам смотрел. Нечего сказать, хорош. Эдвин оделся в чистую коту и вернулся в спальню.

— Если вам прохладно, ваше величество, я могу подкинуть в камин дров, — он проводил взглядом слуг, что забрав ушат с водой и ароматные масла, спешили убраться прочь, потом закрыл дверь.

— Да, если можно, — вслушиваясь в завывание ветра, Луис забрался в шкуры и поспешил скрыться от того, чтобы Алонсо увидел его возбуждение. Как же тяжело. Сильвурсонни понял, что не способен ни на что сегодня вечером, что его мысли заняты совсем не невинными утехами, и зарылся в теплые покрывала. Красивый Эдвин, наверняка, имеет успех у благородных дам. Пользуется и обезоруживает без меча.

Алонсо кивнул, потом присел у камина, неторопливо кладя в огонь сосновые поленья, аромат которых наполнял комнату. И, черт возьми, он спиной чувствовал этот взгляд. В конце концов, Эдвин не выдержал — он медленно повернулся в вполоборота и взглядом встретил пристальный взгляд короля. Алонсо неторопливо выпрямился и точно во сне, пошел к постели, осторожно присел рядом. Еще немного и он готов был кинуться Луису на шею.

— Вам холодно, мой король?

Действительно, Сильвурсонни выглядел замерзшим, но так лишь казалось. Он неосознанно желал близости, его возбуждало даже само присутствие Эдвина, а тот как назло покинул свое ложе и теперь был так близко, что дыхание перехватывало.

— Здесь очень тепло.

Синие внимательные глаза военачальника заставили Луиса отвести взгляд в сторону, но шумного вздоха утаить так и не удалось.

— Но вы дрожите. — Эдвин бережно прикрыл шкурой плечо короля, невольно коснувшись пальцами обнаженной ключицы в вырезе рубахи — удивительное ощущение — словно прикасаешься к солнцу.

— Я согреюсь, спасибо, — Луис понимал, что каждое касание сейчас ведет к чему-то не слишком хорошему. Алонсо не должен понять его состояние. — Можно согреться вином, — предложил сюзерен, чувствуя, как пальцы прошлись по его коже.

— Принести не разбавленного?

— Можно и не разбавленного. — Сильвурсонни приподнялся, наблюдая за военачальником, а потом принял бокал и отпил немного. Не хватало опять опьянеть и натворить дел.

Себе Эдвин тоже налил, но в отличие от короля сразу выпил половину кубка. Он молился всем богам, чтобы пришел Пьетро и разорвал это странное нечто, которое напитало душный воздух комнаты и дразнило тело нарастающим желанием. Алонсо редко удовлетворял его рукоблудием — только когда становилось совсем невмоготу. Сейчас бы меч, хорошего противника — и спустить пар... но нет, он, Эдвин, наедине с королем, вино, тишина, пламя камина и стрекотание сверчков за окном. Упасть бы на колени перед королем и во всем повиниться, признаться, что тяжело, взять шкуры и сбежать на всю ночь в холодный коридор. И как Пьетро так запросто удается находить себе любовников? Нравятся — не нравятся, ему, вроде как и все равно, а тут на тебе — тот, кто безумно нравиться — твое самое ужасное и большое табу. Десять лет! Господи, уже целых десять долгих тяжелых лет! Сколько Эдвин еще выдержит эту пытку?

— А на счет любовника, — неловко начал Алонсо, вертя бокал в руках, — правда, Кристиан говорил всерьез?

Луис, крепко сжимавший кубок, посмотрел на Эдвина слишком долго. На бледной коже шрам на лице выглядел серой ниточкой теней, преходящей в узор на шее. В голове застучала кровь от того же взгляда, что и вчера.

"Зачем он возвращается вновь к этому разговору? — мелькнула запоздало суматошная мысль. — Хочет показать мне, насколько я заблуждаюсь?"

— Кристиан часто фантазировал, вам не о чем беспокоиться, — сюзерен не мог знать, но его щеках проступил румянец волнения, о котором всегда догадывались прежде Фернандо и Легрэ. То выдавало мужчину с головой.

— Я и не беспокоюсь, — не очень убедительно соврал Эдвин. — Просто... — Он улыбнулся и со вздохом покачал головой. — Нет, ничего. Сегодня был тяжелый день. Вы должно быть устали. Ложитесь спать. Я еще посижу — дождусь Пьетро.

— Вас что-то угнетает, — Луис опустился на подушки, закладывая руки за голову и глядя в потолок. Новые доски, хороший дом... — Если это так, то я готов выслушать, пока здесь нет барона.

— Не знаю, — выдохнул тяжело Эдвин, забирая кубок короля и ставя на пол рядом с постелью. Он окинул комнату беглым взглядом. — Здесь странное место какое-то. Мне не по себе, и как бы я не устал, мне кажется, сегодня я не смогу уснуть.

— Почему? — Луис не понимал нервного состояния Алонсо. Может, ему передается напряжение сюзерена, может, что-то подсказывает об опасности. — Что не так, Эдвин? Я вас обидел своими словами? Я не хотел, клянусь.

— Нет, — спохватился Алонсо, ухватив руку короля и бережно сжимая его пальцы. — Нет, ваше величество, вы ничем не обидели меня, и никогда бы ничем не смогли обидеть. Я искренне всей душой люблю вас. У меня нет никого ближе, чем вы. Я не смог бы затаить на вас обиды даже если бы захотел. — Эдвин погладил руку короля. — Я не знаю, как сказать. Я вижу, что вам тяжело, и от этого тяжело мне... Если бы я мог облегчить ваши тревоги, но я не знаю как.

— Лишь тем, что вы рядом. Вы и так мне помогаете во всем, — Луис поднялся и сел на кровати. — Преданнее и надежнее человека у меня просто нет. Остаться одному — вот было бы страшно, с наследником и мальчишкой, который влипает в истории. И с не слишком мирными соседями, — мужчина погладил Алонсо по щеке с нежностью, которую не желал скрывать.

А Эдвин вдруг тяжело вздохнул и прикрыл глаза от этого прикосновения. В голове все закружилось, и мир снаружи будто бы завертелся пестрой каруселью, и губы приоткрылись сами.

Именно тогда вдруг до сюзерена дошло, что происходит и почему так настойчиво военачальник спрашивает про сны Кристиана. Если действительно тот скрывает чувства, если он страшится, что останется не у дел?

— Скажите мне, — голос Луиса дрогнул, когда он провел по щеке и по губам Алонсо, — скажите, что вы ко мне чувствуете?

Темные ресницы Эдвина дрогнули и глаза приоткрылись — и сапфировая синева щемящей нежностью ответила за него: "Люблю!", а Алонсо только и осталось, что тихо добавить:

— Уже десять лет... — Эдвин не знал, зачем признался. Меньше всего на свете он хотел оскорбить этим слух герцога, но почему-то не смог ему солгать сейчас.

Сильвурсонни вздрогнул. Десять лет? Глаза потемнели от непонимания, а произносившие слова губы скользнули по пальцам невесомо.

Луис не посмел ничего говорить, лишь судорожно вцепился второй рукой в покрывало.

— Эдвин, ты серьезно? — неужели все эти взгляды, все разговоры, каждый день, когда они встречались порой на несколько минут — все это было вымощено терпением и пониманием, безнадежностью, что тебе не ответят на чувство?

— Прогоните меня сейчас, ваше величество, — медленные слова вырывались из горла затрудненным дыханием. Алонсо виновато отпустил глаза. Лучше бы он пошел за Пьетро — не пришлось бы сгорать от стыда теперь. И кто его за язык тянул только? Что на него нашло — как с цепи сорвался со вчерашней ночи, а теперь остановиться нет сил. — Позвольте мне уйти, не оскорбив этим вас и ваши чувства к тем, кого вы любили. Я не смею ответить честно и клянусь вам, что никогда больше не потревожу этим ваши уши, ни словом, ни взглядом не оскорблю моего короля. Я позволил себе лишнего, этого больше не повториться. Простите, ваше величество.

— Нет, вы ни в чем не виноваты, чтобы теперь уходить, — сюзерен понимал, что именно он принимает решение сейчас о том, как вести себя дальше. За последний год он столько пережил, так много изменилось, что приходилось самому отвечать и за свои слова, и за поступки. Эдвин нравился Луису давно гораздо больше, чем друг, но он всегда останавливал себя тем, что не имеет никакого морального права даже говорить с ним о чем-то подобном: общие дела королевства не только отвлекали от потери, но и сближали невероятно.

— Я хочу, чтобы вы остались, — Сильвурсонни вновь взял за руку Алонсо и крепко сжал.

Эдвин взглянул в глаза своего короля, силясь понять: почему он не отпускает и не злится? Чужие чувства обычно раздражают тех, чье сердце уже занято, а сердце Сильвурсонни было занято уже дважды. Фернандо и Кристиан, разве мог Алонсо быть им соперником? Нет, конечно. Да он и сам это понимал, а потому знал свое место. Он улыбнулся и погладил пальцы Луиса в своей горячей ладони, потом кивнул в знак согласия.

— Хорошо, — сказал он тихо, — я останусь. — Эдвин помолчал немного, позволив себе последнюю слабость — держать руку герцога в своей, потом осторожно уложил ее на теплый мягкий мех. — Я никогда не желал от вас близости, ваше величество. Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно. Я видел, как счастливы вы с Фернандо и с Кристианом и никогда не считал, что у меня получится это сделать лучше, чем у них. Даже когда они умерли, я не смел надеяться. Я никогда не надеялся. Просто здесь сегодня так жарко... и вино, — поняв, что он ищет себе оправдания, Эдвин с силой провел по лицу ладони. Увы, протрезветь хоть немного ему это не помогло. — Господи, — прошептал он, — что я несу?

Смущение и волнение заставляли и Луиса внутренне задергаться. Эдвин говорил о своем чувстве так искренне и просто, что сердце сюзерена наполнялось нежностью. Он и раньше относился к Алонсо с большой привязанностью, а теперь растерялся.

— Мои отношения с Фернандо и Кристианом были частью моей жизни, частью меня. Да, ты прав, я любил и люблю их и теперь, но сейчас со мной ты — здесь и теперь. И ты давно стал для меня больше, чем другом... — Луис отвел взгляд. — Ты можешь надеяться на ответные чувства, — сказал он тихо.

Эдвин изумленно посмотрел на Сильвурсонни, едва не задохнувшись от того, как сладко свело сердце в груди. Да что ж это такое сегодня? Алонсо вдруг оказался перед простым и очевидным фактом — развитие отношений. Радость хлынула в его душу бурным потоком, но с другой стороны Эдвин оказался обескуражен. Что, если Луис когда-нибудь захочет большего? Близости физической. Алонсо не познал чужих ласк и, стыдно признаться, ничего не знал об этом толком, и он струсил, почти устыдившись.

— Мне довольно того, что я могу быть вам другом, — сказал он осторожно. — Я счастлив этим и предан вам не из корысти стать вашим любовником. Это было бы омерзительно. Это все равно, будто ты ожидаешь какой-то платы за то хорошее, что делаешь. Мне просто важно, что с вами происходит, где вы, хорошо вам или плохо. И вы вольны сделать тот выбор, который тут, — Алонсо осторожно приложил ладонь к груди короля, там, где сердце его билось сильно и учащенно. — И если кто-то другой поселиться тут, я не стану менее предан вам, чем был до сих пор.

— Я понимаю, — кивнул Луис, он никогда бы не посмел требовать от Эдвина что-то, но тот явно был смущен даже возможностью оказаться в одной кровати. Сильвурсонни смутился, когда почувствовал, как бьется сердце в груди военачальника, скользнув пальцами по рубашке. — Никакой корысти в том, чтобы любить, не может быть, Эдвин. Но если тебе хочется, то мы, как и прежде, будем только друзьями.

Дверь в дом негромко скрипнула и в небольшую, чтобы не впускать прохладный воздух, щель протиснулся Пьетро. Юноша старался все делать как можно тише. Он ожидал, что герцог уже спит и надеялся по-быстрому взять из дорожного сундука новую одежду, чтобы выйти во двор ополоснуться. Слегка разбитая скула, как от скользящего удара, через несколько часов обещала расцвести синяком и с этим тоже нужно было что-то сделать. Не хотелось наутро выслушивать нотаций от Эдвина или от его милости, который решил вдруг проявить излишнюю заботливость. Лучше бы о себе позаботился — кожа да кости остались, не монарх, а привидение скоро будет. Ведь с тех пор, как умер старший барон Моунт, милорд почти совсем забросил меч, что с точки зрения Пьетро было неправильно. Конечно, сейчас личным мечом Сильвурсонни был он сам, до этого другие, но мужчина же обязан поддерживать свое умение общаться с оружием.

Увиденная странная картина заставила Пьетро застыть вестовым столбом. "О-о... Не зря меня милорд отсылал на праздник... Надо было подольше задержаться, а не драться с этим придурком Сантьяго. Хотя он сам давно напрашивался..." — мысли судорожно метались в голове юноши, пока он безуспешно пытался незаметно выйти и одновременно захлопнуть за собой дверь.

Но Сильвурсонни уже заметил юношу, который заглядывал в полутьму комнаты, а потом резко исчез.

— Пьетро, зайди, не прячься.

Пьетро? Эдвин услышал скрип двери и обернулся. Пьетро. Слава небесам, вовремя пришел! Алонсо вдруг представил, как все выглядит со стороны и быстро поднялся на ноги. Только тут заметил, что лицо юноши разбито.

— Кто? — угрожающе спросил он, красноречиво разглядывая подбитую скулу воспитанника.

— Об дерево стукнулся, — очень старательно изображая невинность откликнулся Пьетро, глядя во все глаза на военачальника. Юноша так и остался стоять около двери, размышляя, как бы побыстрее исчезнуть. — Ваша милость, — вдруг затараторил барон, бочком двигаясь к углу, где поставили сундук, чтобы взять теплый пелиссон, — вы не беспокойтесь, я сейчас быстро-быстро и до утра меня не будет.

— Чтобы ты опять с кем-то подрался? — Луис вздохнул. — Знаешь, я тебе запрещаю. Шлюху себе найдешь в другой раз, — заявил он прямолинейно, — а драка у тебя сегодня уже была.

— Умойся и спать, — отрезал Эдвин, а потом запер дверь. Он прикрыл глаза на миг, переводя дыхание, обернулся на короля, встречаясь с ним глазами, и поспешно отвел взгляд. — Спать сегодня ляжешь со мной, Пьетро. И поживее давай. А с твоим деревом я завтра поговорю.

Пьетро недоуменно застыл, переводя взгляд с Алонсо на Сильвурсонни.

— Ну так вы же... — забормотал несколько невнятно.

Сюзерен даже покраснел от того, что выдал этот несносный мальчишка. Как можно? Да, так совсем нельзя...

— Если тебе не нравится, что Эдвин мне близок, то говори прямо, — выдал Луис. — Спать ты будешь на шкурах, а мы на кровати. Эдвин, вам ни к чему больше скрываться.

Алонсо дар речи потерял и, кажется, покраснел, однако перечить королю при мальчике не посмел. Он кивнул и пошел в постель, размышляя: зачем Луис сказал так, ведь между ними ничего не было. Странное чувство охватило Алонсо, будто бы король дразнит мальчика... Кем? Им? Эдвину стало нехорошо. Он неторопливо забрался под шкуру, не смея поднять глаз на короля.

— Ложись, Пьетро. Уже поздно. Нам завтра ехать целый день.

— Вот и хорошо, теперь будем отдыхать, — Луис улегся на подушку и повернулся на бок, глядя на Эдвина, разглядывая его в полумраке. Всегда спокойный, уравновешенный, с ним можно быть уверенным, что завтра не проснешься с ножом в спине.

Мужчина вытащил руку из-под покрывала и прошелся опять пальцами по губам Алонсо.

Эдвин в ответ мягко и почти благоговейно поцеловал его пальцы. Он лежал тихо, всматриваясь в голубые глаза короля с мольбой и нежностью и сейчас — о, как это не горько было признавать! — хотел его.

Луис даже задрожал от нежности военачальника, продолжая ласкать его губы, проходясь по нижней и очерчивая верхнюю. Он желал Алонсо, хотел почувствовать его поцелуи, но тот слишком много поставил себе запретов. Как раньше любил делать и сам Луис, когда клял себя за каждую промашку в любви или в словах, или в поступках.

— Поцелуй меня, Эдвин, — просьба мягко нарушила тишину комнаты.

Несколько ошалевший Пьетро, который после приказа военачальника дисциплинированно улегся на полу и попытался уснуть, распахнул глаза и уставился в потолок в попытке понять, что происходит. Сначала милорд не отпустил его, да еще высказал какие-то невнятные претензии насчет Эдвина, которые юный барон вообще не понял. Теперь вот эта фраза, означающая, что ему все-таки следовало исчезнуть до утра. Его что, совсем за мальчишку принимают, при котором можно спокойно, не стесняясь переспать друг с другом? Да даже в деревне старшие себе это позволяют, пока детям не исполнится лет десять! Эдвин, конечно, стеснительный и вообще рыба снулая, но страсть иногда так голову сносит, что обо всем забываешь, но это не повод за каким-то чертом воспринимать его как... как... как пустое место, которое должно тут лежать и все слушать!

Пьетро бесшумно поднялся и все-таки вытащил из сундука пелиссон. Бросив пока его на пол, принялся быстро одевать сапоги.

Алонсо изумленно моргнул, почти перестав дышать. Он никогда никого не целовал, он не знал как это делать правильно, чтобы королю понравилось. Страх выставить себя на смех сейчас боролся с желанием прикосновений, и после минуты замешательства, последнее одержало нелегкую победу. Стараясь не думать о том, что Пьетро не спит, Алонсо собрался духом и медленно, почти невесомо и неумело коснулся губами губ короля.

Луис уловил не только трепет от этого поцелуя, но и боязнь обидеть. Он робко отозвался на нежность Алонсо — их первый поцелуй был легче пуха, невесомее лепестков роз. Сильвурсонни ближе подвинулся к военачальнику и обнял его за шею, совсем не замечая, что несносный барон уже тихонечко пытается выбраться из комнаты.

А Пьетро, кинув мимолетный взгляд на постель, положение фигур на которой говорило только об одном, подхватил пелиссон и стрелой вылетел за дверь, пока еще чего не случилось. Злость бурлила в крови и требовала выхода. Только вот уходить было нельзя, раз приказали остаться. Был бы это кто-то другой, не милорд, юноша наплевал бы на все и пошел доразбираться с Сантьяго или еще с кем, сейчас же приходилось наматывать круги вокруг дома и, чертыхаясь, пинать забор — хоть так сбросить скопившееся. Задирать гвардейцев, которые этой ночью охраняли временное жилище Сильвурсонни, а уж тем более отвечать на их подколки — и что такое умудрился сделать оруженосец, что герцог выставил его за дверь? — барон не собирался. Ну разве что выпить винца из предусмотрительно запасенного охранниками кувшина, которое очень хорошо легло на потребленное ранее. Даже отшутиться не получилось, и Пьетро мрачно выпив, продолжил свое "путешествие", пока порез не разболелся. Зайдя за угол дома, подальше ото всех, юноша принялся по-разбойничьи, исподтишка — как научил отец когда-то, бросать ножи в какую-то деревяшку. Руки тряслись и получалось плохо.

Алонсо закрыл глаза, покорно отдаваясь рукам короля, когда жалкие остатки его разума тактично напомнили о том, что Пьетро еще здесь. Эдвин моментально стал напряженным, глаза его распахнулись и посмотрели на Луиса. Он был так близко — его ресницы, глаза, запах, тонкий шрам на щеке, так, как не был никогда даже в мечтах Алонсо. А Эдвин мечтал: о нежности, о взаимопонимании, о том, что герцог когда-нибудь научиться доверять ему настолько, что сможет рассказывать даже самое сокровенное. Но почему он сейчас целует своего военачальника на глазах оруженосца, юноши, с которым Сильвурсонни вчера спал? Эдвин не хотел знать ответ — он от чего-то боялся даже подумать об этом. Нет, Луис никогда бы не поступил с ним так, не унизил его... Значит, причина в другом?

— Ваше величество, я не... — Эдвин потупил взор, стыдясь.

Непонимающие глаза Сильвурсонни были полны нежности и удивления, что Алонсо отодвинулся. Он ожидал, что скажет Эдвин, а потом смутился и отодвинулся сам. Здесь же Пьетро! Как можно было об этом забыть?

Алонсо выдохнул — Господи, как же это тяжело! — и обернулся через плечо, потом порывисто сел, роняя взгляд на пустую постель.

— Пьетро? — позвал он, но никто не ответил.

— Его здесь уже нет, — сюзерен даже не сомневался, что Пьетро сбежит, потому что все же есть совесть. — Вы тоже хотите убежать, дорогой Эдвин? — спросил с улыбкой.

Алонсо не ответил, зато спросил:

— Зачем вы при нем?

— Я забылся, прости, — Луис не врал, губы так влекли к поцелуям, что он потерял на мгновение голову.

— Он не вернется до утра, скорее всего, да? — риторически спросил Алонсо, глядя в глаза короля сверху вниз, почти нависая над ним и упираясь одной рукой в постель. — Ну, — неловко сказал он, — что мы будем дальше делать?

Смешной, страстный, горящий на губах недавним поцелуем, этот вопрос заставил Луиса заулыбаться, и он притянул Алонсо, чтобы зарыться в его волосах руками, отдаваясь своим желаниям.

— Я не уверен, что поступаю правильно. — Эдвин обнял короля за плечи и дыхание на щеке делало его почти счастливым. Конечно, Луис любит его, и конечно, не так как любил Кристиана и Фернандо, но уж как есть. Немного горько от того, что можно взять тело, но даже через него никогда не заполучить сердце. Эдвин осторожно коснулся губ Сильвурсонни своими, подумал: "Такие теплые и мягкие", и чтобы убедиться в этом, прижался чуть смелее.

Необычность происходящего волновала сюзерена: он так отвык от близости, что сегодня и так целый день думал о том, что слишком открылся за два дня пути, инстинктивно позволил себе слабость. Алонсо был для Луиса добрым другом, но все чаще в последние месяцы мужчина смотрел на него иным взглядом, за которым скрывался чувственный интерес, который теперь вспыхнул ярче пламени.

— Мы ведь оба этого не знаем, правильно или нет?

— Простите, если я чем-то обидел вас. — Алонсо погладил Луиса по щеке. — Я не хочу, чтобы вы о чем-то жалели потом.

— Не обидел, — Сильвурсонни притянул к себе военачальника, не скрывая жара и страсти, откинул прочь покрывало, чтобы он был ближе. Волнение ударяло в голову. Не так, как вчера, когда полусон стал реальностью, а пробуждение стыдом. Пьетро был таким юным мальчиком, что Луис и помыслить себе не мог его соблазнять, но вышло глупо и нехорошо.

С Алонсо были связаны другие воспоминания — и теперь для себя сюзерен открывал все больше деталей, когда этот сильный воин скрывал свои чувства, прячась за всегда почтительностью и почти поклонением.

— Я хочу тебя, — признание сопровождалось новым поцелуем, ставшим почти бесовски искушающим: мягкие губы требовали ответа, кончик языка провел между ними.

Алонсо незримо качнуло от поцелуя, и он утонул в нем, доверяясь рукам и губам Сильвурсонни. А потом смысл слов внезапно дошел до его помутненного разума — Эдвин приподнялся над королем, и, посмотрев ему в лицо, растеряно спросил:

— Прямо сейчас?

Луис удивленно открыл глаза.

— Да, но если... тебе... претит, — он даже смутился от того, что слишком отдался своим эмоциям и поступил неправильно. — Мне хватит и твоих объятий.

Эдвин стыдливо опустил глаза.

— Нет, не в этом д-дело, — с запинкой сказал он. — Просто я... Ну, в общем тут такое дело, с этими войнами, турнирами... И так получилось. — Он поднял глаза в надежде, что король догадается и ему не придется произносить вслух, что он девственник. — Я не уверен, что знаю, что делать.

Первой реакцией Сильвурсонни было крайнее удивление, а потом он вновь притянул к себе Алонсо и мягко поцеловал.

— Ничего не надо знать, — прошептал в самое ухо. — Все само получится, я буду тебя целовать.

Он и правда стал целовать Эдвина — неспешно и расслабляюще, массируя его плечи и пробираясь ими под рубашку, почти невинно и в то же время с потаенным сладострастием, когда только постигаешь, как реагирует тело на каждое твое движение, на вздохи, на то что нарушены границы.

Алонсо закрыл глаза и глубоко вдохнул. Он нервничал, но тело постепенно расслаблялось от магии нежных поцелуев и прикосновений. Это было так странно — словно сон. Ощущение реальности напрочь пропало, и Алонсо просто поплыл по течению, робко пытаясь дарить ответные ласки. Он еще ничего не знал о том, как касаться правильно, о том, что некоторые места чувствительнее других, и что можно целовать не только губы. А потом, в какой-то момент ему захотелось снять с себя одежду — и это желание стало столь сильным, что он сам потянул рубашку с плеч.

А сюзерен лишь помог избавиться от уже мешавшей обоим преграды и тоже мягко подтолкнул Алонсо к тому, чтобы тот захотел снять хлопковую белую тунику со своего короля: сначала взял руку военачальника в свою и провел себе по груди вниз, а потом и обратно, собирая в складки тонкую ткань. Соски напряженно сжались от того, что пальцы Эдвина прошлись по ним робкими крыльями. Герцог застонал тихо, скатываясь в возбуждение.

Эдвин отложил рубашку короля в сторону и снова осторожно провел ладонью по животу, вверх, к груди. Пальцы осторожно обвели сосок, потом еще раз, а Алонсо в это время устремил на лицо Луиса внимательный взгляд.

Тот тяжело дыша, глаза были закрыты, а на щеках появился румянец, который еще долго держался на лице Луиса после жарких ночей в спальне короля Фернандо, когда он приходил в кабинет заниматься с ним делами. Тогда Луис даже смущался глаза поднять на внимательного Алонсо, а теперь позволял гладить себя и кусал нижнюю губу от возбуждающего коктейля горячего тела рядом.

Эдвин инстинктивно придвинулся ближе, прижавшись пахом к бедру короля. Какая у него была горячая кожа! Алонсо вздрогнул и судорожно выдохнул, а после захотел коснуться ее губами — он склонился и поцеловал сосок Луиса. Ощущения были не просто приятными — они волновали кровь, пробуждали какое-то хищное желание владеть, которое, надо сказать, пока Эдвина только пугало.

Луису стало совсем жарко. Бешеное сердце пустилось вскачь, разогревая кровь и приливая к плоти, так быстро окрепшей. Сюзерену хотелось почувствовать сейчас руками пульсацию желания в своей ладони, гладить и ловить стоны Алонсо, который втягивал его сосок. Невыносимая пытка после стольких месяцев одиночества.

Алонсо отстранился и немного отдышался, пытаясь сообразить: а что же дальше? Он доверчиво заглянул в глаза Луиса. Может быть, если самому приятно касаться своего мужского достоинства, то и другому мужчине будет приятно. Эдвин медленно скользнул рукой по животу короля, но достигнув кромки жестких густых волос, остановился. Можно? — спросил взгляд.

Луис кивнул, откидывая голову назад и слыша, как в голове стучит кровь. Только бы не испугался. Пальцы обхватили запястье Эдвина, направляя и позволяя все, что тому хочется. А самому дико хотелось скользнуть вниз и добраться до плоти Алонсо, что теперь вызвал мурашки на спине и ногах.

Эдвин покорно коснулся гладкой горячей плоти, провел вдоль нее пальцами, медленно оплел в кольцо.

— Боже, — выдохнул он, и неторопливо стал двигать рукой, уткнувшись лбом в плечо Сильвурсонни. — Ваше величество...

Воздух вдруг стал горячим, дыхание не хватало, а слова Алонсо на выдохе лишь добавили огня в и без того напряженную атмосферу, в которой герцог плавился от пытки воздержания. Он поцеловал мужчину в висок, чуть поворачиваясь и предоставляя возможность дальше двигать ладонью по члену, а сам стал одной рукой развязывать шнуровку на штанах Эдвина, то и дело проводя по его возбужденной плоти.

Алонсо уже била дрожь, и страх показаться смешным притупился. Движения его стали увереннее, пальцы осторожно ощупали головку, собрав каплю семени, от чего кожа под указательным и средним пальцем на какое-то время стала скользкой. Эдвин инстинктивно толкнулся бедрами навстречу руке короля, и как же хотелось сейчас назвать его просто по имени. Увы, он не посмел даже просить об этом.

— Да, так, — Луис стал целовать Эдвина уже страстно, окончательно распустив шнуровки и наконец освобождая напряженный, горячий член, который скользнул по ладони навстречу, словно умоляя не останавливаться. Герцог сразу крепко обвил его тонкими пальцами, проходясь по всему стволу, изучая форму и размер, а сам вновь нашел в полумгле влажные губы Алонсо, чтобы завладеть ими безраздельно.

Со стороны эти двое уже не казались просто друзьями, их суматошные трепыхания под шкурами напоминали истинную пляску желания, сдерживать которое невозможно.

Эдвин тихо застонал в губы короля, позволив тому ненавязчиво уложить себя на лопатки, а потом устыдился своего стона и того, как бесстыдно толкнулся ему в руку. Но он хотел толкаться, двигаться навстречу, и не желал останавливаться.

— Еще, милый, не бойся, — Луис нависал над Алонсо, играя с ним почти в жестокость, которая могла привести к быстрой разрядке, но потом навалился сверху и оттянул мгновение полной радости. Ему хотелось получить гораздо больше невинных ласк этой ночью.

Эдвин посмотрел на него, а потом, любуясь строгими чертами лица, запустил пальцы в волосы, ощутил на себе тяжелое жаркое тело. Дышать в комнате от духоты становилось невозможно, но это предавала действу еще большей сладости.

Луис раздвинул ноги Алонсо, опускаясь и теперь целуя его грудь, его темные соски и ведя от них мокрую дорожку к животу, где росли узкой полоской темные волосы, бесстыдно спустился до штанов и потянул их вниз, борясь с тканью и добираясь до сильных и красивых ног Эдвина, что теперь выглядел таким обескураженным и взволнованным.

Сюзерену нравилось, что он реагируем именно так, что его реакции естественны и даже немного испуганны. Особенно теперь, когда язык проводит от мошонки по всей длине члена, который живет отдельно и давно желает любви и...

Герцог лизнул нежно головку и чуть вобрал член Алонсо, забываясь от дел и страхов окончательно и даря все восхитительной ночи, где были лишь двое.

Алонсо вздрогнул и широко распахнул глаза — ощущения от губ Луиса были столь острыми, неизвестными, постыдными и головокружительными, что он невольно схватился за плечи короля, останавливая его от продолжения.

— Нет, — выдохнул он испуганно. — Зачем это?

Луис опешил. Он даже испугался, что делает Эдвину больно, отпустил его и посмотрел прямо в глаза:

— Тебе не нравится?

— Я... я не знал, что так делают. — Алонсо зажмурился от стыда, и отчаяния, и от понимания, что хочется еще раз испытать это ощущение, его губ на коже, там. Это было слишком для него сегодня.

— Я буду нежным, — улыбнулся герцог, — расслабься и просто закрой глаза, — он вновь облизал головку по кругу, играя с крайней плотью, чтобы вобрать член Эдвина и толкнуть себе в горло. Дивная радость, желанное испытание — зажигать животную страсть в ответ, чтобы открывались потаенные двери.

У Алонсо перед глазами все закружилось, и он вцепился в шкуры с такой силой, что выдрал клок шерсти.

— Я не выдержу, — через минуту взмолился он, задыхаясь от переполнявших его чувств. — Ваше величество, я... — Больше ничего он сказать не успел — его тело вздрогнуло в яркой конвульсии, пролив семя в рот любовника, из горла вырвался короткий вскрик и в разуме помутилось от жаркого солнца, заполнившего тело.

Тогда Луис отпустил Эдвина, собирая все до последней капли и вновь скользнул к нему, прижимая к кровати и целуя с дикой страстью, которую пока так и не реализовал. То, что все случилось слишком быстро сегодня, что Алонсо еще не готов, нисколько не смущало герцога. Эта ночь создана для поцелуев — пока только для взаимности, которая не переходит запретного.

— Простите меня, — сквозь поцелуи шептал виновато и было так странно ощущать вкус собственного семени на жарких губах. — Я все испортил... Возьмите меня, — попросил Алонсо, больше жизни желавший дать разрядку любимому. — Прошу вас.

Просьба отдавалась в голове Луиса тяжелым гулом, игнорировать который, сопротивляться которому сюзерен не умел. Он судорожно отыскал валявшийся неподалеку пузырек с маслом, которым смазывал руки Алонсо, щедро обмазал член и прошелся между ягодиц, все еще неуверенный, что это не приведет к боли. А потом принялся вновь заводить Эдвина ртом и проникая в него пальцем.

Эдвину оказалось нелегко принимать подобные ласки, но он помнил о том, что отдает себя любимому человеку и постепенно расслабился, позволяя делать с собой все, что угодно. Вскоре он снова был крепок, хотя и сдержан в ответных ласках.

А король не спешил, растягивая теперь удовольствия, добиваясь, чтобы военачальник расслабился. Лежащий в шкурах, обнаженный и невероятно красивый — литые мышцы рук, широкая накаченная в тренировочных боях грудная клетка, поджарость истинного воина заводили Луиса невероятно, но он больше, чем кто либо другой понимал, что следует подготовить Алонсо к близости. Потому их первый раз не должен принести боли, не должен стать последним.

Неспешные ласки, палец, стремящийся провести по сладкому бугорку, нежные вздохи в полутьме, и вот уже Эдвин сам двигается навстречу.

Пусть Алонсо и не очень понимал как такое может быть, чтобы его тело, привыкшее к покою вдруг стало податливым, гибким, пропитанным желанием, но прекращать не хотел ни за что на свете. Он не боялся боли, да и то, что делал с ним Луис не было больно ни капельки — оно было прекрасно. Каждый раз, когда палец Сильвурсонни задевал что-то такое внутри, от чего по телу шли волны сладкого наслаждения, Эдвин запрокидывал голову и открывался сильнее. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного — нежность, возбуждение и похоть словно бы накапливались в его теле, оседая в мышцах, в животе, в сердце и разуме. Снова захотелось сделать приятное в ответ и Алонсо, поцеловав короля в губы, стал водить ладонями по его груди, нарочно задевая соски пальцами.

Луис воспринял этот жест как призыв и вновь прижал Эдвина к кровати, не желая больше оттягивать и так ставший восхитительным процесс. Он приставил ко входу член, чуть надавливая и проникая, медленно, заставляя привыкать к себе.

В страсти лицо Алонсо изменилось, с него исчезла жесткость и серьезность — все тот же мальчишка, добрый и мягкий, предстал перед герцогом во всем великолепии, и его хотелось одаривать и беречь.

Сцепив зубы, Алонсо коротко и рвано дышал. Сейчас он не понимал, что в этом находят другие, и все равно, он постарался изо всех сил, чтобы привыкнуть к члену внутри себя. Боль — как он ее не ждал, не пришла, а Сильвурсонни был очень осторожен, и Эдвин понял, что король заботиться о нем. От этой внезапной догадки сердце Алонсо переполнилось такой нежностью, что он обнял Луиса и тихо прошептал:

— Уже можно.

Но сюзерен несмотря на разрешение все равно действовал осторожно, и когда его член вошел до конца, остановился: узкий, горячий, военачальник сжимал его так сильно, что наслаждение уже накатывало и закрывало одеялом звезд. Сильвурсонни едва хватило выдержки, чтобы не кончить прямо теперь, а начать двигаться медленно, постепенно ускоряя ритм.

Жар охватывал Алонсо все сильнее от каждого движения, вздоха, поцелуя, и Эдвин горел в нем точно на костре инквизиции, и улыбался совершенно счастливо. Он обо всем забыл, кроме Луиса, его губ и рук, его власти над собой не только как короля, но и как любовника. Алонсо не знал, сколько это длилось, сколько они сплетались в единое целое телами и душами. Жар внутри стал невыносим, из горла рвались крики, стоны — бесстыдные и ласкающие слух, и Эдвин в какой-то момент снова почувствовал приближение света. Надрывисто вскрикнув, он сжал Луиса внутри себя и излился на живот.

Волшебство же еще долго блуждало по телам двух обнявшихся в кровати, что сплелись в одно целое и после близости. Луис что-то шептал Эдвину на ухо, целовал, пока не погрузился в теплый и славный сон, где больше не осталось места ледяному одиночеству. Даже путешествие к границе теперь не казалось Сильвурсонни таким уж бессмысленным. Даже утро не вошло в комнату болью пробуждения и вопроса: "Зачем все?" Алонсо спал на его плече, крепко обнимая.

Пьетро, остаток ночи продремавший около небольшого костра охранников, на рассвете тихо вошел в дом и принялся растапливать почти потухший очаг. Пламя постепенно просыпалось, наполняя комнату ароматом горящей березы и распространяя облака тепла. Юноша, собравшийся было уходить за завтраком, на мгновение задержался — за ночь немного подмерз, и теперь хотелось побыть рядом с живительным огнем. Скорбно вздохнув, все-таки вышел обратно на прохладу, чтобы вернуться вскоре с походной едой — сытная каша с мясом и позднее осенние овощи и зелень. На кровать он старался не смотреть — ну милорд, ну военачальник. Правда если бы его все-таки отпустили, можно было бы ночь с комфортом провести, а так — короткий сон урывками, когда просыпаешься либо от того, что в костер валишься, либо от холода, кусающего бок или спину — зима выдалась на редкость ранняя и холодная, даже сторожили говорили. Одеяла, которые ему принес Хуан, когда сменился со стражи, не особо помогли — спать можно было только одном боку.

Пьетро расставлял еду на столе и все пытался представить, как Эдвин будет с утра опять изображать наставника и рыбину, не знающую ничего, кроме забот об армии, и что при этом можно будет себе воображать, чтобы не было так скучно. Получалось смешно, даже ржачно.

Алонсо открыл глаза и сразу наткнулся взглядом на спящего короля. Растрепанный, красивый — и так близко теперь. Эдвин осторожно выбрался из его объятий, вспомнив, что неплохо было бы заняться делами, и хотя ему больше всего хотелось поваляться в постели, он не стал испытывать судьбу. Обнаружив Пьетро в комнате, Алонсо неловко улыбнулся.

— Всю ночь где-то шатался? — спросил он, и вдруг вспомнил, как позавчера сам торчал на улице, пока король и Пьетро занимались любовью.

Юноша повернулся и поклонился.

— Маркиз де Пасторано, — этот титул барон Эдвин Алонсо получил, когда принял на себя командование армией Вестготии, — согласно вашему распоряжению провел ночь в непосредственной близости от вашей милости, однако некие обстоятельства не позволили мне это сделать в самой непосредственной близости от вашего тела и пришлось это проделывать несколько дальше — за дверью, — протарабанил барон с каменным лицом, преданно глядя в глаза военачальнику. Пьетро всеми силами старался не смеяться, даже не улыбаться, и ему это удалось — на слегка бледноватом после второй почти бессонной ночи лице не появилось ни капли усмешки.

Голос Пьетро был таким громким, что сюзерен почти сразу проснулся и потянулся в кровати, чувствуя приятную истому в мышцах. Воспоминания о том, что произошло несколько часов назад, розовым цветом распускалось на душе.

Мужчина поднялся на локте и взглянул на военачальника, который даже еще не успел одеться — на его статную фигуру и растрепанные волосы. Сейчас так хотелось вновь обнимать его или подойти со спины и пройтись губами по шее, но присутствие Пьетро путало все карты. Глаза темноглазого бесенка горели шаловливо, несмотря на то, что он явно не выспался. Весь по жестам, по поведению похожий на Легрэ, этот уже возмужавший молодой воин разве что не подтрунивал над Алонсо, и Луис сразу сдвинул брови, готовый наказать за дальнейший словесный поток.

— Пьетро, надеюсь ты больше ничего не натворил, — сказал герцог строго. — Достаточно синяка на твоем лице. Не благостное зрелище, — сюзерен откинул покрывало, спуская ноги на пол и касаясь прохладных досок, а затем все же подошел к Алонсо и обнял его со спины. — Надеюсь, тебе хорошо спалось? — спросил нежно у и без того смущенного Эдвина.

Пьетро с таким же каменным лицом наблюдал за мужчинами, а в голове билась одна мысль: "Натворил, значит? Ну ничего, еще посмотрим... Тоже мне, заботливые папаши нашлись". Потом вдруг как очнулся и направился к заранее приготовленному тазу для умывания. Намочив два отреза ткани, застыл около огня.

— Пьетро! — поведение мальчишки опять вышло из-под контроля, и Сильвурсонни это не нравилось. Натянув штаны, мужчина дал знак военачальнику не мешать и вывел молодого барона за порог. — В чем дело? — он развернул к себе юношу и схватил за плечи. — Ты забылся совсем? Пользуешься тем, что я в тебе души не чаю.

— Милорд, я полностью подчиняюсь вашим приказам и выполняю свои обязанности, — стиснул зубы барон, зажав в кулаке влажную ткань.

— Пьетро, — пальцы сжались сильнее. Луис смотрел в темные глаза пристально, словно именем взывал к душе мальчика. — Пьетро, никогда не смей даже помыслить обо мне не серьезно. Ты теперь мой единственный мальчик. Единственный, кто будет поддерживать наследника, когда я уйду в другой мир. Я хочу, чтобы мы были единым целым, одним кулаком... Ты меня понимаешь?

Барон слегка очумело смотрел на сюзерена, внимая таким странным откровениям. Он никогда в жизни не относился к герцогу легкомысленно, даже мысли об этом не возникало. С детских лет четко заложено отцом: его величество Фернандо и герцог Сильвурсонни — единственное, ради чего стоит жить и рвать кого угодно. И это знание — где-то на уровне души, может быть даже глубже. Пьетро в последнее время часто проводил с наследным принцем Теодором — учил его фехтовать по просьбе милорда. Мальчик ему нравился — умный, упрямый, быстро все схватывал. Быть и дальше учителем, быть рядом с Сильвурсонни и наследником — это запросто, это его жизнь. Но чтобы вот так — единственный, кто будет поддерживать наследника после смерти милорда? Это даже не удивляло, это вызывало ступор и ошеломление.

— Да, но... Ваша милость, вы с чего умирать собрались? Второй день об этом говорите, — выдавил из себя юноша.

— Потому что мы на пороге войны, потому что я знаю, что такое может случиться, — Луис поцеловал барона в лоб. — Ты молод, у тебя столько силы и отваги, ты станешь хорошим воином, чтобы и потом защищать свою родину. Я хочу, чтобы мы доверяли друг другу. Для меня важно все, что ты делаешь и что думаешь.

Вконец окосевший юноша старался понять, как во время войны могут убить милорда, если он не будет участвовать в боевых действиях. Попытка изменить сложившиеся менторские отношения на откровенность, которую от него даже отец не требовал, начиная с отрочества, вызывала странные опасения, так же как и минорность тона. Пьетро решил посоветоваться насчет странного состояния его светлости с Алонсо — раз уж Эдвин теперь более чем близок с Сильвурсонни, то пусть и наставник страдает. Сделан более осмысленное выражение лица и, всем своим видом подтверждая, что он предан, послушен и все такое прочее, юноша ответил:

— Ваша милость, вы же знаете — я никогда не предам и ничего не сделаю, что могло бы причинить вред вам или королевству.

Луис отступил и кивнул. У него не было повода не доверять Пьетро. Каждый раз этот высокий юноша вызывал ломоту в сердце — словно рядом и Легрэ, и Фернандо. И теперь, когда он наклонился и позволил себя поцеловать, а потом недовольно забубнил, что никогда не оставит, сюзерен опять испытал странную тоску.

После того, как Луис вывел Пьетро за дверь, Эдвин слез с постели и стал неторопливо одеваться, то и дело задумчиво поглядывая в сторону порога. Ему показалось очень странным, что король решил поговорить с Пьетро наедине — раньше он все говорил при Алонсо и никогда ничего не скрывал от него. Размышляя над этим, Эдвин живо разложил еду в тарелки. Легкий дискомфорт между ягодиц напоминал о счастливой ночи, но что-то не позволяло Алонсо поверить собственному счастью. Нужно было сходить — проверить посты и готовить лошадей в дорогу, но он не торопился.

И был прав, потому что Сильвурсонни вернулся довольно скоро, поджимая пальцы на ногах от холода и недовольно морщась. Пьетро было доверено сделать все приготовления до отъезда, а несколько минут новых объятий принесли невероятное расслабление.

— Я должен понимать, что творится с мальчиком, ты не сердишься? — Луис сел поближе к Алонсо и втянул ароматный запах еды. — Он так быстро говорит, что все хорошо и так резво исполняет приказы, словно опасается видеть нас вдвоем.

Эдвин улыбнулся и просто пожал плечами.

— Пьетро не станет ничего усложнять, — сказал он, позволив себе мягко положить руки на плечи Сильвурсонни, — я тоже. Вам не о чем волноваться, ваше величество. С ним все в порядке, просто он дурачится, по-моему, возможно немного злится, что ночевать ему пришлось на улице. Я извинюсь перед ним позже, и скажу, что этого больше не повториться.

— Тебе виднее, — улыбка поцелуя прошлась по шее Алонсо, и король приступил к трапезе, потому что медлить было нельзя. Уже через час отряд отправился в дорогу, выезжая на бесконечные промерзшие поля, где еще торчали тут и там почерневшие колосья сгнившего урожая.

Луис ехал рядом с обозом, укутанный в дорожный теплый плащ, с накинутым на голову капюшоном с опушкой по краю, вперед по полю на коне мчался Пьетро, решивший проверить, нет ли где поблизости бродяг или разбойников, которых становится больше в это время года.

Небезопасность дорог тем вернее, чем голоднее бедным. Эти земли не славились особым достатком, и герцоги и бароны нещадно эксплуатировали простой люди, добиваясь с помощью наемных рыцарей достаточного оброка, чтобы бесчинствовать и дальше на своих угодьях,

Сюзерен помнил, что когда-то и он жил в родовом гнезде, где каждая роль не могла измениться: родиться с именем значит получить власть. Остальные — это мясо и способ жрать их заживо.

— Алонсо, вы видите впереди, это похоже на церковь, — к середине пути за деревьями и правда показалось какое-то каменное строение, от которого веяло ночными кошмарами, десятки нищих толпились у него, оборванные и грязные, жались к стенам при виде огромного числа рыцарей.

— Да, действительно. — Эдвин с сомнением посмотрел вперед. — Вы хотите остановиться, мой король?

Герцог отрицательно покачал головой, но с ужасом вспомнил, как прокрадывается в города чума. Сказать это вслух? Нет, не следует будить опасные страхи, становящиеся однажды правдой.

— Ни к чему, нам нужно спешить. Бродяги просто решили избежать столкновения с нами.

— Откуда их здесь столько? — заволновался Эдвин. — Может быть стоит расспросить? Если это беженцы, то жди беды. Зима на носу, все крестьяне попрятались по домам, а этих слишком много и лица испуганные.

— Мне тоже не слишком нравится, то что происходит, — Луис не хотел, но связывал происходящее с баронством, в которое направлялся. — Грабежи и разбой не лучшее для предстоящих холодов.

— Я все-таки разузнаю, ваша милость, — настоял Эдвин.

Сюзерену ничего не оставалось, как отступить ближе к обозу, пока от того отделялся небольшой отряд гвардейцев, который поехал к старой церкви.

Здесь и правда собрались бродяги, выглядевшие весьма истощенно и страшно: грязные, вшивые, многие без конечностей и с черными зубами, они стали прятаться по кустам и за зданием от солдат, пытаясь спастись.

— С кем я могу поговорить из вас? — крикнул Эдвин, выезжая вперед на белой длинноногой кобыле. Он окинул взглядом церковь и, вытащив из кармана серебряную монету, показал в руке. — Мы никого не тронем, даю слово!

Но бродяги не очень-то жаждали пообщаться. Порой звон монет сулит и верную смерть. Те, кто постарше прятались по щелям и в ближайшем овраге, наученные горьким опытом расправ, только рябой мальчишка, завидев монету, высунулся из-за дерева и алчно на нее зыркнул.

— А что вы хотите? — спросил он, готовый дать стрекача по замерзшей траве прямо в рощу.

— Я хочу знать, кто вы и что с вами случилось? — доброжелательно ответил Алонсо, и достал еще одну монету, что для любого крестьянина могло показаться роскошью — на такую сумму любой мог бы припеваючи жить месяц.

Мальчонка, который пока держался грязными ручонками за ствол, утер тыльной стороной ладони грязный нос.

— Мы из Акавы, это на том берегу реки, — он махнул на северо-запад. — А кто-то из Факаза. Крестьяне вот бегут подальше от местного барона. На западе полно войск, так говорят.

Эдвин нахмурился. Неужели вторжение? Если так, почему молчат разведчики.

— Понятно. Что за вред причинил вам барон Райсар?

— Так голодно, господин. Ищем новое место. Вместе не страшно. А там не на нашем говорят, и бьют за любую провинность. И костры жгут, — мальчик спрятался совсем за дерево, боясь воина.

— Подойди, возьми деньги, — со вздохом сказал Эдвин. — И собери людей, король герцог Сильвурсонни решит вашу судьбу.

Ребенок шагнул с опаской на открытое пространство, всадники смотрели слишком пристально и вообще могли сделать, что угодно, но деньги манили и жгли душу, бродяжка сдался и подошел к лошади Алонсо.

Эдвин бросил ему обе монеты разом.

— Как тебя зовут, мальчик?

— Сальвен, — тот все оглядывался на мужчин в дорогих плащах, а потом робко так сжал в ладошке деньги. — Вы заберите, а то меня за них потом убьют.

— Родители есть? — спросил Эдвин.

— Нет, — тот протянул деньги, — и правда заберите. Люди и за меньшее убьют.

— Не убьют. Со мной пойдешь, — отрезал Алонсо. — Мне как раз нужен кто-то, кто будет чистить мою лошадь. Собирай людей, Сальвен. — Эдвин развернул коня и галопом пустил по полю. Подъехав к королю, коротко рассказал все, что услышал, добавив только, что его величеству дальше ехать нельзя.

Луис напряженно покачал головой.

— Предлагаете, маркиз, чтобы мы вернулись? Насколько же далеко тогда зайдет барон, если так трусить? — качание головой выдавало неудовольствие. — Они нападут, если теперь все оставить, как есть.

— Я предлагаю, чтобы вернулись вы, — настойчиво поправил Алонсо, глядя спокойно в глаза монарха. — И Пьетро. Мне он только мешать будет в баронстве. Дальше я поеду один.

Сюзерен молчал. Он не собирался пугаться каких-то бродяг.

— Я поеду дальше, — сказал настойчиво.

Эдвин подвел коня ближе.

— Вы не имеете права рисковать собой, — с нажимом проговорил он. — Я разошлю гонцов ко всем отрядам в округе. Вы с гвардейцами возвращайтесь в столицу и ждите вестей. Если я не дам о себе знать через неделю, собирайте армию.

— Вы испугались бродяг, Алонсо? — мужчина спрыгнул на землю и направился сам к церкви.

Эдвин покачал головой и, вздохнув, последовал за своим королем.

Здесь уже собрались все бродяги, которые пожелали вылезти и подчиниться приказу. Маленький Сальвен юрко бегал, уговаривая не прятаться и не бояться, а теперь во все глаза пялился на белокурого ангела, который сошел своей милостью до подданных.

— Я ваш король, — объявил Луис бродягам, останавливаясь невдалеке от толпы. — Всем, кто расскажет мне в подробностях, что происходит на границе с Франкией, обещаю надел и пять серебряных. Говорите.

Алонсо внимательным взглядом оглядел толпу, жестом приказав гвардейцам окружить людей, чтобы успеть среагировать в случае нападения на короля. Сам Эдвин держался чуть впереди Луиса, готовый в любой момент прикрыть его собой от стрелы или ножа.

— Я скажу, — старик, который стоял в стороне, опираясь на палку, подошел чуть ближе. — Баронство проклято. Там творятся странные дела. Люди бегут, потому что не хотят стать очередной ведьмой. А еще там полно франков. И барон обдирает крестьян. Ваше величество, — он упал на колени, — вы должны вмешаться. Многие села остались без крова перед зимой.

Эдвин в упор смотрел на старика. О чем он толкует?

— Ты говоришь, баронство проклято? Почему? Кто или что превращает людей в ведьм?

— Там люди дьявола. Они пришли, чтобы убивать. Это все, что я знаю. Моя семья все погибла. Устраивают суды. Но еще грабят и жгут.

Алонсо выжидательно посмотрел на короля.

— Я должен видеть все своими глазами. Маркиз, велите послать за подкреплением и выставить караулы по основной дороге к столице. Мы едем дальше, — приказал Луис.

— Но, ваше величество, — начал маркиз.

— Алонсо выполняйте приказ, — Сильвурсонни вернулся к лошадям, а Сальвен, что крутился около маркиза спросил:

— Это правда король?

— Да. Правда, — глухо ответил Эдвин, глядя вслед Луису. Ну почему он так упрям? Ведь даже дураку ясно, что это ловушка.

Но Сильвурсонни словно и не собирался внимать голосу разума. Появление нищих только убедило его, что следует ехать дальше. И теперь путешествие все больше напоминало военный поход, который вскоре обратится неизвестно чем.

Почти до позднего вечера проведя в пути, обоз остановился вдали от поселений, рискуя заночевать прямо под чистым, высоким и ледяным небом. Собранный хворост послужил большим кострам.

Луис ходил между деревьями и думал о том, что необходимо сейчас, теперь уничтожить осиное гнездо, если таковое завелось на границе, а не ждать и не прятаться по щелям.

— Это безрассудно. — Алонсо шел к королю откуда-то слева, и отблески далекого костра сверкали на его доспехах как вспышки пламени. — Если с вами что-то случиться, кто останется править в Вестготии? Веди это ваш сын, верно? Не короля Фернандо.

— Что? — герцог не сразу понял, о чем говорит Эдвин, а потом резко развернулся и схватил того за плечи. — Кто тебе это сказал? — зашипел он с отчаянием. Если хоть одна живая душа прознает, если будет хоть намек... — Ты не смеешь такого говорить!

— Не хотите, больше не скажу, — со спокойной доброй улыбкой на лице, ответил Эдвин, на полшага приближаясь к Луису. — У принца ваша стать, форма носа и губ, ваши волосы, поворот головы... и когда он взволнован, его щеки розовеют такими же пятнами, как у вас. Если не приглядываться — и не заметишь.

— Ты давно знаешь? — Луис смотрел через деревья на тени у костров, точно опасался, что их услышат. — Фернандо — отец ребенка. Иного не должно быть. Когда ему исполнится восемнадцать, я уеду подальше, чтобы не провоцировать слухи. Может, раньше... Господи, — сюзерен прижался лбом к дереву. Он говорил, что так и будет королю, тот не послушал. Тот... Слеза потекла по щеке.

Эдвин внимательно с большим сочувствием смотрел на Луиса, потом положил руку на его плечо.

— Я всегда это знал, и с тех пор как знал, я контролировал все слухи в столице. Если кто-то догадывался — он исчезал тихо и незаметно. Помните гвардейца из охраны Фернандо по имени Тревон. Он только заикнулся, что у вас похожи волосы — и тут же исчез. Все до сих пор думают, что он сбежал, испугавшись наказания Легрэ за то, что покушался на мою жизнь. Не покушался он на мою жизнь, — это Алонсо уже прошептал на ухо Сильвурсонни.

Луис еще ниже склонил голову. Столько смертей ради прихоти Фернандо? Столько боли? За что?

— Я предпочел бы чтобы это был его сын. Мне было бы проще. Но я тогда совершил глупость. Большую глупость... — Сильвурсонни обернулся и обнял Алонсо. — Когда-нибудь я проиграю, и тогда моему мальчику грозит страшная опасность.

— Тогда не проигрывайте. — Эдвин крепко обнял короля в ответ, глядя, не мигая, в темноту леса. — Всегда одерживайте победу. Вы умеете, я точно знаю. Вы не должны рисковать собой... ради мальчика... и ради меня.

— Ты опять пытаешься уговорить? Сперва ехать, теперь, чтобы вернулся? Ты упрямее, чем тысяча чертей, — Луис потянулся за поцелуем, увлекая Алонсо в темноту леса и не обращая внимания на холод и снег, падающий крупными хлопьями с неба.

— Я пытаюсь хорошо делать свою работу, — ответил Эдвин, ласково касаясь губами губ Сильвурсонни. — Я отвечаю за вашу безопасность и... куда мы?

"В лес", — хотел ответить герцог, но вместо этого жадно поцеловал Алонсо.

— Не знаю, не важно... Я хочу тебя, сейчас.

— Нас могут увидеть. — Вопреки словам Эдвин совершенно не сопротивлялся, наоборот — он сам прижимался к Луису и тело его горело, желая его ласк. — Ваше величество...

— Мы отойдем подальше, — мужчина тянул все дальше от источника света, чтобы в какую-то минуту вжать в ствол Алонсо и пробраться к нему в штаны. Возбуждение было невероятно сильным. Поцелуи практически жестокими. — Повернись спиной и обопрись ладонями на дерево, — приказал тихо сюзерен.

Эдвин так и сделал. Пальцами почти до боли вцепившись в ствол молодой осины, он держался как мог, откидывал голову назад, чтобы подставить шею для поцелуев.

— Мы будем делать это тут? — не скрывая удивления в голосе, прошептал он, стараясь вести себя тихо и не стонать. — Тут патрули повсюду...

— Тогда не говори и не издавай ни звука, — Луис распустил шнуровку на штанах Эдвина, просовывая руку под живот и обхватывая его возбужденную плоть, наваливаясь сзади, тяжело дыша и выпуская холодный пар изо рта. Войти резко теперь, сейчас. Ни к чему прелюдия. — Ни звука, — предупредил герцог и освободил и свой член, чтобы резко толкнуться в любовника.

У Эдвина от неожиданной боли едва ноги не подкосились — он не ждал ее, он думал, что все будет как вчера, и едва не закричал. В последний момент он вцепился зубами в запястье, понимая, что колени дрожат от напряжения. Он пытался расслабиться, но тело само собой только больше коченело и ягодицы сжимались от каждого движения короля.

Но сегодня герцог не был настроен на нежности. Если чувства настоящие, если они должны быть вместе, то не может быть физических преград.

— Потерпи немного, — Луис остановился, чтобы Эдвин привык хоть немного, нежно проводя по стволу ладонью и взывая к тому, чтобы маркиз сдался.

Алонсо позволил себе немного отдышаться, а потом кивнул. Он попытался расслабиться настолько, насколько возможно в подобных ситуациях, и он готов был принять от Луиса даже грубость. Сейчас на всякий случай он держал запястье у губ, и немного прогнулся в пояснице.

Это позволило входить легче и даже касаться заветной простаты, но теперь возникала и другая сложность — гвардейцы, которые охраняли лагерь от возможного нападения.

— Тише-тише, — шептал сюзерен вбиваясь все яростнее и уже ощущая ответную реакцию по стонам и тихим всхлипам.

Эдвин едва не выл, бессильно утыкаясь лбом в холодный ствол дерева. "Боже... Боже, что же ты со мной делаешь?" — хотел он спросить, но только сдавленные стоны рвались из груди.

А снег все сыпал и шуршал каплями по листве, которая опадала под тяжестью вниз, усыпая мокрую и скользкую землю. И мгновения тянулись бесконечно, беспощадно разжигая черноту горячими дыханиями и блаженными вздохами.

Луису даже стало жарко от такой быстрой скачки, от того, что бедра маркиза подаются назад, от того, как до неприличия громкие звуки страсти скрашивают ленивую и смертельную тишину предзимья.

Эдвин безусловно знал и много слышал о пристрастиях Сильвурсонни в постели, но не думал, что испытает их на себе так быстро, и он, честно говоря, не понимал, наказывают его или все-таки любят. Он все пытался кончить, но несколько раз подойдя к самому пику, из-за боли вновь и вновь не мог достичь разрядки. Казалось, что эта пытка продлиться вечность.

— Ваше величество, — дрожа, выдохнул он, — прошу вас... — О чем Эдвин просил короля догадаться казалось сложным, но выглядело вымученной просьбой — толкнуться глубже, резче, и излиться наконец.

Просит, умоляет, желает, Луис скорее обхватил плоть, толкаясь глубже и доводя Алонсо до безумия, когда уже ничего не соображаешь, пока не почувствовал теплое семя на ладони. А потом отпустил и себя, чтобы дойти до звезд в глазах и вдруг очнуться в холодном лесу, со сбитым дыханием и со спущенными штанами.

Эдвин опирался на ствол дерева, широко разведя ноги в стороны, и тяжело часто дышал. Он обернулся, посмотрев Луису в глаза.

— Не думал, что так тоже бывает, — прошептал он, облизывая пересохшие губы. — Вы оденьтесь — замерзнете же.

— Точно не стану так ходить дальше, — Луис потянул вверх штаны, завязывая тесьму, а затем помог одеться и Алонсо, которого во время одевания снова обнял. — Бывает по всякому. Здесь нет рамок и предпочтений.

— То есть, — осторожно спросил Эдвин, — вы не хотели делать мне больно?

— Нет, не хотел, — герцог осторожно поцеловал военачальника, словно просил прощения за недавнюю грубость. — Это все само вышло... Было так больно? Прости, я не хотел, — пальцы прошлись от виска до подбородка.

Эдвин облегченно вздохнул, всматриваясь в глаза Луиса и ощущая жжение между ягодиц, смазанное его теплым скользким семенем.

— Не знаю, что будет со мной и с вами, но я хочу надеяться, что когда-нибудь смогу дать вам то, что вам нужно в самом деле. Мне больно, но эта не та боль, которую нельзя перенести, когда... кто-то тебе очень дорог.

— Я знаю, как тебе помочь, — заулыбался мужчина, понимая проблему. — Есть средство, которое облегчит твое состояние, с травами, пойдем... Прости, что я такой беспамятный, что такой эгоистичный.

— Мне нравиться, когда вы так мило извиняетесь. — Алонсо смущенно улыбнулся и вместе с монархом направился к лагерю. — Так вы не вернетесь в столицу? — спросил он, возвращаясь к теме их разговора, от которого они вынужденно отвлеклись.

Луис промолчал, но из выражения его лица стало ясно, что это отрицательный ответ. А у шатра, когда они уже почти достигли хоть какого-то уюта, Сильвурсонни обернулся с таким выражением лица, что испугался бы всякий: бледный, с равнодушным взглядом и белыми губами:

— И еще, Эдвин, распорядитесь чтобы в пути нас догнали королевские палачи.

Алонсо так же холодно поклонился.

— Слушаюсь, ваше величество, — развернулся и зашагал прочь.

На следующее утро, когда обоз достиг границ баронства, снег резко перестал идти и засияло яркое солнце, которое придавало даже увядающей природе, с ее последней листвой особое очарование. Несколько селений, которые проехали воины короля, оказались действительно заброшены, но дальше, в самом городе, обросшем вокруг замка, кипела жизнь и ничто не намекало на присутствие франков.

Темный замок встречал гостей приветливо. Даже слуги все выскочили поклониться его милости, а барон — он стоял на лестнице и обнимал за плечо юную темноволосую дочь, о которой даже в столице ходили слухи, как о невероятной красавице. Пышногрудая и статная, она была воплощением красоты того времени.

Эдвин впервые в жизни серьезно боялся — за короля в первую очередь — то, что они делали было с родни безумию. Увы, Луис был непреклонен и не желал отступать, а Алонсо оставалось только подчиниться и глядеть в оба.

— Я никак не ожидал увидеть вас, ваше величество, — хозяин замка начал спускаться вниз, когда Луис оказался на земле и направился вперед. — Ваш визит большая радость для нас, — барон опустился на одно колено и склонил голову, в которой поблескивала первая седина. Это был мужчина очень высокий и мощный, некогда принимавший участие в нескольких военных компаниях. — Прошу проследовать в дом. Дни выдались очень холодные. Софи, распорядись, чтобы свиту короля расположили как можно лучше, — обернулся он к девушке, а та скромно кивнула.

Эдвин спрыгнул с коня и придержал лошадь Сильвурсонни под уздцы, чтобы Луис мог спокойно и с достоинством спуститься на землю. Эдвин поймал на себе внимательный взгляд дочери Райсаро — черные бездонные глаза выдавали в ней цыганскую кровь. София скромно потупила взор.

Но Сильвурсонни сейчас был занят хозяином замка, который провожал высокого гостя в дом, помогая подняться по каменной лестнице. Луис остановился у дверей, не собираясь входить, пока вперед не войдут Пьетро и солдаты, только потом он шагнул через порог дома, якшающегося с франками.

В темном холле горел всего один факел, освещавший лестницу.

— Барон Райсаро, — сюзерен снял перчатки, — надеюсь, что мой визит для вас очевиден?

— Нет, — мужчина повернул голову к светлому ангелу, про которого много лет слышал столько разных слухов. — Но о приближении обоза мне сообщили рыцари. Они видели вас на дороге за полдня. Потому я приказал нагреть комнаты для вас и вашей свиты. Вы оказали мне огромную честь, — он вновь поклонился, а сам скользнул глазами по Пьетро, который слишком активно исследовал территорию. — Идемте, я покажу вам устройство дома. Его строил мой прадед, лишком много путаных ходов. Можно заплутать.

— Идемте, — Луис кивнул, и молодой Моунт последовал за своим сюзереном.

Замок. Темный, мрачный и невероятно строгий был сделан из толстого камня, что позволяло сохранять тепло даже в сильные холода. Часть его обрушались, и теперь все семейство обитало в северной части, а другая была заколочена свежими досками.

Мрачные коридоры петляли и соединялись лестницами, так что добраться до покоев оказалось не так просто.

Эдвин покорно следовал рядом с монархом, неизменно во все двери входя первым.

— Скажите, Райсаро, никому еще не пришло в голову составить карту вашего замка? — сказал весело Алонсо, не переставая в любопытстве вертеть головой. — Занятное должно было бы быть занятие.

— Я и слуги знают дом, как свои пять пальцев, — барон остановился перед очередной дверью, — добро пожаловать, ваше величество, — он толкнул дверь в богато обставленную спальню, где был растоплено жарко. — Обед еще не успели подготовить, но воду горячую уже нагрели. Желаете помыться? А ваша свита?

— Свита с радостью, — ответил Эдвин и неловко улыбнулся королю.

— Маркиз Алонсо и барон Моунт будут жить в моих покоях. Мне нужно еще место для сна, — Луис пристально посмотрел на Райсаро, а тот только кивнул:

— Я распоряжусь, ваше величество, чтобы им принесли шкуры и подушки. По ночам у нас гуляет ветер, — темно-зеленый взгляд обратился к военачальнику. — Для этого вам придется спуститься вниз. Купальни располагаются ровно за кухней. Если желаете, то я провожу, — мужчина остановился на шалопутном и уже обследовавшем комнату Пьетро.

— Что ж, не откажусь, — улыбнулся Эдвин, многозначительно посмотрев на Луиса. — Я поставлю караул у ваших дверей, ваше величество. Отдыхайте, — сказал он и вместе с бароном вышел за дверь, надеясь, что Пьетро догадается заглянуть в камин, под кровать и проверить стены на наличие тайных ходов. — И все-таки, для гостей заведите карту, барон. — Эдвин был сама любезность.

— Вы весьма предусмотрительны... — Райсаро искренне улыбнулся и пошел вперед. — Полагаю, вы и есть тот самый знаменитый Эдвин Алонсо, — добавил он, спускаясь по внутренней лестнице вниз. — Я знал вашего отца, Устино, мы вместе сражались с арабами больше пятнадцати лет назад. Да-да, не все доживают до моего возраста в здравии, — тяжело шагая по лестнице и опираясь на стену, мужчина исследовал ступени. — Это самый ближний путь к кухням, — пояснил он, только в позапрошлом году, река Асиньо вышла из берегов, часть замка держалась почти год... Я же не представился, невежливо как-то вышло — Рамон Райсаро, мать Мария-Луиса Сальяно, дальняя родственница вашего отца.

— Да, отец говорил о вас столько хорошего, — рассмеялся Эдвин. — Право слово, замечательные были времена: взятие крепостей, дикие скачки, приключения и сильные враги. Не то, что сейчас. Мне лестно, что вы наслышаны обо мне и я к тому же знаменит, но что-то не пойму, чем это я так прославился.

— Ваш отец писал мне письма, но это было около десяти лет назад, — барон свернул к свету, и они с военачальником оказались на огромной кухне, где вовсю кипела работа. Слуги жарили мясо, запекали овощи, готовили суп для гостей и его свиты.

Райсаро на мгновение оставил рассказ и прикрикнул, чтобы поторапливались, а затем поманил Алонсо за собой, проходя между длинными дубовыми столам, на которых с одно стороны месили тесто, а с другой резали уток.

— В одном письме упоминалось, что вы спасли фаворита Фернандо около пристани. Он был горд тем, что его сын не струсил и вступил в бой, не надеясь на поддержку свыше, а полагаясь только на бога, — Рамон покинул кухню и провел гостя по коридору, чтобы оказаться в большом помещении, где находился небольшой бассейн, наполненный горячей водой. — Греют в другом помещении, указал на трубу в стене, а сливается в канаву за пределами замка. Удобное сооружение, только трубы приходится по весне чистить.

— Да уж, — Эдвин оглядывал представшее взору нечто с долей скептицизма. — Вы сами это придумали или переняли у кого?

— Досталось по наследству, — пожал плечами Рамон. — Я распоряжусь, чтобы принесли чистые отрезы хлопка и чтобы вы могли нормально помыться. Если надо, то и слугу, но думаю, его величество позовет кого-то из своих пажей.

— О, благодарю вас. Дорога до вашего замка такая долгая, что только и мечтаешь, как бы поесть и поспать. — Эдвин с улыбкой повернулся к Рамону. Хотел бы он знать, что на уме у этого старичка — слишком мягко стелет, аж подозрительно. — Не думал, что мой отец считал геройством спасение герцога. На самом деле все было так банально. Я шел по гавани и увидел, что какие-то люди удерживают герцога на корабле насильно. Тогда я понятия не имел о том, что Сильвурсонни фаворит короля. Многие мои товарищи расценили это как попытку выслужиться. Признаться, я был огорчен.

— Люди всегда поступаю корыстно, мальчик, на то они и люди, — барон улыбнулся. — Теперь вы дорогу до спальни найдете, только будьте осторожны на коротком пути. Я не хотел бы пока водить вас здешними лабиринтами. Я вынужден откланяться и проверить, как устроили ваших солдат. В крепости недостаточно места для такого количества людей, пришлось освобождать часть кладовых и переносить провизию в подвалы.

— Я думаю, ваши заботы с лихвой окупятся, — многозначительно улыбнулся Алонсо. — Не волнуйтесь обо мне, я постараюсь не заблудиться.

— Что же, тогда до обеда, я пошлю слугу, а пока направлю к вам помощника, чтобы воды хватило, — барон поклонился и вышел.

Эдвин усмехнулся, потом дважды прошелся по комнате, внимательно осматривая все, что в ней стояло: несколько скамеек, стол, табуретки, подергал держатели для факелов.

— Занятный дом.

Ему не особенно хотелось лезть в эту чертову штуковину, но прежде чем туда войдет король, следовало все проверить. Эдвин скинул сапоги, блио и доспехи, взял меч и постепенно погрузился в воду по пояс.

Она оказалась теплой и чистой. Дно было чистым и гладким, явно вычищенным и ухоженным. Не многие бароны отличались чистоплотностью, но Райсаро явно не желал в своем доме болячек.

Алонсо осторожно ступая и держа меч над водой, прошелся до противоположного края бассейна, потом пересек по диагонали.

— Чего тут весной чистят.

— Трубу, — в дверь сунул нос любопытный поваренок. — Там есть желоб, ой!

Эдвин резко обернулся.

— Привет. — Улыбка на его красивом лице вышла очень доброжелательной. — Как тебя зовут?

— Роберт, — толстячок лет шести, весь в муке, почесал себе нос. — А вы король, да? — расплылся он в улыбке.

— Можешь называть меня — ваше величество, — пошутил Эдвин, не торопясь открыться мальчику. — Входи, а то мне тут скучно, и атмосферка мрачновата. Я любому гостю рад.

— Тут темно, — мальчик не решался. — У нас светильники горят, я принесу, — он вернулся с большим масляным светильником уже через пару минут и поставил его у края. — Вот, ваше величество, — гордо объявил. — А у нас есть хлеб. Горячий. Хотите?

— Нет, спасибо, я не голоден. — Мягко отказался Алонсо. — Ну, расскажи мне, Роберт, как тебе живется — поживается?

— Папа делает обед, — мальчик бухнулся на пол и стал смотреть на огонь, — а я спрятался.

— Спрятался?

— Да, большие дяди приехали. Я спрятался.

Эдвин засмеялся.

— Да неужто дяди большие такие страшные?

— Они все в доспехах и у них кони. Ты не страшный, — авторитетно заявил мальчик. — Хозяин страшный. Он ругается, что много грешников.

— Все люди грешники, — отозвался философски Эдвин, подходя к мальчишке. — А ты смышленый малый, — сказал он, потрепав юнца по волосам. — Странное место ты выбрал, чтобы прятаться.

— Тут никого обычно нет. Я тут играю, — мальчонка надул щеки важно.

Алонсо посетило неприятное предчувствие.

— Разве твой господин не моется здесь? Или кто из стражи?

— Не знаю, я не видел ни разу, — Роберт очень удивился. — Чаша обычно без воды.

— Вот как, — глухо отозвался Эдвин, с опаской оглядываясь на воду. — А как ее осушают?

Мальчик смутился. Он даже покраснел.

— Тут свиней режут, — сказал тише.

Эдвин немного поразмыслил.

— Вот что, — сказал он, помолчав, и снова улыбаясь мальчику, — можно тебя кое о чем попросить, Роберт? Ты никому не говори, что со мной разговаривал, ладно? Нам, королям, нельзя с маленькими мальчиками разговаривать, не положено, понимаешь? А если узнаешь, как воду сливают тут, шепни мне при случае, я подарю тебе серебряный. Договорились?

— Так сказал же, через трубу, — зашмыгал ребенок. — Только не воду, а кровь. Папа режет животину тут, чтобы на улицу не ходить. А почему нельзя говорить с королями? — заморгал он, словно не поняв договор про деньги.

— Ну, — замялся Эдвин, — маркизы всякие, бароны, виконты и графы ворчат, мол, как это — король и говорит с мальчишками! Они злые — и все тут. Как твой хозяин. Кстати, он сюда ходит один?

— Мальчишки тоже не любят говорить с королями. Вдруг король рассердится и отрубит голову, — заметил Роберт. — Хозяин приходил со слугами и заставил все убрать и отмыть. Папа сказал, что столько воды тратить на мытье ... — раздумывая, как правильно звучит, Роберт поднял глаза кверху, — бесрыбство.

Алонсо удивленно вскинул брови, а потом негромко рассмеялся.

— Забавный ты мальчишка. Не буду я тебе голову рубить.

— Рыбы же вот тут не водятся? — спросил мальчик. — Или водятся? Если короли есть, то и рыбы...

— Рыбы? — удивился Эдвин и снова посмотрел на воду. Последние слова мальчика его насторожили. — А вот это, брат, знаешь, и правда вопрос интересный. Рыбы всякие бывают: зубастые, ядовитые, и невесть еще какие. — Алонсо положил меч на бортик и стал вылазить из воды — оставаться в ней ему больше не хотелось.

— Я вчера рыбок видел, — закивал Роберт.

Эдвин живо вытащил ноги из воды.

— Красивых? — спросил беззаботно, но голос дрогнул.

— Красивых. Такие все в крапинку большую, полосатую, блестящие... И на спине такие колючки красивые. А теперь их нет, жалко.

— Это у которых еще колючки от жабер торчат и глаза почти на макушке?

— Смешные такие, а вы такие видели тоже? — поинтересовался Роберт. — На речке я таких еще не ловил.

— Не видел, — ответил Эдвин, — но слышал о них много чего. Вот что, Роберт, ты беги, ладно? И никому ни звука, что говорил со мной. Вот тебе монетка. — Алонсо достал из кошелька еще один серебряный, и, понимая, что разорится на допросах, со вздохом отдал мальчику. — Спросит кто, откуда взял, скажи во дворе нашел, хорошо?

— Угу, я маме отдам. Она папе точно не покажет, — мальчик юркнул за дверь, а в помещении купальни воцарилась тишина.

Эдвин угрюмо смотрел на воду, потом разделся до пояса и снова погрузился в нее по грудь. Однако далеко не пошел, а остался у края.

— Хорошую купальню вы приготовили для короля, барон. Не лень же так стараться было.

В это время дверь опять открылась, а на пороге появился слуга постарше, который принес чистые отрезы, мочало, масла и другие принадлежности для принятия ванной. Он поклонился Алонсо и тут же вышел, словно не хотел смущать.

Теперь Эдвину предстояло помыться в этой воде, что он и сделал. И всякий раз его сердце предательски замирало, когда на воде ярко вспыхивали блики от лампы.

Он потратил на мытье около получаса, после чего оделся и вернулся к королю.

Тот давно ожидал возвращения военачальника и хотел бы направиться следом, но Пьетро настоял не рисковать. И пришлось вдуматься в слова юноши — теперь они все одно целое, должны держаться друг друга. Должны доверять.

— Как устроились? — весело спросил с порога Алонсо, плотно прикрывая дверь за собой.

— Пока никак, — Луис сдержался, чтобы спросить, почему его военачальник так наигранно весел, но сдержался от вопросов.

Эдвин мягко улыбнулся королю и встал у стены, опершись на нее спиной.

— Вам не нравится комната, мой король?

— Если тебе не нравится, то я готов перебраться поближе к нашим гвардейцам. Может, ты скажешь, что не так все же и перестанешь так улыбаться, словно мы приехали развлекаться, — сказал сюзерен поднимаясь со стула. — Подозреваешь что-то, говори.

— Вам надо самому в этой купальне помыться. — Улыбка Алонсо стала еще шире. — Потрясающее место. Мне безумно понравилось.

— Хорошо, веди, — Луис кивнул Пьетро, чтобы позвал лекаря. — Надо проверить простыни на яды и позови пажа вниз, — взгляд стал не слишком веселым. — Так что там за чудо с купанием? — мужчина подошел и положил руку на плечо, пристально глядя на Эдвина.

— Сами увидите, но сейчас мы туда не пойдем. — Ответил Алонсо, многозначительно улыбаясь. — Пусть Райсаро сам предложит вам в ней искупаться. Кстати, — он понизил голос — близость Луиса вызывала в нем непривычный приятный трепет. — Что вы намерены предложить барону?

— Выгодный брак, как ты и предлагал. У тебя есть другие варианты? Я не уверен, что наш барон вообще на что-либо согласится, если связан с франками и горцами, — мягкое поглаживание ладони по плечу, когда Пьетро закрыл за собой дверь и вышел. — Нам следует быть осторожными...

— О, это безусловно, — Эдвин кивнул. — А кто у нас жених?

Сильвурсонни молчал.

— У меня два варианта. Или Пьетро, — герцог отрицательно покачал головой, — но баронство вряд ли прельстит Райсаро, или... — он поднял голубые глаза, в которых появилась тоска...

— Я, — закончил Алонсо. Он помолчал немного, неловко улыбаясь, после вздохнул: — Ну, что ж, значит, свадьба. Понятно. Думаю, отец бы за меня порадовался. Я согласен.

— Я не согласен, — герцог нахмурился. Он был очень возбужден и сжимал руки в кулаки. — Ты не будешь женихом. Женихом буду я. — Луис свел брови. — И тогда желание убить нас сменится желанием приблизиться к трону.

— Неожиданно, — потрясенно выдохнул Эдвин, вглядываясь в глаза короля с нежностью и любовью, — но разумно. Только бы все получилось. Как вы объясните свой выбор?

— Как? Не знаю, мы должны все продумать до мелочей. Легенда не может выглядеть романтично или слишком умно. Правдоподобие... и только так Райсаро купится.

— А скажите ему правду, — посоветовал Эдвин. — Ну, что вас беспокоят франки, и укрепление северных границ. Ваш брак мог бы обеспечить вам спокойствие, а Райсаро положение.

— Тут ты прав, — герцог сделал шаг вперед и заставил Алонсо прижаться к стене. Ладонь прошлась по груди к животу.

— Тут могут подслушивать, ваше величество. — Эдвин уперся ладонями в грудь короля, но все же не достаточно сильно для отказа. — Не надо, — совсем тихо прошептал он.

— Молчи. Не издавай ни звука, — сюзерен очень хотел ощутить вкус губ Алонсо именно теперь, и даже отказ не остановил бы его от того, чтобы обнять и слиться в нежности с маркизом, чтобы дать ему понять — никто не собирается прекращать отношений, чтобы тот доверял.

Эдвин ощутил жаркое знакомое дыхание на своих губах и повернул голову на бок, чтобы избежать поцелуя, и хотя именно этого ему хотелось больше всего, Алонсо понимал, как они рискуют.

Когда Алонсо увернулся, можно было бы отступить или понять превратно, но Сильвурсонни знал — сбившееся дыхание и так признак скрываемой страсти.

— Ты прав, — герцог лишь едва коснулся губами щеки. — Приостановим лошадей.

Эдвин обреченно прикрыл глаза, пытаясь хоть немного отдышаться.

— Простите, — виновато сказал он.

— Не извиняйся, мы только стали немного ближе, а ты уже просишь прощения, — герцог с нежностью шептал в самое ухо. — Все будет хорошо, я так жду, чтобы вновь остаться наедине.

— Я тоже, — Эдвин обнял Луиса и погладил ладонями по спине. — Нам будет трудно. Райсаро хочет убить вас.

— Я знаю это еще с момента, когда начались волнения на границе, — поцелуи вновь коснулись щек и губ. — Ты слишком боишься за меня. Мы справимся. Обещаю, что буду предусмотрителен.

— Вы уже не предусмотрительны, — мягко укорил Эдвин, изо всех сил стараясь не отвечать. Боже, а если войдет кто? Ведь они даже не заперли дверь.

— Ты прав, ты несомненно прав, — последний раз провести по бокам и с сожалением отступить. — Ночью я отыграюсь, — герцог выдохнул. — Теперь мне точно следует помыться.

— Совет: мойтесь сегодня в ушате с водой. — Алонсо отошел к окну, облегченно выдохнул и оперся на подоконник руками. — И ничего не делайте без моего ведома, и никуда не ходите.

— Ты как всегда предусмотрителен. Но в этот раз я доверяю твоему чутью. Пусть воду принесут сюда. — Луис потянул прочь пелиссон, в котором стало уже жарко. — Обедать все равно придется, иначе мы проиграем время.

Алонсо жадным взглядом следил за королем, и между ягодиц у Эдвина все сжималось сладким желанием — желанием чувствовать Луиса в себе.

— Чем раньше вы скажете барону о своих намерениях, тем лучше. Время нам дорого.

— Я скажу во время обеда. Закрой дверь, — герцог обернулся. — Пьетро проверил комнату. Здесь нет тайных ходов. А он в этом мастак.

— Камин тоже проверил? — спросил Эдвин, запирая дверь на засов.

— Он здесь все облазил, — засмеялся тихо мужчина и потянул с головы и рубашку. — До обеда у нас есть часа два-три, или тебя смущает, что я не мыт? — Сильвурсонни открыл объятия, искушающе призывая вернуться и вернуть поцелуй.

Эдвин едва не застонал от обиды на обстоятельства, от желания, что дурманило голову.

— Н-нет... — с запинкой ответил он, вставая вплотную к стене. — Конечно нет, но... Нельзя... — Алонсо осмотрелся так, словно их уже подслушивали, и добавил: — на обед идти немытым. Это невежливо.

— Какое чудесное оправдание, дорогой маркиз, — Луис сам направился к военачальнику, а в руках его появился шнур. — Значит, мы явимся оба немытыми. Или не явимся вовсе, потому что ты слишком долго сопротивлялся.

— Я уже помылся. — Эдвин отступал в угол вдоль стены, с подозрением поглядывая на веревку. — Сейчас не время... вы обещали быть благоразумным, ваше величество... И вообще, мне надо гвардейцев проверить.

— Я благоразумен, а вот ты как мой вассал и любовник не должен отказывать своему королю в таких малых радостях, разве нет? — Луис загнал Эдвина в угол, развернул к стене и ловко связал запястья. — Может, дашь хотя бы тебя удовлетворить? — он вновь развернул обратно военачальника и сдернул прочь пояс.

— Пока мы в этом замке, я вам не любовник. — Алонсо тяжело дышал. Он сцепил зубы, открыто глядя на короля и все еще надеясь на взаимопонимание и благоразумие. — Это в последний раз... Не вынуждайте меня быть осторожным за нас двоих.

— Пять минут, — Луис стал сползать вниз и освободил плоть Эдвина из штанов, а затем провел по всей длине языком, смотря вверх. — Закрой глаза, — попросил ласково.

— Я хочу видеть, — ответил Эдвин, и ласково обвел взглядом лицо сюзерена. — Можно? — спросил совсем тихо?

— Да, — тот прошелся по лепестку крайней плоти, чуть вобрал в рот, чувствуя, как под его руками и ртом растет желание маркиза. Чувство волшебства становилось все сильнее — хотелось обладать, хотелось, чтобы Эдвин до вечера только и думал об этом.

Так и вышло. Алонсо едва не сошел с ума от счастья и наслаждения, пока король через секреты плоти приближал его к Раю. Эдвин кусал губы, шипел и бесстыдно толкался навстречу горячему умелому рту, пока бурно со стоном не излился. Он запомнил это, и долго еще чувствовал на щеках жар, едва память ярко оживляла образ короля, стоявшего перед ним на коленях.

А ведь нужно было отправляться на обед, и помыться тоже. Сюзерен все оттягивал момент обеда, а когда слуга проводил всю свиту в зал, бросал на Алонсо красноречивые взгляды.

Райсаро встречал высоких гостей при параде, а его дочь выглядела настоящей нимфой во плоти — тонкой, скромной и с опущенным долу взглядом.

Алонсо теперь не позволил себе открыто смотреть на девушку — у нее был жених. Эдвин приветственно кивнул барону, а когда все сели за стол, вместе с Пьетро встал у дверей.

Тот же не отказал себе в удовольствии еще раз обласкать взглядом юную баронессу. Замок Пьетро не понравился, так же как и сам барон Райсаро — и с том, и в другом ощущались нехорошие скрытые возможности. Юноша, конечно, проверил комнату милорда, в том числе вместе с лекарем, приказал заменить постель, воду и всякие другие мелочи, но — он не поверил, что комната для его милости безопасна, и ему не понравились помещения, где разместили солдат — слишком легко их там было перерезать. Конечно, большинство войск остались снаружи замка, рассеянные небольшими группами с постоянной связью друг с другом, но был шанс остаться почти без подмоги внутри замка на неопределенное время. Скрашивало пребывание лишь наличие смазливых служанок да Софи, которой он украдкой уже поцеловал пальчики и получил даже ответное пожатие. Свою мысль о соблазнении самого барона Пьетро не оставил, и теперь внимательно наблюдал за ним, находя, что шанс выполнить задуманное есть.

Но Рамон теперь был целиком и полностью занят сюзереном и угощал его лично отменными яствами, а также рассказывал, каким нелегким выдался год, сетовал на недостаточность средств и изредка улыбался, если Луис уделял ему внимание больше. Через некоторое время они уже даже шептались о чем-то, и только Алонсо мог догадаться, о чем именно воркует всегда мягко стелющий Луис.

Эдвин наблюдал за бароном и в напряжении ждал, когда король заговорит с ним о женитьбе. На миг ему и впрямь стало страшно: а вдруг Луис полюбит эту девушку и останется с ней?

— Пьетро, прекрати пялиться, — тихо шепнул он мальчишке, что стоял по правую руку. — На нее глаз не клади, понял?

— Дядюшка Эдвин, — Пьетро почти не размыкал губ, продолжая изучать взгляды, мимику, жесты барона, — я и не собирался класть на нее глаз. В крайнем случае положу что-нибудь другое, и не на нее, а в нее.

— Остынь, невеста короля тебе не по зубам, — пряча тихие слова за улыбкой и не сводя глаз с Луиса, ответил Эдвин.

Пьетро поперхнулся уже появившемся на губах язвительным ответом: "Неважно чья невеста, а будет спать со мной", и с ужасом покосился на Алонсо — он что, серьезно? И когда это было решено? Ничего же еще не объявляли. У милорда даже мыслей таких не было. Или от него опять все скрыли, посчитав мальчишкой? А самое главное — как Эдвин может так спокойно говорить об этом, будучи любовником его милости? Взгляд опять метнулся к столу, но на этот раз к девушке. Почему она так упорно смотрит в стол, а не на жениха? Даже наоборот — кидает взгляды к двери? Чувства юноши можно было бы охарактеризовать как все нарастающее одурение.

— Вот и молчи, — с улыбкой бросил через плечо Алонсо. — Хоть полчаса спокойно постоишь, ничего не натворив.

В этот момент двери открылись, и в них внесли фаршированных уток, которые поставили на стол. Барон Рамон обернулся, жестом приглашая присоединиться свиту короля, а сам поднял кубок.

— За сюзерена! И за ваше лестное предложение. Оно ошарашивает и воодушевляет нас всех.

Софи медленно подняла глаза на герцога Сильвурсонни и в их черной глубине читалось неприкрытое сомнение. Виданное ли дело, чтобы герцог женился на незаконорожденной, пусть даже политики ради.

— Ваше величество оказали мне великую честь, но я прошу вас еще раз подумать.

Прозвучавший тихий голосок девушки заставил смолкнуть тосты старшего Райсаро, а Луис пристально посмотрел на девушку — недюжий характер, если она при отце высказала сомнение, а еще неподчинение.

— Если вам, Софи, я не мил, я постараюсь, чтобы со временем вы изменили обо мне мнение.

Дочь барона робко взглянула на отца, потом на Луиса. Она была напряжена и сидела прямо, сложив сцепленные руки на коленях, что предавало ее необыкновенной красоте аристократической сдержанности.

— Простите мне мою непочтительность, ваше величество, я не хотела вас обидеть. Просто все это так неожиданно.

Какая святая наивность! Сильвурсонни поймал и взгляд Райсаро, который тоже не скрывал удивления и ошарашенности предложению высокого гостя. Но в подкрепление намерений новоявленный жених решил не отступать от ритуалов и приказал принести шкатулку в подарок для невесты. Слуга поставил ее перед Софи через несколько минут и открыл, чтобы девушка оценила щедрость — круглые серьги с темными рубинами были поистине прекрасны.

— Надеюсь, Софи, это немного сгладит мою внезапность, — Луис похлопал Райсаро по плечу. — О делах поговорим после обеда. Мне хотелось бы знать все, что теперь беспокоит моего поданного.

Софи тем временем изумленно прикоснулась к подарку короля тонкими пальцами — воистину королевский дар, потом убрала руку и до конца обеда просидела молча, скромно опустив глаза.

Алонсо смотрел на нее с напускным вниманием будущего преданного слуги. Он не притронулся ни к еде, ни к вину — лишь сделал вид, что пьет понемногу.

Но Луис с удовольствием попробовал угощения, а к концу обеда поднялся и удалился с Райсаро в кабинет, где пробыл больше получаса. Вышел мужчина со скрытой улыбкой и, приобняв ждущего Пьетро за плечо, склонился к тому и сказал:

— Будем играть. Ты должен ее обесчестить перед самым нашим отъездом. А пока у нас есть время дождаться подмоги и поймать всех изменников.

Очень удивленный юноша только и кивнул головой. Странности множились и разрастались. Мало того, что милорд никогда не нагружал его подобного рода заданиями — несмотря на любвеобильность и способность оказаться в почти любой постели, Пьетро на благо родины использовал только оружие, так еще его невесту? Нет, все, конечно, понятно — выиграть время, но — мерзковато как-то на душе от этого, да делать нечего.

* * *

— Я что, действительно должна выйти за него замуж? — спросила отца Софи, едва они оказались одни в маленькой комнате, где Райсаро хранил казну и сокровища. Девушка поставила шкатулку на стол у стены и обернулась к отцу.

Мужчина, что стоял у небольшого окна и теперь глядел на задний двор, заложив руки за спину и крепко сцепив, не обернулся. В своем темном синем блио он выглядел особенно внушительно, а золотая цепь на груди придавала еще и веса и без того суровому образу. Рамон Райсаро и в юности был мощным мужчиной, а теперь и вовсе походил на крепкое дерево.

— Если это правда, то я просто дурак, — барон крепче сжал пальцы, думая о чем-то своем. — Нас приехали уничтожить, нас втягивают в долгую игру, а значит этот выскочка Луис, про которого говорят, что он и не герцог вовсе, а простолюдин, которому дали имя, ждет подмоги. Софи, люди, приехавшие сюда — святотатцы, грешники. Сильвурсонни — мужеложец.

— Значит, будет война. — Девушка нахмурила тонкие брови и облегченно вздохнула. Она подошла к отцу и доверчиво прижалась к его спине. — Если они приведут войска, мы не выдержим осаду целой армии. Было глупо ехать сюда, затевая нечто подобное.

— Герцог пытается выиграть время, которого у него нет, — Рамон обернулся и обнял свою девочку. — Нужно убить этого мерзавца и добиться того, чтобы регентом над малолетним наследником взяла церковь. Перебьем их по одному, как мух. Сегодня же.

— Хорошо, — улыбнулась Софи. — Мне не придется играть роль невесты. — Она обняла отца очень крепко. — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, моя девочка, — Рамон поцеловал девушку в макушку. — Думаю, что на эту ночь тебе лучше уехать к братьям и переждать там. В лагере тебе будет спокойнее. — Он решительно вышел из комнаты и повел Софи по ходам крепости к тайному выходу.

Только вот шли они не вдвоем — Пьетро тихой тенью скользил за мужчиной, который и не думал сторожиться в своем собственном замке, и несколько рассеянной девушкой, занятой мыслями. Барон, отнесшийся ответственно к поручению милорда, не оставлял Софи из виду и врожденное любопытство юноши, которое сгубило не одну кошку, теперь было на руку герцогу Сильвурсонни — Пьетро не мог не проследить.

Увиденное заставило его насторожиться и как можно быстрее вернуться к милорду — явно затевалось что-то нехорошее.

* * *

Пьетро появился в комнате монарха через несколько часов после своего "исчезновения". Задание, казавшееся поначалу достаточно простым и необременительным, обрело мрачные черты. Он уже отправил гвардейца, стоящего у двери, к размещенным в замке войскам — устроить общую побудку и послать гонца к лагерю под замком. Конечно, Алонсо наверняка учел, что в кладовых, где барон Райсаро первоначально устроил войска, прибывшие с королем, легко устроить резню, но — береженого бог бережет.

— Одевайтесь, быстро, — бросил юноша Луису, войдя без стука в комнату, и стремительно подошел к окну, осматривая двор. Сейчас он говорил не как оруженосец и почтительный вассал, а как телохранитель. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что еще не поздно — пока все тихо. Повернувшись, добавил: — Похоже, барон Райсаро решил всех перерезать, и я бы сказал, что сегодня. Он вывел дочь из замка. А недалеко стоит небольшая армия — судя по всему франки и инквизиция. Я не знаю, как разведчики ее не заметили. Хотя там болота вокруг, могли в них сидеть и сейчас выползти.

Сняв ближайшую свечу пошел медленным шагом вдоль стены, не сводя внимательного взгляда с чуть колеблющегося язычка пламени. Днем было все спокойно, но — если сделать комнату для прослушки, то ничего и не найдешь. Сейчас же двери все будут открыты и дадут приток воздуху, что выдаст потайную дверь запросто.

— Ты уверен, Пьетро? — сюзерен не посмел медлить и сразу кинул на плечи плащ, а затем подхватил и кинжал, чтобы если что защищаться. — Далеко мы не уйдем, если все верно, но вот обороняться — да.

Эдвин долго хмурился. Хотелось сказать: "Предупреждал же", но что уж теперь.

— Если мы сейчас поднимем шум, они перебьют нас к утру. Всех. — Сказал он, придерживая короля за плечо. — Может быть, нам искупаться?

Пьетро лишь хмыкнул, продолжая обследовать стены — не мог Райсаро поместить милорда в комнату без секретов. Если только... Последний этаж, а почему потолки такие низкие? Юноша прикинул видимый снаружи размер этажа. Сердце тревожно стукнулось, выбросив в кровь адреналин. Он поднял свечу повыше. Вот оно — почти незаметный люк, контур вплетен в деревянный узор.

— Наружу, быстро, — первый нож появился в руке Пьетро. — Там гвардейцы. Раз тихо, значит пока безопасно. Остальных сейчас должны поднять.

Луис непонимающе глянул на Алонсо.

— Самое время, — иронично заметил он. — Так что с купальней не так? — и повернулся к вдруг зашипевшему что-то про уход барону.

— Ядовитые рыбы. — Эдвин улыбнулся. — И очень, очень, очень крепкие двери. Если мы сейчас поднимем шум, мы погибли. Скажите Райсаро, что хотите искупаться, что я, мол, расхвалил купальню. Пусть он думает, что все контролирует. Я и Пьетро останемся с вами и надежно забаррикадируемся в ней, возьмем немного припасов с собой. А солдаты путь прорываются к воротам и уходят. Их все равно убьют, а так будет шанс, что хоть кто-то доберется до войск.

— Слишком много всяких ловушек на одного сюзерена, — герцог теперь тоже рассматривал люк. — Хорошо, значит купаться. Пошлите слугу, пусть подготовят их чудесную купальню.

— Милорд, — упрямым бычком уперся Пьетро, не сводя взгляда с люка, — я уже послал гвардейца их охраны разбудить всех. А барон может и не в замке сейчас — я не знаю, вернулся ли он из лагеря. Но здесь точно оставаться опасно.

— Не спорьте сейчас. Пьетро, Эдвин, молчите... Две минуты. — Луис тяжело вздохнул, продолжая одеваться. — У нас два варианта — перерезать первыми всех обитателей замка и взять оборону до прибытия войск. Или идти в лагерь.

— Мы не удержим замок, — ответил Эдвин. Нас мало, и больше половины потайных ходов нам неизвестны.

— Мы не выдержим натиска и на открытой местности, маркиз. Для этого нам придется отступать, — заявил Луис. — Потому скоропалительно бежать я не намерен.

Пьетро молча слушал разговор, внутри все вопило, что из комнаты точно нужно убраться.

— Милорды, — не выдержал юноша, — может быть мы все-таки уберемся из этой комнаты?

— Вот потому я и предлагаю пойти на хитрость. У нас с вами в купальне шансов выжить будет больше. — Алонсо вздохнул и посмотрел на Пьетро. — Или устраиваем поджег и пытаемся уйти. Осаду замка мы не осилим. Половина наших солдат падет в бою, вторая на следующий день, пытаясь удержать стены. Нам не победить Райсаро боем, ни при каких обстоятельствах.

Сложности вроде руководства и принятия решений барон Моунт оставлял начальству, а свое мнение он высказал, поэтому сейчас молчал, стараясь ловить взглядом и люк, и милорда.

— Эдвин, ты знаешь, я не стратег. Идем в купальню, — Сильвурсонни не был готов к такому быстрому повороту событий и не совсем понимал, что именно такого в этой чертовой купальне.

— Пьетро, — Алонсо повернулся к мальчику. — Отдай приказ солдатам на прорыв. Через час. И живо возвращайся, хорошо?

Юноша кивнул и быстрым ужом выскользнул за дверь. Не нравился ему этот приказ, не оставлять бы милорда, но подтверждающий кивок со стороны Сильвурсонни — и деваться некуда.

— Что теперь? — Луис развел руками. — Ты нас разделил. Что теперь будем делать? Ждать подмогу? Или все же уйдем из замка?

— Нам идти некуда, — ответил Эдвин. — Попробуем забаррикадироваться в купальне и ждем Пьетро. Меня другое беспокоит, что если он не вернется до того, как на кухню вломяться солдаты и я закрою дверь.

— Будет плохо, — герцог шел за Алонсо, но в нем не было ни страха, ни ожидания смерти — странное умиротворение царило в сюзерене, словно он попал в рай. — Хотя уже все хорошо. Не так, как год назад. У меня есть вы.

— Мы всегда были, — заметил Эдвин, входя на кухню. Сейчас здесь было пустынно, а потому он взял корзину и стал собирать в нее все, что могло им пригодиться, чтобы не голодая продержаться пару дней. — Прихватите вина, ваше величество, Пьетро его очень любит.

— Ты шустро соображаешь, — Луис тоже нашел круглую корзину из свежей ивы и собрал туда несколько глиняных бутылок вина. — Самое то сидеть в купальне, пить и ждать часа своей смерти.

— Бегать бы за нею было куда интереснее, вы полагаете? — улыбнулся Эдвин. Он напряженно вслушивался в звуки за дверью, прикидывая в уме, сколько Пьетро нужно времени на все про все.

— Ты уверен, что Пьетро справится? Я... опасаюсь, но сейчас для меня важно спасти не только его, но и Вестготию. — Луис направился за маркизом, кляня себя за слабохарактерность, за то, что барон оказался слишком прытким и уверенным в своих силах. — Война неизбежна. Теперь я точно знаю.

— Я сегодня ни в чем не уверен. — Эдвин обернулся и погладил короля по щеке. — Я пытаюсь спасти вас... и Вестготию. А еще очень жалею, что не настоял и не отправил вас в столицу.

— Ты был не настойчив, а я глупцом, который тобой ослеплен, — Луис признавался в этом открыто и честно.

— И это было в первый и в последний раз, — с горечью ответил Эдвин. — Любовь заставляет делать людей глупости. Ни я, ни вы в нашем положении не имеем права на них. Что бы не случилось, интересы государства превыше всего. Если я попаду в плен или буду ранен, я хочу, чтобы вы поступили как король и ни дюйма земли не уступили врагу, не обменяли, не дрогнули.

— Я не могу тебе ничего подобного обещать, потому что ты для меня слишком важен, и вообще даже мысли не предполагай, что мы проиграем, — Луис вошел в небольшое темное помещение, прихватив с собой факел и огляделся. — Ты прав, этот замок полон сюрпризов. Довольно интересно, — мужчина подошел к краю бассейна, заполненного водой и чуть опустил факел, вглядываясь в темную гладь.

— Ничего туда не суйте, — посоветовал Алонсо, оставляя корзины на столе и понимая, что он все для себя решил, и если любовь Луиса делает его слабым, то все кончено. От этой мысли было и противно и грустно. — Вы любите меня, ваше величество? — Эдвин вытащил меч из ножен и встал у двери, высматривая Пьетро, и тут опомнился. — Черт! Пьетро, я же не сказал ему, где купальня.

— Да, ты не сказал, — Луис обернулся и пристально и долго смотрел на военачальника. — Но и я тут оставаться не собираюсь. Я не мышь, которая прячется по углам. Понятно, — бледное лицо во всплесках огня стало зверским. — И если тебе не нравится, что ты меня любишь, то держи язык за зубами, — герцог шагнул к противоположной двери и, не дожидаясь разрешения Алонсо, исчез в темном коридоре, на ходу сбрасывая королевскую одежду.

— Ваше величество, — Алонсо кинулся следом. — Что вы намерены делать?

— Точно не на месте сидеть, — послышалось из темноты. — И не смейте меня так называть больше, а то я врежу вам так, что запомните надолго, маркиз. Поиграем вслепую, раз уж мы крысы, загнанные в ловушку.

— Вы опять делаете глупости, — взмолился Алонсо с невыносимой болью в сердце. — Зачем? Чего ради? Вы даже не знаете, куда мы идем. И Пьетро, он вернется в замок... он будет искать нас — ума же хватит.

— Он не вернется. Если ловушка расставлена, то он уже в плену. Не будьте таким недальновидным, включите голову, — Луис нырнул куда-то вниз. — Я знаю, как примерно устроены такие здания. Почти шесть лет жил в родовом поместье. Идите за мной и тихо.

Эдвин стиснул зубы от досады.

— Как прикажете, — сухо сказал он.

— Прикажу, заставлю, глупый упрямец, — в темноте внезапно Сильвурсонни оказался позади Алонсо и толкнул его к стене. — Слышишь голоса? Мы находимся над главным залом. Они никогда не найдут нас, потому что найти в этом замке можно только в том случае, если поставишь везде, на всех поворотах по человеку. Мы уже проходили это когда-то в Валасском монастыре много лет назад с твоим учителем бароном Моунтом.

Что Эдвин мог на это сказать? Устроить сцену ревности? Обидеться? Он сделал проще — он промолчал, радуясь, что не видно в темноте его бледного лица и блестящих от слез глаз.

— Что будем дальше делать? — почти безразлично спросил он, но ему было не все равно — просто очень больно.

— Послушай, просто стой на месте, — внезапно Луис положил ладонь Алонсо к себе на грудь, где билось тугим ритмом сердце. — Я люблю тебя. Я никогда бы не сказал, если бы не этот вечер по дороге. Почти полгода люблю и не свожу глаз.

Эдвин долго молчал. Еще вчера он бы все отдал, чтобы услышать это слово и поверить, но сейчас голову мутило столько сомнений и вопросов, столько всего. Алонсо осторожно провел пальцами по груди монарха, потом тихо спросил:

— Вы переспали с Пьетро. Почему?

Луис в тишине подвалов некоторое время молчал, слышалось лишь его дыхание, угадывалось волнение и страх говорить правду.

— Если тебе хочется знать правду, я ее скажу. Я напился, устал, мне приснился Кристиан... Когда я осознал, что сплю с Пьетро, то уже не мог отказать себе. И поступал дурно. Ты ведь хочешь сказать, что я не могу тебя любить, ищешь причину в моем прошлом...

Эдвин усмехнулся в темноте.

— Вы все еще любите Легрэ... и три дня назад вы любили его по-прежнему сильно. Я не хочу красть ваше сердце у него... это невозможно.

— Я предполагал, что ты так и скажешь, — герцог был огорчен. В груди его пролилась лава, которую никак не остановить — заливает душу огнем. — Да, я люблю его. Безумно, до дрожи в коленях. Его, который оставил меня в этом холодном ледяном безумном мире, а сам ушел вместе с Фернандо. Они там, в могиле. Их больше нет. И Бога нет, и живу я только один раз, а потом буду гнить в земле, как и все остальные. Я люблю тебя. Иначе! Не как Легрэ, как Эдвина Алонсо. Понял? — Луис ударил кулаком в грудь маркизу. — Будь ты проклят со своими сомнениями.

Эдвин дрожащей рукой прикоснулся к волосам герцога — осторожно, нежно, любя.

— Наверное, — сказал он тихо, — я просто ревную. Я всегда им завидовал и никогда не верил в себя. Я не умею брать тело без души, нет здесь моей вины... Если вы и правда любите меня, отчего вы так несчастны? Отпустите их, забудьте их поцелуи и прикосновения, не тоскуйте о том, чего не вернешь, и я поверю вам, когда однажды тоскливым и самым скучным вечером в вашей жизни, вы подумаете не о них — обо мне. Я знаю, вы любите меня... иначе. Так, как любят близких друзей. А мне уже хочется большего, и меня это пугает.

— Ты хочешь? Пока ты ничего не сделал. Но сделаешь несомненно... Возьми себя в руки... Немедленно. Мы будем стоять здесь? Или все же отправимся дальше... Два лагеря будут противостоять друг другу. Стратегия в том и состоит, чтобы побеждать малыми силами.

— А еще у нас проблема со взаимопониманием, — отрезал Эдвин, беря короля за руку и уводя дальше по коридору, — на почве взаимной любви друг ко другу. Ведите. Вы эти подземелья знаете лучше меня. Я уже взял себя в руки.

Луис молча пошел вперед, пока не свернул на лестницу и не оказался около двери, за которой начинались седые сумерки близкого вечера.

— Задний двор, там — выгребные ворота, — указал на право.

— А где выход?

— Ты все же сын аристократа, — заулыбался Сильвурсонни. — Ворота и есть наш выход, но изгваздаемся знатно.

— Всю жизнь мечтал. — Улыбнулся Алонсо. — Представляю лицо Райсаро, если ему придется вылавливать нас оттуда. Надо было Пьетро с собой взять — мне без него будет скучно там плавать.

— Зато останется масса впечатлений, — Луис не стал ждать и через несколько минут, метнувшись к стене, нырнул в проем и исчез в нем.

Эдвин тяжело вздохнул.

— Я слишком много ему позволяю, — сказал он в небо, а после, набрав в грудь побольше воздуха, полез следом. Надо признать, что воняло тут до рези в глазах, да еще приходилось идти в дерьме по пояс. Эдвина едва не вырвало.

Но Сильвурсонни достаточно спокойно переносил неудобства и уже вскоре полез по отлогому берегу, чтобы оказаться за пределами замка, мелко дрожа от пронизывающего ветра.

— Теперь я нищий, а вот ты, Эдвин, грязный аристократ, — засмеялся он.

— Почему это вы нищий? — спросил Алонсо, улыбаясь сквозь тошноту.

— Ну, я все себя снял, а ты так и одет как военные его величества, а нам... нужно добраться еще до лагеря, — сказал Луис, стуча зубами и оглядываясь.

Алонсо оглядел себя с ног до головы.

— Теперь по мне ни за что не скажешь, что я приличный человек, но на счет блио, вы правы. — Эдвин достал кинжал и, морщась, перерезал ткань на плечах. — Ну вот. — Он брезгливо бросил одежду в кусты. — Теперь я полностью похож на вас, ваше величество.

— Тогда идемте, здесь поблизости всегда ютятся нищие, помои — их единственная возможность выжить. Удивлены? Да, они тоже люди, — Луис полез по кустам холма, словно что-то выискивая, пока не наткнулся на замаскированный вход.

— Не баронство, а не знаю что, — усмехнулся Эдвин и обернулся на замок. Господи, лишь бы с Пьетро все было в порядке. Он вздохнул и снова полез под землю следом за монархом. — Да, я похож на нищего с отличным мечом за поясом. Кстати, у вас тоже характерная внешность.

— Вы совсем не знаете, что такое жизнь, но я вас научу, — Луис не бахвалился, потому что почти год жил в подобном "доме", когда путешествовал с цыганами.

Впереди показался отсвет огня и метнулась тень, которая вскрикнула и прижалась к стене. Ребенок. Герцог остановился.

Эдвин вздохнул. Да, вот этого только ему и не хватало. Можно подумать, других забот нет.

— Кто тут? — спросил Эдвин.

— Тише, вы совсем запугаете. — герцог покачал головой. Его верный военачальник оказался не таким гибким в разных ситуациях, что сейчас казался почти ребенком. Сюзерен двинулся вдоль стены и уже скоро обнимал пятилетнюю малышку, которая плакала и умоляла не убивать. — Ее родители скоро вернутся, — сообщил Алонсо Сильвурсонни. Нам следует дождаться темноты и только тогда уходить.

— Если нас раньше не убьют, — проворчал весело Эдвин. Девчушка была совсем худа, лицо перепачкано в саже, темно-рыжие волосы сбились в колтуны. — Не бойся, мы не тронем, — заверил ее Алонсо. — Как тебя зовут?

— Папа скоро придет, — девочка все вжимала голову в плечи и коверкала слова. Она поглядывала на выход, словно надеялась. что сейчас придут и ее спасут от больших и страшных дядь.

А Луис все больше хмурился.

— Что бы эти нищие не выкинули, они должны остаться живы, — сказал строго маркизу.

— Я прихожу к мнению, что в последнее время вашим идеям лучше не подчиняться, — с усмешкой бросил Алонсо, проходя мимо и осматривая жилище, в котором из вещей было: один кувшин да пара циновок. — Что-то не вериться мне, что эти люди не служат барону Райсаро, а иначе бы их давно собаками выследили. — Эдвин поглядел на девочку. — Она кто, наша или из франков?

— Не похоже, что франкская, — Луис тоже огляделся, когда послышались шаги, и внутрь ввалилось существо, меньше напоминавшее человека, чем на зверя — в ужасных лохмотьях и с проплешинами на голове. Оно дернуло ноздрями и прошипело:

— Кто здесь? — слепо шагнуло вперед, а девочка рванула вперед и прижалась к убожеству, явно почти слепому.

— Здорово, — откоментировал Алонсо, кладя руку на эфес меча. — Простите, мы не очень хорошо пахнем, но мы хорошие, правда.

Нищий обнимал девочку.

— Я чувствую, как вы пахнете, что вам нужно?

Луис пожал плечами, давай понять, что говорить правду не обязательно, а вот выжить... и добраться до лагеря.

— Ну, скажите же что-нибудь, — шепнул королю Алонсо. — Вы же у нас к народу ближе.

— Мы не задержимся надолго и ничего плохого не хотим, — Сильвурсонни понимал, что если этот человек начнет шуметь, то здесь быстро окажутся люди Райсаро. Но нищий тоже вел себя достаточно тихо и молчал, пока Луис пытался его убедить, говоря, что они не враги и уже вот-вот покинут гостеприимное жилище.

А потом он вдруг хмыкнул:

— Это из-за вас по всей округе что ли рыщут? — спросил достаточно жестко. — Воры что ли или преступники? Серебряный, и я буду молчать, как рыба.

Алонсо хватился за пояс.

— Черт, — сказал он королю над ухом. — Я в этом дерьме потерял кошель.

Герцог тяжело перевел дыхание и потянул с пальца кольцо.

— Устроит камень драгоценный? — спросил тихо, вслушиваясь в гул голосов вдалеке.

— Нет, — нищий вздохнул. — Деньги примут, а вот украшения. Неохота на виселице болтаться.

— Может быть вы проводите нас? — осторожно начал Эдвин. — А там получите свой серебряный. Может даже целых два

— Провожу? А куда именно? — нищий тоже явно осторожничал и был все больше недовольным.

— Хотя бы до границы баронства Райсаро, — ответил Алонсо.

— Спятили что ли? — нищий прижал плачущую девочку. — Ее я куда дену? Тут кругом франки и режут все, кого не попадя, а вы из благородных. из тех, кто сегодня приехал, да?

— Какая разница, из каких? — ответил Эдвин.

— Знаем мы этих благородных. Вы только обещаете, а потом неприятностей не оберешься и камнями забьют.

— А мне какой интерес вас камнями забивать, — отозвался оскорблено Эдвин, и подумал: "Самого бы не забили".

— Да все так говорят, — вздохнул нищий, а потом поразмышляв, пошел в дальний угол и достал какие-то тряпки. — Накиньте хоть. Темно, но все равно ищейки благородных живо разглядят.

Луис без спора набросил на плечи старый драный плащ.

Алонсо без удовольствия последовал его примеру.

— А чего вы тут прячетесь? Тоже от ведьм? — спросил он, с любопытством глянув на девочку.

— Не ваше дело, — мужчина заставил девочку забраться к себе на плечи и направился к выходу. Чтобы довольно быстро спуститься в ближайшие овраги и повести через пролесок, все дальше удаляясь от замка.

Шел он очень быстро, явно зная местность и пользуясь слухом, как глазами. Иногда останавливался.

Луис молчал. И было непонятно, то ли он доверяет бродяге, то ли просто сошел с ума, но вскоре впереди показались отсветы лагеря.

— Полагаю, что вам не франки нужны, господа? — нищий спустил девочку на землю, и та шустро поскакала за деревья.

— Хорошо бы, — ответил Алонсо, на всякий случай обнажив меч. Господи, от него тоже воняло! — И не люди барона.

— Сейчас Мартышка скажет, кто там, — нищий плюхнулся устало на кочку и теперь сидел, словно уснул в одно мгновение, что, впрочем, оказалось правдой: мужчина довольно громко захрапел.

— Мартышка? — изумился Эдвин. — А что имени у девочки нет? Или это и есть имя. Ваше величество. — Алонсо подошел к королю и тронул его за плечо. — Вы всю дорогу молчите. Что с вами?

— Ничего, — сказать, что вспомнил, как был таким же грязным и вшивым? Сильвурсонни для Алонсо некий бог, но в сущности прежний ребенок. — Ты не поймешь, — улыбнулся Луис. — Или поймешь не так... Я был таким же, как эта мартышка...

Эдвин изумленно вскинул брови.

— Расскажите, — тихо попросил он, чуть сжав пальцы на плече Луиса.

Воспоминания нахлынули на сюзерена еще в пещере, и он еле сдерживался, чтобы не закричать, чтобы не выдать своего ужаса.

— Я был очень маленьким, Эдвин, не больше четырех. Меня продали цыганам, которые бедствовали в тот год. Они могли бы меня бросить, но кормили и... не было ничего вкуснее тех помоев, что я ел в ту страшную зиму... Не надо, все прошло давно.

— Я уже говорил вам, господин мой, — мягко ответил Алонсо, — когда проходит — боли нет. А я чувствую ее в вас — слишком неприкрытую и острую. Там, в своем прошлом, с этими людьми вы свободнее, чем сейчас, верно?

Луис опустил голову. Он затерялся между многими мирами. Счастье — короткий и очень острый кинжал: он проникает в душу и кажется, что так будет всегда, но потом возвращается ночь. И конца ей нет ни края.

— Мы все не свободны, Эдвин. Абсолютно все, даже если думаем что-то обратное.

В лесу раздались тихие шажочки, и девчушка вылезла на поляну, улыбаясь.

— Там лыцари, — заявила она.

— Пойду посмотрю, а вы оставайтесь здесь. Если услышите крик, бегите. — Эдвин быстро зашагал к кустам. Сердце встревожено заколотилось.

Луис кивнул и теперь смотрел на отблески далекого света за деревьями, не решаясь даже пошевелиться, а девчушка залезла в объятия к отцу и там и затаилась.

Эдвин вернулся с кошельком и парой серьезных гвардейцев, одетых в вестготские зеленые блио и плащи.

— Нам с вами просто везет, — сообщил он королю, а затем подтолкнул нищего в бок. — Эй, приятель, вставай. Держи свои деньги.

Приятель проснулся с неохотой, а потом взял кошелек, словно что-то совершенно невообразимое.

— Спасибо, — буркнул, доставая одну серебряную монету, а остальное возвращая Алонсо. — Удачи. Идем, мартышка, — он посадил девчушку на плечи и пошел к лесу, словно никого и не провожал только что.

— Идемте, ваше величество, — сказал Эдвин, взглянув на короля. — Мы в безопасности. Если захотите, то после окончания войны мы с вами переедем в эту хижину.

Сильвурсонни только улыбнулся, устало вздохнув. Не ожидал, что так быстро они выберутся из ловушки. Возмоно, сам бог вывел, а возможно — незримое присутствие Фернандо, который не хочет оставлять свое государство даже после смерти.

— Не выйдет, друг мой, придется нам жить в роскоши и еще потрудиться.

— И вы этому не рады? — отозвался Алонсо.

— Я рад, что мы живы и можем что-то сделать, — сюзерен сразу отправился в шатер, чтобы смыть грязь и помои, которыми пропах, не понимая, к чему клонит Эдвин и с неудовольствием поглядывая в его сторону, а потом все же спросил: — Скажи, что тебя волнует? К чему ты задаешь все эти вопросы?

Алонсо усмехнулся в сторону, потом вздохнул.

— Пытаюсь разговорить вас, — признался он, — узнать лучше, чем вы живете, чего хотите на самом деле. Хочется попробовать построить отношения, основанные на доверии, а не... — Эдвин стал говорить тише, чтобы позади идущие гвардейцы не могли их услышать, — не на постели. И от вас я получу либо все, либо ничего, ваше величество.

Слуга в этот момент завернул в длинный белый отрез ткани, но мужчина настолько был изумлен, что практически скинул тот с мкорых плеч.

— Эдвин, по твоему, я тебе не доверяю? — Луис развел руками. — Тогда уж и не знаю, что ты хочешь на самом деле? Мою душу? Сердце? Эдвин, сейчас не время... На нас напасть могут.

— Ну, вчера мы с вами объяснялись и в более неподходящих условиях, — весело заметил Эдвин, скидывая с себя грязную одежду и подходя к ушату с водой, чтобы смыть нечистоты. — Вы доверяете мне, безусловно. Государство. Войска. Свою жизнь... Да, я говорил именно про сердце и душу. Почему вы сказали, что я вряд ли смогу понять ваше прошлое?

— Потому что я не готов, — герцог вздрогнул, когда паж вновь накинул на его плечи тепло покрывала. — Неужели ты не понимаешь этого? Душа... моя душа принадлежит Вестготии, мое сердце открыто для этой земли. Я связан обещаниями верности, женат на короне.

Эдвину было горько слышать подобное, но он понимал, что Луис прав.

— Я именно это и хотел услышать от вас, ваше величество. Правду. — Алонсо ласково улыбнулся. — Это и есть доверие, это и есть ваша душа. А вот когда вы начинаете переступать через себя ради кого-то там, пусть даже любимого, это не вы, это — ваша маска, скорлупа, в которой вы прячетесь от мира. Вы привыкли изменяться под влиянием других и пытаетесь вести себя со мной так же, но я не собираюсь влиять на вас. Вы понимаете? Теперь понимаете, почему я сказал, что мы прекратим наши отношения? Меня пугает ваша решительность в любви, когда она встает выше долга. Я увидел на вас печать Кристиана Легрэ. Я мог бы воспользоваться этим и при желании веревки из вас вить, но не хочу. Я хочу познать вас таким, каков вы есть, а потом принять таким. Вы можете делать со мной что угодно, но не делайте ничего ради меня, я очень вас прошу. Я верю в ваши чувства, мне не нужно ничего доказывать. Понадоблюсь — зовите, нет... — Алонсо грустно вздохнул, — я не перестану быть вам другом. Не обременяйте себя лишними муками.

Дослушав до конца, Луис понимающе кивнул и сжал губы.

— Вы правы, маркиз. Вы вольны предполагать за меня, что и как мне делать, как мыслить и как поступать, но это не значит, что я сделаю, как вы желаете. Теперь займитесь делами и отыщите Пьетро.

Сильвурсонни принялся одеваться, не выказывая никаких эмоций, хотя внутри все кипело от гнева.

— Я не прав? — после некоторого молчания, спросил Эдвин, не сводя внимательного взгляда с короля. — Почему бы вам мне просто этого в лицо не сказать?

— Каждый имеет право на свое мнение, дорогой маркиз. Я не в праве заглядывать в вашу душу без разрешения. Вы или открываете ее, или нет. Если я буду настойчив, если позволю себе указывать вам, как теперь вы — мне, несмотря на все ваши изящества в речи... — Луис кивнул слуге и сам завязал тесьму на вороте. — Эдвин, займитесь делом и хватит со мной препираться.

Эдвин поклонился и, закончив переодеваться, ушел вон, оставив Луиса одного. Он приказал слугам почистить его меч, а потом разослал по округе разведчиков, чтобы выяснить судьбу тех, кто остался в замке Райсаро. Воинам удалось прорваться сквозь ворота, но до леса добралось только восемь из тридцати, и Пьетро среди них не было. Эдвин вошел в шатер короля с хмурым лицом.

— Барон Моунт в плену у Райсаро, — сообщил он со вздохом. — Наши основные силы подтянутся к границам в течении двух дней. Четыре элитных отряда мечников готовы охранять ваше величество.

— Плохо, — король был в крайнем нерасположении духа. — Райсаро видел Моунта с нами, и эти четыре дня для него все равно что месяц. — Пальцы вцепились в походный стол, на котором лежала карта местности. — Крепость нам не взять, а если учитывать франкскую армию, стычка закончится военным конфликтом.

— Можно для вида осадить замок, а за это время отыскать дочь барона. И если вы женитесь на ней, он ничего не сможет сделать.

— Можно. Но мне важнее сейчас жизнь Пьетро. Я за него отвечаю перед господом, я дал слово... — Луис ударил по столу. А когда успокоился, то повернулся к Эдвину. — Делайте все, что считаете нужным. Нам надо знать точно, кто еще входит в число заговорщиков среди знати и заняться диалогом с франками. Письмо я напишу сейчас же. Будем улаживать конфликт любым путем.

— Я отдам приказ об осаде замка. Полагаете, что с франками можно договориться? — уточнил Алонсо. — Они только и ждут начала потасовки.

— Франки хотят одного — откусить кусок побольше, а Церковь хочет откусить нам голову, — вздохнул Луис. — Если здесь и посланники Церкви, как было доложено раньше, то все гораздо серьезнее, Эдвин. — мужчина извиняющееся улыбнулся. — Я так хотел бы провести с тобой больше времени и ... говорить больше. Ты меня обвинил сейчас, но у нас банально просто нет времени...

— Бумага, которую перед смертью написал Ксанте, вас не обезопасит? — Эдвин подошел и обнял короля за плечи, на душе стало совсем тоскливо. Сначала Пьетро, теперь это. — Им нужны будут доказательства. Вы Регент королевского сына. Они не посмеют...

— Они могут многое, но у нас действительно есть бумаги. Но этого мало, Эдвин. Потребуется открыть им двери, если на то пойдет. Я должен познакомиться с посланником Папы. Должен поговорить с ним... Но Райсаро этого не желает, он наверняка сговорился не с одним бароном.

— Райсаро заговорщик и изменник — он умрет быстрее, чем успеет что-то сделать, — в угрозе Алонсо послышались вовсе не шуточные нотки. — Призовите Церковь к сотрудничеству. Пусть посланник Папы приедет в столицу. Дело ведь не в мужеложстве — церковники сплошь садомиты и грешники, дело стало быть, в чем-то другом.

— Для этого мы должны получить посланника папы, — Сильвурсонни развел руками. — У нас нет сведений, где он и кто, то есть только имя. Что ты предлагаешь? Послать письмо в лагерь Райсаро?

— Можно добыть пленника, — сказал Алонсо, отступив на шаг. — Или пленницу. Смотрите, как со стороны все выглядит. Вы хотите жениться на дочери Райсаро и делаете официальное предложение. Церковь и Рим одобрили бы ваш выбор, ваше неизменное желание вернуться к богоугодной жизни. Что же делает отец невесты? Он тайно увозит дочь из замка и нападает на короля. Вот об этом и напишите Папе. Церковь в силе заставить Софию Райсар стать вашею женой.

— На то, что письмо попало к адресату, понадобится около двух недель, а то и трех, учитывая наступающую зиму. У нас от силы три дня. Мы можем написать, можем ждать ответа, но важнее, чтобы Церковь узнала о намерениях теперь. Здесь находится папский посланник. Мы должны его получить — с потрохами.

— Как мы узнаем его?

— Ты читал донесения разведки перед отъездом, вспоминай, — Луис нервно заходил из стороны в сторону, думая о том, что теперь с бедным мальчиком, если тот попался и все больше волнуясь.

— А разведка писала?

— Значит мы не знаем ничего о том, кто именно в лагере, — герцог отправился к расстеленным шкурам и устало на них опустился. Слишком много всего сразу навалилось на Сильвурсонни.

— Пойду, поспрашиваю, прибывал ли кто в последнее время к нам со стороны. — Эдвин помолчал, понимая, что теперь совсем нельзя касаться короля, даже полушутя. — Вы только глупостей не делайте. Вас с Пьетро никто не видел. Нас с вами тоже. А подазрения можно опровергнуть.

Луис кивнул, хотя ему было не по себе. Ночь надвигалась холодная. Достаточно нескольких часов, чтобы отморозить почки. Пьетро могут или убить. или бросить на снегу связанного... Страх поднимался в груди за мальчика, а за ним вставала тень войны и разорения Вестготии.

Эдвину невыносимо захотелось поцеловать Луиса, как-то утешить его, и невольно вспомнился вечер, когда он набрасывал на плечи герцога теплый плащ, а тот злился и плакал.

— С ним все будет хорошо, — тихо сказал Алонсо. — Он находчивый и умный мальчик.

— Я знаю, но у каждого человека не всегда получается справиться, — волнение сюзерена обретало видимые черты. А ночь предстояла бессонная, потому что гвардейцы должны были встать в оборону лагеря своего короля.

— Я все сделаю, чтобы вернуть его. Он дошел и предупредил солдат... Он прекрасно справился... Справится и с этим. — "Лишь бы тоже глупостей не наделал", — печально подумалось Алонсо, но этого он вслух не сказал. Он взял короля за руку, держа нежно и осторожно, посмотрел в глаза. — Ну, я пойду?

Сюзерен хотел отрицательно покачать головой, обнять и держать так всегда — в своих руках, но вынужденно кивнул.

— Да, нужно не давать им ни малейшей возможности.

— Да, — глухо повторил Эдвин, позволив себе вместо поцелуя мимолетный взгляд на губы короля — они умели быть такими требовательными и властными, и это нравилось Эдвину. Что ж, неудачное время для любви. Он отпустил руку Луиса и попятился к выходу. — Вы отдохните. Вам понадобятся силы.

"Да, силы нужны всегда", — с горечью подумал Луис, а когда военачальник вышел, запалил свечу и принялся писать письмо Папе.

* * *

Они напали на молодого барона Моунт как раз тогда, когда тот крался по переходу, пробираясь к выходу. Накинули мешок на голову, связали и поволокли. Через мерзлые сумерки вечера, практически не переговариваясь. Затем закинули на телегу и покинул замок да и небольшое селение, притулившееся к баронскому дому.

Путешествие юного Пьетро, сопряженное с крайним неудобством позы, связанными руками и ногами и полным неведением, закончилось нескоро — сперва его бросили на мерзлую землю и оставили так минут на пятнадцать, потом вздернули и бросили куда-то, где было гораздо теплее. С Моунт стянули мешок и заставили встать, держа сзади и так затекшие от веревок руки.

Красивый молодой человек с темными глазами и прямым носом, длинными черными волосами вышел к Пьетро из полутьмы.

— Где король? — спросил он с легким акцентом.

Барон посмотрел на непонятно кого с вызовом. Он был зол на себя — на то, что так глупо попался, на то, что не выполнил приказ милорда, на то, что руки болели. Даже на то, что замерз. Совершенно понятно, что оказался в руках Райсаро и это бесило — его милость, находясь последние дни в странном состоянии, может, не дай бог, попробовать начать искать его или пошлет Алонсо, тогда их могут захватить эти гады.

— Поцелуй — скажу, — гнусная ухмылка появилась на губах Пьетро, решившего спровоцировать спрашивающего. Все равно бить будут, чем раньше вырубят, тем лучше.

— Развяжите ноги и ослабьте чуть веревки, — молодой человек кивнул, чтобы стоявшего на ватных ногах Пьетро усадили на тюки рядом с очагом, а сам отошел подальше и сел практически на той стороне. — Ваш сюзерен надеется спастись до приходя армии, вы его ставленник — Пьетро Моунт. Сын барона Моунт, который был любовником короля. Вы понимаете, что окружающие вас люди еретики и содомиты? — спросил ровно молодой человек.

Пьетро уставился наверх, на темный шатра, якобы в раздумьях. Он и самом деле думал — чтобы еще ляпнуть, но так, чтобы не очень сильно подставить себя. Глянул на допрашивающего. Тот казался размытым из-за пляшущего огня. Изобразив серьезную работу мысли, а именно — поиграв бровями и нахмурив лоб, юноша бросил:

— Я вас внимательно слушаю, — а сам упал на бок — лежать было гораздо приятнее. Поспать, что ли?

На удивление, допросчик не стал настаивать на том, чтобы продолжать разговор, а даже подошел и присел перед Пьетро, убирая с его лица темные пряди.

— Вам нужно отдохнуть. Солдаты не всегда ведут себя достойно. Лучше, чтобы вы не попали к братьям Райсаро на допрос сегодня, — добавил тише, а потом вытребовал кинжал и освободил руки от веревок. — Пить хотите?

Пьетро, сощурившись, наблюдал за молодым человеком, и не верил ему ни на грош. Пить хотелось — только ведь опоят чем-нибудь, как пить дать. Люди, восстающие против власти короля, ничем не гнушаются.

— Хочу, — кратко ответил и поудобнее улегся, скрестив руки на груди. "Буду репетировать, какой я буду красивый в гробу, пока живой", — и на полном серьезе начал представлять себе эту картинку, пытаясь забить все остальные мысли. А под ложечкой ныло беспокойством за милорда, которого пока, слава богу, не поймали.

— Вот, — молодой человек налил теплого вина и принес, потом отпил сам чуть, словно пробуя, — согреетесь.

Он смотрел на Пьетро с интересом и без всякой враждебности. В светло-зеленых глаза была только доброта и забота.

Юноша приоткрыл глаз, обозревая пространство, потом медленно сел — чтобы не ударило в голову. Состояние было еще аховое. Получив из рук допрашивающего кубок, начал отпивать как можно более медленными глоточками и ждать, что же будет дальше.

Но ничего не происходило. Его соглядатай забрал кубок и допил остатки, а потом принес хлеба и зеленого лука.

— Особо ничего такого нет, но надеюсь, вы не побрезгуете, барон.

Пьетро со все большим подозрением смотрел на молодого человека, но предложенное взял и съел — еда никогда не помешает.

Тот же совсем не любопытствовал поедающим ужин пленником, а направился к устроенному недалеко ложу и закутался в плащ, наблюдая за молодым наследником Легрэ. нездешняя внешность не походила на франкскую, скорее уж южанин или даже смесь арабской и испанской крови.

Пьетро быстро избавил мир от предложенного ему в качестве, наверное, ужина, пожал плечами и опять улегся на тюки — спать. Холодновато, конечно, но — шатер, костер близко, так что дела обстоят не так плохо.

Рядом с ним у входа расположились солдаты, которые зорко следили за Моунтом и не покидали своего поста. Молодой человек тоже улегся и устроился на подушке, поджимая ноги, хоть и было видно, что он не привык к такому холоду. Светлые глаза изучали Пьетро с интересом, не собираясь пока закрываться.

Юный барон же привычно расслабился и погрузился в полудрему — в походах и поездках с Алонсо и не так спать приходилось, и экономить каждую минуту времени, когда можно упасть и заснуть. Все нехорошие мысли Пьетро постарался отогнать — нужно отдохнуть, пока дают. О себе он почему-то не волновался, хоть и видел и допросы, и смерти, и на его глаза калечились. Но в душе юноши жила уверенность, что это не про него и не для него — у него будет долгая и славная судьба. Впрочем, такие мысли живут в голове почти у каждого, не вошедшего в пору зрелости. Тем более у таких бесбашенных шалопаев, как Пьетро Легрэ.

Ночь наступала незаметно, лишь треск костра нарушал тишину, да шаги сменившейся охраны. Заснул и таинственный незнакомец, словно взявший над Моунтом непонятное шефство, когда снаружи раздались голоса, а внутрь ввалился здоровенный мужчина лет двадцати с большим лишком и вздернул сонного юношу с уютного ложа на настиле.

— Этот? — спросил он у охраны, и те закивали.

Пьетро демонстративно зевнул, старательно показывая, что он еще спит, безобиден, ни на что не годен, но при первом же прикосновении подобрался, готовясь дать отпор в случае чего.

— Да, этот, — кивнул солдат.

А комок на шкурах зашевелился и открыл глаза.

— Вы не смеете, — сказал он довольно жестко все с тем же оттенком иноземности.

— Падре, внутренние дела вас не касаются, — отозвался мужчина, хорошенько встряхивая Пьетро. — Вы его обыскали? — спросил у охранника.

— Да, все оружие изъято, он сопротивлялся, как звереныш.

— Значит ты звереныш? — мужчина разглядывал Моунта пристально, как ножами резал. — Утка, которая уводит от гнезда, когда главная добыча уходит?

Юноша безвольно мотался в руках вновь появившегося — сейчас не время сопротивляться, а вот оценить силу — уже можно попробовать. Клацнув для убедительности зубами — как будто так сильно тряханули, так, что не смог удержать рот закрытым, пробормотал неуверенно:

— Дяденька, не бейте, — и приготовился дать в морду этому дебилу, что подходит к тренированному воину с такими претензиями так близко. Только вот руку одну оторвет от ворота. А дальше можно попробовать поднырнуть под ближайшего стражника — как-то слишком уж заманчиво у него нож заткнут за пояс. А там — как бог поможет.

— Прекратите!— молодой человек наконец выпутался из покрывала и заставил поставить Моунта на землю. — Пока вы не объясните мне, что затеяли, я не позволю вам и шага сделать лишнего. Вина должна быть доказана. Лишь бог может судить преступления, но не вы... Я требую, чтобы барон пришел сюда.

Пьетро чуть не выругался от огорчения — вот ведь, вылез этот непонятный падре. Но с другой стороны — интересно же послушать в чем обвиняют, а там и милорду как-нибудь передать. Потом, конечно, сначала самому убежать придется. Посему юноша продолжал изображать нечто растерянное и запуганное. Еще попищать, что ли? Рука уже машинально потянулась к уху — почесать, но юный барон Моунт быстро одернул себя.

Тем временем не слишком-то и сильный священник вытолкал взашей явившегося ночного гостя.

— Это сын Райсаро, — сказал он, — младший. Совершенно неуправляемый молодой человек.

Пьетро покивал головой, покачиваясь сонной совой — вроде как накатило после встряски и пережитого. Попробовать сейчас нож забрать или повременить все-таки?

— Вы замерзли, — молодой священник отдал свой плащ. — Устраивайтесь на шкурах. Надеюсь, завтра я смогу объясниться с Райсаро и его сыновьями. Если вы желаете, то дам перо и бумагу, чтобы предупредить вашего сюзерена.

Пьетро, обалдевший от такого заявления падре, остался стоять столбом около тюков, все-таки завершив начатый жест и теребя ухо.

— О чем?

Молодой человек пожал плечами.

— Ну, если вам не о чем писать, то вернее дождаться барона Райсаро-старшего, а пока выспаться хорошенько. Я постараюсь приложить все силы, чтобы вассал сюзерена не пострадал.

Так и не поняв, что же от него было нужно священнику, Пьетро улегся обратно, на этот раз укрывшись плащом. Возвращать столько полезную вещь он не собирался. Притворившись спящим, юноша наблюдал за охранниками, пытаясь определить слабое звено и как его использовать. Попутно он пытался размышлять. Выходило, что его просто пытались заставить навести на лагерь милорда. Или шантажировать милорда. Или еще что-то в таком же духе. Все равно ничего хорошего южанин-падре замыслить не мог. И вассал сюзерена — это он, собственно говоря, кого имел в виду? Мысли текли лениво переваливаясь через запутанные извилины мозга, ничуть не мешая присматриваться к возможностям завладеть оружием. Один из солдат был явный растяпа и, на счастье, как раз ближайший. Барон заворочался и, сонно вздохнув, сменил позу — так будет легче скатится под ноги выбранному. А дальше дело техники.

Сонный священник не сразу понял, что произошло: в шатре завязалась потасовка, которая привела к тому, что один охранник погиб, а второй поднял шум, и уже тут вновь вернулись и солдаты, и крайне недовольный громила, что недавно таскал Пьетро за шкирку.

Барон стоял в жутко неудобной позе, с заломленными назад руками и слизывал с губы кровь. Вновь разбитая щека жутко болела, при малейшем движении плечо грозило стать вывихнутым, а так все было в порядке. За исключением внутреннего состояния юноши — нога все-таки подвела, не удалось сразу добить второго охранника и Пьетро сейчас матерился про себя последними словами. Адреналин все еще стучал в голове, не давая оценить обстановку трезво.

— Падре, или вы идиот, или ... Нет, вы идиот, — мужчина еще несколько раз ударил барона, чтобы тот окончательно понял свое положение и приказал того связать. — Есть только одна правая сторона — это мы. Этот сученыш...

— Не ругайтесь при мне, — падре выпрямился и тяжело задышал, а младший Райсаро плюнул Пьетро под ноги.

— Сейчас бы прирезал, но сперва выясним, куда подался король.

— Иди в ад, предатель, — хрипло откликнулся Пьетро и сплюнул кровь. Воздух водой входил в легкие, перекрывая горло, но это было нормально. Вскоре все восстановится, лишь бы руки не перетянули слишком сильно.

Желваки у этого здоровяка заходили, и он сам потащил Моунта к выходу.

— В ваших же интересах... И вас бы прирезал, — остановившись у полога и крепко держа пленника, мужчина повернулся к священнику. — Теперь можете спать спокойно.

Юношу в темноте доволокли практически до лагеря и бросили на землю перед ногами нового незнакомца.

— Лучиано, погляди — стоит ли ждать отца? Он все равно ничего не скажет путного.

Из красного шатра, что стоял неподалеку, на звуки голосов вышла Софи.

— Что, — надменно спросила она, — уже успел что-то натворить?

Пьетро слегка извернулся и улыбнулся разбитыми губами девушке. Щеку опять задергало болью, но это не имело особого значения:

— Приветствую вас, прекраснейшая, — голос тоже был не ахти, но уж какой есть.

Лучиано несколько презрительно осматривал избитого барона Моунт, потом отозвался, прерывая Пьетро, который опять было открыл рот, чтобы разразиться дальнейшими комплиментами:

— Пасть закрой, — и для убедительности несильно ткнул носком сапога под дых юноше. Тот принялся старательно хватать воздух ртом.

Второй братец усмехнулся, протянул к Софи руку, наклонился и поцеловал пальчики.

— Сразу бы прирезать, только объяснишь ли отцу потом, что эта скотина бесполезна?

— А что инквизитор? Все еще не желает устроить нашему гостю допрос с пристрастием? — лукаво поинтересовалась Софи, мило улыбнувшись брату, и нисколько не возражая его знакам внимания.

— Наш святоша не определился, так что нужно всячески его подмасливать, как папа выразился. Хотя я бы ему подмаслил, — в речи был явный пошлый намек, шедший от младшего брата, которого прозвали в народе Волком, а на самом деле звали Флаво. У Флаво был вздорный и жестокий характер, не способный сдерживать ни ярости, ни излишних чувств.

— На чьей он стороне? — возмутилась Софи. — Здесь Лучиано главный. Почему мы должны либезить перед посланником Папы, который не способен вытянуть признание из этого мальчишки

— Флаво, Софи, — Лучиано одернул младших, пристально глядя на парочку. Тускло-зеленые глаза, доставшиеся от матери, казалось, ничего не выражали, но в голосе была явная угроза. — Мы тут не одни. А если падре все-таки решит исповедовать как следует нашего гостя, то... — последовало многозначительное молчание. — Хотя мне все больше кажется, что имеет смысл самим попробовать... — молчание стало еще более многозначительным.

— Подавишься, — выдохнул Пьетро и приготовился подставить бедро или по крайней мере пустить удар вскользь, если получится.

— А ты вообще молчи, — Волк легонько пнул дебошира и обнял Софи за талию, но на лице его появилось почти звериное любопытство. — Я-то согласен, если это принесет результат.

— Что ж, — девушка посмотрела хищным взглядом на Пьетро, — давайте поглядим, что он на самом деле знает о постели короля. Палач живо ему язык развяжет.

— Из ваших рук — что угодно, прекраснейшая, — прохрипел Моунт, когда его неласково вздернули наверх. Фраза про постель короля ему очень не понравилась, но сделать именно сейчас хоть что-нибудь он был не в силах.

— Куда? — Лучиано вопросительно глянул на девушку.

— На окраину лагеря. — Софи накрутила на палец черный волнистый локон волос и провела по нему, разглаживая и уложив на груди шелковой змейкой. — Там никто не услышит его криков.

Флаво же вообще наклонился и поцеловал сестрицу в шею без всякого зазрения совести, хотя и так вокруг было темно, так что вряд ли кто узрел эту вольность, кроме Моунта.

Софи ответила нежным вздохом и рассмеялась. Настроение ее не ухудшилось — наоборот, сегодня они с братьями должны провести ночь насыщено. В последнее время отец с нее глаз не спускал, что портило ее собственные планы на жизнь.

Лучиано вновь неодобрительно глянул на брата и поспешил вырубить пленника, чтобы тот не начал раньше времени орать. Потом будет поздно, ибо будет мертв.

— Бери его за вторую руку, — скомандовал Флаво, которого с детства управлял направлял и управлял, пока не подросла Софи. Умная девочка с детских пор научилась вертеть братьями, и те ей с удовольствием это позволяли.

На небольшой полянке за пределами лагеря Пьетро бросили на кучу валежника, приготовленного для растопки.

— Открой глаза, спящая красавица, я знаю, что ты в сознании, — Лучиано слегка стукнул юношу по раненой щеке. Тот вздрогнул, действительно открыл глаза и обвел мутным взглядом местность. Пока ничто не внушало оптимизма, наоборот, Пьетро был уверен, что от него быстренько избавятся. Юному барону было очень обидно так закончить жизнь и он решил сделать хоть что-нибудь напоследок, чтобы эти сволочи запомнили.

— Чего вам? — Моунт с трудом сел. Ребра чуть побаливали, возвещая о том что перелома нет, но трещина — возможно. Или просто отбили.

Волк, что стоял чуть сбоку, злорадно усмехнулся.

— Раздевайся, — он потер ладонь о ладонь, словно разогреваясь и стрельнул влюбленным взглядом на Софи, которую обожал и боготворил, а потом вновь посмотрел на Пьетро, оглаживая небритый подбородок.

— Ой, дяденька, не буду, я замерзну! — вдруг жалобно заголосил юноша, а потом разом перешел на деловой тон, проникновенно глядя Флаво в глаза: — Что, так понравился, что уже жить без меня не можешь?

— Хватит выпендриваться, — Волк даже побагровел от ярости и пнул со всей силы барона. — Или я тебя на лоскуточки порежу, не посмотрю, что здесь дама.

— Ты себя имеешь в виду, что ли? — прохрипел Пьетро, свалившись на землю и держась за бок.

Софи с многозначительной улыбкой на губах следила за беседой, при том вертя в тонких пальчиках шнур плаща. Ее очень забавляло происходящее.

— Жаль, что ему сразу язык отрезать нельзя, — подначивала она, бросая нежные взоры на братьев.

— Ты разговорчивый слишком, — достав из сапога охотничий нож с зазубринами и кривым лезвием, Волк буквально в момент разрезал пелиссон на Моунте. Сам дальше сделаешь или тебя слегка покалечить? — он прижал лезвие к горлу.

— Дамочка, вы поражаете меня своей логикой, — Пьетро хрипло откашлялся и тут же опять схватился за бок, стараясь держаться от ножа подальше. — Сначала избиваете так, что я руку поднять не могу, потом чего-то странного хотите. Хотите любви — так прямо и скажите.

Руку поднять юноша мог, и даже ударить ей, но сил пока было мало. А мастерски изображать больного и увечного он наловчился на Алонсо еще в детстве.

Лучиано, не обращая внимания на остальных, разжигал костер.

— Да-да, ты еще скажи, что тебя, бедняжечку, прям поломали, — хмыкнул Волк, вздергивая молодого Моунта и ловко стягивая с него верхнюю одежду и отдавая на откуп ледяному ветру и промозглости раннего утра. — Выспался рядом со священником, считай получил прощение за грехи.

— Он же подстилка короля, — засмеялась Софи, — что ему какой-то священник! Глупый мальчик, кому ты будешь нужен без той штучки, что у тебя между ног. Отрежь ему яйца, Флаво, раз уж язык нельзя.

— Да с удовольствием, — Волк вновь ударил барона, и тот упал на мягкую подстилку из ветвей и листьев, а в это время позади начало дымиться разгорающееся пламя.

— Можно просто подпалить пятки, — предложил Лучиано, который оставил костер и подошел поближе, — обычно все раскалываются быстро. Главное — следить, чтобы от боли не отрубился, — и тоже с удовольствием посмотрел на сестру. Софии была чудо как хороша — веселая, раскрасневшаяся, лукавая, жаждущая. Богиня. Да одно предложение о замужестве этого самозваного короля Сильвурсонни следовало вздернуть!

Пьетро с легким стоном попытался подняться, но это оказалось не лучшим решением. Оставшись лежать на земле, вдыхая запах прелых листьев, он попытался продолжить язвить, хоть ледяным страхом сводило живот:

— Раз я подстилка, то какая разница, есть ли у меня яйца. А вот вы, прекраснейшая, после этого действия рискуете и не узнать, что такое настоящий мужчина, который жаждет принять из ваших рук любовь.

— Опять хамишь? — Волку не нравилось выражение глаз, смотрящих на его сестру. Нечего тут ловить этой паскуде вместе с его фальшивым королем. — От страха еще не хочешь поплакать? Хотя меня больше устроит, как ты будешь скулить.

— Знаете, барон Моунт, у вас неплохое чувство юмора, — Софи медленно подошла ближе, ступая с грацией королевы, и скорбно сцепила руки перед собой, уложив поверх бархатного синего платья с золотой отделкой. — Когда вы лежите под королем, вас тоже занимают мысли о вашей мужественности?

Лучиано, уже высказавший свое мнение — он вообще был самым молчаливым и спокойным из детей барона Райсаро, да и телосложением более Флаво походил на отца, продолжал стоять рядом с сестрой, готовый при случае помочь.

Пьетро попытался усмехнуться и чуть сдавлено зашипел, потом все-таки выдохнул и обворожительно, насколько было возможно в его положении, улыбнулся девушке:

— Прекраснейшая, в моей биографии отсутствует такой факт, как лежание под королем, — и слова были чистой правдой. Сидение же не считается лежанием? К тому же герцог Сильвурсонни не король, а всего лишь регент.

— Скоро он станет одним воспоминанием, и не важно, что вы там под ним делаете обычно. А не делаете, так что ж, — Софи картинно вздохнула, — все равно дадите нужные показания. Прямо сейчас...

— Ври да не завирайся, все знают, что у вас там в столице творится. Ты подстилка, которую надо давно подпалить, — весело засмеялся Волк, а сам провел по штанине лезвием ножа.

Лучиано недобро улыбнулся, подтверждая слова брата и сестры.

— Я, конечно, не привык отказывать столько прекрасным девушкам, как вы, Софи, но в вашей просьбе я откажу, — Пьетро продолжал раздвигать губы в улыбке и лежал без движения, чувствуя как кожу царапает кончик лезвия. Не хватало еще рану на ноге заработать — тогда точно не убежишь. А в голову лезли уроки арабского лекаря отца, который непонятно с чего снизошел до мальчишки, и научил его отключать сознание и сердце. Когда загоревшийся Пьетро это проделал впервые, его чудом откачали. Потом мальчик клялся и божился, что не думал, что получится, но зато страх, поглощающий полностью, когда умираешь, запомнил накрепко. Этот страх сейчас держал от того, чтобы сделать последний шаг. Пока ведь ничего непоправимого не произошло же.

Флаво молча разрезал штанину и нагло поиграл мошонкой пленника, явно не собираясь с ним и дальше шутить, его сумасшедший черный взгляд говорил о серьезности намерений, а рука точно бы не дрогнула, если бы не одно но... Из-за трескающего и взметающего вверх столпы искр костра показалась фигура того самого молодого человека, который шел очень быстро. а теперь и вовсе кинулся вперед.

— Остановитесь немедленно, — приказал он.

— Ну вот, — Софи разочарованно подняла глаза к небу, а потом посмотрела на инквизитора. — Откуда вы взялись, святой отец? Не мешайте нам делать дело.

— Я думаю, что сейчас вы поступите благоразумно и отдадите мне пленника, леди Софи, — настойчиво повторил приказ молодой человек. Он брезгливо поморщился, увидев, что эти трое почти раздели Пьетро, а один и вовсе собирается ему отрезать причинное место.

Пьетро, который уже с трудом сдерживал дрожь от ужаса, замер, надеясь, что все обойдется. Конечно, неизвестно, что будет в лапах инквизиции, но зато хоть сейчас избавится от сумасшедших наследников барона Райсаро.

— И, — спросила Софи ровно, — что вы намерены делать дальше, дорогой мой инквизитор? Ждать, пока он сам раскается или признается? Допросить его сейчас — это, возможно, ваш единственный шанс выяснить правду и получить доказательства. Скоро войска короля придут сюда, и ни нам ни вам тогда уже не будет времени на допросы свидетелей. Думаете герцог Сильвурсонни пощадит здесь хоть кого-нибудь? Увы, святой отец, боюсь что регент достойный наследник короля Фернандо. Оставьте нам барона. Обещаю, он останется жив, а утром у вас будут все необходимые бумаги для того, чтобы отлучить от церкви нынешнего короля Вестготии.

— Леди Софи, — молодой человек приблизился, и в свете костра его лица стало совсем каким-то ирреалистичным. Необычная внешность, смуглая кожа, черные кудрявые волосы выдавали в нем грека с арабским происхождением, а зеленые глаза, вытянутые кверху и больше похожие на кошачьи, сверкнули неудовольствием, — пусть ваш брат прекратит заниматься членовредительством. Вы добиваетесь признаний без разрешения вашего отца. И без разрешения на то церкви.

— Нам еще у бога осталось спросить, — хмыкнул Волк, но нож и не вздумал убирать, сладострастно облизал губы и словно специально стал дразнить священника.

Пьетро с каждой секундой становилось все страшнее — почему-то это странное противостояние выматывало жилы сильнее, чем прямые угрозы и воздействия. Его уже видимо потряхивало и юноша закусил губу, чтобы легче было держать себя в руках.

Софи долго молчала, потом посмотрев на Лучиано, ответила:

— Мы хотели как лучше, но воля ваша, — ее голос нервенно дрогнул звонкой чистой нотой. — Забирайте его. Идемте, мальчики.

Волк не хотел упускать уже почти доставшуюся добычу, он мог бы сегодня вдоволь наслушаться криков и визга от этой недорезанной свиньи... Засопев недовольно, самый младший Райсаро даже зубами заскрипел и грязно выругался, а потом все же дернул лезвием и резанул по ноге Пьетро.

— Ублюдство! — Флаво вскочил на ноги.

Под полный боли крик барона Моунт, Лучиано сделал шаг к сестре и негромко произнес на ухо:

— Убить и свалить на короля, — взглядом указав на священника.

Софи задумалась. Если они убьют священника, им придется убить Пьетро, и в этом случае никаких признаний они не добьются, только насолят слегка королю. Папа же назначит расследование, а на нем выясниться, что Пьетро был у них в плену... Да и не стал бы король убивать своего воспитанника. В обвинение поверить быстрее, чем оно проще. Другие варианты же предвещали много сложностей. И еще неизвестно, что скажет отец. Вот приедет он завтра, и тогда этого королевского выскочку уже ничто не спасет.

— Нет, — тихо ответила Софи, беря Лучиано за руку. — Флаво, проводи барона Моунт в шатер инквизитора и удвой охрану.

Сведший брови инквизитор под сутаной сцепил тонкие пальцы. Он не был уверен в том, что эти трое не натворят что-то из ряда вон, а потому пришел не один, но ни братья, ни сама Софи не видела людей инквизитора, стоявших за костром, чуть в отдалении, а потому, когда хитрая лиса приказала отвести пленника обратно, незаметно вздрогнул и перекрестился.

С того момента, как новый инквизитор, назначенный Папой прибыть в Вестготию, проехал по проклятым землям, он понял, что дела здесь не так уж плохи, как представляют в отчетах некоторые из баронств, обвиняющих сюзерена и в колдовстве, и в мужеложестве, и еще во многих грехах.

Приглашенный ко двору барона Райсаро, Августин сразу понял, что происходящее больше напоминает заговор, целью которого является убрать законного наследника... А тут все средства хороши. Про Фернандо говорили, что он был жутким кровавым тираном, так теперь цепные псы сорвались с цепей и объединились в стаю.

Когда Пьетро, которого колотила лихорадка, дотащили до шатра и просто бросили на землю, он постарался подобраться поближе к костру и там отдышаться — сначала нужно вернуть себе спокойствие. Судорожный вздох, затем выдох, вздох... Юноша сидел обхватив себя руками, хотя и знал, что нельзя так, нужно распрямиться, лечь, но ничего пока не мог поделать. Еще несколько минут — и можно будет все делать по-правильному, а пока дышать, проталкивая в себя воздух и унимать дрожь. В душе расцвела бессознательная благодарность священнику, что убрал от него подальше этих садистов. Разум пытался робко напомнить, что палач у инквизиции будет намного хуже, но — это будет уже по-другому. Даже если яйца отрежут.

Августин же выпроводил всю охрану и полез в мешок за чистыми штанами и, порвав несколько отрезов чистой ткани вернулся к барону с бутылкой граппы. Помог сесть ровно и опереться на тюк.

— Зачем вы это сделали? — яркие изумруды глаз и темные густые ресницы создавали впечатление совершенно нереалистичное. Священник сел рядом и намочил ткань. — Сами или мне промыть? Подождите, — он встал и вернулся с чистым кувшином воды. — Снимайте сапоги, нужно смыть грязь.

Пьетро дрожащими руками стащил сапоги и избавился от остатков порезанной одежды.

— Сам, — упрямо пробормотал юноша сквозь стиснутые зубы. Первым делом хлебнул добрый глоток спиртного и закашлялся, но уже через пару секунд спиртное ухнуло комом в желудок, живительное тепло разлилось по телу и вмиг накатившим опьянение чуть ударило в голову. Щедро плеснув граппы на глубокий порез, прошипел ругательства и уже после этого принялся за тщательную обработку. — Не хотелось умирать, потому и сделал, — глухо ответил, не отвлекаясь от дела.

— Вас никто не тронет рядом со мной, барон Моунт. Вы бы и меня зарезали? — спросил Августино, протягивая чистую ткань. — Не всегда выходит по-нашему, бог испытывает нас каждую минуту. — Он тоже сделал глоток граппы и зажмурился. — Невыносимое пойло, — вытер тыльной стороной. — Северные народы очень жестокие. Ваши нравы больше напоминают звериные. Вас так мало, но вы тем более жестоки, чем ближе холод и снег.

— Люди везде одинаковы, падре, — Пьетро чуть успокоился и теперь сноровисто перевязывал ногу. — По крайней мере внутри. Кровь и кишки будут одни и те же, что у вас, что у меня, — юноша прямо посмотрел на инквизитора. Вслед за страхом накатила бесшабашность, и барон Моунт продолжил: — Я бы убил вас, если бы вы мне мешали выполнить свой долг. А мой долг — защищать сюзерена, на которого подло напали. Откуда я знал, что вы не заодно с Райсаро? Я и теперь в этом не уверен. Дайте выпить еще, — он протянул руку.

— Держите, — молодой человек передал бутылку и улыбнулся. — Я не фанатик, — сказал он, но есть много указаний, которые заставляют меня поступать так или иначе. Вы защищаете сюзерена, а я только Бога и его детей на земле — от зла, которое плодят все те же люди. Если бы ваш король так не сопротивлялся моему приезду, то меня бы не послали разбираться в баронства, который считают вашего короля содомитом и распутником.

— Сопротивлялся? — удивился Пьетро, опять изрядно охлебнув. Горло и желудок уже не протестовали, так что этот глоток прошел спокойно. — Как это? — Руки-ноги не дрожали, можно переодеться, раз уж штаны дали. Без какого-либо стеснения разоблачаясь перед священником (юноша только умозрительно понимал, что по идее нужно вести себя по-другому, но военная привычка брала свое), ожидал ответ.

Августино же сразу встал и отвернулся, и даже отошел подальше, предпочитая смотреть на огонь. Он никогда не понимал способность людей разоблачаться перед чужими, не нравились молодому инквизитору и греческие статуи, в которых столько эротизма и красоты.

— Ваш сюзерен не отвечал ни на одно письмо из Рима. Король Фернандо тоже не жаловал церковь, хотя она его всегда поддерживала. Я читал некоторые бумаги, в которых о кровавом короле пишется лишь как о нужном и очень умном правителе.

Пьетро распрямился и задумчиво провел пальцем по ушной раковине — вредная привычка, жест, от которого его не смогли отучить.

— Я, конечно, не секретарь, но писем из Рима я ни разу не видел, — обронил как будто про себя. А ведь это действительно интересно — если писем не было, то где они? Конечно, это не ума дело, но дядюшку Эдвина напрячь бы стоило. Только... Юноша встрепенулся и глянул по сторонам — тоже мне, размечтался. Сам в плену, а уже строит планы по раскрытию заговоров. Сжав губы в тонкую полоску, аккуратно сел на тюк. Не везет его ногам что-то в последнее время.

— Перемещайтесь на шкуры, они ближе к огню, — посоветовал Августино, повернулся и посмотрел через плечо и только убедившись, что барон одет вернулся и помог ему дойти до нужного места. — Я уверен, что неспокойствие в Вестготии связано с многими причинами, и все они разного свойства. Не только политического. Райсаро настолько ненавидит сюзерена, что я уверен — он имеет на то причины.

— Это не мое дело, — пожал плечами хмельной Пьетро. — Я всего лишь оруженосец его милости, — и осоловело уставился на огонь. — Но точно знаю — милорд ничего плохого никому не сделал.

— Вы его вассал, вы должны любить своего господина, — Августино тоже отпил чуть из бутылки. Он был взволнован увиденным за лагерем и обескуражен тем, что собирались сделать эти трое. Северные народы — это звери с человеческими лицами. У них нет морали, у них нет Бога.

Пьетро нахмурился словам священника, а потом хитро и пьяно улыбнулся:

— Падре, а вы не еретик? — и отобрал бутылку обратно, чтобы сделать еще глоток.

— Если я и еретик, то не больше, чем все остальные. — вздохнул Августино. — Одно точно знаю, мне уже не нравится в этой стране и в этом месте.

— И как же вы можете быть инквизитором, если вы еретик? — поинтересовался Пьетро, а потом вдруг задумался: — Падре, а вы кто, собственно? — и с любопытством уставился на молодого мужчину.

— Инквизитор Августино Аннаси, посланник Папы, — молодой священник позволил себе еще глоток граппы. — Вас удивляет то, что я не хожу вместе с палачом парой?

— Вам бы еще повозку с инструментами, а то несолидно выглядите, — юноша жалостливо оглядел падре. — Вы же сами сказали — мы звери, а звери только силу понимают. Только вот мы не звери, — Пьетро опять уставился на огонь, чуть покачиваясь. — На юге урожай можно собирать по два раза в год. На юге если господин начнет драть шкуру, то всегда рядом королевский город или порт. Армия. А здесь? — барон опять повернулся к священнику. Моунт много слышал, видел, но старался не задумываться особо ни о чем — не его ума дело. Его дело — охранять милорда, пусть тот и думает. Так что юноша редко выходил из привычного и нравящегося ему образа шалопая, каковым он и был. Но сейчас, после пережитого, после граппы, почему-то повело на рассуждения.

— На юге проще, чем здесь. Вы не замерзли? — Августино принес юноше плащ и накрыл плечи. — Если вы так близки сюзерену, значит мы сможем разрешить как-то конфликты, которые ведут к войне. Я не хотел бы, чтобы Вестготия оказалась в дыму пожаров. Поверьте, мне не выгодно, чтобы разорилась столь сильная держава, но для этого мне хотя бы нужно встретиться с сюзереном. А получается, что меня направили разбираться с практически заговором.

Пьетро поплотнее закутался в плащ и, скептически приподняв бровь, принялся рассматривать инквизитора. С учетом состояния, в котором пребывал юноша, это выглядело забавно, даже несколько смешно.

— А вы точно не хотите его убить?

Признаться, Августино даже удивился такому заявлению. Несколько месяцев назад его святейшество возложило на молодого инквизитора обязанность проверить слухи про то, что в Вестготии творится разврат и содомия. Наладить связи с королем не получилось, потому что никто так и не ответил на письма, присланные с гонцами да и гонцы канули в неизвестность, зато поток жалоб на безбожника сюзерена не прекращался.

— Я приехал, чтобы установить мир и чтобы возродить епископат в Вестготии, — голова приятно кружилась от граппы, и молодой мужчина решил прилечь на шкуры и закрыл глаза.

Пьетро старательно думал, периодически отхлебывая из бутылки — просто так, для приятности. Приятность уже перерастала в блаженную дремотность, но нужно было решить — отвести инквизитора в лагерь или нет.

— Падре, — юноша пересел поближе к Августино, — мир — это хорошо, но вот только Райсаро сговорился с франками, потому и решил убить милорда и дочь не давать, хоть и обещал, — в опьяненном мозгу барона речь виделась четкой и понятной, хотя то, что выдавал язык и звучало странновато. — А франки без благословения не полезут. Получается церковь им разрешила? А вы говорите, что не хотите. Почему тогда франки лезут?

— Не давал разрешения, — пробурчал Августино, укутываясь получше. — Кто не давал кому дочь? — поинтересовался он через минуту, плывя в мягком полусне и разворачиваясь к Пьетро. Открыл зеленые яркие глаза, разглядывая юношу особенно внимательно.

— Разрешение на дочь? — удивился юноша и почесал ухо, малоосмысленно глядя на инквизитора. — А! Райсаро дочь сказал, что отдаст, а потом вот, — развел руками барон, чуть не свалившись на падре, но бутылка осталась твердо зажата в руке. — Я так удивился, когда милорд решил жениться, — вдруг пожаловался горестно, уперевшись подбородком в ладонь свободной руки, которую он опер о колено. Так и хотелось продолжить вслух свои размышления, что его опять в неведении держат, как и об отношениях герцога и дяди Эдвина, но стоп-сигнал в голове сработал четко: про жизнь короля, отца и Луиса никому никогда ничего нельзя рассказывать.

— Значит король готов на мир? — Августо был очень удивлен и даже смог забрать бутылку и выпить еще. — Я слышал обратное. Слышал, что он мужеложец, — молодой человек фыркнул, потому что явно никогда не потреблял таких крепких напитков, но увиденное на краю лагеря поразило его невероятно, и до сих пор в голове стояла картинка с отрезанием причинного места.

— Неее, — пьяно и счастливо протянул Пьетро, помахав пальцем перед носом инквизитора. — Мужеложец — это когда... — тут юноша глубоко задумался, пытаясь собрать разбегающиеся слова. — Короче, когда у тебя мужик вместо девки, во! А милорд не такоооой, — Моунт опять чуть качнулся, пафосно вздернув руку с вытянутым указательным пальцем вверх.

Августин поймал руку Пьетро, чтобы тот не махал, а то рука прям-таки двоилась. Слишком много пальцев.

— Если бы я все же доехал до вашего сюзерена... — начал он заплетающимся языком. — Мне нужно передать послание Папы, понимаешь? — заявил он, встряхивая головой, и добавил: — Я никогда раньше не пил вашей граппы.

Пьетро сильно удивился: как это — не пил граппы? Сам он уже давно освоился с этим хмельным напитком и в свои девятнадцать лет был, можно сказать, знатоком и ценителем, и именно поэтому после ухода нервной дрожи продолжал пробовать бутылочку из инквизиторских погребов — больно хороша была, чертовка.

— Почему не пили? — вежливо поинтересовался, пересаживаясь поближе к Августино, чтобы было поудобнее, ведь тот так и не выпустил руку юноши. Самому выпутаться из цепких пальцев инквизитора барон не догадался. У него вообще с догадками сейчас обстояло очень туго. — Послание — это хорошо, его милость обрадуется. Вот только как же он без невесты? — Пьетро опять попытался было загорюниться, вспомнив, c каким видом Алонсо говорил баронессу Райсаро, но потом решил, что лучше еще выпить.

"Как же объяснить получше?" — Августино силился собрать мысли в одну четкую, но кажется, он все же перебрал. По телу разливалась такая приятная нега, в глазах переливались огни костра, и вообще этот милый юноша оказался очень даже приятным собеседником. — Все северные народы изверги, — выдал молодой человек. — Никогда не видел, чтобы брату по крови отрезали ... Ну, ты меня понял... — инквизитор сжал пальцы Пьетро. — Раз она его невеста, то должна поехать к жениху. Никто еще не отказывался от королевского предложения. Это все равно что отказываться от милости божьей. — Он взглянул на бутылку и отрицательно закачал головой — хватит. Уже и так слишком.

— Извергиня-невеста... — кивнул головой Пьетро и от картин произошедшего всего несколько часов назад, его передернуло. Пришлось опереться о мужчину. Сидеть, почти привалившись к инквизитору, было очень даже неплохо. И чего их боятся? Нет, понятно, что священники, значит, ходить на цыпочках, туда-сюда и все такое, но этот вроде неплохой. — И зачем ему такая? — жалостливо вздохнул барон. — Но говорит, что надо! — правда тут же в голове всплыло последний приказ милорда насчет Софи и Пьетро вновь нахмурил брови в попытке подумать. Думать не получалось, хотя Моунт был уверен, что раньше точно знал для каких целей это нужно сделать. Вдруг в голове всплыла теплым пушистым облачком идея. — Падре, — зашептал жарко юноша, — давайте так: я вам покажу, где лагерь милорда, а вы ему невесту отдадите? — заодно его милость и расскажет, зачем нужно было ее бесчестить, закончил про себя.

— Хорошая мысль, — отозвался Августино. укладываясь с Пьетро на шкуры и откидываясь на спину, держать вертикальное положение было невыносимо. — Но как вы полагаете уехать? Если утром, то... мне надо дать приказ своим людям теперь... — Августино вновь приподнялся.

Юноша сел, потянув на себя инквизитора. Сказанное мужчиной окатило как ледяным потоком. Уехать... "Приди в себя, пьяная скотина, ты из лагеря не выйдешь, разве что вперед ногами и хорошо если твой труп удастся опознать".

— Падре, вы же видели — я отсюда не уеду, — и криво усмехнулся, пытаясь за пьяной бравадой скрыть осознанный страх. — Я здесь пленник. И утром барон Райсаро меня убьет... — ухмылка не сходила с бледного лица. Пьетро поднял бутылку в приветственном жесте: — Ave padre! Morituri te salutant! Пусть до лагеря милорда я вам расскажу. Надеюсь, вам действительно нужен мир.

Барон решительно отхлебнул еще раз. Лучше действительно напиться, пока есть такая возможность. Хоть так холодно не будет.

— Вы спятили, хватит пить, — Августино отнял бутыль у юноши и сделал сам глоток, а потом покачиваясь встал и тоже поднял палец к небу:

— Никто, кроме меня, не может вас тронуть. Вы под защитой Церкви, — заявил он совсем неавторитетно и шагнул за полог, откуда донесся тихий шум — инквизитор несколько раз пытался упасть, пока дошел до красного стражника и не шепнул ему пьяно на ухо, что на рассвете надо схватить баронессу и отогнать обоз в ближайший лес.

Затем он вернулся и развел руками перед Пьетро.

— Все гораздо проще, чем ты думаешь, — заметил с пьяной улыбкой.

Юноша недоуменно посмотрел на инквизитора, затем икнул. "Совсем нажрался", — пронеслось в мозгу и он решительно встал и ткнул пальцем в Августино где-то в районе плеча. Ну куда попал, вообщем. Когда мужчина не исчез, барон пристыжено пробубнил, скосив взгляд вниз:

— Простите, падре, я подумал, что напился до глюков. Я и под защитой церкви — это как-то так странно.

— Почему? Вы вассал короля. Вы в опасности. Я... — Августино оперся на Пьетро. — Давайте немного отдохнем, нас разбудят к утру и тогда уже... — инквизитор вновь полез в шкуры и отрубился почти сразу.

Юноша без всякой задней мысли улегся рядом со священником, даже прижался к нему поближе — для теплоты, и, укрыв обоих меховым плащом, выданным несколько ранее тем же самым падре, тоже с облегчением провалился в омут сна. Кажется, его завтра не убьют, и это радовало неимоверно.

Прохлада утра разбудила обоих в странной позе: они лежали в объятиях друг друга, крепко прижимаясь и явно во сне замерзнув. Августино приоткрыл один глаза, глядя на юношу через темные ресницы и силясь припомнить что же такое вчера произошло, коли он пустил к себе этого мальчишку.

Пьетро, почуяв как тепло куда-то улетучивается, недовольно нахмурился и решительно завозился во сне, пытаясь вернуть его обратно, решительно притягивая греющий предмет обратно к себе.

Но Августино уперся ладонями и попытался избавиться от наглых лап.

— Послушайте, Пьетро, пора просыпаться, — в виске ярко застучала боль. — Просыпайтесь уже. Вы меня...

Юноша приоткрыл глаза и обалдело обозрел своего "сопостельника". "Вот влип", — эта мысль была одной из стандартных на утро, но именно так он еще ни разу не влипал:

— Падре, — дохнул Пьетро мощным запахом перегара, как можно быстрее убирая руки и стараясь выпутаться из плаща. Тот был словно живой и настойчиво не желал сползать с выбранных жертв. Через несколько секунд отчаянной борьбы наглая вещь была с честью побеждена, и на обоих обрушился холодный утренний воздух.

— Падре, где у вас тут водичка? — спросил юноша сиплым голосом. Его еле видно потряхивало, но умывание должно было привести в норму и голову, и тело.

— В котле, сын мой, — передразнил Августино ровно таким же голосом, как и Пьетро, а сам отыскал бутылку злополучного пойла и сделал из него глоток, чтобы хоть как-то облегчить свои страдания. Несколько минут пришлось все же посидеть на месте, прежде чем встать. Как раз в этот момент один из солдат инквизиции заглянул внутрь и поклонился:

— Все готово к отъезду, — шепнул он.

Пьетро, который в этот момент стоял, вцепившись в большой котел обеими руками, и старался в него не свалиться из-за сильно кружившейся головы, постарался отодрать хоть одну руку от чугуна и поплескать себе в лицо. "Ооой, вот это я нажрался... И как так сумел с половины-то бутылки?" — вопрошал себя чуть покачивающийся юноша. Но вялые подергивания пальцами в очень холодной воде начали оказывать свой эффект и через несколько минут юный барон Моунт достаточно бодро отполз от котла, не рискуя пока подниматься на ноги. Нужно еще пару минут посидеть.

— Идемте, — Августино не в пример своему пленнику держался значительно лучше и даже попил воды с жадностью, а затем выскользнул наружу, где стояла телега, последняя оставшаяся от обоза инквизиции. На нее и забрался молодой посланник Папы. Захочет ли мальчишка последовать с ним, не вызывало сомнений. Осталось только дождаться, что опытные ловцы засекут девчонку и скрутят ее как следует.

Почти сразу за падре из шатра вышел и прихрамывающий Пьетро. Он старался держаться прямо и всем видом показывать, что ему любая речка по колено, и прям сейчас хоть в бой, хоть на сеновал, но в больной голове колоколом билась мысль — а вдруг инквизитор пошутил и его сейчас схватят? Обошлось. И, растянувшись на телеге, юный барон только и успел пробормотать, прежде чем свалиться в сон:

— Деревушка Вайо. Где-то полдня на восток от замка. Падре, я посплю немного.

* * *

— Нужно срочно отослать гонца в замок. — Софья остановилась посреди шатра и обернулась ко входу, ей было немного жаль, что Лучиано пришлось отлучиться, чтобы отдать распоряжения солдатам, и она вздохнула, она так соскучилась по братьям. Грозная и такая разная на людях, с ними она была собой — нежной и страстной мартовской кошкой. — Флаво?

— Я уже отослал, — Волк подошел сзади и обнял сестру уже без всякого стеснения и с диким обожанием. Почти полтора года назад они втроем стали ближе, чем просто родственники, и сейчас связь настолько окрепла, что ее Флаво не променял ни на что другое. Большие ладони легли ровно на живот и под пышной грудью, а нос уткнулся в темные волосы. — Отец зря дал возможность этому щенку выжить.

— Я тоже так считаю, любимый, — выдохнула тихо Софи, расслабляясь в сильных руках брата. Сразу пришло знакомое томление в груди и в животе, пробуждая в хрупком красивом теле дочери Райсаро желание чувствовать Флаво в себе, совсем как тогда, в первый раз, когда она с братьями играла на сеновале. Они словно два молодых хищника играючи загнали ее в угол, и там, в полумраке и пряном аромате сена, она впервые отдалась им. Обоим сразу. И ничего лучше этого в ее жизни не было. — Не хочу, чтобы сегодня еще что-то случалось. Я скучала, Волчонок.

— Ты не представляешь, как я хочу разорвать напополам этого Сильвурсонни, — Флаво прижимал к себе девушку так, чтобы та чувствовала его желание, его возбуждение. Эти две недели, проведенные в разлуке с возлюбленной сестрой, была настоящей пыткой, и младший наследник проклинал про себя тот час, когда к ним прибыли войска. А в это время ладонь томно скользила по лифу платья, чуть сжимая мягкую и нежную грудь, в которую приятно уткнуться, которую хочется ласкать и нежить. — И как я хотел к тебе. Как хотел вновь тебя целовать.

— Неужели только целовать? — пошутила Софи, игриво прижавшись бедрами к паху брата. — Я вот, все это время хотела, чтобы ты отымел меня в разных позах... как хочешь... грубо, нежно, бесстыдно... — в голосе девушки послышались страстные дразнящие нотки, и она повернула голову, чтобы ласково посмотреть в глаза брата. — Возьми меня, Флаво.

У того даже желваки заходили от нетерпения. Волк потянул за первую застежку, грозясь ее с мясом вырвать. Все эти ленты так мешали добраться до желанного тела, зато губы сестры были уже доступны, чем Флаво и воспользовался, наконец получая долгожданный приз за свои мученья и постоянные переговоры с франками.

Софи была нежным цветком, который братья не собирались никому отдавать и давно пробудили ее сексуальность ото сна, чтобы теперь вкушать плоды страстей, почти звериных, когда кроме наслаждения еще хочется и сладострастной боли.

Софи безропотно давала им все это, и ей самой очень нравилось. Принадлежать им обоим сразу, или каждому в отдельности. Она играла с братьями то в невинность, то в разврат, научившись все скрывать от отца и дарить блаженство его сыновьям. Она знала такие травы, которые позволяли ее чреву принимать в себя мужское семя без последствий понести — это тоже делало их любовь на троих откровеннее и ярче. Они могли ни о чем не беспокоиться, получая удовольствие. Сегодня Софи не собералась разыгрывать невинность и сама страстно целовала Флаво — у нее между ног все сводило от похоти, ей хотелось потерять голову от страсти, хотелось, чтобы это платье, стесняющее ее грудь было разорвано в клочья. Софи хрупкими ладошками провела по бедрам Флаво и тихо постанывая, чуть прикусила ему губу.

Тем самым вызывая почти бешеную, непреодолимую страсть, которая заставила Волка быстрее потянуть прочь с плеч сестры тонкую ткань платья и наконец прижаться горячими губами к ее атласным плечам, пахнущих нежными травами. Софи была богиней для яростного и всегда неугомонного Флаво. Он желал ее уже лет с тринадцати, когда девочка только начала расцветать, таскал ей букеты, носил на руках, хотя ни у кого не вызывало подозрение, что брат так относится к кровной сестре. Целовал в губы и обнимал, когда никто не видел, не чувствуя особого отпора. А потом заметил, что и старший брат проявляет знаки внимания Софи, что день ото дня становилась все краше.

И решил поговорить с Лучиано о том, что так нельзя дальше... Нельзя больше ждать, что их ягодку сорвет кто-то другой. Собственник по натуре, старший брат сразу откликнулся на предложение заманить сестрицу на сеновал, подальше от глаз наперсниц и слуг.

Сопротивление было недолгим, и привыкшая к ласкам Софи сдалась, как сдавалась потом и по ночам в спальне, которую они сделали общей.

Теперь она плавилась под руками, стекала гречичным медом, умоляла всем телом. Ее грудь тяжело вздымалась, и Волк с яростным желанием смотрел, как платье ползет все ниже открывая упругий живот и округлые бедра сестры.

Софи повернулась к нему лицом, позволяя некоторое время разглядывать себя. Его взгляд — жадный и такой откровенный пробуждал в ней дрожь. Тонкие пальчики прошлись по могучей груди Флаво.

— Я выполню любое твое желание сегодня... — Длинные густые ресницы дрогнули, открывая омут черных глаз. — Любое...

Конечно, она говорила правду, конечно, он хотел, чтобы она исполняла его желания и билась под ним словно гибкая кошка, широко раздвигая ноги и отдаваясь до конца, чтобы ее лицо, измученное, но счастливое покрывалось густым румянцем, а губы становились красными, как спелые вишни. Он властно провел руками по ее животу, запуская пальцы в нежные волосы и скользя пальцами во влажную, открывшуюся раковинку.

— Ты знаешь все мои желания, — вторая рука легла на спину, пока пальцы кружили по клитору и спускались ниже. Флаво судорожно втянул воздух.

Она улыбнулась, почти задыхаясь, прошлась ладонями по волосам брата, привлекая для поцелуя, жадно вобрала в свой рот его язык, поддаваясь навстречу мозолистым наглым пальцам. Как хорошо! Софи позволила себе еще немного насладиться лаской своего Волка, а после стала неторопливо снимать с него одежды.

— У нас до рассвета еще четыре часа... так мало, — вздохнула она, расстегивая пояс Флаво. Блио полетело на землю, за ним следом рубаха. Софи опустилась на колени, уже нетерпеливо расшнуровывая шоссы.

Флаво смотрел вниз, на груди Софи: белоснежные, с темными напряженными сосками, на ее темный взгляд. который смотрел прямо на мужчину, в котором закипало возбуждение, как вдиком жеребце. Четыре часа? Четыре жарких мгновения обладания. Рука потянулась к головке, подталкивая девушку к паху. Пусть подарит сегодня побольше сладострастия, как в первый раз, когда отказывалась брать член в рот. А потом стала такой послушной и даже жадной.

Случайно или нет, но Софи тоже вспомнила об этом и зарделась. Она высвободила из под ткани шосс член Флаво — прямой, толстый и длинный — он, бывало, пронзал ее в самую глубину, лишая осторожности и разума, и Софи не стеснялась кричать. Она знала, ее крики нравятся и возбуждают брата. Иногда их любовь со стороны становилась похожа на насилие, но это было не так — Софи с Флаво нравилось делать все и не держаться в рамках. Даже когда он залавливал ее в темном коридоре замка, затаскивал в угол и там, задрав юбку, охаживал по-быстрому, Софи никогда не возражала всерьез. Она обхватила его член рукой и пощекотала самым кончиком языка, верхушку головки, при этом глядя в глаза брата снизу вверх, преданно и с улыбкой.

Волк тоже в ответ улыбнулся. Невинные глаза Софи и ее скользящий по стволу язык выглядели так, словно дикарка собралась съесть член брата. Любоваться на ее изменяющееся выражение лица Флаво любил больше всего. В постели или на пиру, когда за столом сидит отец, а рука бесстыдно гладит ногу девушки, в лесу или у стены, когда можно прижать ее к поверхности и трахать, зажимая рот, — всегда она будет для него единственной богиней, у которой нет недостатков.

Мягкие губы принялись неторопливо выцеловывать мошонку и член, пах Флаво — Софи не собиралась делать большего — она дразнила брата, разгоняя по жилам кровь до закипания, нарываясь на то, что он от долгих неторопливых ласк, в конце концов, просто схватит ее за волосы, насадит ее прелесный ротик на свое впечатляющее мужское достоинство, и взяв сразу быстрый темп, будет получать свое истинно хищное наслаждение.

— Ты такой твердый, — сказала Софи, пройдясь ноготками по мошонке брата и прихватив губами головку члена. — Так бы и лизала тебя целую вечность... этот горячий шелк, — слова-поцелуи быстрыми касаниями ложились на кожу. — Венки под кожей... силу...

— Мой королева, — простонал Волк, чуть прикрывая глаза от удовольствия и запуская в волосы сильные пальцы, которые уже теперь чуть сжали пышные и блестящие пряди. Он любил, когда девушка так делала — всякий раз вызывая бури, остановить которую невозможно, даже если очень желать. Тогда можно толкаться в нежный ротик, лишая Софи дыхания и иногда даже использовать плеть, легкими движениями хлопая ее по спине и попе, чтобы она подчинялась выбранному ритму. — Давай, возьми его в рот и поработай, — звериный блеск в глазах сулил несколько часов звериного секса.

Лукавая улыбка Софи ответила: "Заставь!", а взгляд: "Я знаю, ты любишь!"

Флаво не стал ждать второго предложения, он вцепился мертвой хваткой в волосы сестры, обхватил левой рукой свой член и потерся головкой о мягкие губы Софи:

— Давай, соси! — приказал с рыком.

Софи сделала вид, что потрясена подобным обращением, что ее принуждают и все это так унизительно, и со стоном послушно взяла в рот плоть брата. Та вторглась едва ли не в горло, заставив слегка поперхнуться, рука в волосах безжалостно задавала темп. От этого у Софи между ног все сладостно сводило. Флаво просто трахал ее, ритмично двигая бедрами, а она измученно стонала, порою слегка противясь ему, но ее губы и язык старались вовсю, чтобы брату понравилось. Софи нравилось, когда братья грубо брали ее, теребя точно куклу, отдавая друг другу, держа друг для друга. Они научили ее всему, что могло пригодиться их удовольствию и никогда не скупились на ласки, чтобы дарить наслаждение своей сестре. Она любила обоих, хотела. Она была их персональной шлюхой, с которой можно делать все, и больше не принадлежала никому.

— Молодец, хорошая моя девочка, — зарычал Флаво, яростно двигаясь в нежный ротик. Софи бесстыдно выгибалась, демонстрируя круглую попу, которую хотелось взять прямо теперь, но младший Райсаро не спешил с тем, чтобы опрокинуть Софи на спину и развести ей ноги. Он хотел видеть, как ее губки, плотно обхватывают его член и впускают в горло, как она задыхается и вновь и вновь толкает его в глотку.

Если брат вернется, ему понравится полученная картинка, можно будет вдоволь наиграться и трахать ее и в анус, чтобы назавтра она ходила осторожной лебедью и послушно улыбалась отцу.

Софи застонала и умоляюще посмотрела на брата своими огромными карими глазами, вдохнула, впустила его в свое горло до упора — и начала задыхаться. Его рука не отпускала, держала крепко, и дышать было нечем, и сказать никак. Можно только сглатывать, чувствуя как головка члена засела в глотке, и едва не теряя сознание, умолять взглядом.

Волк еще секунду медлил, наслаждаясь тем, какими умоляющими стали глаза его девочки, как вздымается ее грудь, прежде чем отпустить и позволить вздохнуть. Пальцы так и остались сжатыми в волосах.

— Только наша, — низко произнес он, в то время как полог приоткрылся, а в шатер зашел Лучиано.

Старший брат на мгновение застыл, а потом тут же запахнул ткань — чтобы никто не увидел бесстыдную картину, от которой кровь сразу бросилась в голову. Да, младший, Флаво, был яростен во всем и вспыхивал мгновенно, но в отношении Софии Лучиано не отставал. Он не стал ничего говорить, а только лишь подошел сзади к коленопреклоненной сестре с широко расставленными ногами — такая развратная молитвенная поза, что дыхание спирало всегда! — и вновь толкнул ее голову на член брата. Сам же опустился на колени за ее спиной, так, чтобы жаждущее ее плоти мужское достоинство, все еще скрытое одеждой, многозначительно терлось между ягодицами и принялся легкими движениями ласкать полную грудь, подбираясь к соскам, чуть пощипывая их. С каждой минутой, пока Волк продолжал иметь ее в рот, ласки становились все более жесткими.

— Богиня, — жаркий шепот на ухо девушки, за которое заведен тяжелый черный локон, что щекотал шею.

Софи застонала в ответ, потому что сказать ей не позволял член Флаво, который она ласкала теперь очень увлеченно, акцентируя наслаждение не на тонкостях поведения, а на умении пользоваться языком. Придерживая рукой член младшего брата, Софи орудовала своим хорошеньким ротиком на манер последней проститутки и была не в силах оторваться. Но она в равной степени помнила и о Лучиано, отвечая на его слова протяжными стонами и прижимаясь ягодицами к его бедрам. Она была готова принять его в себя... Принять их обоих.

Для Флаво присутствие брата добавило остроты — несколько недель они провели с ним на этих болотах и то и дело порывались поехать в замок, но отец приказал не покидать постов и ждать, когда появятся рыцари королевской гвардии. Те не появлялись, франки нервничали, не рискуя заключить договор с предателями, другие баронства тоже не торопились прислать своих отрядов. Но теперь сюзерен — а если он в лагере — окружен, и на рассвете они пойдут в наступление.

Как теперь идут в наступление, беря свою хорошенькую сестричку, что стонет и покорно выгибается назад, одновременно вылизывая член. Покорная куколка, которая будет делать все, что хочется братьям, их сладкая девочка.

— Подними выше попу, — приказал Флаво. — О, тебя надо отшлепать... Старайся лучше, работай язычком.

Софи послала Флаво затуманенный взор, полный любви, сильнее прогнулась в пояснице и расставила ноги шире, чтобы при желании Лучиано мог насладиться видом, прежде чем выберет, в какое из двух мест между ее ног всадить свой член. В размерах детородного органа старший брат ничем не уступал младшему. В первый раз Софи было очень тяжело принять их двоих — она даже кричала и вырывалась, а еще боялась, что они порвут ее надвое — такие ненасытные были в то утро братья. Благо отца не было в баронстве, и от греха подальше Флаво и Лучиано увезли сестру в охотничий домик, где спокойно сделали с ней, что хотели. А теперь она, пожалуй, это больше всего любила — когда они вдвоем вторгались в нее и мучили, истязали собой, пока она зажатая между двух сильных тел трепыхается, подобно пойманной в ладони бабочке.

Лучиано скользнул пальцами между бедер сестры и пальцами проник в ее лоно, собирая обильную смазку, ощущая, как она вздрагивает от касаний, подставляется, буквально таки умоляя взять ее. Вкус и запах Софии, что сейчас вела себя как течная кошка, были самыми соблазнительными на свете и старший баронет не отказал себе в удовольствии чуть облизнуть пальцы. Было ощущение, что член сейчас просто прорвет ткань брэ — до того бешеное вожделение накрыло с головой. Обладать, поиметь, трахнуть как последнюю сучку, но прежде... Пальцы, смазанные божественным нектаром Софи, стали гладить вход в ее анус, а на правую половину опустился легкий шлепок. Нечего вилять своими прелестями перед другими мужиками!

Блеск в глазах старшего брата выдавал его зверское, бешеное желание обладать. Когда он окончательно стянул нижнюю рубашку с Софи, то Волку открылась прелестная картина: девушка стояла так, что практически упиралась в член Лучиано, а тот все медлил и только дразнил их красавицу, что и сама уже соскучилась по членам братьев и теперь умоляюще прогибалась в пояснице все сильнее, словно безмолвно просила взять ее наконец.

— Соси, — Флаво подтянул жестко Софи за волосы, когда сестра стала тереться о пах Лучиано. — Лучше старайся.

Софи старалась изо всех сил, даже причмокивая немного, сильно сжимая губами головку, скользя языком по уздечке и краю нежной плоти. Вкус Флаво смешался во рту с ее и въелся в язык, став привычным и родным. Девушка стонала все громче, понимая, что еще немного — и она закричит во все горло от сводящего нутро желания.

— Мм! — Софи промычала что-то невнятное. Она дрожала перед братьями — растрепанная, красивая, совсем голая. Она никому не принадлежала кроме них. Они ее единственные настоящие мужчины и даже король ни за что не изменит этого.

Лучиано, продолжая большим пальцем ласкать анус сестры, продавливаясь немного внутрь приправой к основному, не особо церемонясь взял Софии, сразу сорвавшись на довольно резкий темп. Пальцем тоже проник внутрь и сквозь тонкую перегородку ощущал, как движется собственный член, тараня девушку. Не сравнить, конечно, с тем, что будет вскоре, когда Флаво присоединится, но сестричка все равно была чистым искушением. Очередной звонкий шлепок опустился на уже покрасневшую ягодицу Софи.

Теперь девушке приходилось нелегко. Один член брал ее так резко, вколачиваясь в тело, а другой нужно было продолжать ласкать. Флаво не отпускал волос их милой послушной девочки, которая так хорошо умеет облизывать его член и стала такой откровенной в кровати.

Как приятно слышать ее крики, ее стоны, ее мольбы о пощаде. Таких было много за этот год. Первые месяцы она даже пыталась прекратить, но теперь сдалась окончательно двум зверям и делает все, как им нравится.

— Никому не отдадим, — большим пальцем волк убрал черную прядь с мокрого лба Софи. — Ты наша.

Она вспомнила, каким унижением стало для нее предложение короля и вскрикнула. Странная ярость охватила Софи от того, как хотелось обо всем рассказать братьям: что они любимы, они единственные и она принадлежит душой и телом им одним. Никогда ни одному мужчине она больше не позволит прикоснуться к себе. Она хотела сказать, но сейчас совершенно не успевала отдышаться. И Софи сама резко начала насаживаться на член Лучиано, почти причиняя себе боль, и быстро стала сосать плоть Флаво... Они поймут. Они не могут не понять ее стонов, теперь похожих на всхлипы. "Он не трогал меня", — кричала она в каждом движении, в каждом взгляде и вздохе.

Лучиано остановился и прихватил волосы сестры поверх пальцев брата. Та дрожала, как взмокшая молодая кобылица, которую сначала оходили кнутом, а потом пустили в резкий галоп. Ребра девушки судорожно двигались и так и хотелось сильно сжать их, почувствовав жалобный вскрик, вслед за которым последует бешеный поцелуй.

Старший брат взглядом позвал Волка, а сам, выйдя из девушки, лег, продолжая ее тянуть на себя буйную копну черных волос, которые он обожал. Ни у кого не было даже близко похожих. Софи сама поймет, что делать.

Только по зову брата Флаво отпустил их маленькую сладкую девочку, видя, как старший брат буквально тянет ее на себя за волосы. Беззащитная и хрупкая, Софи в кровати была неутомимой и жаркой, как летний зной. Это невероятно устраивало обоих. Они воспитывали ее под себя, и теперь мысль о даже призраке замужества вызывала у Волка дикую ярость. Ему не нравилось, когда другие смотрят на Софи. Ему не нравилось, если она проявляла хоть какой-то интерес к кому-то. Сегодня девушка пялилась на яйца этого недоросля.

— Давай, сладенькая, не заставляй нас ждать, — Волк опустился на колени, пока девушка забиралась на Лучиано.

Софи оседлала бедра Лучиано, потом хрупкой ручкой направила его член в свое лоно — не глубоко пока, так, чтобы Флаво было удобно войти в ее анус, а потом начнется дикая звериная пляска, и возможно, если Софи начнет кричать от остроты ощущений, он зажмет ей рот ладонью.

— Я ваша, — прошептала она, тяжело дыша и упираясь руками по обе стороны от головы старшего брата. Ее роскошные волосы тяжелой волной упали на его плечо, а грудь Софи — еще упругая и красивая, мягко коснулась груди Лучиано, задевая кожу бусинками сосков. Девушка прогнулась в пояснице. — Флаво, — позвала она, — пожалуйста...

Волк только и ждал — стона, всхлипа, ее мольбы, ее дыхания, сбившегося в дрожание. Член Лучиано уже медленно двигался, проникая наполовину, когда Флаво приставил свой к попке Софи. Они ее хорошенько растягивали в первые месяцы, после того как взяли в первый раз в сарае. Целые ночи девушка проводила в спальне то у одного, то у другого брата. Узкая, горячая, сперва она не могла принимать их обоих, но теперь... Волк похлопал сестру по ягодицам, потом огладил... потом они заставили ее -мокрую, кричащую о пощаде, принимать оба члена и в лоно, и в попу, тараня нещадно ночи напролет в охотничьем домике.

Еще секунда промедления, пока головка трется об анус, и вот уже горячее нутро принимает голодного зверя.

Софи вздрогнула и тихо захныкала, постепенно проваливаясь в пьяный дурман страсти, где в нее проникали двое мужчин — они давно перестали быть мальчиками. Сестра в их руках выглядела беспомощной, хрупкой и безумно красивой. Ее измученное лицо притягивало взгляд, слабое сопротивление заставляло проникать глубже, и братьев внутри ее теперь разделяла тонкая горячая перегородка плоти. Софи чувствовала, как их члены трутся друг о друга, а она держит обоих в себе.

— Не надо, пожалуйста, — всхлипнула Софи, и она знала, что это сработает наоборот, и им троим будет хорошо как никогда. Братья любили, когда Софи становилась в их руках той же беззащитной девочкой, что и в первый раз, и в жизни она могла быть сильной и хищной, но не здесь, не между ними. И чем больше они будут терзать ее, тем сильнее она будет умолять их прекратить.

Она заплакала. Это было словно сигналом для Волка. Он разнузданно и рвано стал двигаться в девушке, опираясь на одну руку, а второй проникая между телами и сжимая твердый сосок сестры, которая вынуждена была двигаться навстречу членам. Близость брата тоже заводила невероятно: казалось, Лучиано становится и частью самого Флаво, его плотью, его кровью... Они втроем — одно целое, которое невозможно разъединить, но совершенно невозможно.

— Сильнее, ты хочешь, ты можешь, — прикусив зубами кожу на атласном плече Софи, младший Райсаро вошел по основание, на мгновение останавливаясь и давая возможность брату теперь вбиваться с удвоенной силой.

И тут на лицо Лучиано упала слезинка. Это не была слеза просто боли или обиды — это была слеза страсти, которую им дарила сестра, запретной, болезненной страсти, которая их всех объединяла, от которой они все потеряли разум уже давно. Глухо рыкнув, он схватил таки Софи за бока. Плевать, что завтра останутся синяки — все равно ничего не видно под одеждой. Чувствуя ее бешено колотящееся сердце, соприкосновение членов, когда они покидали их девочку, шлепки мошонки, старший Райсаро все больше зверел. Обычным людям вывести его из несколько флегматичного состояния было затруднительно, но их королева, их богиня — она стоила всего. Она лишала его головы и покоя. За ее взгляд, за прикосновения, за возможность трахать ее, особенно вдвоем — да, за это Лучиано был готов на все. Яростно двигаясь, он резко выкрутил сосок девушки, жаждя услышать ее крик.

Софи дернулась и тихо отрывисто завыла, вторя в такт каждому движению. Больно! Хорошо! Невыносимо сладко!

— Не на-адо, — взмолилась она. Дыхание Софи сбивалось, она мотала головой, словно отрицая, что так слаба сейчас, что сходит с ума, едва не рассыпаясь на части от понимания, как бесстыже ее падение, и как оно прекрасно! Слова всхлипами, стонами, вскриками срывались с губ: — Не надо... мальчики. Пожалуйста, не надо... не надо... Нет!

Но Флаво не понимал "не надо", так девушка говорила совсем обратное. С широко разведенными ногами, зажатая между двумя телами, она больше всего подходила под то, чтобы продолжать теперь. Две недели без Софи. Волка рвало на части от желания. Он приподнялся, становясь на колени, чтобы было удобно и стал двигаться сильно и быстро, доводя сестру до диких криков.

Лучиано тоже захочется быстрой пляски страсти. Позу нужно сменить, но сестре сегодня вряд ли избежать сладострастной пытки до самого рассвета.

Старший же брат продолжал ласкать грудь Софи, добиваясь все новых всхлипов сладострастия — пальцы проходили то нежностью по вышибающей духу округлости, по возбужденным, напряженным соскам, уже безумно чувствительным после предыдущей грубости, то вновь сжимали, вызывая протестующие вскрики, воспаляющие разум и плоть. Изогнувшись, Лучиано осторожно прихватил зубами сосок на правой груди сестры, украшенной россыпью родинок в виде звезды. Ведьминский знак, как говорила старая нянька, пока юноша не пригрозил старухе утопить ее, если не перестанет трепать языком. Их сладострастная богиня... Он посасывал ее грудь, кусал, жадничал в своих желаниях, добиваясь новых слез, которые покажут, что можно перейти и к более решительным действиям по отношению к их девочке.

Софи, едва не задыхаясь от чувств, прогнулась немного назад и запрокинула голову. Темные волосы длинными спутанными лентами разметались по влажной спине, по тонкой талии, а полог перед глазами расплывался во мраке. Только стоны, тяжелые вздохи, только жар тел был реальнее всего сейчас, и сладость, нарастающая в животе, заставляющая Софи двигать бедрами и наконец впустить обоих братьев в себя до конца. Губы Лучиано, руки Флаво, их власть и похоть делали ее безумной. Софи прикрыла глаза, незаметно улыбнувшись куда-то вверх и надрывисто застонала. Что-то внутри ее чрева стремилось сжаться, чтобы подарить берущим ее мужчинам большее наслаждение.

Волк реагировал быстро, он знал их девочку очень хорошо — она могла быть и томной, и страстной, и покладистой, и робкой, и дикой царапающейся тигрицей, но всегда позволяла все и даже больше.

— Грязная развратная девчонка, — пальцы волка вновь вцепились в шикарную гриву маленькой дьяволицы, чтобы потянуть на себя. Флаво вышел из сестры и практически уложил ее на себя спиной, вновь до основания вводя член в анус. Теперь Лучиано будет проще выказать Софи всю свою страсть и желание.

Тот не заставил себя долго ждать. Выгнутая, как молодая ива, раскрытая, с широко раздвинутыми ногами и задницей, пронзенной членом Волка — Софи представляла собой вершину самого прекрасного, что есть на свете. Лучиано яростно вошел в нее, с упоением слушая хлюпающий звук из ее лона. Хочет, течет, как сучка... Еще чуть-чуть, и можно будет взять ее вдвоем — или в лоно, или в роскошный зад. Хотя в зад лучше, конечно — он уже и ощущение второго члена, трущегося о его, берущего вместе плачущую сестру — что может быть лучше?

Софи вцепилась руками в предплечья старшего брата, закусила алую губку и, хныча, смотрела туда, где ее пронзал налитый кровью член Лучиано, влажный от ее соков и твердый как камень. А Флаво уверенно таранил ее зад, и его тяжелое дыхание обжигало белое нежное плечо сестры.

— Прекратите... пожалуйста, — умоляла Софи жалобно, намеренно пробуждая в братьях зверей. Порою ей и вправду начинало казаться, что ее насилуют не любимые и единственные, а какие-нибудь разбойники, поймавшие в лесу бедную девочку. Сегодня эта игра на троих была вот такой грубой, а какой она будет завтра, не знал никто. Софи всхлипнула. — Остановитесь... Мне больно.

— Да, еще покричи! Я тебе быстро рот закрою, — рыкнул в ухо Флаво, перехватывая девушку огромной рукой под грудью, а второй пошло тиская ее груди попеременно. Его толстый член таранил ее зад все яростнее, раскрывая для двойного проникновения. Горячая, мокрая, сестра могла только отдаваться и подчиняться братьям Райсаро, никогда не знавшим меры в постели и всегда доводили Софи до умопомрачения, чтобы потом, по утру или при слугах посылать ей темные, хмурые взгляды, говорившие, что скоро снова настанет ночь. — Ты видел, братец, как она смотрела на его член? — вдруг хищно поинтересовался Волк.

— Пялилась, — рыкнул Лучиано, который и в постели был обычно немногословен, как сыч, но не сейчас: — Как последняя шлюха! — Он крепко схватил сестру за лицо, не переставая двигаться, уже почти насилуя ее: — Что, захотелось еще один член? Двух мало? Сейчас обеспечим незабываемые ощущения.

Он отпустил Софи и приставил головку плоти к ее заду. Чуть толкнувшись, продолжил:

— Чтобы и мысли не возникло, подставляться кому-то. Это с чего тебе вдруг замужество предложили, дрянь такая? Задом вертела перед этим мнимым королем? — он двигался медленно, но настойчиво, опасаясь порвать сестру, пока не войдет полностью. — Перед его подстилкой тоже?

— Нет... Нет! — она вскрикнула, выгнувшись и от боли и от обвинений, дрожа в руках Флаво, пропищала: — Простите...

Братья растягивали Софи медленно и верно, но она все равно не могла расслабиться до конца. Внутри все сжималось, сопротивляясь двойному вторжению и боль была слаще любви.

— Я не виновата, — всхлипывала Софи, судорожно дыша, а порою плача сквозь зубы. — Не надо... Я умоляю вас.

Флаво не слушал плача, он только стал двигаться, помогая брату войти до конца и там остановиться. Смазки было много, и братья без труда брали всегда свою девочку, заставляя ту привыкать к их членам и желать их больше всего на свете. Горячо стало неимоверно: соприкасающиеся члены терлись друг о друга и хотелось гладить открытое теперь лоно пальцами, вводить туда, вызывая все новые мольбы о пощаде.

Да, сперва Софи умоляла вполне серьезно. Неискушенная и робкая, она больше месяца пыталась уйти от преследования братьев, но те научили малышку принимать их.

— Виновата, — сладко зашептал Волк, — ты хотела смотреть на член этого ублюдка. Ты наша. Мы тебя будем трахать. Шлюха. Шевели задницей.

— Флаво, не надо... — взмолилась Софи, во все глаза глядя, как Лучиано двигается между ее широко разведенных ног, на его сильный торс воина. Она повела бедрами, насаживаясь на два члена еще сильнее и вымученно простонала прежнее: — Простите. — Она повторяла это слово и сбивчивым шепотом, и стонами, мольбами и криками. Она просила прощения за то, что вообще оказалась в такой ситуации, за то, что другие мужчины пожелали получить ее.

— Словами не отделаешься, дрянь, — Лучиано начал очень медленно двигаться, почти задыхаясь от захватившей его похоти. — Флаво, дай ее грудь, — когда большая лапища брата сжала белую округлость так, чтобы сосок торчал вертикально, принялся вновь его кусать и посасывать, сопровождая действия издевательскими словами: — Что, и ее подставляла? Небось полапали тебя в замке? Так ведь приятно залезть такой шлюхе в вырез платья и вытащить ее сиськи на белый свет. Подставляла?

Казалось, что больше возбудиться уже невозможно, но Софи от такой злости братьев сейчас плавилась в их горячих руках как воск свечи. Ей казалось — еще немного и она потеряет сознание. И вдруг ей захотелось действительно получить от братьев трепку — она знала, что они успокоятся лишь выпустив пар, и как умная хорошая девочка она намеревалась дать им повод.

— Да, — солгала она, извиваясь между двумя телами, и совсем тихо повторила: — Да...

У Флаво даже холка встала, как у матерого волка. Ноздри стали раздуваться, глаза залились кровью.

— Что ты сказала? Ах ты шлюха! — Он с силой сжал ее груди, причиняя боль. Член резко вышел и вбился по основание. — Забыла, кому принадлежишь? — он уже не контролировал себя и желал только одного, чтобы сестра сегодня кричала, как никогда, чтобы запомнила навсегда, кто имеет право ее трахать и смотреть, кто может лапать ее безо всякого разрешения.

Лучиано, сжав зубы, молча действиями поддерживал высказывания брата, имея Софи не только в зад, но еще и пальцами в лоно и попутно теребя ее клитор — на грани боли и наслаждения.

Она кричала под ними, плача и зажимая рот ладонью — такая податливая, совсем беспомощная. В ушах измученной Софи шумела кровь, а она ощущала себя пушинкой, что уносит буйный ветер — он владел ей и понимал все выше от земли. Выше и выше в то время, как сама она двигалась в едином ритме с пронзающим ее огромным существом. И раз, и два, и три... Уставшее тело вздрогнуло и забилось, сжимая внутри себя обоих братьев так крепко, что им едва удавалось двигаться. Софи закричала.

Это было последней гранью, за которой останавливаться было нельзя. Флаво кончил почти сразу, глубоко проникая в девушку и одаривая ту поцелуями зверя, при этом стараясь не оставлять следов на плечах, лишь нежно проходясь языком по гладкой коже

— Софи, — простонал ей в ухо. — Наша девочка.

Семя брата дало возможность Лучиано еще несколько раз толкнуться в сестру с тем темпом, что нужен был, чтобы излиться самому — быстрее, сильнее, пока в ушах звенит крик его возлюбленной богини, пока его дополняет стон, получившего удовлетворение брата.

— Софи! — почти крик на последнем движении, чтобы выплеснуть на какое-то время из себя жадного зверя, стать вновь спокойным, немногословным, опорой и подмогой сестре, которую они никогда никому не отдадут.

Софи обвила руками шею Лучиано и доверчиво потянулась за поцелуем, выпрашивая еще немного ласк. Семя внутри ее было таким теплым и сладостно раздражало истерзанное нутро — слишком хорошо, чтобы быть правдой. Поцеловав старшего брата, она устало опустилась спиной на Флаво, зная, что ему будет приятно и совсем не тяжело.

— Я так соскучилась, — счастливо вымученно улыбаясь, призналась Софи.

Волк только заулыбался, утыкаясь носом в шею сестры. Утро выдалось прекрасным, но не следовало давать шансов отцу увидеть, что они тут выделывали. И потому Флаво дал понять брату, что в лагере полно людей и что им следует вернуться к осторожности.

— Мы тоже, — Лучиано еще раз поцеловал сестру и поднялся. Действительно нужно как можно быстрее привести себя в порядок и обсудить, что говорить отцу про ночную попытку разговорить захваченного юнца. Сыч еще раз скрипнул зубами, вспомнив как тот даже будучи избитым, рассматривал Софи и отвешивал ей комплименты. Вернее то, что он считал за комплименты. Пока Волк обнимал измученную девушку, Лучиано быстро развел костер и поставил греться воду — и помыться теплой водой будет приятнее, да и сестре нужно травки заварить себе.

Софи тем временем перевернулась на живот и устроившись на Флаво, нежно целовала его лицо.

— Ты стала еще красивее, — нежные поцелуи лились на шею и плечи девушки, на губы, усыпая их розами недавней, еще не остывшей похоти.

— Надеюсь, ты про средство не забыла, малышка... — мужчина обхватил с двух сторон девушку за круглую и мягкую попу.

— Не забыла. — Софи лукаво улыбнулась Флаво. — Ты был прекрасен... Обожаю, когда ты меня за волосы таскаешь, но насчет этого королевского подкидыша, вы же не серьезно, да? Больно надо на его член пялится, когда у меня есть вы.

— Надеюсь, ты тоже несерьезно про то, что тебя лапали. Иначе, сама знаешь, я любому руки отрежу, — Лучиано присел рядом и начал поглаживать сестру по спине в блестящих капельках пота. Земля была устлана сеном и толстыми коврами, так что им не было холодно.

Черные локоны девушки струились тяжелыми змеями, и Сыч принялся скручивать их, убирая наверх. Как ни странно для сурово и угрюмо выглядещего мужчины, он любил после страсти ухаживать за Софи — переплетать ее косы, вытирать мягкими и сроматными отрезами ткани. Это позволяло ему еще убедиться, что сестра их полностью — ведь этого нельзя делать, запреты церкви и воспитания. И то, как она уже потом, утолив страсть, позволяла касаться самых интимных мест, говорило о многом.

— Конечно нет, молчун. — Софи льнула к рукам как ласковая кошка.

Флаво в это время наблюдал за стараниями брата. Сидящая на нем богиня была разгоряченной, с полыхающими щеками и горящими черными очами, от которых внизу живота всегда поднималось непреодолимое желание. Сейчас пальцы Лучиано старательно приводили прическу девушки в порядок, заплетая и укладывая на голове в виде короны, он целовал Софи, груди которой смотрели прямо на Флаво, и тот млел в лучах их красвицы.

— Мальчишка все же наглец, жаль, что я не успел его лишить причиндалов, — грубая ладонь погладила между грудями сестренки. — Теперь нам нужно быстро сделать эту подстилку, пока святоша не нажаловался.

— Надо уговорить отца, отдать мальчишку на пытки, и инквизитор не станет ссориться с ним. Скорее всего пойдет на уступки и разрешит примучить этого щенка. — В глазах Софи вспыхнул дьявольский огонек — она взяла руку Флаво и бесстыдно сунула себе между ног. — Если отец когда-нибудь решит выдать меня замуж, я очень скоро овдовею. В первую брачную ночь я обману своего мужа. Вы споите его на пиру, а я пролью на постель немного куриной крови. Клянусь, этот несчастный даже толком ничего вспомнить не сможет. А потом я рожу вам сыновей, и все будут думать, что это дети моего мужа, а я ему буду снотворного на ночь с вином подавать. У меня никогда не будет других мужчин, кроме вас. Я скорее умру.

Пока девушка говорила, на лице Волка появлялось умильное выражение, которое появлялось только при Софи. Он с удовольствием гладил ее лоно, еще открытое и влажное, дыша запахом их общей страсти и надеясь, что сегодняшнее короткое утро обернется скорой долгой ночью.

И так слишком долго из-за этих чертовых франков и короля они были в разлуке.

— Твоего мужа мы убьем быстрее, чем ты родишь, — зарычал он страстно.

Лучиано только хмыкнул — сестра всегда вела себя более откровенно с младшим. Возможно потому что самого Сыча это только еще больше возбуждало — такое откровенное заигрывание и демонстрирование без капли вранья, без желания рассорить их или еще чего-то подобного. Это было одной самых потрясающих черт Софи — она принимала их обоих, и как братьев, и как любовников. Дворянская кровь многое значит. Деревенские девки, с которыми в свое время развлекались братья, в конце концов старались либо начать их стравливать, сравнивать, подбивая на подарки или попытки побороться друг с другом. Дуры. То ли дело их богиня. Лучиано поначалу даже настораживало то, как тонко она их чувствует, но потом пришло понимание — они созданы друг для друга, все трое. Никаких ссор, никаких размолвок — едины и неделимы.

Вода нагрелась и мужчина, бросив нужные травки, которые Софи заранее приготовила, точно зная, какая сегодня будет ночь, принялся бережно вытирать ее, убирая следы страсти. Безупречные плечи, грудь с ведьмовской звездой, тонкая спина, округлые ягодицы — и особо бережные движения за немыслимое удовольствие, которое она им дает. А пах опять начал ныть при виде потеков страсти, при воспоминании, как сегодня было тесно, хорошо, горячо. Небольшие следы крови на анусе только добавляли страстности — травки сестры все поправят. Лучиано наклонился поцелуем к тому месту, что сегодня подарило им столько блаженства. Проклятое утро...

— Братик, — Софи с улыбкой нежно запустила руку в его темные волосы, — обними меня. Помнишь, как тогда в первый раз, когда мы были на сеновале... Мне так хорошо с вами, мальчики мои. — Софи инстинктивно снова качнула бедрами. Увы, сегодня их время подошло к концу, иначе они рисковали быть заподозренными.

— Не будем рисковать, ни к чему злить фортуну, — Флаво еще некоторое время любовался на объятия, потом приподнялся и обнял тоже Софи. Он нюхом волка чувствовал, что отец в лагере и стал собираться в два раза быстрее, подгоняя и брата и предоставляя шатер сестре, чтобы та окончательно могла привести себя в порядок, пока они задержат и переговорят с Рамоном Райсаро.

Тот действительно недавно прибыл и был очень зол — пленники сбежали. Неизвестно как, но след их словно испарился, а значит те уже вне пределов замка, в хорошо укрепленном лагере, охраняемом гвардейцами, каждый из которых стоит троих рыцарей.

— Где вы шлялись? — седовласый и грозный, отец поманил братьев. — Мне нужен мальчишка.

Лучиано спокойно подошел к отцу:

— Мальчишка у инквизитора, — братья еще не подозревали о произошедшем, поэтому странные слова и реакция отца вызывали недоумение.

— Их обоих нет в лагере, — отец наотмашь ударил старшего брата. — Я же сказал следить. Чертовы недоноски. И это тогда, когда прибыли другие бароны с рыцарями. На вас вообще что-то можно доверить? — мужчина был в дикой ярости.

Голова Сыча мотнулась и он, вытерев губу рукавом, упрямо уставился на отца. Его давно раздражала манера родителя разъяснять все с помощью рукоприкладства, но поделать пока было ничего нельзя. Но новость была — хуже некуда. Это означало, что мальчишка сговорился с инквизитором, и скорее всего проведет его к королю. Значит, встреча лицом к лицу все же будет, и все их труды могут полететь в пропасть. Надо бы дать весточку своему человеку в окружении этого Сильвурсонни: нужно подстроить так, чтобы падре увидел, что про мужеложество правда. Пусть хоть сам ложится к герцогу в постель. Ну или к его генералу — все равно. Хитроумная сестренка плохого не придумает.

— Шатер охраняли твои люди, — набычившись ответил Лучиано, не подумав, что за такое разделение войск опять огребет от заботливого отца.

— Мои значит? Не твои? Паршивец! Я тебя не для того воспитывал, чтобы ты мне дерзил. Твоя сестра может оказаться женой этого содомита, на котором пробы ставить негде, твои земли франки себе заграбастают, а ты мне тут рожи корчишь? — барон еще раз ударил, теперь лыбящегося Волка, а тот приложил руку к уху:

— За что?

И тут Лучиано услышал слабый женский крик, доносящийся откуда-то сбоку, скорее всего из лесочка, где они вчера хотели допросить пойманного мальчишку. Он встрепенулся и переглянулся с Флаво. Сестра? Не обращая внимания на багровеющего отца, братья кинулись на звук. По пути Сыч крикнул своим воинам, чтобы те следовали за ними.

Флаво не отставал от брата ни на шаг, и уже вскоре они спускались вниз по отлогому берегу, где еще виднелись следы, и не только маленьких прелестных ножек Софи, но и чужие следы. У самого ручья валялся ее узорный маленький котелок, виднелись следы борьбы, но самой девушки и след простыл.

Сердце Волка похолодело и он практически завыл, как раненный зверь.

* * *

Софи сегодня чувствовала себя невероятно счастливой — она провела с братьями несколько часов в спокойной обстановке, что удавалось нечасто, и они смогли предаться страсти, ничего не опасаясь. Благо, у Лучиано были преданные солдаты, которые может и догадывались, что он имеет собственную сестру, но умели держать язык за зубами. Вода в лагере показалось Софи какой-то пресной, и она вспомнила, что видела родник на упушке леса. Слуг посылать не хотелось, тем более, что в лагере с самого утра стояла странная суматоха, и Софи, прихватив свой начищенный до блеска котелок для трав, отправилась прогуляться. Нападения ждать следовало только к вечеру, а потому об опасности дочь Райсаро не задумывалась. Тем более идти ей было не так далеко.

Замерзшая трава хрустела под сапожками Софи, пока она шла сквозь осиновую рощу, любуясь скудным бордовым блеском последних листьев, венчавших самые верхушки. Скоро послышалось журчание ручья и девушка без труда отыскала родник. Она поставила котелок на землю и присела, зачерпнула в ладони ледяной воды, чтобы напиться. Вкусно. Ей хотелось еще. А потом Софи услышала, как за спиной треснула ветка — так тихо, осторожно, что даже сомнений не осталось в том, что к ней подкрадывается кто-то, кого она не знает. Братья не стали бы так шутить над ней, и никто из воинов не посмел бы ее напугать. Софи резко обернулась, пожалев, что не взяла с собой кинжал, увидела двух незнакомых хорошо одетых людей с веревкой и мешком в руках и так пронзительно закричала, что ее крик эхом пронзил морозный воздух над опушкой.

Но убежать юной баронессе не удалось, потому что сзади на нее накинули мешок, третий подкравшийся человек оказался куда более ловким и быстрым. Он буквально скрутил Софи и ловко связал, ворча:

— Девки такие визгливые, так и норовят то царапаться, то кусаться...

Дальше и вовсе девушку перекинули через плечо и понесли через лес, хотя сначала путь лежал по ручью, так как слышалось хлюпанье шагов.

Софи брыкалась, как могла, но веревка впивалась болью в ее опутанное точно поутиной тело. Чтобы она не кричала в рот ей запихали какую-то тряпку, но даже если бы она смогла выплюнуть ее, то плотный мешок все равно сделал бы мольбы о помощи тише — в нем вообще невозможно было дышать и от этого во рту сильно першило. Софи не знала, кто эти люди, хотя и догадывалась, и ей только и осталось своим сопротивлением мешать похитителям, да надеятся, что ее крик услышали в лагере. Если не выпадет снег, ее к вечеру отыщут с собаками, и тогда она лично вырвет сердце ублюдкам, осмелевшимся поднять на нее руку.

Пьетро с нетерпением сидел на телеге, в которой его вывезли из лагеря Райсаро, и ждал, когда же придут посланные за Софи. Понятное дело, вытащить девушку из военного лагеря не просто, но была бы возможность, он уже раз сто обежал бы вокруг обоза.

— Падре Августино, мы сколько еще ждать будем? — юноша не выдержал и склонился над задремавшим инквизитором. В конце концов, добраться до милорда нужно как можно быстрее, а для баронессы оставить одну телегу, а не весь обоз.

Уснувший и уже видевший первый сон молодой человек резко сел и распахнул глаза:

— А, это вы, — буркнул он. — Я думаю, что нагонят, гораздо важнее нам живым добраться до вашего лагеря, раз уж столько войск собралось в баронстве. — Трогайте, -приказал он возничему, а сам все смотрел на дорогу и на ближайший лес, через который они ехали.

Впереди бледным ободом в облаках выглядывало солнце, в воздухе стояла звенящая тишина, и обученные передвигаться тихо, лошади медленно шли вперед, пока откуда-то из кустов не показались знакомые темные тени. Своих людей Августино знал прекрасно.

Пьетро, в первый момент попытавшийся по привычке спрыгнуть за землю, вцепился в облучок телеги. Неужели удалось? Если так, то милорду будет потрясающий подарок и козырь против этого гада Райсаро. Юноша понимал, что ведет себя несообразно своему титулу, положению, физическому состоянии, но — пошли все в ад, если кому что не нравится!

Когда на телегу свалили девушку, он первым успел снять с нее мешок — и облегчение накрыло с головой, придав сил.

— Прекраснейшая, — Пьетро освободил девушку от кляпа, но развязывать веревку не спешил, — вот мы и свиделись с вами вновь.

Юный барон улыбался — искренне и радостно. Очаровывать ведь никого не нужно, а удовольствие от происходящего так и стремилось выбраться наружу всеми возможными способами.

Софи волком смотрела на мальчишку, сдержанно откашливаясь от пыли, лицо ее перепачкалось в грязи, волосы с одной стороны расплелись и спутались. К тому же ее несколько часов тащили с мешком на голове и теперь она никак не могла надышаться свежим кристальным воздухом. Впрочем, настроение ей это не придало. Она перевела сердитый взгляд на инквизитора.

— Я требую объяснений, святой отец.

— Вы едете к жениху, несмотря на то, что ваш отец препятствует этому браку, — Августино пожал плечами. — Вам, леди, следовало остановить вашего отца в его амбициях. Церковь против того, чтобы развязывали войны против законных правителей, и пока нет доказательств причастности сюзерена к преступлениям, в которых вы его обвиняете, я требую, чтобы войны не было. Ваш отец получит письмо с моими претензиями, как только мы прибудем на место, а вам советую попросить прощения у короля как невесте.

— Что? — Софи едва хватило, чтобы выдохнуть от возмущения. Она так и осталась с открытым ртом, не в силах поверить собственным ушам. — Вы в своем уме? Я не выйду замуж за этого содомита Сильвурсони. Мой отец не давал согласия на брак. Я требую, чтобы меня развязали. Немедленно. И вернули моей семье.

Пьетро продолжал лыбиться:

— Давал. Даже если вы и ваш отец будете это опровергать, в зале было полно народу — все слышали, что он согласился.

Софи поняла, что ее загнали в угол и крыть нечем — от этого ее охватило ужасное отчаяние, и она опустила глаза.

— Мой отец не остановит войну, — с холодной сдержанностью сказала она. — Даже если Сильвурсонни женится на мне. И я ни за что не скажу "да" перед алтарем. Уж вам-то, святой отец, должно быть известно, что брак — это таинство двух людей, обоюдно дающих клятву хранить верность друг другу перед лицом Бога. Я не собираюсь закончить свою жизнь, сидя в башне и ожидая, когда придут мои убийцы, пока мой муж будет покрывать юных хорошеньких мальчиков. Я не повторю судьбу предыдущей королевы и заявляю вам, что следующим утром мой отец расторг помолвку, а люди Сильвурсонни напали на нас, а когда поняли, что проигрывают, бежали. — Софи подняла жгучий взгляд на инквизитора. — Неужели вы продались этим мужеложцам? Они заплатили вам? Предложили земли? Положение? Мальчика? Думаю, Церковь этого не поймет.

— Ваши речи заслуживают наказания, — Августино рассержено сжал губы. — Ваше поведение — тоже. Советую вам молчать и не усугублять своего положения, — инквизитор отвернулся от Софи и достал молитвенник, чтобы успокоиться чтением, на его темной коже румянец волнения выглядел иначе, чем у северных народов, но сама мысль, что он способен на безбожество была ужасающей.

Пьетро благоразумно замолчал и лишь периодически бросал на девушку взгляды, которые можно было охарактеризовать как многозначительные. Впрочем, за ними он скрывал совершенно ребяческое желание показать язык — съела, да? Яйца при мне, золотые мои, а ты едешь к милорду. Да еще и инквизитора рассердила.

Софи стиснула зубы от злости и попыталась сесть на телеге ровно. Она посылала Пьетро взгляды тоже не дружелюбные и предвкушала, что с ним сделают братья, когда доберутся. Надо было не церемониться с ним.

Но инквизитор почти всю дорогу не реагировал на все эти детские перекидывания взглядами, тихо молясь господу о том, чтобы тот послал этим юным христианам благоразумия и не лишил его рассудка в этом кошмарном сне. Не прошло и двух часов,как впереди показался отряд воинов, и молодой человек приказал остановиться.

Люди сюзерена окружили обоз и почти сразу узнали Пьетро. Остальное зависело от размытой дороги, по которой гости двинулись в лагерь к Сильвурсонни, к которому поспешил доложить один из всадников.

Алонсо первым узнал о приезде Пьетро и, приказав не медля доставить к королю, побежал к Луису.

— Ваше величество, — задыхаясь от радости, сказал он. — Пьетро...

Тот как раз закончил писать письмо и сворачивал, когда вбежал взволнованный маркиз, в глазах которого синело чистое и восторженное небо. Да и сам он был взлохмачен и часто дышал.

— Есть новости? — сюзерен убрал назад кудрявую прядь волос, не торопясь услышать новость, хоть сердце и билось часто.

— Пьетро жив... и с ним еще священник, и Софи Райсаро. — Уже официально сообщил Алонсо. Он не понимал сдержанности Луиса, у самого в груди все ликовало от радости. Он едва успел разослать отряды на поиски вражеского лагеря, чтобы спасти мальчика, но сейчас мальчик спасал их.

— Софи? — сюзерен даже брови удивленно вскинул. — Священник? — он непонимающе оглядел Эдвина. — А еще кто? А если это ловушка?

— Сомневаюсь, — ответил Алонсо. — Учитывая то, что отряд прибывший с бароном Моунт подчиняется священнику, а Софи Райсаро — пленница, можно предположить, что те, кто помог Пьетро бежать из плена — третья сторона. Посланник Папы Римского, возможно.

— Что? — у Луиса даже глаз задергался. — Хочешь сказать, что наша лиса привела инквизитора? — мужчина не верил своим ушам. Он всю ночь слезы проливал по мальчишке, а тот с инквизиторским обозом прибыл?

— Я еще не говорил с ним, — извинился Эдвин, и робко спросил: — Позвать?

— Да, но сперва я хотел бы поговорить со священником. Не думаю, что посланнику инквизитора стоит ждать. Софи разместите в центре лагеря. Пьетро пусть умоется и поест.

— Хорошо, ваше величество. — Алонсо поклонился и вышел из шатра. Он живо направился к обозу и крепко обнял Пьетро, после чего приказал позвать лекаря и отправил мальчишку в его шатер, где Легрэ ожидал горячий ужин, чистые одежды и теплая мягкая постель.

— Я Эдвин Алонсо, главнокомандующий армией Вестготии, — представился он священнику, внимательно приглядываясь к нему, потом словно с ленцой обратил внимания на Софи, обернулся к солдатам через плечо. — Отведите баронессу Райсаро в шатер и позаботитесь о нашей гостье, как полагается. Охрану поставить тройную. Никого без моего личного разрешения не впускать.

Софи исподлобья смотрела на маркиза, но тот больше не взглянул на нее.

— Идемьте за мной, — сказал он священнику с доброжелательной улыбкой.

Августино, наблюдавший со стороны и скромно стоявший в отдалении, кивнул и, подхватив свои книги и маленькую шкатулку пошел за высоким темноволосым воином, продолжая того разглядывать из-под ресниц. Первое впечатление никогда не бывает обманчивым — Эдвин Алонсо предстал таким, как его и описывали в донесениях церковных шпионов: настоящим воином и крепкой опорой Вестготии.

— Полагаю, что обо мне вы не слышали, посланник Папы, инквизитор Августино, — представился молодой человек, накидывая на голову капюшон и оглядываясь по сторонам.

— Разведка доносила, что посланник Папы в Вестготии. Мы пытались связаться с вами, но потеряли ваш след недалеко от границы. Я рад, что вы наконец добрались к нам, Августино. Вас расположат со всеми удобствами, которые полагаются вашему сану.

— Пока я добрался до вас, писем с жалобами стало больше. Ваши баронства готовятся к бунту, — покачал головой священник, опуская голову ниже. — Но Церковь всегда была на стороне истинных государей.

— Я надеюсь, мы во всем разберемся, ваше преосвященство, не без вашей помощи. — Алонсо улыбнулся. — Король Луис трудолюбив, и все это время заботился о благополучии государства, чтобы передать его сильным и процветающим в руки наследника короля Фернандо, когда тому исполниться восемнадцать. И поверьте, он готов уладить конфликт с Райсаро любыми возможными способами. Нам не нужна война с франками.

— Я очень надеюсь, что герцог найдет возможность уговорить баронессу принять его предложение. Лестное предложение. А баронов мы усмирим. Нет ничего хуже, чем проклятие Церкви и анафема. — Августино, несмотря на природную мягкость, на самом деле был хорошо обучен своему делу. Ведя степенные светские разговоры, он давно вызнал причину происходящего и понимал, что только бедственное положение с урожаем привело к таким результатам. — Церковь всегда готова прийти на помощь, — улыбка стала мягкой и благодушной

— А мы не намерены ссориться с Церковью, — заверил Эдвин с уверенностью, останавливаясь перед шатром. Но прежде, чем открыть перед Августино полог, он тихо сказал: — Спасибо, что спасли жизнь барону Моунт. Я воспитывал его с восьми лет. Вы понимаете?

Августино кивнул. Зеленые глаза из-под красной мантии смотрели внимательно и с симпатией.

— Я рад, что спас его жизнь, он очень добрый христианин и еще верно послужит родине.

Инквизитор шагнул через порог, встречаясь взглядами с королем, на которого так давно хотел взглянуть, а тот подошел и поцеловал протянутый перстень на руки молодого человека.

Луис на самом деле был поражен тому, насколько молод посланник. И от чего-то вспомнил Самира — восточная красота здесь смешалась с греческой, создавая поистине прекрасное сочетание.

— Я рад вас лицезреть. Мы так давно вас ждали, — сказал мужчина, приглашая Августино пройти и устроиться в удобном кресле. — Вы, наверное, устали с дороги и хотите перекусить и отдохнуть. Я распоряжусь, — сюзерен позвал слугу и пригласил и главнокомандующего присесть за небольшой стол, который стали накрывать к ужину.

Эдвин присел и приготовился внимательно слушать инквизитора. Алонсо был готов на что угодно, лишь бы их любовь с Луисом, их связь не навредила государству, даже отказаться от нее. От этой мысли становилось горько, но можно ли было поступать иначе? Он пока не знал ответа на этот вопрос. Он не испытывал неприязни и не боялся Августино, потому что за настоящую любовь на кострах не жгут.

Посланник Рима благосклонно кивнул, снимая вновь капюшон и устраиваясь в кресле. Ноги гудели после долгой дороги, хотелось поскорее помыться и остаться одному, но встреча была слишком важной, чтобы инквизитор считался со своими интересами.

— Папа послал меня с пожеланиями дружбы и передал вам лично письмо, — молодой человек наконец избавился от шкатулки, которую берег столько времени. — Он предлагает возродить Церковь в Вестготии и забыть прежние ссоры. Он готов оказывать во всем содействие молодому наследнику и вам.

Эдвин посмотрел на короля.

Тот как раз раскрыл шкатулку и пробежал ее глазами. Папа действительно обещал поддержку и это значило только одно — все будет хорошо, если посланник объявит об этом бунтовщикам во всеуслышание.

— Прочитайте, маркиз, — мужчина протянул Эдвину гербовую бумагу, а в это время Августино отпил из кубка глоток подогретого вина.

Алонсо неловко принял бумагу из рук герцога и неторопливо прочел, потом улыбнулся.

— Это хорошие новости, — сказал он.

— Несомненно, учитывая сколько я их вез, — заметил Августино, делая еще один большой глоток и наконец хоть чуточку согреваясь, а потом с удовольствием глядя на принесенное угощение. — Простите, я очень сильно устал с дороги. Я готов рассказать вам все, что происходит в баронстве, но сейчас лучше, чтобы вы дали мне чернила и бумагу, чтобы ваш глашатай объявил о решении Папы. Так мы остановим бунт или придержим его.

— Разумеется. — Алонсо наспех хлебнул вина. — Я распоряжусь принести бумагу и чернила вашей светлости.

Луис одобрительно кивнул.

— Вы кушайте, Августино, я распоряжусь и о воде, и о том, чтобы вам выделили шатер, — мужчина сам стал ухаживать за молодым священником, устало допивающим вино.

А потом лично помогал ему писать нужную бумагу для глашатая и ставить печать на оную, как подтверждение папской воли.

Алонсо стоял в стороне и не сводил взгляд с Луиса. "Вот и все, — сказал он мысленно себе, — завтра гонец быстрее ветра поскачет в Рим, Церковь усмирит протестующих баронов, при дворе появиться кардинал, а ради надежности ты завтра женишься на Софи Райсаро, которая ненавидит тебя больше жизни, так же как я люблю. И я, чтобы не тревожить твой покой, отправлюсь к северным границам — укреплять их, и все реже буду писать тебе о себе, все больше о делах, и никогда о том, как сильно люблю тебя. Наше счастье было слишком коротким, Луис". Эдвин невольно коснулся пальцами щеки и понял, что плачет. Он в испуге посмотрел на посланника инквизиции, но на счастье тот увлеченно обсуждал с Луисом письмо в Рим. Алонсо резко развернулся и вышел вон из шатра — и позже, на морозном воздухе ему стало легче, и слезы высохли.

Когда Эдвин стремительно покинул шатер, Луис сразу понял, что что-то не так. Он не смел показать, как взволнован и довел дело до конца, чтобы тут же позвать слугу сопроводить инквизитора до его шатра, а сам бросился уже искать Эдвина и не нашел. "Черт. — Сильвурсонни отлично понимал, какие мысли могут быть у его нового любовника. — Он напридумывает себе неизвестно что... Он... " — сюзерен наконец остановился, чтобы отдышаться и не выглядеть глупым подростком, который ищет своего возлюбленного, а затем приказал, чтобы маркиза нашли и чтобы тот ждал его и никуда не уходил, а сам решил поговорить с дочкой Райсаро.

Софи металась по шатру как тигр по клетке, заламывая руки, мерила расстояние от стены до стены быстрыми нервными шатрами. Разумеется, как только ее обогрели, накормили и переодели, она попыталась прояснить обстановку, но стражники не позволили ей даже выглянуть из шатра наружу. Здесь не было никаких острых и тупых предметов, только постель из шкур и одеял, даже огонь сюда принесли в тяжелой чугунной клетке, чья крышка сбоку была заперта на замок. Чтобы подложить в такую дров, ее необходимо было открыть. Софи думала о братьях, едва не плача, и в ней клокотала ярость. Чужое бурое бархатное платье стесняло талию и грудь, почти не позволяя дышать, а дыхание Софи было частым и глубоким. Увидев Луиса, она замерла.

— Вы отдохнули? — осведомился сюзерен, переступая порог "клетки" и оставляя знаком внутри стражу. — Надеюсь, что путешествие не было утомительным, потому что я очень волновался о вашем здоровье, Софи. И, несмотря на то, что ваш отец предатель, готов до сих пор искать мира и взять вас в жены.

Софи с трудом заставила себя выслушать все это, стоя с гордо поднятой головой — даже в гневе она была на редкость красива. Глаза ее блестели презрением. Когда король закончил, она намеренно выдержала паузу, чтобы показать всю свою решимость и предать вес каждому будущему слову.

— Вас самого не тошнит сейчас? — спросила она колко. — Я отвечаю вам "нет". Напишите письмо моему отцу — он вернет вам ваш подарок, подпишет мир и заберет меня отсюда. И я знать ничего о вас не хочу. Надеюсь, вы обо мне тоже не вспомните.

Вы слишком импульсивны, Софи. — Луис пока только разглядывал невесту. Пока только изучал ее ярость, прикидывая про себя, от чего же так яростна эта маленькая львица и находя, что ребенок Райсаро подобен осе, которую лишили улья. Но и кусачим тварям можно вырвать жало. — Ваше мнение меня не интересует. Готовьтесь к свадьбе.

— А вы готовьтесь к смерти. — Софи бросила в сторону короля гадкую улыбку, но на самом деле ей было очень страшно — так, что едва ноги не подкашивались. Она держалась из последних сил. — Как видите, я тоже умею быть честной. Полагаю, вы сказали все, что хотели? Если да, пойдите вон, я буду спать.

Сюзерен перестал улыбаться и в несколько шагов добрался до нахалки, возомнившей себя перстом небесным. Он не ударил ее, он лишь надавил в определенные точки, как учил когда-то Фернандо, чтобы сделать тело ватным. Софи упала, а пышное платье расплылось в полутьме.

— Вы будете подчиняться, — сказал спокойно Луис и поддел ее подбородок кончиком сапога. — Вы поняли?

Софи попыталась пошевелиться, но тут пришла боль, пронзившая и парализующая ее. Образ короля затуманился в ее глазах от внезапно подступивших слез. Она очень старалась не заплакать — получалось из ряда вон плохо, от ее спеси не осталось и следа. К такому она оказалась не готова. Тяжело и судорожно дыша, она упрямо сжимала губы, чтобы не сказать "да". Она не хотела понимать, потому что такая жизнь хуже смерти.

— Уже лучше, — сжал губы Луис. — Вы или будете подчиняться, или я сделаю все, чтобы ваша жизнь стала адом, — четко произнес Сильвурсонни. Он отступил и вышел прочь, желая теперь лишь одного — увидеть и успокоить Эдвина, на котором лица не было после приезда Августино и прочтения письма Папы.

Софи лежала на влажной земле, не чувствуя ни рук, ни ног и беззвучно плакала, умоляя братьев спасти ее. Они никогда не поступали с ней так жестоко, как Сильвурсонни, никто не поступал. Они любили ее и учили любить в ответ, даже их грубость и неотесанность местами — тоже были проявлением любви. Стать женой другого мужчины — предательство и позор, с которым Софи Райсаро не хотела жить. Она совершенно точно знала, как только Сильвурсонни женится на ней, он начнет ей мстить за своего Пьетро, чье ранение было менее серьезным, чем похищение. Она закончит жизнь от его унижений и пыток, или сгниет в сыром подвале городской тюрьмы, постепенно превращаясь в обезумевшею женщину, теряющую человеческий облик. Эти картины вставали перед глазами Софи почти зрительно — и она закрыла лицо руками. Боль отступила от тела, но вся ушла в душу. Кое-как подавленная баронесса Райсаро взобралась на шкуры и свернулась там калачиком. Пальцы ее ласково перебирали волчью шерсть, напоминая о Флаво, о его комнате, где было много волчьих шкур, и не было ни одной, которой бы не касалось обнаженное тело его сестры. И Лучиано тоже всегда приходил туда, чтобы любить ее, а потом ласково перебирать ее волосы. Как же Софи сейчас не хватало этих прикосновений, голосов, хотя бы знания, что они знают, где она, что они живы.

Луис примерно понимал, что чувствует эта девочка, но еще он знал, что нужно давить всех змеенышей, а это значит, что если резать — то всю семью Райсаро. И Софи отличный повод, чтобы заманить их в ловушку и уничтожить. Не теперь, но очень скоро. Когда все будет налажено, когда документы скрепятся печатями...

Сейчас оставалось сцепить зубы и молчать, а еще привести в чувство маркиза Алонсо, который сам не свой после их первых ночей. Сумасшествие открывшейся любви. Страсть? Да, Луис тоже любил бешено и страстно, когда ему стукнуло пятнадцать, терял голову от мысли, что потеряет Фернандо и Кристиана. Теперь он точно знал — все в руках двоих. Если они желают быть рядом, то никакая церковь или брак не помеха.

— Эдвин, ты здесь? — Луис зашел в шатер и сразу начал стягивать блио.

— Да, — тихо послышалось из темноты, немного удивленно и глубоко. — Я обходил посты вокруг лагеря. Все спокойно. Похоже, Райсаро мешкает с нападением. — Эдвин говорил как-то монотонно и устало. — Значит, знает, что его дочь у нас.

— Иди сюда, — позвал сюзерен. Он раскрыл объятия и очень хотел почувствовать тепло своего возлюбленного именно теперь, чтобы убедиться, что с тем все в порядке. Чтобы наконец расспросить, что с ним происходит.

Короткий вздох и Эдвин кинулся к Луису, обнимая жарко, целуя губы вперемешку со словами.

— Идем со мной... Ночь. Никто не увидит. — Алонсо увлек Луиса во тьму, крадя у реальности. Он столько передумал сегодня о том, что уехать будет правильно, оставить и отказаться — правильно, забыть и смириться — правильно, но стоило Луису переступить порог и все полетело к черту. Утром Алонсо, конечно, очнется, но до утра есть ночь, и за сегодняшний вечер груз правильности стал слишком тяжел для плеч Эдвина. Он остановился и провел пальцем по виску Сильвурсонни. — Счастье — это однодневная бабочка, — прошептал он, — было глупо убивать ее в полдень.

— Никто и завтра его не отнимет, — в губы прошептал король. — Есть только сейчас. Всегда есть только сейчас, — он крепко обнял Алонсо и с трепетом поцеловал его в губы. — Если ты завтра уйдешь, я завтра буду по тебе болеть... Но ты ведь не оставишь меня никогда, пообещай. Ты не оставишь нас? — томные поцелуи вместе с шепотом лились в темноте.

— Обещаю, — прошептал Алонсо, — чтобы не случилось... никогда не оставлю. — Он увлек Луиса на постель, и сейчас ему действительно стало все равно, узнает кто-нибудь о них или нет. Пусть.

Чувствуя плен рук и желание Эдвина, Луис сразу растерял все свои аргументы. Все, что ему хотелось — это целовать маркиза, слышать его учащенное дыхание, ловить каждый его вздох, прижиматься всем телом, чтобы они падали в бархат ночи и запутывались в его неведомых складках.

— Я люблю тебя, — сюзерен потянул с Алонсо рубашку, путаясь пальцами в его волосах.

— И я люблю тебя, Луис, — тихо прозвучало в ответ, и впервые в жизни Алонсо назвал его по имени. Эдвин провел ладонями по бедрам любимого, нащупал край ткани брэ, ловко добрался до шнуровки.

Еще недавно не знавший, что делать, его возлюбленный вдруг в темноте стал просто диким тигром, который действует четко и быстро. Сильвурсонни даже ахнуть не успел, как с него ловко стаскивали одежду, успевая при этом целовать. "В этом человеке прячется двое", — про себя вдруг подумал Луис, отвечая на страстные и быстрые поцелуи Эдвина

— Научи меня, — прошептал Элдин, оглаживая мозолистыми ладонями сильную грудь и живот, — делать это ртом... Научи, чтобы тебе было хорошо со мной, чтобы я не сомневался больше... Я какой-то пьяный сегодня. Не знаю, что со мной.

— Ты хочешь? — губами потереться о губы. — Целовать, любить... Как мои губы... Облизывать... Попробуй, тебе понравится... — почти мольбой по сердцу. — Прошу... Я направлю.

Эдвин мягко поцеловал Луиса в губы, потом медленно опустился на колени перед ним, обхватил его член рукой, немного приноравливаясь. "Как поцелуи?" Алонсо взволнованно вздохнул, закрыл глаза и коснулся легким осторожным поцелуем головки.

Луис прикусил нижнюю губу, до того забытым было это сладкое ощущение, когда втягивают, когда проводят языком по стволу, когда бесстыдные руки не дают покоя. Алонсо так нежно прошелся языком по его члену, что Сильвурсонни уже срывало крышу, он даже тыльную сторону ладони прикусил, чтобы не вскрикнуть.

Эдвин ощутил, как Луис дрожит и решил про себя, что все делает правильно. Он взял в рот член короля и стал что-то делать из того, что сам Луис делал недавно с ним. Эдвин был не уверен, что у него получается так же хорошо, но постепенно привыкал к совершенно новым ощущениям — на удивление они не вызывали отвращения, наоборот, это становилось тем приятнее, чем дольше Алонсо продолжал. Он и не заметил, как сам начал получать удовольствие от горячей бархатной кожи, запаха и вкуса.

Сдерживаться становилось все невыносимее, бедра сами стали толкаться мягким губам Эдвина, хотелось шептать его имя, хотелось, чтобы он не останавливался ни на секунду, и рука сама потянулась к темным прядям, чтобы направить и удерживать голову так, как больше всего приятно, показывая и ритм и то как двигаться.

Алонсо был внимателен к малейшим изменениям в движении. Для удобства он сел на пятки, а потом стал ласкать руками бедра герцога, постепенно наращивая темп, и если сжать губы плотнее и немного пососать — послышаться тяжелые вздохи, почти стоны удовольствия.

Приглушенные стоны приобрели новые оттенки. Луис уже ни о чем не думал, а только двигался и подчинялся Эдвину и его страсти, чувствуя, как накатываю первые волны, грозящие стать быстрым экстазом.

Эдвин так увлекся, что нечаянно по неопытности, царапнул кожу Луиса зубами — тот вздрогнул, а Алонсо испугался и тут же выпустил его.

— Прости.

— Не останавливайся, — прохрипел Сильвурсонни, — все... очень... хорошо. Пожалуйста, — взмолился он уже через секунду.

Алонсо пребывал в замешательстве, но кивнул и снова вернулся к тому, что делал, но в этот раз он уже был осторожнее и чуть настойчивее.

Чем добился еще большего желания, и уже через некоторое время, Луис требовательно потянул Эдвина на себя, чтобы впиться в его губы уже не ласковыми поцелуями. Тело горело в предвкушении, и его маркиз плавился воском в руках, как будто и не собирался недавно бежать за тридевять земель лишь бы забыть.

Алонсо сам не узнавал себя — в нем проснулась накопленная за годы страсть, о которой он даже не подозревал, и он понял, почему ведет себя так, словно он с Луисом в последний раз. Он боялся за него, по многим причинам. Первой — была Софи. Нет, не свадьба пугала Эдвина, а то, что Сильвурсонни женившись, должен будет для отвода глаз провести ночь в ее шатре. Эдвин хорошо знал, на что способна женщина, когда ей нечего терять. Второй причиной была инквизиция — глупо было отрицать, что даже короли всходят на костер за содомию — и этого Элдин боялся настолько, что начинал ценить каждую минуту их близости, хватая призрачное счастье. Завтра это могут у него отнять. А еще война с Райсаро — она была неизбежна даже в случае, если франки отойдут от северных границ. И Алонсо боялся, что с Луисом случиться что-то по-настоящему плохое. Он всего теперь боялся.

Лишь Сильвурсонни не боялся ничего и дарил всего себя этому сильному и в то же время слабому, но обожаемому Алонсо. Для него годы, проведенные в страхе, закончились навсегда. Он хотел дышать, хотел отчаянно понять, что испытывал Фернандо, когда каждый день рисковал, когда все ставил на кон. Любить, презирать запреты, получать счастье в каждой секунде.

Мужчина перевернул Эдвина на спину и заставил того раздвинуть ноги, рукой шаря в подушках в поисках масла.

— Я никуда тебя не отпущу. Ты никуда не поедешь, — прошептал страстно. — Ты обещал мне. Обещал.

— Откуда ты узнал?

Луис, прижимавший маркиза к мягкому меху, тихо засмеялся.

— Все так очевидно, что и не стоит рассказывать. Логика... Ты испугался, ты себя испугался, но хочешь свалить на трудности вокруг. Я так делал раньше.

— Это лечат? — спросил доверчиво Алонсо, устраиваясь поудобнее и закидывая ноги на талию Сильвурсонни.

— Да, любовью, — масло стекало по бедрам маркиза, член терся о вход, чуть толкаясь внутрь, а поцелуи лились нежностью.

Эдвин ласково провел руками по плечам Луиса и потянул на себя.

— Тогда я хочу болеть вечно.

Их новая близость была полна нежности и открывала любовь не монарха, каким считал до сих пор алонсо Луиса, это была именно чистая страсть, ответ на чувства, сплетение их душ, которые наконец могли довериться друг другу. Сильвурсонни умел быть ласковым, умел приносить наслаждение без боли. Его Эдвин оказался чувственным и совершенно не готовым к тем играм, что занимали сюзерена в юности. Да, это была совсем другая любовь, совсем новый, еще юный росток зелени, пробившийся в душе Луиса, и он желал его оберегать от напастей и хранить его до конца своих дней.

Эдвин оттавался Сильвурсонни самозабвенно и открыто, словно больше не осталось между ними никаких преград. И лишь едва не потеряв, Алонсо понял — как любят и доверяют. Надо просто быть рядом — как он делал это всегда, и беречь едва родившиеся отношения, и можно наслаждаться его телом не задумываясь ни о чем, называть его по имени, прикасаться как угодно и дарить наслаждение. Алонсо тихо стонал под Луисом, сходя с ума от безумного блаженства.

До самой зари их признания и крепкие объятия во сне, их пробуждение и томные поцелуи, перетекшие в новую близость стали началом дня, когда приходит понимание, что ничего другого не требуется, что существует рядом лишь один человек, с которым следует жить, который не обманет и подставит плечо. И раньше Луис доверял маркизу, но с его неожиданным признанием пришло нечто абсолютно иное.

Когда Луис проснулся, солнце только встало над лесом, а нежные поглаживания плеча прогоняли остатки сна. Элдин лежал рядом, подперев рукой голову и ласково будил своего короля.

— Луис, нам пора уезжать... Просыпайся.

— Уезжать? — протерев глаза, сюзерен окинул одетого Алонсо. — Что за спешка?

В полумгле его любовник был еще красивее и так заманчиво близко. Мысли еще не отошли от прошедшей ночи, и подозрения, что на лагерь могли напасть, совершенно не шли в голову.

— Наши основные силы подошли к реке и идут нам навстречу. Думаю, слиться с ними нам будет безопаснее, чем ждать до вечера, пока они сами дойдут до нас. — Эдвин улыбнулся ему и погладил пальцами по небритой щеке. — Мне было очень хорошо с тобой сегодня, Луис.

— И мне, — Сильвурсонни обнял Алонсо за шею и притянул к себе. — Называй меня наедине Луисом. Только по имени... — он поцеловал возлюбленного в губы. Но тут же отпустил и стал оглядываться в поисках вещей. — Я в дороге перекушу, — сказал весело. — Думаю, что баронам придется еще долго объясняться и передо мной, и перед посланником Рима.

— Хорошо, — ответил Эдвин. — Я распоряжусь, чтобы начали сборы. Вы не зайдете к Пьетро?

— А у него нет самого желания заглянуть к своему королю? — мужчина поднялся и теперь умывался у котла, протирая шею и плечи льняным отрезом. — Что же так его задерживает прийти ко мне? Опять синяк под глазом или очередное увлечение?

Эдвин поджал губы, виновато вспомнив о том, что вчера забыл сказать.

— Он ранен... Нога порезана.

— Ранен? — Луис поспешно натянул рубаху. — Так сильно? — уже на ходу завязывая на штанах ленты и натягивая сверху пелиссон, сюзерен выспрашивал взглядом, куда нужно идти.

В лагере царила суматоха. Рыцари в спешном порядке собирали шатры и тушили костры, обозы запрягали только что накормленными и почищенными лошадьми, ото всюду слышались приказы командиров и разговоры слуг, сгребающих тюки и провизию на телеги.

— Да не особенно, — замялся Эдвин. — Намучился больше. Он живучий, как и его отец. — Алонсо задумчиво провел ладонью по шкурам на постели — он не ревновал, но почему-то все еще беспокоился. — Гвардейцы проводят вас... тебя в его шатер. Я бы тоже пошел, но я должен проверить донесения разведчиков.

— Хорошо, — Луис все еще смотрел из-за полога на суету. — Все наладится, вот увидишь, — обернулся он к Алонсо. — Я никуда не денусь и надеюсь, что и ты не оставишь меня... — намек звучал не в словах, а в выражении голоса, в том, как произносились слова. Намек на постель, на их чувства, на то, что произошло ночью был очевиден. — И священника не бойся. Этот мальчик и сам напуган.

— Внешность обманчива. — Алонсо неловко улыбнулся и немного покраснел, вспомнив жаркую откровенную ночь, потом встал, подошел к Луису и, осторожно забрав из его пальцев ткань полога, отпустил ее.

— Задержись на минутку еще, — сказал он, делая шаг ближе и касаясь щекой щеки. Губы скользнули по коже, целуя вскользь. — Я вчера не всерьез... я не уйду.

— Я надеюсь на это, — Луис сразу обнял маркиза, окунаясь целиком в его теплый запах. Сложно не сдаться первому порыву, зовущему забыть обо всем на свете и даже о грозящей опасности, когда рядом тот, с кем душа оживает и размягчается и высохшего кусочка хлеба, как будто напитывается кровью.

Эдвин тоже обнимал Луиса, задумчиво поглаживая по спине и думая о том, сколько впереди у них всего интересного и неизученного на поле брани любви, сколь еще предстоит узнать друг о друге, познать вместе.

— Тебе надо назначить день свадьбы, — сказал Алонсо, уткнувшись лицом в шею Сильвурсонни.

— Надо. Ближайшая церковь недалеко. Я не стану дожидаться поездки до столицы. Надо распорядиться одеть эту куклу, и тогда Райсаро некуда будет деться. Их коалиция распадется на части... — ладонь погладила скулу. — Не думай ни о чем, я знаю, как поступать с девицами ее возраста. Несколько недель в комнате, хороший кнут, и она станет покладистой. А нет, так монастырь недалеко... Мой Эдвин, — губы поцеловал военачальника с жаркой страстью.

В ответ Алонсо отдал стон и жаркую страсть в прикосновении губ и языка, и пока не задохнулся от любви, отпустил Луиса.

— Ступай, — с улыбкой сказал он. — Я быстро улажу дела и приду к тебе.

Как не хотелось воспротивиться расставанию, но Сильвурсонни должен был проверить Пьетро и убедиться, что мальчишка в порядке. Тот все время попадал в самые странные ситуации, так что на сей раз тоже расскажет, наверняка, немало интересного про свое пребывание в лагере барона Райсаро, в этом сюзерен нисколько не сомневался.

Юный барон Моунт, увидев герцога входящего в его обиталище, достаточно бодро подскочил с тюка, на котором ожидал появления солдат, которые должны были заняться его шатром. То, что он ранен, было заметно только по тому, что на левую ногу он предпочитал не особо опираться.

— Ваша милость, — быстро поклонился и выпрямился. Бесшабашная и чуточку счастливая улыбка, взлохмаченные волосы, чертики в глазах — Пьетро полностью пришел в себя. Только вот оружие было не его — и это знатно бесило. Чтобы вернуть себе клинки — подарок отца, и ножи — подарок его величества Фернандо I, юноша был готов на многое. — Прошу прощения, не дождался вчера приказа прийти к вам — заснул. Лекарь у нас еще тот травильщик, — притворяясь жутко виноватым, развел руки, — дай только повод — вольет какую-нибудь гадость.

— Это точно, — улыбнулся Луис, оглядывая довольно бравый вид своего любимчика. — Ранение, надеюсь, не очень серьезное. Ты и на ногу не наступаешь, — покачал головой, оглядывая наполовину собратые пожитки и собранные шкуры. — Рассказывай все по порядку и в подробностях. Что, как и почему...

Пьетро сосредоточился и принялся кратко и сжато рассказывать о том, что он успел увидеть в лагере, а также о том, что, похоже, старший Райсаро и его отпрыски не особо ладят друг с другом, как его речь была прервана криками, в которых явно угадывалось: "Пожар!"

* * *

Бессонная ночь для Софи не окончила кошмаров, а с рассветом стало только хуже — лагерь короля начали спешно сворачивать. Еще одна надежда на спасение рухнула подобно подкошенному дереву, и разлетелась в щепки. Но Софи Райсаро не была бы дочерью своего отца, если бы сидела на месте сложа руки, не пытаясь выпутаться. Просить короля о милости она не собиралась — она хорошо понимала, что ее не пожалеют, не пощадят и не выслушают. Со свадьбой Сильвурсонни тоже не станет тянуть, и Софи чувствовала приближение этого часа, как животные чуют собственную смерть. Может быть потому она отчаянно искала выход и все утро провела за странным занятием — она подходила то к одной стороне шатра, то к другой, то к третьей, прислушивалась, с какой стороны слышится меньше голосов, и вскоре наметила свой возможный путь к бегству. В конце концов, разницы где умирать — здесь или в лесу от голода и холода, не было. Дальше ей нужно было отвлечь охрану, но задача оказалась еще сложнее — ни оружия, ни каких-либо других вещей у Софи не имелось — только платье, что на ней, шкуры на постели и клетка с огнем. Сейчас взгляд Софи упал именно на нее. Секунда понадобилась на то, чтобы решиться на безрассудство — поджечь собственный шатер. Софи живо вытащила из настила несколько еловых тонких веток и, сложив вместе, сунуло в огонь. Пламя с неохотой перекинулось на мертвое дерево. Прикрывая его — маленькое и трепыхающееся словно огонек свечи — ладонью от сквозняка, Софи поднесла пламя к ткани шатра. Она почти торжествующе улыбнулась, когда та полыхнула в мгновение превращаясь в огненный столб. Жар бросился в лицо девушки и она попятилась в центр шатра, ощущая, как от едкого дыма першит в горле и щиплет в глазах. Снаружи кто-то закричал, но Софи восторженно смотрела на огонь, как завороженная. Она уже было собиралась осуществить вторую часть плана — бежать, но обернувшись увидела пелену огня. Пламя трещало и прыгало со стены на стену, точно стая оголтелых чертей — оно было повсюду: впереди, позади, слева и справа. Софи слушала крики людей с наружи и все равно улыбалась. Смерть — это тоже свобода. Дышать становилось невозможно, а жар почти причинял боль коже. Софи упала на колени лишь на мгновение зажмурившись, а когда снова открыла их, перед ней стоял Эдвин Алонсо. Мужчина схватил ее за плечи до того как она успела шарахнуться от него — и в этот момент что-то зашевелилось над ними, там, сверху. Эдвин вскинул голову и увидел, как падает на них горящий полог шатра...

* * *

Наверное, Луису стало бы плохо, если бы он точно знал, что внутри горит его возлюбленный, уже теперь полыхающий шатер навевал мысли о внезапном нападении, но поблизости суетились и тушили только солдаты и слуги, которые довольно четко избавлялись от пламени, уничтожившем одно из укрытий. Не с кем-то, а с пленницей, дочерью Райсаро.

Самой Софи сюзерен не наблюдал, и это тоже его беспокоило невероятно. Не хотелось бы, чтобы девица погибла так нелепо, не сыграв своей роли в этой чрезмерно затянувшейся пьесе неповиновения.

— Пьетро, черт дери! Она сбежала, — Сильвурсонни негодовал, вспоминая собственный побег много лет назад — способ невероятно действенный.

— Ваша милость, — откликнулся невероятно бледный юноша, который только что переговорил с гвардейцем, который руководил охраной баронессы Райсаро. — Она не сбежала. Она там и... — Пьетро сглотнул комок, мешавший говорить, — там маркиз де Пасторано. Он был неподалеку, когда шатер загорелся и... Его не успели остановить...

Но вместо этого к шатру рванул Луис. у него в глазах потемнело от донесения. Он дороги не разбирал, уже не видя перед собой пламени и готовый в нем сгореть, лишь бы спасти Эдвина.

Ткань шатра стаскивали в сторону копьями и палками, засыпали землей.

— Стаскивай! Стаскивай! — кричали солдаты друг другу, а потом среди дыма и обрывков ткани показались обгорелые шкуры. Человек под ними надрывисто закашлял и откинул с себя прочь. Алонсо медленно отпустил едва соображающую что-то Софи из рук и откинулся на спину, пытаясь дышать.

— Боже! — вырвалось из сюзерена, который первым потащил Эдвина прочь из дыма к воздуху. Невесту же схватили солдаты, но она, кажется и так, мало что соображала. — Ты живой? Ты живой. Спасибо, Господи.

— Ноги, — простонал Эдвин, корчась от боли, пытаясь дотянуться рукой туда, где сильно обгорела ткань его брэ и сапог. Он не смог и снова закашлялся, пытаясь через слово спросить: — Софи... она жива?

— Да плевать, — Луис сам дернул тлеющую ткань прочь и потянул сапоги. Ожоги... они всегда несут за собой воспаление и заразу. — Лекаря, немедленно! — заорал во все горло, когда рядом присел невозмутимый и неизвестно откуда взявшийся Августино.

— Позволите? — спросил тот, доставая мази и чистую ткань из своего мешка.

Пьетро, который уже отдал приказ привести чувство пленницу и не сводить с нее глаз, позвать лекаря (в принципе, его должны были уже позвать или он сам должен был прибежать на шум, но береженого бог бережет), с тревогой уставился на падре. Увидел или нет, что отношение милорда к его военачальнику не совсем нормальное? Тревога за Алонсо тоже была, но — если говорит и не орет от боли, значит, ожоги не могут быть сильными. И не из таких передряг выбирались.

— Милорд, — юноша подошел к герцогу и крепко сжал его плечо — образумить. — Софи Райсаро жива и цела. Скоро ее осмотрят и будет точный доклад о ее состоянии.

— Да, хорошо, — взгляд Луиса не отрывался от быстрых рук августино, который аккуратно продолжил освобождать от ткани кожу, смачивая каким-то раствором. — Пусть осмотрят... — дыхание сбивалось, но кажется, священник этого не замечал. Он положил ногу военачальника поверх своей, вынуждая Эдвина лечь на колени сюзерена.

Зеленые глаза изучали ожоги внимательно.

— Будет чуточку щипать, — улыбнулся инквизитор Эдвину мягко и стал смазывать поврежденную поверхность. — Кожа восстанавливается быстро, если все делать правильно. Главное, чтобы вовремя обработать и оказать помощь.

Алонсо не мог ответить — он сцепил зубы, терпя невыносимую боль, вгрызающуюся в икры, но Эдвин кивнул. Он наконец отдышался и немного пришел в себя.

— Я в порядке, — сказал он. Не то, что бы это было правдой, но ему очень хотелось успокоить Луиса. — Это пройдет.

— Просто держите его, — инквизитор покачал головой, обрабатывая самый жуткие участки, а затем стал забинтовывать, не глядя на то, как сюзерен гладит взмокшего от боли военачальника по голове. — У вашего лекаря должны быть средства от лихорадки. Прикажите перенести его в телегу, а позже я вновь осмотрю раны или ваши слуги, как будет угодно.

— Благодарю, — Сильвурсонни закивал, видя, что ткань закрывает ожоги и поцеловал Эдвина в висок. Плевать, на все плевать...

Алонсо замер в руках Луиса — и ему очень хотелось остаться сейчас с ним, обнять и сказать: "Все хорошо" — и чтобы в этом прозвучало: "Люблю", но Эдвин умоляюще посмотрел на Пьетро. "Помоги, — говорил его взгляд. — Убереги от глупости".

Но юноша уже и сам склонился к сюзерену и почти шептал ему на ухо:

— Ваша милость. Милорд. — Рука на плече Сильвурсонни сжалась еще сильнее. — Я настоятельно прошу заменить вас, — а потом вдруг почти мурлыкнул на ухо: — Дядя Луууис...

Сюзерен выдохнул и кивнул, позволяя юноше опуститься на землю и поддерживать мужчину, пока темноволосый священник возился с его ногой, перематывая некрепко, но ловко ожоги. Ткань впитывала средство и боль становилась не такой жуткой.

Когда Августино закончил, то Луис уже стоял около телеги, а ему улыбался Пьетро.

— Вам не следует сидеть на земле, вы тоже ранены, — покачал головой Августино, оглядываясь в поисках помощников. — Надо перетащить маркиза и устроить получше.

Пьетро тут же крикнул солдат. Их командир не был никогда неженкой, но инквизитор оказался весьма настойчивым. Он напоил мужчину каким-то горьким отваром, чтобы уменьшит последствия от вдыхания дыма, умыл чистой водой его лицо и велел, чтобы рядом оставался разумный человек, который бы следил за состоянием маркиза.

В это же время прибежал и лекарь, сообщивший, что девушка не пострадала и что ее только пришлось отпаивать успокоительным и дать снотворного, чтобы больше не пыталась бежать.

Луис все это время терпел присутствие посторонних, сцепив под широкими рукавами пальцы и дела невозмутимый вид. До самого отъезда оставалось немного времени, потом разберутся с девчонкой.

— Отправляемся, — скомандовал он за Эдвина, взбираясь на телегу и накрывая маркиза шкурой. — Все уже хорошо, — добавил улыбаясь и нервно глядя, как лагерь, а вернее кострища остаются позади, а впереди черным с белым ложится дорога, покрытая первым снегом.

Эдвин улыбнулся — устало и нежно, как всегда, и слишком много было в этой улыбке.

— Знаете, ваше величество, — сказал он, — сегодня произошло чудо, а вы даже и не заметили.

— Я заметил, что тебя не потерял, — сидевший рядом и обнимавший любимого Сильвурсонни подтянул Алонсо поближе. — Эта девка чуть не убила тебя. Но ей не избежать наказания.

Алонсо печально вздохнул. Он не был злодеем, способным обидеть женщину, но Луиса сейчас очень хорошо понимал. Эдвин и сам боялся, когда король оставался с ней наедине. Люди, которые отчаялись, способны на многое, и сегодняшнее происшествие это доказало.

— Августино обвенчает вас в ближайшей деревне... поверьте, для баронессы это будет хуже всего.

— Не станем тянуть. И это, — мужчина наклонился к уху, — для нас с тобой ничего не меняет. Ты должен это знать, запомнить и никогда не думать иначе. Но сейчас лучше отдыхай. Главное, чтобы жара не было.

Эдвин нащупал под шкурой руку короля и крепко сжал ее, чтобы просто ощутить касание плоти к плоти — с некоторых пор такая потребность не давала ему покоя.

— Я знаю, любимый, — тихо прошептал он, лаская пальцами запястье Сильвурсонни. — Я хочу поговорить с Августино.

— Для чего? — удивился сюзерен, пальцы его сжались сильнее. Пожелание пообщаться с посланником Папы не просто удивляло — вызывало крайнее изумление. Тот и так следит за каждым шагом и словом, достаточно выдали себя. Пусть хоть дорога останется им без свидетелей, да эти деревья, ползущие черными уродами мимо. Зима... холод... и их тепло, их близость.

— Хочу убедиться, что он не собирается вам навредить. — Эдвин помолчал. — Мы выдали себя, теперь я надеюсь, что получиться уберечь нас.

— Или навредить еще больше, — задумчиво добавил Луис, поглаживая по голове, — потому не стоит искушать судьбу. Говорить с Августино буду я, а ты отдыхай пока...

Он заставил маркиза улечься поудобнее и всю дорогу всматривался в серую мглу, которая постепенно становилась белой — с неба падала мелкая снежная изморозь. Тишина оглушала... до тех пор, пока впереди не показался небольшой встречающий сюзерена отряд гвардейцев. Подоспевшие войска уже расположились основным лагерем на другой стороне реки, а часть их уже окружала баронство и готовилась к первой атаке.

— Будь осторожен, — ответил Алонсо, влюблено глядя в голубые глаза герцога — сейчас они казались светло-серыми, как пелена снега вдалеке. — Я не могу потерять тебя... не теперь.

— Я давно осторжнее, чем обычно. — успокоил Луис и приподнялся.

— Ваше величество, — первый из гвардейцев отдал честь военачальнику и доложил. — Лагерь поставлен. Охрана обеспечена, мы готовы пойти в наступление.

— Подайте коня, — попросил Эдвин и попытался встать.

— Отставить, — Луис удержал неугомонного. — Довезите нас до лагеря и расположите посланника папу отдельно и его свиту, арестованную девицу, урожденную Райсаро — под усиленную охрану.

* * *

Эдвину не оставалось ничего иного, как повиноваться воле своего короля и возлюбленного.

Софи под усиленной охраной проводили в шатер, где еще сонную и ослабшую умыли, а после переодели к обряду венчания в роскошное ало-золотое платье. Ее шикарные волосы расчесали и собрали под жемчужную сетку, а на чело надели тонкий золотой обруч. Только ощутив холодный поцелуй металла на лбу, Софи вдруг осознала, что жива и самый ее ужасный кошмар осуществляется. Она попыталась сопротивляться, и тогда по приказу короля ей связали запястья таким образом, чтобы руки ее остались опущены вдоль тела, а короткая веревка не позволила бы согнуть их перед собой; ноги Софи тоже связали так, чтобы она не смогла убежать, но вполне сносно шла к алтарю. Алый плащ, наброшенный ей на плечи скрыл обвязку ее рук от любопытных глаз, и чтобы он не упал, его скрепили рубиновой брошью на груди. Наряд достойный королевы и пленницы.

В маленькой церквушке были только Пьетро, как главный свидетель брака и его поверенный в делах, некий барон Шартиро. Священника выпроводили, а на его место поставили Августино, который любезно согласился заключить брак такой высокой особы и даже внести запись в местную книгу.

Он видел издалека, как девушку ведут под конвоем и не опускал своих зеленых глаз ни на секунду, а Луис стоял у алтаря, даже не поворачиваясь.

— Начнем, — кивнул сюзерен, едва Софи поравнялась и была поставлена рядом.

Августино кивнул. Он начитал читать самый длинный из текстов, который освещает путь новобрачным, вразумляет их, открывает им, что брак не есть радость, а труд. Он читал монотонно и неспешно, ведя к финальному признанию власти мужчины над женщиной, понуждая даже голосом Софи подчиниться и отдаться во власть того, кто избрал ее женой.

В голосе инквизитора Софи не слышала божьих слов, ее разум улавливал очень немногое, а может быть то, чего не говорилось. Боль. Смерть. Страх. Повиновение. И снова смерть. Софи казалось, что ее душу давно отсоединили от тела и спрятали в какую-то темную жуткую коробку, в которой эти ужасные люди способны сделать с ней что угодно. Инквизитор Августино. Софи снова посмотрела на него странным отсутствующим взглядом. Понимал ли этот человек, что он убил ее, что сейчас он зачитывает ей смертный приговор? А барон Моунт. Похотливый бастард. Весь такой милый и улыбчивый снаружи — внутри него скрыто чудовище, не меньше ужасное, чем то, что когда-то обитало в его отце. И наконец Сильвурсонни... Софи ненавидела его до темноты в глазах. От одного имени этого человека ее сердце замирало как лед. Софи кололо плечо и она попыталась поднять руку, чтобы убрать то, что ей мешало, но не смогла. В масштабах происходящего, это была сущая безделица, но именно она сейчас раздражала девушку, доведя почти до слез. И когда Августино спросил Софи, согласна ли она стать женой герцога Сильвурсонни, ей послышалось: "Хочешь ли ты умереть?", и Софи не задумываясь тихо ответила:

— Да.

Сопротивление было сломлено, на палец тонкой и нежной руки надето кольцо. Попавшись в клетку, птица редко вылетает на свободу, ей обрезают крылья, ее лишают леса.

— Да, — отозвался на вопрос священника и Сильвурсонни. "Да", — задрожали стены храма, поднимая вверх воронье, которое разметалось в стороны с громким карканьем. Мужчина развернул к себе едва дышащую связанную невесту и поцеловал ее в губы — холодно, словно хотел этим убить, а в голубых глазах появилась сталь. — Отправьте барону Райсаро письмо и свидетельство о браке, — приказал сюзерен, бросая новоявленную жену на солдат и направляясь к выходу. — Софи сопроводите ко мне в шатер, — добавил он уже на выходе.

Пьетро, перехвативший девушку, поклонился и очень молчаливо повел ее прочь. Церемония оставила очень гнетущее впечатление. Он, конечно, был рад, что милорд выполнил задуманное, что теперь можно обойтись без войны с франками — ведь юноша видел уже много смертей и понимал, что может принести столкновение обеим сторонам. Но — это было как-то неправильно. Неправильно, что его милость, любя Алонсо должен жениться. Неправильно, что девушка, к которой начало прорастать невольное уважением после устроенного ей — ведь не каждая решится! — вынуждена будет умереть вскорости. Он прекрасно помнил нежный смех, когда к его паху приставили нож — и как раз этот контраст и породил неуместные чувства к жене сюзерена. Жалость. Если она ничего не выкинула, Пьетро бы наслаждался происходящим, а так молодой человек чувствовал, как в душе что-то меняется, как лопается его четкий, легкий, веселый, не смотря ни на что, мир. Верность, преданность, подчинение, выполнение любого приказа — баррикады остались незыблемыми. Но сомнения в себе начали потихоньку подтачивать то, что находилось внутри этих баррикад — легкомысленную душу юного барона.

Тем не менее, рука была тверда, и он привел Софи туда, где ей отныне надлежало прибывать — в шатер к милорду. Чуть ли не силком усадив девушку на заваленную шкурами кровать, задумался, как бы от нее обезопасить герцога. Пронзительный взгляд, так напоминавший взгляд его величества Фернандо I, пригвоздил молодую герцогиню Сильвурсонни к постели, но в нем не было главного, что всегда отличало предыдущего короля — уверенности в своих силах и в том, что все будет, так ему нужно.

Софи сидела молча, не глядя на барона, лишь раз она обвела шатер рассеяным взглядом. Здесь жарко натопили и даже постелили ковры на землю, но Софи было холодно. Ей хотелось стереть этот омерзительный вкус со своих губ, от которого у нее выкручивало наизнанку все внутренности. Она отвернулась от Пьетро и сильно прижалась ртом к плечу, потом повела им, стирая жесткой тканью гадкое воспоминание. Ей так хотелось к братьям, пусть даже мертвой, но вернуться к ним, и слезы невольно наворачивались на глаза Софи — и тогда она начинала шумно дышать, чтобы хоть немного прийти в себя. От одной мысли о нежных взглядах Лучиано, о ласковых словах Флаво — ей хотелось рыдать навзрыд. Она не сдержала слово, данное им. Она искупит свой позор кровью и больше никогда их не увидит.

Так и не придя ни к какому конкретному решению, Пьетро просто уселся напротив девушки, чтобы не спускать с нее глаз. А как придет милорд, можно предложить влить в нее слабый снотворный напиток или тот, что отправляет в мир грез — отец в последние месяцы постоянно его принимал, чтобы убрать хоть ненадолго боль.

Но Луис все не приходил. Прошло, наверное около часа, прежде чем сюзерен соизволил явиться и остановился на пороге, откинув полог, вслед за ним вошли слуги и внесли факелы. три служанки направились к Софи.

— Пьетро, спасибо, ты свободен, — мужчина кивнул барону.

Юноша попытался подскочить как обычно, но порез на ноге дал о себе знать, заставив скривиться и вернув некую ясность мыслям, которые уплыли уже в невообразимые дали.

— Ваша милость, — Пьетро подошел почти вплотную к герцогу и понизил голос так, чтобы никто не мог услышать. — У меня в сумке есть лекарство отца, может быть дать баронессе?

— Спасибо, но не стоит, — Сильвурсонни похлопал по плечу, — лучше проследи за Эдвином, я оставил его с лекарем, у него небольшой жар и пришлось дать как раз снотворного, да и сам выспись. И еще, нужно проследить и за нашим юным священником, чтобы по лагерю не ходил среди ночи.

Пьетро с недоумением глянул на сюзерена — и что такого падре может увидеть в лагере страшного? Лагерь как лагерь. Но приказ есть приказ, поэтому после посещения Алонсо, юноша решил заглянуть к инквизитору — проверить как он, поболтать да и спать уложить. Может и вместе лечь — так уж точно никуда посреди ночи не денется. Коротко поклонившись, барон Моунт вышел из шатра, чтобы направиться к лекарю ну и дальше по плану.

Софи вздрогнула, когда к ней кто-то прикоснулся и вскинулась, осознав, что слуги пришли раздеть ее. Она вскочила, пытаясь их оттолкнуть, но из-за веревки на ногах не удержала равновесия и упала на пол.

— Не трогайте меня! — зарычала она.

Крики Софи окончательно вывели Луис из себя. И без того достаточно истерик от этой девицы. Мужчина подошел к девушке, которую не смели дальше раздевать.

— Сейчас вы или послушаетесь меня, или будет только хуже, — связанная баронесса красным пятном лежала на ковре. Ее черные волосы в золотом уборе уже чуть растрепались от сопротивления. — Влейте королеве успокоительного. — добавил он не терпящим противоречий голосом, и один из слуг со служанками вновь схватили Софи и буквально насильно влили в нее какую-то жидкость, а затем стали вновь освобождать от одежды и пут.

Софи сопротивлялась как могла, но ее слишком крепко держали и толку от брыканий и злого рычания было маловато. А еще она точно знала: хуже будет в любом случае и терять ей больше нечего. Этому ублюдку Сильвурсонни мало ее неволи, он хочет ее унижений, сломить ее, растоптать, и Софи совершенно не удивилось, когда ее успокоительное подействовало совсем иначе, не оправдав своего названия. В одной простой сорочке, молодую герцогиню оставили сидеть на постели, подобрав под себя ноги — она дрожала как загнанная в ловушку охотниками волчица и врагом смотрела на всех, кто подходил к ней. Сердце в ее груди колотилось сильно и часто, дыхание становилось все тяжелее, и внутри разгорался огонь страсти. Этот мерзавец приказал ей дать афродизиак. Софи поверить не могла! Нет, это было уже слишком даже для нее.

Маленькая собиралась сопротивляться. Луис понял по ее позе и блеску глаз, по тому, как она рычала, когда слуги исполняли приказ и высвобождали ее из складок ткани. Теперь девочка осталась наедине с тем, кого, наверняка, больше всего ненавидела.

— Вы ненавидете меня, Софи, но я тоже вас ненавижу, и вашего отца... за предательство Вестготии, за предательство наследника Фернандо. — луис взял кинжал и разрезал палец, а потом присел рядом с красавицей. Давайте вашу рубаху, повернитесь.

Софи бросила быстрый взгляд на его руку и медленно подтянула ноги к себе, теперь почти сжавшись. Она смотрела в глаза короля прямо, ожидая от него очередного зверства.

— Чего вы хотите от меня еще? — спросила она тихо, но твердо. — Вы уже получили, что вам надо. Оставьте меня в покое.

— Утром я должен предъявить доказательства того, что мы были вместе. Желаете иного исхода — позвать служанку. проверить вас на девственность? — Луис был спокоен и настойчив. — В ваших интересах, софи, чтобы я простил вашего отца и ваших братьев за измену. Научитесь думать не инстинктами, а головой. Я ничего вам на самом деле не сделал. Скорее, вы кидаетесь, как дикая кошка.

— Все мы дети своих родителей, — вцепившись пальцами в шкуры, ответила Софи. — И... я не верю вам. Как только вы добьетесь, чего хотите, вы убьете меня. Мой отец понимает это так же хорошо как и я. Вы напоминаете мне человека, который стоит посреди реки, вытаясь остановить воду. Вы приехали незванно негаданно в мой дом, заявили на меня свои права, меня не спросив, разом перечеркнув всю мою жизнь и отняв все, что было мне дорого. Я для вас — вещь, разменная монета в политической интриге. Вам наплевать, что я чувствую сейчас... и вы легко избавитесь от меня, когда придет время. Да, конечно, вы ничего мне не сделали, но еще сделаете — все впереди. И вся моя вина в том, что я дочь вашего врага. Может быть я всего лишь слабая женщина и не могу постоять за себя, но вы меня еще и за дуру держите, герцог.

— Вы слишком возбуждены, сударыня, ваши речи звучат оскорбительно. Возьмите, наконец, себя в руки и забудьте о том, что я был вашим врагом. Теперь я прилагаю все силы, чтобы войны не было, но в вашу голову вбили совсем иные мысли. Вы ждете от меня дурного. потому что так научил вас отец? Или есть другие причины? Сердечного свойства? Говорите прямо и без утаек, — приказал Сильвурсонни.

Софи нахмурилась, не желая понимать, почему тянет тело такой знакомой негой желания. Если бы все было так просто, как уверял ее Сильвурсонни, ее бы не напоили этой дрянью, которая не давала ни успокоиться, ни дышать.

— Я недооценила вас, — Софи отползла от герцога подальше, не сводя с него напряженного взгляда. — Не опровергнув ни одного моего утверждения — задать кучу вопросов... это так по-королевски. А если я не отвечу — потащите меня в пыточную?

— Вы моя жена, и потащить вас я могу только в постель, — Луис сел ближе и погладил Софи по ноге. — Не стоит противиться неизбежному. Вы так пугливы, давайте станем ближе, — сюзерен готовился к отпору и к тому, что придется применить силу, глаза его сверкали двумя сапфирами.

Софи замерла так, словно ее коснулся лед, и холод мгновенно пронзил ее тело, покрыв все нутро иневой коркой — это было настолько омерзительное ощущение, что она едва не закричала. А телу прикосновение казалось приятным. Софи смотрела на свою ногу под рукой короля как на что-то чужеродное, не принадлежащее ей. Так вот как ее решили добить — ударив в самое уязвимое место. Если бы Софи только не любила братьев, может быть ей сейчас оказалось бы полегче, если бы она не ненавидела Сильвурсонни — тоже.

— Вы называете насилие близостью, — тихий голос Софи предательски задрожал. — Чего еще ждать от вас. Хотите, чтобы мои крики и сопротивление стали оправданием вашей жестокости, что ж... — Софи подняла на герцога злой взгляд и гадко усмехнулась. — Я надеюсь, ваше величество, вы помыли руки после задницы вашего любовника?

— Как много в вас эмоций! Маленькая дрянь! — ласково и шипяще произнес Луис, рывком подтягивая к себе и хватая за руки. — Вам придется мириться с тем, что я люблю. Возможно, именно вашей ненависти мне и надо, — свободной рукой Сильвурсонни ударил нахалку по лицу. — но сперва я проверю, был ли кто с вами, дорогая женушка, близок. И если обнаружится, что мои мысли справедливы, то... — задрав длинное белое ночное платье, Луис резко проник пальцами в лоно.

Софи вскрикнула и не помня себя от унижения и боли, попыталась вырваться. Она даже не чувствовала как по горящей от удара щеке покатились слезы.

— Мерзавец! — Она извивалась, пытаясь вырваться, свести ноги, тратя на это все оставшиеся у нее силы. Софи ослабла и сейчас очень жалела, что почти ничего не ела за последние три дня. Король был в два раза сильнее ее и больше, и все равно она пыталась сопротивляться изо всех своих убогих девичьих сил. Она не собиралась плакать, но сегодня ее тело предавало ее во второй раз, и в глазах становилось мутно от слез. — Скотина! — девушка задыхалась от отчаяния, срываясь на крики: — Пусти меня!.. Мерзавец!

Луис только улыбался отчаянным попыткам, не приносящим ничего, кроме того, что Софи сама позволяла себя практически брать пальцами. Она так раскраснелась, что сюзерен даже опасался, что афродизиака добавили слишком, и бедная девочка будет умолять вскорости взять ее.

— Мне нравится, что вы сопротивляетесь. Можете даже кричать, — Луис навалился сверху, прижимая девушку к мягким шкурам. — Так что у вас было до меня? — спросил он с искушающей улыбкой.

— Идите к черту! — простонала Софи, рвано дыша и выгибаясь так страстно, словно пыталась отстранить от себя сильное тело, так нагло подавляющее ее жалкое сопротивление. Темные волосы ее разметались по подушке, во влажных черных глазах отражалось пламя огня — и они были полны горя, ненависти и мольбы. Но сопротивление только усугубляло ее возбуждение. Девушка сильно сжимала внутри себя пальцы Луиса и от этого только сильнее ощущала их, эту требовательность, жестокость, боль наравне с наслаждением. Что Луис делает с ней? Зачем? Как сильна должна быть ненависть этого человека, чтобы творить такое? Софи презирала себя за то, что пусть и невольно, но постепенно уступала Луису. Ей оставалось только огрызаться и вкладывать всю силу в слова. Ничто не может разозлить мужчину так, как это умеет женщина: ни враг, ни неудачи, ни война, ни игра. Софи собиралась сделать что угодно, лишь бы не дать себя Сильвурсонни по доброй воле. От того, что ее тело испытывало восторг, Луис ей становился еще противнее. — Вы напоили меня. Чем? — Софи вскрикнула. — Это... н-низко... Вы своих любовников... тоже афродизиаком поите... Без этого ничего не получается, да? Боже! — Софи закусила губу и вздрогнула, когда пальцы Луиса вошли слишком глубоко.

Гнева становилось все больше, сопротивление медленно превращалось в бесплодные метания под Сильвурсонни, который широко развел Софи ноги и теперь терся о нее пахом, через которое чувствовалось его растущее возбуждение, он стал целовать плечи девушки, стягивая с ее нежных плеч ткань, когда отметил тонкий, синеватый след, явно от грубого и жадного поцелуя. Такие не бывают случайными. Они — признаки того, что девушка не честна.

— Если уж быть честными, Софи, — Луис вновь сильнее придавил баронессу, — то вы уже теперь можете отправиться на плаху. Вы нечестная, вы самая обыкновенная потаскуха, — улыбнулся он. — И я с полным правом теперь могу позвать своих людей и отдать солдатам...

— Ну и чего вы ждете? — зло прошипела она, глядя в его лицо, едва не смеясь сквозь слезы. — Давайте... зовите своих прихвостней, ну!.. А если хотите честности, расскажите им заодно... что трахаете мальчиков... и на костер мы пойдем вместе.

— Глупая девчонка, — Луис сжал запястья баронессы и поцеловал в губы, исторгавшие проклятья. Страсть! Сколько страсти исторгало ее тело, сколько сопротивления. — Зачем же я оставлю такой приз другим. Мне гораздо интереснее будет истязать вас.

Софи потянулась за поцелуем и вдруг сильно до крови укусила герцога за губу.

— Начинайте. — Она плюнула ему в лицо его же кровью, едва успев подумать, что теперь он точно убьет ее.

— Раз вы так желаете, — светлые брови сошлись к переносице. Луис резко приподнялся и развернул девушку к себе спиной, заламывая ей руку. — Так вам не придется смотреть на своего мучителя. — Мужчина потянул за шнуровку на штанах, высвобождая плоть и продолжая тянуть руку вверх, слушая первый крик.

Софи хотелось его обозвать как нибудь, но боль в спине стала почти невыносимой и она вцепилась зубами в подушку и собственные пряди волос. Да она желала именно так, именно этого добивалась, чтобы Луис просто изнасиловал ее, избил, вынудил. И если уж дошло до этого, то пусть ее жизнь станет адом без осознания предательства. Душой и сердцем она останется верна братьям, до своего последнего вздоха, а тело — Что тело? — с ним все кончено, оно осквернено и скоро умрет. Красивое, юное, и предавшее душу. Да, Софи осознала, что она — потаскуха — ею она чувствовала себя сейчас, лежа в постели с законным мужем, которого избрал для нее Бог. Пусть бьет дальше, пусть унижает — это его законное право теперь. Ожидая проникновения, Софи зажмурилась.

Но ничего не произошло. Луис, который почти дошел до бешенства, отпустил девушку и поднялся. Он не хотел становиться Фернандо, но кажется почти дошел до неконтролируемого дьявола, вырывающегося наружу. "Что ты делаешь? Ты не такой, никогда таким не был", — сюзерен отдернул блио и вышел из шатра, не сказав ни слова, чтобы отойти подальше и теперь пытаться надышаться морозным воздухом и привести себя в чувство.

Ощутив свободу, Софи обернулась — она увидела, как король уходит, но почему — не могла понять. Она сейчас была как хрупкое стекло — еще одна капля понимания и все разобьется вдребезги. Софи забилась в самый угол кровати, дрожа от обиды и нереализованного желания. Она ждала, когда король вернется с солдатами, или со слугами, высмеять ее и опозорить, и беззвучно плакала, закрывая себе ладонью рот и едва сдерживаясь от истерики.

Софи еще долго плакала, и хотя в глазах не осталось слез, плечи ее еще долго вздрагивали от судорожных вздохов. Она лежала, напряженно прислушиваясь к шагам и голосам снаружи. Где-то вдалеке лаяли собаки и кричали люди, но баронессу уже не интересовало, что и где случилось, теперь стало все равно. Флаво и Лучиано не пришли, и сейчас девушка была этому рада. Они не увидят ее позора. Возможно, узнав о том, что она стала женой короля, они отвернулись от нее, посчитав потерянной и ненужной для себя, а Сильвурсонни все равно замучает ее — не сегодня, так завтра. Софи до сих пор ощущала его пальцы в себе и ее передергивало от одного воспоминания об этом. Взгляд ее снова упал на огонь, и пришла мысль, может попробовать еще раз поджечь, только уже не шатер — себя. И будь — что будет. Зря маркиз спас ее. Его никто не просил. Никто. Софи обняла себя руками за плечи и закрыла глаза. Завтра. Все завтра.

Внезапно полог был быстро и небрежно откинут и в шатер вошли несколько мужчин. Первый же вошедший сразу кинулся к девушке и, зажав ей рот, быстро зашептал, прижав к себе:

— Тихо, не кричи, девочка моя, тш...

Софи узнала его голос, тепло его сильных ласковых рук и от облегчения заплакала — тихо, едва слышно, порывисто обняв брата за шею.

— Лучиано... жив. — Софи гладила ладонями его небритое лицо, убирая со лба сбившиеся прядки и не верила своему счастью, но постепенно пришел страх за него, за Флаво. — Тебе нельзя здесь быть... Как вы прошли сюда?

— Тише, все хорошо, — Лучиано все целовал и целовал сестру. — Ты идти сможешь? Флаво, одежду, — он полуобернулся к пришедшим к ним.

Два дня, прошедшие с момента исчезновения Софи, показались братьям вечностью. Как только стало понятно, что сестру не найти, Лучиано, не говоря ни слова отцу, увел из лагеря их с Флаво отряды. Совершенно очевидно, кто был виновником исчезновения девушки. Егеря Волка, знавшие как свои пять пальцев местность и получившие обещания очень хороших денег, достаточно быстро отследили путь, по которому увезли Софи, а уж найти новое местоположение лагеря не составило труда. Но — где искать пленницу этого нечестивца, герцога Сильвурсонни? Помог случай — разведчики наткнулись на двух наемников, которые собирались то ли втихую сбегать в соседнюю деревню, то ли еще за чем-то выбрались из лагеря. То, что отлучка была незаконна, говорило их поведение. Разговорить их удалось быстро, они не только рассказали все, что знали про баронессу Райсаро, но и показали путь в лагерь и выдали правильный пароль на сегодняшнюю ночь. Велев прирезать дебилов, Сыч отправил почти всех людей на другую сторону лагеря — имитировать атаку. Скрыться потом в болотах не составляло проблемы, главное пошуметь посильнее, там им будет проще добраться до сестры, которую уже повенчали с недоноском Сильвурсонни. От этого известия скулы сводило бешенством и хотелось потихоньку, по маленьким кусочкам, разрезать этого гада, так, чтобы он мучался долгие месяца и жил с осознанием того, что это кара за нечестивые пожелания. А уж если он посмел прикоснуться к Софи... Маленькая группа из пяти человек, две из которых были одеты в цвета короля, без проблем проникла в лагерь и, дождавшись начала атаки, перерезала охранников около шатра, в котором должна была находиться пленница. Их богиня, их сладкая девочка, ради которой они готовы были жертвовать всем, даже жизнями. И она была там — но выглядела так ужасающе, хоть хотелось спалить всех вокруг, всех, кто посмел допустить надругательство над Софи. Но пока было не время, пока нужно было торопиться. И Лучиано уступил место Флаво, у которого была запасная мужская одежда с собой.

Флаво чуть ли не сорвался на дикий вопль, увидев сестру, полуголую, в шатре мерзавца, у которого совершенно нет ни малейшей совести, который неизвестно что с ней сотворил. Маленькая, дрожащая, его богиня... Она попала в страшную ловушку, но теперь все исправится.

— Сейчас, — мужчина притянул к себе плачущую Софи и стал натягивать на нее рубашку, запрещая себе пока думать о том, что сделал с его сестрой король. Тот ответит позже, когда они уведут девушку подальше и надежно спрячут. И плевать на приказ о ненападении, мерзавца следует прирезать, — мы с тобой, все будет хорошо, сокровище мое, — Волк ловко натянул поверх еще и теплое блио с подкладкой, обувь на овечьей шерсти и подхватил Софи на руки перекидывая через плечо. — Пошли, — скомандовал тихо, — доберемся до болот, там решим, что дальше.

Софи едва не лишилась чувств от страха и счастья, пусть даже теперь и смерть настигнет в дороге — теперь не страшно, теперь можно преодолеть что угодно, потому что с ними она чувствовала себя сильной. Флаво и Лучиано — они ее жизнь, ее сила, ее дыхание, ее неизменная любовь. Они пришли за ней, не оставили, и Софи дышала свободой взволнованно и жадно.

Несколько часов они уходили по родной земле, столь негостеприимной для пришедших не допустить развала Вестготии. Им было плевать на отца, захотевшего большего, на франков, которые спешно отступали, на недовольных рыцарей, что пришли воевать против Сильвурсонни. На все плевать. В конце концов они очутились в добротной сторожке, расположенной в глубине болот. Это было чудом, но из отрядов никто не пострадал, разве что легкие ранения, и теперь вокруг дома привычно и сноровисто разбивался лагерь. В нем же цветисто разгорался огонь в камине, грелась вода, подогревалась еда — все, чтобы побыстрее привести Софи в чувство.

Сыч присел перед не торопящейся раздеваться сестрой и внимательно посмотрел ей в глаза. Во взгляде была радость, страх, вопросы — мешанина всего того, что владело его сердцем эти дни.

Вопросов не задавал и Флаво, который устраивал отряды на большом острове, он явился совсем хмурной и сразу принялся умываться, поглядывая на притихшую и нежную сестру, которая и глаз не поднимала. Хотелось врезать кому-нибудь, и Флаво ударил кулаком по стене — там, где сидела девушка.

— Софи, — начал, еле сдерживаясь, — что было? Говори!

Оттаявшее от взгляда Лучиано сердце Софи вдруг сжалось страхом и она разом вспомнила, что случилось с ней ночью, насмешки короля и его наглые руки. Он забрался ей между ног, точно мясник и от одного воспоминания у Софи начинался приступ тошноты. Она посмотрела на обручальное кольцо на своем пальце и подумала: "Я обещала умереть, но не позволить никому прикоснуться к себе... Я предала вас, милые мои братья". Софи закусила губу, осторожно сжав пальцы в кулак.

— Ничего, — тихо сказала она, не поднимая глаз.

Флаво глянул на Лучиано — сестра лгала. И ему не нравилось, что она прячет чувства. Мужчина присел рядом и потянул руку с обручальным кольцом к себе, а потом оное снял без слов.

— Ты только наша. ЧТО ОН СДЕЛАЛ? — повторил вопрос. — Я тебя не накажу за правду.

Сыч протянул руку и погладил Софи по волосам, подкрепляя сказанное. Она не виновата, она не может быть виновата. Девочка наша...

Софи нерешительно забрала обручальное кольцо из рук Волка и посмотрела ему в глаза. Она не знала как объяснить, что ей очень стыдно перед ними, и что она, зная характер братьев и открыв им правду, подпишет им смертный приговор. Флаво с Лучиано не остановятся, пока не отомстят королю. Девушка слишком сильно хотела, чтобы ее браться остались жить.

— Я теперь его жена, — сказала она, показывая братьям кольцо на своей ладони. — Меня связали и отвели в церковь, а потом... — Софи тяжело вздохнула. — Он не трогал меня... напугал только.

— Ты не его жена. Мне плевать на эту церемонию, — зарычал Флаво, поглядывая на брата. — Или ты нас решила оставить ради этого мерзавца?

— Нет, — с запинкой ответила Софи, в немой мольбе потянувшись тонкими пальчиками к лицу младшего из братьев. — Нет, Флаво. Как ты мог подумать такое? Не сердись, пожалуйста... Лучиано, пожалуйста...

— Говори, — коротко отозвался Сыч. Не мог этот мерзавец только попугать, иначе бы сестра не была такой. Наверняка что-то сделал — вид, в котором они застали свою девочку, говорил о многом. Он присел рядом с сестрой на скамью и притянул к себе.

— Не бойся. — Руки Софи на фоне темной одежды казались почти прозрачными и вообще она была истощенная. Лучиано сжал губы, не отрывая взгляда от их полупрозрачности. Миг — и проклятое кольцо полетело, сверкая солнцем, в камин. Мерзавец поплатится. Ярость клубилась в старшем наследнике Райсаро черным облаком, но пока не вырывалась наружу, как у его брата.

Да, так было правильно, никакие кольца их не разделят. Если надо, они увезут их девочку очень далеко, чтобы укрыть от короля навсегда. А пока все же стоит дождаться ответа.

— Софи, ты должна нам говорить правду, потому что иначе я вышибу ее из этого мужеложца.

— Я сказала правду, — ответила Софи еще тише, чем прежде, и опустила голову. — Он не спал со мной.

Флаво встал. Ему стало плохо. В мыслях рисовалось нечто непотребное, что могли сотворить с их красавицей, голова загудело, физически тянуло вернуться в лагерь сюзерена, найти его и свернуть петушиную голову за Софи, за их красную, сладкую ягодку. Она не может принадлежать никому, только им. Если касался, если пытался даже пальцем тронуть — желваки ходили, волк взлохматил немытую голову.

— Мы должны его убить, — выдал он вердикт брату.

— Нет! — вскрикнула Софи, и дыхание ее совсем сбилось. Она схватила Лучиано за руку. — Не надо, не трогайте его. Я не хочу, чтобы вы погибли.

Сыч склонил голову и посмотрел на сестру — внимательно, как будто в первый раз видел. Признаться, он ее действительно в первый раз такой видел — слишком напуганной, растерянной, беспомощной.

— Что он с тобой сделал?

— Он ее трогал, это очевидно, — ткнул указательным пальцем в сестру Волк. — Она боится нашего гнева, боится, что мы наделаем глупостей, считает нас идиотами.

— Волк, — Лучиано редко употреблял прозвище брата, только в исключительных случаях, и это при знаком для родственников, что Сыч скоро взорвется. — Помолчи немного.

Флаво замолчал и отошел к окну, а затем стал разбирать постель, чтобы занять мысли хоть чем-то, хоть каким-то делом. Он не скажет ничего, больше не скажет, он не взорвется...

— Вы хотите ему мстить? — спросила Софи тихо, но уверенно.

— Софи, — Лучиано развернул к себе девушку, — мы тебе уже говорили, что никто не имеет права касаться тебя. Никто. Но мы не дураки, Волк прав. — Слова звучали весомо и надежно. Так же, каким был и сам старший наследник Райсаро.

— Мне непонятно, почему ты не доверяешь нам. Если было насилие, мы должны знать, — Флаво устраивал постель на троих, иной он и не мыслил.

— Если вам нужен только повод, чтобы мстить ему, то поводов уже более, чем достаточно и нового я не дам. — Софи ощущала себя совсем скверно. — Он не трахал меня. Не стал. Не знаю почему передумал в последний момент. Я уже ничего не знаю. — Софи закрыла лицо руками.

— Нам не нужен повод, — Лучиано аккуратно отвел пальчики сестры, открывая ее лицо с огромными агатами глаз, казавшимися сейчас волшебными и как никогда волнующими. — И мы все будем делать не ради тебя, не ради себя — ради нас. Девочка наша, — он легко поцеловал Софи в губы. — Он достоин смерти только потому что выкрал и принудил тебя к браку. Ну а от всего остального зависит будет ли его смерть легкой или не очень, — и он злобно усмехнулся, не отрываясь от ведьмовского взгляда, затягивающего все сильнее и сильнее. Казалось, что ничто в мире yстоит перед ее просьбой, можно сделать все, что она пожелает, лишь бы опять увидеть улыбку и услышать ее смех.

— Я согрел вина и есть каша и хлеб, хватит о дурном, — Волк достал кувшин от камина и горшок с подогретой кашей, — никто и думать не будет, мстить выродку или нет, ты только поешь, — мужчина принес ужин и ложку, набирая полностью и намереваясь кормить свою нежную девочку, которая так замерзла и устала. — И спать ляжем, намотались уже.

Софи кивнула. Ей тоже не хотелось ничего обсуждать, и жить по-прежнему не хотелось. Она поела совсем мало, без аппетита и первой забралась в постель — легла к самой стене, подобрав ноги уже по привычке. Все эти дни она не спала иначе, только так, точно каждую минуту ожидала нападения — спиной к стене и лицом в комнату.

Пока братья разбирали вещи, их сестра ни разу не шевельнулась. И тогда оба вышли на остров: Лучиано отправился переговорить с солдатами, а Волк вернулся скоро обратно с чистой водой, которую поставил у порога, добавил дров, потянул прочь рубаху с сильного тела, на котором было много шрамов и рубцов, и лег к Софи, обнимая ее и притягивая к себе, поцеловал в губы, выпутывая при это из волос золотые нити.

Его девочка до сих была такой чувствительной, как и полтора года назад, тонкой и трепетной маленькой птичкой.

Софи прикрыла глаза, положив ладони на грудь Флаво, и медленно выпрямила ноги. Она так его любила, так же сильно как боялась сказать правду. Когда поцелуй прервался, Софи нежно провела пальцами по подбородку брата и посмотрела в глаза — столько любви оживало в ее взгляде, что это пугало.

— Флаво, — прошептала она, — не рискуй собой больше, даже ради меня. Я не стою этого.

— Мне лучше знать, чего ты стоишь,— забурчал волк, притягивая к себе сестру. — Не позволю никому, чтобы ты плакала. Таких тварей я буду рвать на кусочки, — губы сладко поцеловал вновь, даря тепло и возможность понять, как он скучал по своей звездочке.

Софи ответила на поцелуй так, как в последний раз, впустив язык Флаво глубоко и вторя ему уже не с невинным желанием. "Я не имею права целовать его, — думала Софи с горечью, — но я не могу оттолкнуть, я не хочу, чтобы он узнал правду".

Нега разлилась по телу Волка, как будто его душу вернули на место. Еще будучи совсем глупым подростком, он постоянно носился с Софи, как будто то была драгоценность. Оберегал ее от любой опасности, а теперь — теперь все произошло серьезно, на лезвие ножа, и его Софи могла погибнуть, могла никогда не вернуться. Язык сплетался с языком девушки, бесстыдные ладони гладили по бедрам. Никто не посмеет трогать, как мы... Никому не дозволено.

Ласки брата подкупали и Софи сдавалась ему без всяких афродизиаков — она могла бы быть счастлива, если бы не проклятое чувство вины, терзавшее ее. Сильвурсонни не сломил воли Софи, но он испортил все. "Потаскуха", — насмешливо прозвучало в ее голове. Софи поняла, что не сможет не сказать правды братьям, не сможет вот так жить — без их прощения. А прощения, возможно, не будет никогда.

— Я не могу, — прошептала она, вдруг уперевшись руками в грудь брата.

— Почему? — опешивший Флаво заглянул в полные слез глаза сестры. Что произошло в лагере, он не знал, но был уверен в причастности Сильвурсонни, в том, что девушку заставляли что-то делать такое... — Ты из-за белобрысого сюзерена так изменилась? — ноздри раздувались, как у быка, готового пойти в атаку.

— Изменилась? — глухо повторила Софи. Слова брата заставили ее задуматься, постараться понять, что произошло с ней там, в лагере врага. Софи признала, что снова недооценила Сильвурсонни и невольно, сама не заметив, позволила тому отнять ее счастье. Она села в постели так, словно ей стало дурно. — Флаво, ты простил бы меня, если бы знал, что я по своей воле была с другим мужчиной?

Волк почесал в затылке и даже вздрогнул от мысли — изнасиловал. Все же это произошло, глаза заливало пеленой. Глаза светились ярче огня в камине.

— Я бы тебя убил, если бы изменила мне сама, а теперь я убью его. А ты... ты моя. Моя и Лучиано.

— Понятно. Убил. — Софи вздохнула. Она смотрела куда-то в сторону невидящим взглядом. — Я если бы я просила у тебя прощения? Простил бы?

— Ты изменила нам? — Волк вздрогнул и сжал плечо Софи. — Ты... больше не любишь нас? — требовательно спросил он, не стесняясь того, что спит с кровной сестрой и сам совращал ее постепенно в стенах дворца, когда она только становилась девушкой.

— Больше жизни люблю, — ответила Софи, повернувшись. — Но это только слова. Я всегда любила тебя, сколько себя помню, даже когда ты дергал меня за косички в семь лет. Вы с Лучиано для меня все, но сейчас... я не знаю, что со мной. Я столько узнала за эти два дня, и столько боялась. Я чувствую себя вещью, с которой делают, что хотят. Я ненавижу короля, Флаво, но я не хочу его смерти. Я слишком сильно люблю тебя и Лучиано. Я хотела всегда быть вашей, а теперь мое тело осквернено и душа растоптана. Я не вынесу, если что-то плохое случиться с Лучиано или с тобой.

— Неправда, твоя душа с тобой, вот здесь, не бойся, я ее отогрею. И если он тебя не трогал, то нет никакой скверны, — брат притянул Софи и укрыл в своих руках. — Я люблю тебя... Я никому не дам тебя обижать безнаказанно. Ты для меня единственная. И ты не вещь, моя возлюбленная, моя женщина... Если я или брат тебя потеряем, то мы сгорим от горя.

Софи долго молчала, просто вдыхая родной запах Флаво, и в его объятиях ей было так спокойно и безопасно.

— Он поцеловал меня в церкви... Потом меня отвели в шатер и раздели. Я сопротивлялась, честно, но он... он собирался сделать это со мной... Меня заставили пить афродизиак... Я укусила Сильвурсонни, но он... потом он сказал, что я не девственница и он может вздернуть меня за это... Я хотела умереть, Флаво... Я не могла ничего сделать, чтобы помешать ему...

Лучиано, который задержался перед неплотно прикрытой дверью, чтобы набрать еще дров, и все слышал, толкнул ее, чтобы хоть как-то выместить гнев, который начал выливаться наружу ливневым бурлящим потоком с лопающимися пузырьками грязи, ветками, кружащимися в водоворотах, и мертвыми птицами, вырываемыми со дна реки.

— Не девственница? И как этот паскуда в этом убедился? — сухие деревяшки высыпались дробным треском на пол около камина. Несколько штук сразу отправились в огонь.

Флаво на голос брата обернулся.

— Вестимо как? Он тебя трогал? — спросил сдержанно, уже строя планы, как вырвет сердце, а лучше оторвет член Сильвурсонни за его паскудство.

— Руками, — выдохнула Софи, обреченно прикрыв глаза. — Простите меня... я пыталась... я... — Она всхлипнула, ощущая, как со слезами приходит облегчение.

— Раздевайся, — Лучиано присел рядом с сестрой на кровать. — Будем тебя мыть. Везде, где его грязные пальцы касались тебя. — А скулы сводило яростью от того, что еще кто-то видел ее белую кожу, ее темные соски, ведьминскую звезду на груди, трогал ее полные совершенные бедра, курчавость темных волос между ногами, ее лоно... И вспоминался их последний, в лагере отца, какой бешеной, страстной, жадной была Софи. Неужели и этот мерзавец видел ее такой — великолепной, совершенной, божественной?

Флаво подхватил сестру и стал стягивать с нее рубаху, дрожа от осознания, что ее могли изнасиловать, но мысль о сделанном сюзереном вызывала оторопь в Волке — трогал пальцами. Мужчина принес котелок с теплой водой и отдал брату мокрую ткань. Они смоют все следы, любое упоминание о том, что их богиня страдала.

Теплые поглаживания по плечам, ткань скользит с двух сторон, чтобы оба брата совершили ритуал, чтобы никто и никогда не смог больше дотронуться без опасности для жизни.

Девушка плакала, ничем не препятствуя братьям, очищая душу. Она научится снова улыбаться, жить и любить их как прежде, и даже лучше. И синяки на запястьях от жестоких пальцев короля тоже не вечны — они сойдут, и Софи захочет забыть прошлую страшную ночь.

— Наша девочка, — руки мужчин скользили по такому знакомому телу ласковостью, хотя хотелось до крови стереть чужое присутствие. Высоко поднятые волосы, сколотые простой серебряной заколкой, явно не достойной их любимой, открывали шею и хрупкие плечи, которые хотелось покрывать поцелуями. — Только наша.

Софи и казалась потерянной девочкой, и Лучиано все думал, как бы ей вернуть уверенность в себе, прежнюю силу, Сильные руки гладили тонкое тело с высокой грудью, натирали мыльным корнем, смывали водой — Сыч надеялся, что это поможет. Убрать все, дать ощущения знакомых рук. Странно, он никогда раньше не думал, что должны были испытывать девки в замке, когда они с Флаво их брали. Да и сейчас его это не особо волновало — но как разителен контраст между деревенскими, которые или оставались довольны, или ревели телками, и их сестрой. Она даже сейчас оставалась совершенной. Ее тонкая дрожь под пальцами, ее прозрачные алмазы слезы, гордый поворот головы, когда она пытается улыбнуться... Лучиано не выдержал и все-таки огладил родинки на груди, прочертив семилучевую звезду — болтали, что она досталась Софи от цыганки-матери, что свела их отца с ума до такой степени, что он оставил бродяжку в замке. Сыч помнил мать Софи — все-таки ему было семь, даже почти восемь лет, когда она появилась. Флаво было всего пять, поэтому у него особых воспоминаний не было. Лучиано помнил, но не любил. Возможно потому что их с братом мать плакала очень часто в это время и почти перестала обращать на них внимание. Хорошо, что эта цыганка умерла родами — может быть, она как-то помешала бы им соблазняться их ласковый цветочек. Правда, потом в замке периодически появлялась какая-то старая карга-цыганка, которая чему-то учила Софи. Все знания девушки о травах были от нее. За это Лучиано испытывал благодарность к старухе, но всякий раз радовался, когда она покидала их обиталище, особенно когда Софи сдалась им. Ведь во время приезда этой ведьмы, сестра с ними не общалась — бормотала что-то про то, что нельзя.

Мысли метались в голове, а Лучиано все оглаживал ведьминский знак. Пусть это даже метка Сатаны, как говорят, но за такое даже душу отдать не жалко.

Софи ощущала знакомые руки, прикосновения и они исцеляли ее, снова делали горячей и невероятно счастливой, ведь в сущности от жизни ей нужны были только ее мальчики, ее братья, любимые. Оба как одно целое. Сегодня она вернет их себе, а завтра... О, завтра она снова станет сильной! Она найдет способ наказать того, кто едва не растоптал ее — и это будет не месть, а справедливость.

— Лучиано? Флаво? — она протянула им руки, тяжело дыша, желая унять огонь, что разгорелся в ней от их прикосновений.

Волк провел мягкой тканью по рукам, проходя от плеча к сгибу руки и до самых кончиков пальцев. Он много раз целовал ее руки, когда они бывали наедине. Тонкие и изящные пальчики с вытянутыми ноготками. Дивный бутон, который уже на самом расцвете пленил взор. Ни одна девка не вызывала у Флаво эмоций, лишь животные инстинкты говорили в младшем Райсаро до того, как он добрался до Софи и заметил ее, и внезапно понял, что не желает никому отдавать.

Отец не мог догадываться о тех часах, что проводил его сын рядом с юной баронессой, как обнимал и целовал, как носил на руках. С каждым часом укреплялось осознание, что отношение не похоже на братское, что их связывают иные узы.

Лучиано посмотрел на брата, как будто подталкивая на решительные действия, и приподняв тяжелую красивую грудь Софи, отмеченную нечистым знаком, медленно и ласково втянул сосок, перекатывал его губами, чуть посасывая и желая сейчас дарить сестре только нежную страсть. Почему вспомнился первый разговор с Флаво, во время которого Сыч с неким удивлением выяснил, что младший разделяет странную порочную страсть к сестре и желает ее не меньше его самого. И как они обсуждали, как бы получше ее соблазнить и заставить отдать самое сокровенное, что девушка должна хранить до самой свадьбы. Ведь четырнадцать с небольшим лет — это самый возраст, чтобы познать мужчину. Хорошо, что Софи уже была приучена к поцелуйчикам Волка и не сопротивлялась им, то ли забавляясь, то ли считая игрой, поэтому и не заупрямилась прийти в дальний амбар, когда братик позвал. Лучиано вспоминал испуг сестры, когда он запер дверь на замок, как она ловко забралась на верхний ярус, где тоже сушилось сено, в надежде спрятаться, но — оставила лестницу, чтобы до нее можно было добраться. Забыла или нарочно — они почему это никогда об этом не говорили. Губы становились все настойчивее, а воспоминания все ярче. Настоящий первый раз и нынешний, когда нужно убрать из сознания сестры все воспоминания — они не будут похожи, но оба ярким взрывом останутся в памяти.

— А-ах, — Софи шумно выдохнула и, дыша полной грудью, немного и изящно откинула голову назад. Ее тонкие красивые пальчики нежно перебирали волосы Лучиано, а его горячие губы дарили наслаждение. Теперь все, о чем мечтала Софи, сводилось к тому, чтобы братья овладели ею. Она вспомнила, как мечтала об их поцелуях, когда едва начала созревать, как часто в полудреме зажимала руку между бедер, касаясь себя и невероятно стыдясь, что в этот момент думает о братьях. А они словно почувствовали это — не прошло и года, и все мечты Софи, которых она сама так стыдилась и боялась, сбылись. Она пыталась говорить себе, что надо все прекратить, что порядочная девушка не должна ложиться с юношами, но тело с каждым днем только больше желало Лучиано и Флаво, а душа все сильнее любила. Софи притянула к себе Волка и жарко поцеловала губы, выпрашивая ласк.

И Флаво с желанием притянул любимую девочку, проникая языком между ее теплых губ и гладя грубой ладонью по шее, как будто собирался задушить. На самом деле он уже не раз это делал с Софи, когда они играли с братом жестко, заставляя девочку стонать под собой и плакать от наслаждения. Сейчас его пальцы двигались осторожно, показывая власть над телом сестры.

Софи отдавала себя жадно, постанывая от нетерпения. Стереть с себя любовью следы и прикосновения чужого мужчины — вот к чему она стремилась, остальное было неважно. Она доверялась рукам братьев без возражений и с любовью.

И пока Волк почти жестоко целовал сестру, Лучиано продолжал проводить по ее спине, ягодицам, бедрам тканью и с каждым разом движения становились все более тяжелыми, налитыми скрытой яростью, но не к Софи. Любовь к ней пылала еще ярче и сжигала душу до багряного пепла, который возродится чем-то новым. И "отомстить и оградить" менялось на "оградить и отомстить". Месть можно и отодвинуть, ведь теперь главное — уберечь их девочку. Повенчана в церкви с другим — и от одной мысли становилось дурно. Надо было все-таки обвенчаться. Пусть бы даже отец выгнал — плевать. С их маленькой армией и внушительной казной, собранной в тайне от старшего Райсаро, они бы без труда заработали себе баронство где-нибудь на юге, где их никто не знает. Не нужно было слушать сестричку, не нужно...

Тряпка прочь, пальцы скользнули между бедер девушки властностью, принуждая раздвинуть ноги, раскрыться, как обычно, отдаться и забыть свой ужас.

Сестра не могла скрыться от их желания, от их волнения, испытанного за эти дни. Лучиано уже тогда потребовал уходить на юг, чтобы скрыться от преследования, и Волк, немного подумав, согласился, что так будет проще. Там они смогут построить заново свою жизнь и обзавестись домом и землями на деньги, которые долго откладывали вместе.

Сейчас, когда Софи чуть не забрали, мысль эта обжигала ярость Флаво, желавшего крови мерзавца, посмевшего даже глядеть на их девочку. Он спустился рукой на грудь и чуть сжал ее, продолжая властно целовать.

Софи улыбнулась сквозь поцелуй, ему, Флаво. Ее ладошка заскользила по сильной груди вниз, на его пах, нежно и властно сжала член, потом стала гладить. Вторая рука обвилась вокруг шеи Лучиано, и прежде, чем вовлечь его в поцелуй, Софи сказала:

— Я люблю вас.

— Никому не отдадим, — тихо ответил Лучиано. Он был уверен в этом как никогда. Страсть кипела в крови и он, не переставая целовать сестру, подхватил ее на руки и перенес на кровать. Тонкие руки на шее и такие знакомые ответные поцелуи приводили в нужное состояние. — Ты наша жена и только наша.

"Я ваша, — подумала Софи горько, — вы только не отдавайте меня ему... Никому не отдавайте, даже убив".

— Лучиано! — Софи ласково провела руками по темным волосам брата. — Нужно все исправить... хочу забыть его, прошлую ночь.

Волк тоже забрался на кровать и теперь подбивал шкуры, создавая для троих уютное гнездышко. Пока сестра пыталась уговорить не мстить, хмурый взгляд из-под бровей все проходился по лицу Лучиано, требуя, чтобы тот даже не думал прощать мерзавца.

А Сыч ничего не ответил — ни сестре, ни брату. Исправить — да, но забыть можно будет потом, когда проклятого мужеложца не станет. Взгляд мрачной ярости сказал обоим все. Тяжелая ладонь прошлась по телу девушки, как по совершенному инструменту, полностью настроенному на них с Волком, привычно и каждый раз как заново ощущая дрожь.

— Раздвинь ноги, — и кивнул Флаво, отдавая первенство ему. Их девочка так больше любит.

Софи перевела взгляд на Волка и, удобнее усевшись в центре постели, изящно отвела ногу в сторону — вторую Флаво отведет сам, захочет, нежно, а захочет, грубо. Софи хотела знать, на что братья настроены, чтобы дать им это в полной мере. Сегодня она будет вдвойне послушной, вдвойне страстной и отзывчивой. Сегодня странное чувство, что все как в последний раз. Софи неловко улыбнулась, опустила глаза.

Младший Райсаро умилился покорности его темной богини и вновь поцеловал ее — теперь в смуглое золотистое плечико, а потом навис над любимой, чтобы навалиться всем телом — с желанием и даже тоской, что мог ее потерять навеки. Его плоть сейчас терлась о живот и лоно, его норов удерживался почти поклонением к Софи.

— Закрой глаза, — вдруг велел Лучиано сестре. Это было странно, необычно и могло вызвать испуг у девушки, ведь раньше именно так — жестко, безапелляционно, Сыч никогда не говорил. Но это был единственный шанс, который он видел, чтобы действительно вернуть Софи, их любимую девочку, над которой посмели надругаться.

Она закрыла, потому что доверяла — полностью, без вопросов и опасений, повернула личико к Флаво — словно умоляя о поцелуе, сама толкнулась бедрами навстречу, чтобы чувствовать его отвердевшую плоть, дразнить скользящими движениями бедер и, тяжело ровно дыша, делать Флаво приятно. Чем больше Софи дарила братьям наслаждения, тем больше получала его сама — ей нравился процесс — будто ты соблазняешь их каждый раз заново, по-новому, ей нравилось разнообразие игр и поз, что считалось обществом позорным и неприемлимым, но Софи точно знала, что между мужьями и женой не должно быть запретов в постели. Ей нравилось все, что Флаво и Лучиано делали с ней, без исключения. Пусть они не были ей супругами перед людьми, они были ими перед Богом, перед любовью, перед совестью. Сейчас каждым страстным гибким движением Софи говорила об этом.

Волку стоило больших усилий не сдаться сразу гибкой змейке, которая терлась о него, заставляя член гореть от желания, а глаза алчно сверкать. Младший Райсаро потянул за шнуровку на штанах, при этом толкаясь бедрами навстречу движениям сестры, уже представляя, как та будет кричать и умолять о пощаде этой ночью.

Лучиано запустил руку в волосы девушки, а второй захватил запястья и прижал над головой — удерживать ее от движений, чтобы добавлять мучительности в страсти, когда нет возможности ответить, когда приходится терпеть, просить и ждать милости. Он все проделывал молча, но дыхание, распиравшее грудь, выдавало с головой. Девочка наша... Сегодня они будут любить так, чтобы все ушло из тела, чтобы горячая жажда растворила все, растопила и омыла счастьем.

Софи задрожала и ярким мгновением в памяти всплыл образ короля, что держал ее руки, что вдавливал свои бедра между ее ног до боли. Софи вздрогнула и закусила нижнюю губу, выдав свою панику. Она задышала чаще, пытаясь взять себя в руки. Хотелось открыть глаза, и было страшно сделать это — вдруг над собой она увидит не любимого родного Флаво, а другого, чужого и ненавистного ее сердцу мужчину.

Но Волк склонился к губам и зашептал:

— Ты наша девочка, никому тебя не отдадим, — он освободил член и провел по нежным лепесткам, пока не проникая, а только дразня. Хотелось войти глубоко, оставить следы, заклеймить собой навечно.

Лучиано, не отпуская сестру, принялся целовать ее руки, проходясь нежностью по трепещущим венкам, по тончайшим, почти не ощутимым волоскам, вставшими дыбом от ужаса, охватившего Софи.

Она коснулась губами губ Флаво, простонала:

— Мне так стыдно, — а потом осторожно и неуверенно обняла ногами бедра Волка, словно боялась, что ей этого не разрешат. От голоса братьев становилось легче, спокойнее. Софи льнула к их рукам, прикосновениям как цветок к последним осенним лучам солнца.

— Не бойся, мы больше тебя не оставим. Никогда, — Волк направил плоть в лоно любимой девочки, двигаясь осторожно, чтобы пробудить Софи от страхов и дать понять, как может быть приятно, что в этой ледяной ночи вдали от остального мира, в маленькой сторожке, ее настоящая судьба только начинается — рядом с теми, кто искренне любит, кто не оставит никогда.

— Тебе нечего стыдиться, — Лучиано отпустил хватку и теперь она напоминала больше мягкие объятия зверя. Он перебирал волосы девушки, проходился пальцами по коже головы, добавляя возбуждения в ее состояние. — Перед нами ты чиста.

Софи рвано задышала, привыкая к Флаво, наслаждаясь моментом первого проникновения. Как хорошо чувствовать его в себе! Какое счастье отдаваться ему!

— Лучик! — позвала Софи — и его ей хотелось чувствовать, осязать, больше, чем любить даже. — Мальчики мои... Люблю.

— И мы... никому не позволим тебя обижать, — тепло поцелуев Флаво обретало огненность, движения обретали властность, и член входил жадно, не давая опомниться и засомневаться, что Софи принадлежит лишь им.

Когда сестра позвала, Лучиано на мгновение замер — столько мольбы, столько доверия, что он отпустил руки их девочки, позволяя ей делать что угодно и как угодно.

Софи тут же обвила одной рукой шею Флаво, стонами вторя его толчкам, а другой коснулась Лучиано, наощупь пробежала ладошкой по его плечу, по груди, по животу, добралась до завязок брэ. Девушка нетерпеливо расшнуровывала их, моля про себя, чтобы брат ей чуток помог, чтобы они с Волком сейчас измучили ее как в старые добрые времена, когда в их жарких руках Софи могла забыть абсолютно обо всем.

И тот, конечно, помог, не смог проигнорировать такой прямой призыв. Вся одежда мужчины оказалась на полу, а он сам заставил Флаво подняться, подтолкнув за ним и сестру так, что девушка оказалась зажата между любовниками.

Как бы ни старался Волк забыть о мерзком вероломстве людей Сильвурсонни, в голове билась мысль, что однажды он перережет горло белобрысого мужеложца, даже если Лучиано запретит. Даже если его после казнят. Не теперь — сейчас он одарит свою девочку сладкой болью, будет брать ее, будет толкать ее бедра на свой твердый член, заставляя поднимать ноги повыше и обвивать торс жадными ногами.

Софи сама насаживалась на плоть Флаво, уже улавливая призрачное тонкое наслаждение любовью, страстно извивалась в крепких руках. Разум пьянел от происходящего, от любимых, что рядом, в ней. Софи прогнулась в пояснице для Лучиано и замерла в ожидании.

— Я знала, что вы спасете меня, — сказала она, касаясь тонкими пальчиками небритой щеки Волка и нежно заглядывая в глаза. — Никто не умеет меня любить так, как вы... Любите же... теперь. Заставьте делать все, что хотите... Я ваша.

— Ты наше счастье, — прорычал Флаво, приподнимая девушку и помогая брату, который был сильно возбужден. Да, Софи пахла страстью, она пропиталась их животной страстью и никогда уже не изменится, не достанется другим мужчинам, иначе их ждет страшная и жестокая смерть.

Флаво представил, как накрутит кишки Сильвурсонни себе на запястье, и страстно рыкнул в губы сестре.

В тот же самый момент Лучиано прижал Софи к брату и, почти не заботясь о девушке, начал в нее входить. Очень скоро она окажется буквально распятой между ними, будет кричать — сначала от боли, потом от наслаждения, сама двигаясь, отдаваясь так, как не снилось ни одной шлюхе. И сегодня Сыч не собирался давать сестре ее траву от беременности. Пора окончательно привязать ведьму к ним.

Софи вскрикнула, вцепившись в плечи Флаво одной рукой, а второй чуть придерживая Сычика за бедро. Ей нужна всего минутка, чтобы отдышаться и привыкнуть, расслабиться. Кровь побежала по венам горячим током и Софи бросило в жар. Пальцы погладили бедро Лучинано, подтолкнули к первому движению вглубь. Стон — сладким вздохом сорвался с алых губ Софи, так похожих цветом на спелую малину, таких же головокружительно опьяняющих.

Она теперь не сопротивлялась, как раньше, а сама хотела, чтобы ее брали жестко, чтобы обожали каждое мгновение, чтобы вбивались в ее огненное стройное тело. Вот и теперь Волк срывало голову от громкого стона и того, как качнулись бедра девушки, что сама насадилась на два члена.

Лучиано подхватил Софи под бедра — помогать двигаться, чтобы дать ей возможность извиваться гибкой змей между ними, проводить торчащими сосками по груди Флаво, целовать его. Сыч знал, что их богиня сейчас откинет волосы в сторону, чтобы и он имел возможность касаться телом и губами ее нежных плеч и шеи, когда она начнет свой дикий страстный танец на их естестве. Бог ведь именно для этого дал плоть мужчинам — делать покорными женщин и получать от них любовь. А еще старший Райсаро дико жалел, что на сестре нет его любимых украшений-монист, звон которых сопровождал бы похотливые стоны и вскрики.

Софи и правда собрала волосы за плечо, открыв для Лучиано шею. Она повернулась в пол оборота и поцеловала его в губы, жадно поймав язык — и начала танец своей любви и страсти, поднимаясь вверх и отпускаясь назад — на твердую требовательную плоть. Флаво и Лучиано — Софи соединяла их и разделяла одновременно, и любила сначала неторопливо, потом быстрее, а после так, что уже кричала.

В пламени горящего очага и в пляске огня на кровати было что-то общее — от неистовости, от желания жить даже в этом заснеженном белом мире, где столько жестокости, где царит голод и болезни. Вместе они становились целым, вместе обращались в саму любовь.

— Еще, двигайся, — умолял Волк, целуя Софи в губы и толкая на себя и Лучиано.

Сыч, стиснув зубы, молча поддерживал девушку, оставляя на крепких, сильных ногах следы от пальцев — не было никакой возможности сдерживаться, контролировать себя. Их девочка, их сладкая ведьма — она каждый раз была безумно хороша, каждый раз дарила такой страстью и любовью, что вечно погруженный в себя мужчина раскрывался ей навстречу. Ответно любить, защищать и оберегать.

— Софи, — негромкий стон и желание.

— Да... да, — она дышала стонами и словами, сладостью трепыхающегося счастьем сердца в груди. Она царапала спину и плечи Флаво, впиваясь пальцами в его кожу, держась, словно отпустись и вот-вот упадет, ловила поцелуи Лучиано. — Вы... Флаво, Лучиано... как хорошо! Боже! Ах!...

Каждый стон и вздох для Флаво был отождествлением с храмом, в котором властвовали только они с братом, который и есть истинная вера. Он всегда любил Софи — с момента ее появления и точно знал, что даже если погибнет в бою, все равно станет шептать лишь ее благословенное имя.

Дойдя почти до сумасшествия, Софи взяла в ладони лицо Флаво и поцеловала его в губы долго, глубоко, жадно. Он достал ее до самых глубин, как и Лучиано, от напряжения и приближающегося оргазма у Софи сводило все нутро. Еще быстрее, еще чуть-чуть! Собрать последние остатки сил и самой насадиться до упора, так, что даже боль — счастье! Софи уткнулась лицом в шею Флаво за мгновение до того, как задрожала в руках любимых, сжав внутри себя и желая ощутить их семя в глубине.

Волны, прокатившиеся по телу сестры, сжимавшиеся в парксизме довольства мышцы — это было прекрасно! Это было настоящим призывом женского тела, готового принять будущую жизнь и это было настолько замечательно, что Лучиано сразу же последовал за сестрой в нирвану настоящего счастья, которое испытываешь только с любимой. Это были не просто движения, не просто выплеск семени — то, что происходило с ними тремя не шло ни в какое сравнение с простым соитием с кем бы то ни было.

Волк отпустил девушку неохотно, медленно освобождая от себя и ложась на горячий мех, а затем подхватил полено и бросил в огонь. им ни к чему простужаться и подхватывать лихорадку перед дорогой.

— Надо выспаться и идти через леса, — сказал Лучиано, все думая о мести.

Софи улеглась между братьями, позволяя себе минуты отдыха, осторожно целуя то плечи Флаво, то живот Лучиано. Казалось, что ей совсем нет дела до их разговоров, но это было не так.

Старший Райсаро задумчиво смотрел в потолок, потихоньку оглаживая их сокровище, которое чуть не было потеряно. Проучить мерзавца нужно, только вот как? Лучиано трезво оценивал размеры их армии. То, что ночной прорыв удался было истинной удачей, указывавшей, что Бог на их стороне. Но она может и не повториться. Теперь-то точно охрана будет усилена. Это с одной стороны. С другой — другого шанса им может и не предоставится.

— Нужно послать разведчиков. К лагерю, — обронил как само собой разумеющееся. Нельзя же лезть напролом.

— Нет, — Флаво никогда не был так настойчив. — МЫ уходим через лес, подальше. Если бы мы были одни, то я бы согласился. Теперь — нет.

Лучиано спокойно посмотрел на брата. Вырос, молодец.

— Я не сказал, что мы тут останемся. Мы уйдем. На юг. Но что творится знать нужно.

— Ты отправишь туда людей. — Волк начал сердиться. — Нас и так мало. Я не хочу терять ни человека. Зима на носу. Мы должны разделиться на отряды и уводить следы в разные стороны.

— Чем быстрее мы уйдем отсюда, тем лучше, — задумчиво сказала Софи, устраивая голову на груди Лучиано и прижимаясь бедром к Флаво. Она отвела со лба спутанные прядки. — Сильвурсонни не отпустит меня так просто, и вас в покое не оставит. Торопиться надо.

Сыч судорожно сжал плечо любимой. Не оставит в покое — это верно. Проклятье! Позорно бежать? Один взгляд на доверчиво лежащую решал все.

— Посылаем разведчика к лагерю. Я хочу знать, что там происходит. И еще — нужно уничтожить запись в церкви. — И пусть потом хоть кто-нибудь что-то докажет. На юге все по-другому. Он поцеловал Софи в макушку, а челюсти вновь свело гневом.

— Вы собираетесь вернуться? Теперь? — выдохнула Софи и удивленно посмотрела на Флаво.

— Не собираемся. — волк терпеливо слушал, но внутри все кипело, грудь разрывалась от ярости. — Если разведчик принесет мне запись, то я согласен. Но мы утром выступаем на юг. Софи не может оставаться здесь.

Девушка нахмурилась и села, потом расправила прядку волос, уложенную на плече и задумчиво посмотрела в огонь камина. Братья будут мстить герцогу — в этом она не сомневалась, и скорее всего, они отвезут ее в безопасное место и начнут охоту на короля... и погибнут. Софи передернуло от одной мысли об этом. Она поняла, что как бы не повернулась судьба, необходимо сделать так, чтобы ни Флаво, ни Лучиано никогда больше не встретили Сильвурсонни, даже не оказались неподалеку от него.

— Я знаю, как заставить его расторгнуть брак... и отомстить, — мурлыкнула она словно бы сказав это огню. На углях лежало ее обручальное кольцо, каким-то образом миновавшее открытое пламя. — Но после мы уйдем на юг и никогда не вернемсчя в Вестготию. Ни я, ни вы.

— О чем ты? — задумчивый и угрюмый Флаво провел по ноге его девочки, которая что-то задумала. — И так расторгнем, достаточно вырвать нужный лист с записью. Не думай ни о чем, мы все сделаем. — черный взгляд тлел закрытым пламенем ада.

— Сделаем. Он больше никогда не посмеет тронуть тебя, — тяжелая ладонь Лучиано лежала на плече единственной женщины, которая им нужна.

— И что сделаете? — хитро улыбнулась Софи. Ее глаза блестели дьявольским огнем, щеки раскраснелись — такой она была крайне редко, и добивалась своего всегда.

Лучиано не мог не потянуться за поцелуем — ведь именно на него сверкали звезды глаз.

— Заберем запись. Ты будешь в безопасности.

— ТЫ что задумала? — Волк сел в постели и прямо посмотрел на Софи. — И шагу не вздумай делать от нас. Говори! — приказал через секунду.

— Я не хочу, чтобы Сильвурсонни умер, — сказала Софи с ледяной улыбкой, что делала ее похожей на бестию. Темноволосая, красивая как демоница, ожившая в любви своих братьев. — Он сам расторгнет брак, даже без моего присутствия, но перед этим он узнает, что чувствуют, когда теряют любимых. Его мучения окажуться столь же сильными, как и мои, и быстро это не кончится. Я призову силы ада — и он получит то, что сделал сам.

Лучиано встревоженно приподнялся. Он знал, что их девочка может многое, но то что, она сказала — это было страшно, в первую очередь для нее.

— Ты... — голос оборвался на секунду. — Софи, не смей шутить так, — облапил руками, как медведь маленькую трепетную лань. — Это опасно, это нельзя...

— Опаснее, чем сейчас уже не будет, — упрямо ответила Софи, прижимаясь к брату и подумав о том, как же хорошо ощущать теплое семя любимых в себе, вспоминать момент, когда братья дарили его. Софи не хотела лишиться этого и собиралась сделать все, чтобы Флаво и Лучиано остались живы, остались с ней. — Ты знаешь, Лучиано, я никогда не использовала знания своей бабки, никогда не хотела никому мстить... Но замуж я тоже не хотела и теперь все иначе, теперь уже не важно... нам везде в Вестготии будет опасно. Думаете убить врага — это достойная кара? — Софи рассмеялась. — Тогда вспомните, что вы чувствовали, когда меня похитили, когда выдали насильно замуж за другого человека, который меня ненавидит... Я хочу, чтобы и он почувствовал это, узнал отчаяние и ревность, боль, когда любимый во власти другого, а ты бессилен. Пусть смотрит на следы страсти Эдвина Алонсо всю свою жизнь и страдает, как страдали вы, как страдала я... А мы все узнаем со временем. Сплетни по Вестготии полетят быстро.

Как ни старался Флаво вникнуть в суть, до его просто устроенного понимания мало дошло, что именно желает сестра. А потому Волк только кивал и поглядывал на Лучиано, пожимая плечами.

И наконец выдал:

— Ты хочешь, чтобы Алонсо спал с другими? Я что-то слабо понимаю, при чем тут твоя бабка...

Софи усмехнулась, а потом ее усмешка плавно перешла в добрую невинную улыбку, и девушка потянувшись к Флаво, погладила его по щеке, поцеловала легонько в губы.

— Ведьма я, в конце концов, или кто? — сказала она ласково. — Я подарю Алонсо Дьявола похоти, такого, от которого ни один священник его никогда не избавит.

Лучиано, нахмурив брови, слушал сестру, затем решил уточнить:

— Алонсо любовник короля?

— Судя по словам Софи, да, — хмыкнул Волк, укутывая девушку в покрывало и ложась на подушку. Вообще, он не верил ни в какие чудеса и вообще в бога. Его верой с десяти лет стала война и возможность получать деньги оружием. Крестьяне платят господам за защиту. А если не платят, то их следует проучать. Простая психология сильных и слабых.

— Видели бы вы лицо Сильвурсонни, когда Алонсо и меня вытащили из горящего шатра, — глухо проговорила Софи. — Век не забуду. Даже ребенку бы все понятно стало. И все молчат, даже инквизитор.

Лучиано напрягся и прилег рядом, прижав ее к себе.

— Какого шатра?

Волк предпочел не вмешиваться во все более странные речи. Только кивнул сестре, чтобы продолжала. Понимал он все меньше, а когда Волк не понимал, он начинал сердиться и хотел всех порубать.

— Никакого. — Софи вздохнула и просто произнесла: — Я убить себя хотела... и получилось бы, если бы Алонсо не прибежал. Он схватил меня и затащил под шкуры, чтобы огнем не опалило.

Старшего Райсаро опять окатило страхом возможной потери, да так невыразимо сильно, что он до боли сжал их хрупкую девочки, уткнув в себя лицом принялся целовать в макушку. Все, теперь никогда, ни за что не отпустят одну и рисковать не позволят. Даже приближаться хоть к кому-нибудь из власть придержащих.

— Отдыхаем и вечером уезжаем, — бросил глухо. А разведчика все-таки надо послать — слухи слишком ненадежны. Пусть под видом кого-нибудь шатающегося — певца или торговца, побродит по округе, потом, недели через можно будет встретиться, узнать все подробно. — Тебе нельзя рисковать, — он ласково погладил Софи.

— Я не понял, — нахмуренный Волк продолжал заводиться. — Ты хотела нас бросить и убить себя? Софи! — рыкнул он. — Отвечай!

Она замерла, потом подняла голову и виновато посмотрела на Флаво.

— Я думала, что лучше умереть, чем предать вас, выйдя замуж за другого. Я не хотела, чтобы ко мне прикасался кто-то, кроме тебя и Лучиано... Прости. Я боялась, что не нужна вам больше, что вы не простите меня за то, что была слабой и позволила повести себя к алтарю. Я виновата, Флаво, что все так вышло. Я. Если бы я сразу сказала нет, еще там, в замке, когда Сильвурсонни сватался ко мне, ничего бы этого не случилось. Я такая дура, что самой противно.

— Вот то, что ты глупо не отказала, тут ты права. Но ты подумала о том, что будет, если бы ты сгорела? — Волка трясло. — Ты думаешь о мести, но даже не озаботилась тем, что мы с Лучиано с ума сойдем без тебя, — желваки Флаво ходили ходуном, глаза сверкали яростью.

— Волк, — глухо и твердо осадил брата Сыч и, опять погладив сестру как потерянного ребенка, впился взглядом в младшего Райсаро: "Девочке и так плохо". — Ты не виновата. Ты не могла отказать при отце. Нужно было давно на тебе жениться. Теперь женюсь.

Софи взглянула на Лучиано с долей сомнения. Неужели женится? Она считала раньше, что Сычик говорит несерьезно, да и отец убил бы их боих, заикнись он о кровосмешении. Софи мечтала украдкой долгими вечерами, как выйдет замуж за одного из братьев, а второй поведет ее к алтарю. Она — красивая, нежная, едва дыша от счастья переступит порог церкви в золотом платье расшитом жемчугом, которое в первую брачную ночь будет нещадно разорвано. Жемчужины разбросает по полу и жаркое пламя камина запляшет на их матовой поверхности, поблескивая и маня взор, а Софи будет в это время заходиться стонами на брачном ложе, с Лучиано... С Флаво.

Она благодарно поцеловала Сычика в губы, а потом обняла Флаво за шею.

— Не сердись на меня, — попросила она. — Я никогда вас не оставлю. Я люблю вас... Я хочу вас. Вы все, что у меня есть. Не сердись, любовь моя... Желанный мой. — Софи стала целовать шею и плечи брата, заскользила пальчиками по его груди.

Волна гнева сразу схлынуло, а то, что удастся заключить брак, успокоило Волка окончательно. Он вновь целовал желанную девочку, покрывал ее грудь поцелуями и старался не сходить на гнев. Клокотание внутри стало тише, зато перед глазами вставала картина горящего шатра и Софи в нем. От этого поцелуи переходили в засосы, расцветали краснотой на темной коже их цыганки, а возбуждение вновь росло в крови, распускаясь острыми шипами.

Лучиано темной тенью смотрел на постепенно открывающуюся девушку, на животную страсть младшего брата и только что притушенный огонь в теле оживал.

И они опять любили свою девочку — до криков, до боли, до ярких отметин на ее нежной коже, до счастья на троих, которое на недолгое время, но убрало ненавистное имя — Сильвурсонни.

Лишь только после того, как они чуть остыли, разговор вернулся к будущим планам.

— Волк, выбери одного из своих, — обронил Лучиано, устраиваясь на кровати рядом с Софи. Естественно предполагалось, что брат не прямо сейчас рванет отправлять разведчика и тот, хорошо понимавший Сыча, должен был просто определить, кого они пошлют шпионить.

— Альберта пошлем. Он неприметный и не похож на воина, он не первый раз шпионит, даже девок изображал, — Флаво развалился на кровати, разглядывая Софи в бисере пота.

Она счастливо потянулась и устроилась лежа на животе, опершись подбородком на сложенные руки.

— У нас есть свои люди в лагере короля? — спросила Софи, перебирая пальцами по шкуре перед собой.

— Есть, — скупо ответил Лучиано. — Гвардеец один. Они сейчас отдельным лагерем стоят.

— Славно, — мурлыкнула Софи. — Теперь мне нужен нож и вино.

"Опять началось", — подумал Флаво. Он был тугодумом всего, что не касалось оружия, и всякий раз переживал, если в руках сестры острые предметы, когда она такая нервная. Наделает же глупостей.

Сыч нахмурился, сделавшись враз похожим на птицу, которая наградила его прозвищем.

— Это опасно? — потребовал ответа у девушки.

— Для меня нет, — ответила Софи, поглядывая на братьев, и ей было приятно видеть, что они волнуются за нее, любят. Они ее мужья, оба, любимые, единственные, сладкие! — Просто небольшая условность... Мне не придется танцевать голой у костра в полнолуние.

— Еще чего не хватало, — Флаво неохотно зубами выдернул деревянную пробку из бутыли, где было вино. — Лучиано, дай нож.

Старший Райсаро все еще сомневался, но он полностью верил сестре и ее хитроумию, поэтому дотянулся до стола и подал ей просимое.

— Теперь оставьте меня ненадолго, — попросила она, взяв все необходимое. — Мне хватит нескольких минут.

Братья поднялись и, одевшись, вышли за дверь. Улыбка Софи растаяла, уступив место печали. Около минуты баронесса Райсаро сидела на постели, безвольно держа в одной руке нож, в другой бутыль с вином. Вино было хорошим. Девушка отхлебнула глоток, потом поднялась с постели и пересекла комнату. У камина она взяла кочергу, достала обручальное кольцо и, убедившись, что оно остыло, спрятала в складках своего платья. В комнате было натоплено жарко, но Софи ощущала холод — он пронизывал ее тело как страх, как ложь, как грязь насильников и убийц. Эдвин Алонсо — он был, наверное, единственным человеком, кому Софи не желала причинять вреда. Она усмехнулась, подумав, что мыслила бы совсем иначе, если бы познакомилась с ним поближе, в камере пыток к примеру. В любом случае он слуга своего господина. Как нежно, с какой любовью его обнимал король. Даже странно, что это расчетливое чудовище по имени Луис Сильвурсонни способно на искренние чувства. Что ж, пути назад нет. Софи поставила бутылку перед огнем, занесла запястье над горлышком и острием ножа сделала маленький надрез. Несколько крупных капель крови — вот ее дань тому, кто вскоре войдет в мир и начнет мстить за нее ее врагам. Софи закрыла глаза, призывая явиться к ней того, кто желает жертвы чистой и невинной, кто служил ее матери, бабушке, и многим женщинам жившим до них. И он пришел — ветром, разбившим стекла, потухшим в камине огнем, скрипом бревенчатых стен и досок пола, сухими листьями от окна до постели. Софи медленно приоткрыла глаза, перемешала вино и, отхлебнув, произнесла:

— Эдвин Алонсо, — и все закончилось.

Почти в это же мгновение дверь распахнулась от сильного пинка и в комнату ввалились братья Райсаро. Лучиано в ярости кинулся к Софи — было ощущение, что дом вот-вот развалится, а дверь в комнату, где осталась сестра, не поддавалась! Его крыло ощущением, что с их девочкой опять что-то может произойти, а они не успеют, не смогут!

— Софи! — мужчина подхватил с пола ведьму, которая похоже была не в себе. — Софи!

Флаво бросился закрывать окна шкурой.

— Я тебе говорил, — рыкнул он на Сыча. — Я не верю во все эти ведьмовства. Софи, что же ты мне сердце выжигаешь?

Она посмотрела на Флаво как будто не узнавая его, обняла тонкими запястьями шею Лучиано, перепачкав его рубаху кровью.

— Я устала, — сказала она тихо. — Давайте спать ляжем, только... — Софи посмотрела на бутылку с вином на полу. — Пусть это вино выпьет друг короля.

Старший Райсаро с тревогой посмотрел на девушку и кивком велел Волку убрать бутылку подальше. Завтра, перед тем, как уйти на юг, они отдадут ее Альберту, чтобы тот передал Жозе Крувио, одному из гвардейцев Сильвурсонни. А пока — заделать окна и уложить маленькую Софи отдыхать. Ведьма — Лучиано с любовью поцеловал сестру.

Странно, но он никогда не задумывался над тем, что Софи могла их приворожить или еще что-то сделать нехорошее. Сыч всегда был твердо уверен, что чувства настоящие и взаимные и ради них был готов сделать что угодно. Пусть их дополнительные поборы истощают крестьян и подвластных рыцарей — они все равно здесь не останутся, ведь отец не разрешит им быть вместе. Убить его рука не поднималась, хоть и была крепкая неприязнь, временами переходящая в ненависть.

Так что сейчас все было готово. "Все будет хорошо", — думал Лучиано, укрывая любимую теплым покрывалом.

* * *

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ