Шаровая молния

— А теперь, Рожнов, давайте выслушаем мою версию. Так вам скажу, что не совсем безосновательную, поскольку кое-какие факты, неизвестные вам, у меня имеются. Могилевская и Шеин состояли в интимных отношениях. И наутро после того, как Инютина 'сдала' связь могилевской с органами, явилась объясниться. Шеин то ли оскорбил её, то ли объявил о том, что прерывает их связь, после чего ушёл из дома. Обиженная Могилевская предложила Инютиной отомстить Шеину, выступив свидетелем якобы случившегося изнасилования, и выдать следы произошедшей накануне драки за последствия избиения Шеиным.

— Отомстить?

— Вы удивляетесь? Разве не Шеин выгнал Инютину и мужчину, за которого она якобы собиралась выйти замуж, из захваченной ими комнаты Шеина? После чего тот мужчина расстался с Инютиной. Как выразилась Инютина, 'разрушил будущую ячейку социалистического общества'. Вам не кажется, что это более правдоподобно, чем сказка про побои, оказывается, нанесённые за полсуток до 'изнасилования', про насильственный половой акт, данные о месте которого не совпадают, про то, что плач Могилевской в закрытой комнате соседи слышали, а вот крики о помощи во время изнасилования — нет.

— Но откуда вы знаете об интимных отношениях Могилевской и Шеина?

— Оттуда. Свечку я тоже не держал, но отчёты 'изнасилованной' о характере её контактов с Шеиным читал. Вот вам и источник следов спермы на постели Шеина. Даю вам три дня срока на завершение расследования. А Шеин пойдёт со мной. Нам, — выделил гэбэшник. — Он нужен больше, чем вам. Но на очные ставки завтра или послезавтра его можете вызывать.

— Есть!

Следователь углубился в перечитывание материалов, а лейтенант госбезопасности закинул ногу на ногу и задымил папироской. Спустя четверть часа он стал проявлять нетерпение.

— Долго ещё ждать?

'Следаку' пришлось взять телефонную трубку.

— Товарищ лейтенант госбезопасности, задержанный Шеин при доставке сюда пытался бежать, и конвоиру пришлось стрелять на поражение.

15

Почти полтора месяца в госпитале Бурденко. Нудная и серая московская осень сменилась полноценной зимой. Такой же пасмурной, но хоть серятину голой земли прикрыло снегом.

Пуля из нагана пробила левую лопатку, прошла в какой-то паре сантиметров от сердца и застряла в лёгком. Ещё бы чуть-чуть, и... Или, что ещё хуже, если бы вертухай стрелял не в 'моторчик' в позвоночник. Даже если бы после этого удалось выжить, то своими ногами уже никогда бы не пошёл.

Почему он оказался в госпитале 'конторы', а не в тюремной больнице, Демьянов долго не мог понять. Мало того, когда впервые пришёл в себя, лечащий врач обратился к нему не 'Степан Макарович', а 'Николай Николаевич'. Пусть непонятно, зато не грызёт дискомфорт от осознания того, что он 'занимает чьё-то чужое место'.

Точки над i расставил первый посетитель, наведавшийся к нему, когда разрешили врачи. Толик Румянцев, с которым они, наконец-то, перешли на 'ты'.

— Берия был просто в бешенстве, когда ему доложили о твоих 'приключениях'. У него первая версия, естественно, о том, что произошла утечка информации о тебе, и тебя решили ликвидировать то ли внешние, то ли внутренние враги. А когда ещё эксперты вычислили, что конвоир стрелял в тебя, когда ты стоял лицом к стене, заложив руки за спину, то вообще головы полетели налево и направо. Но кто ему приказал тебя кончить, так и не узнали. Застрелился, подлец, когда за ним пришли.

— Заказали меня. Уголовники заказали.

— Откуда знаешь?

— Предупредили. Но я, конечно, предполагал, что прирезать попытаются, и не думал, что конвоир будет действовать так нагло.

— Кто предупредил?

— Старый знакомый Шеина, которого я встретил в камере.

— Ты же говорил, что никого из его знакомых не помнишь.

— Он сам меня узнал. Шеин с ним по соседству в селе Мокшан под Пензой жил. Некий Тарутин Никифор по кличке Тютя. Он и предупредил, что те урки, которых я 'обидел' в квартире на Солянке, меня заказали. Федот Маленький, за которого 'избитая мной' Матрёна замуж собиралась, и муж его сестры Вася Подольский. Я им какую-то афёру с моей и матрёниной комнатами обломал. Да ещё и вломил Федоту. Вот уж воистину, как писал один писатель, москвичей испортил квартирный вопрос.

Румянцев достал блокнотик и карандашом записал услышанные клички.

— Разберёмся.

— А что там с моим делом?

— Пока висит. Оставалось провести очные ставки с тобой, да тут ты решил отдохнуть на больничных харчах, — засмеялся Анатолий. — Могилевского, как из командировки вернулся, за жабры взяли за растрату. Не без помощи Лизаветы, перед которой поставили ребром вопрос: или сдаёшь схемы, по которым он деньги уводил, или идёшь под суд за дачу ложных показаний в твоём деле. Как понимаешь, от этих показаний она уже отказалась. А Инютина продолжает своё гнуть: ты, видите ли, отнял у неё последний шанс обрести семейное счастье.

— Как говорил один мой знакомый, бабы — дуры, — покачал головой Николай. — Не потому что бабы, а потому что дуры.

— Ждёт она тебя.

— Кто? Матрёна, что ли?

— Лиза. Извиниться хочет. Баба она, в общем-то, неплохая, но...

— Но дурная-а-а... Прямо как та ворона из анекдота. Рассказать? Пристала ворона к перелётным гусям: возьмите меня с собой на юг, в тёплые края, а то надоело мне зимой мёрзнуть. Гуси ей объясняют, как далеко это, что два дня без отдыха придётся над морем лететь, и если ворона не дотянет до суши, то погибнет. А та упёрлась: хочу, и всё. 'Я сильная, я выносливая, я смогу'. И полетела. Перед перелётом через море гуси снова безуспешно пытались отговорить её. 'Я сильная, я выносливая, я смогу'. День летят над морем, второй. Ворона уже из последних сил крыльями машет, вот-вот в море рухнет. В общем, на последнем издыхании упала она на прибрежный песок, часа два валялась, пока голову поднять смогла. Подняла и говорит: 'Я смогла! Я выносливая! Я сильная! Но дурная-а-а!' Бумаги-то мои изъяли, чтобы очередной претендент на жилплощадь их не выбросил?

— Изъяли, — просмеявшись, заверил лейтенант. — Я их обработал и Меркулову передал. И комнату опечатали. Жить-то тебе где-то надо будет, когда из госпиталя выйдешь. Не удивляешься, что тебя по-другому называют?

— Ещё как!

— Берия распорядился при переводе из тюремной больницы. Под этим именем тебя всего несколько человек знает. По крайней мере, до момента выписки за твою судьбу можно будет не беспокоиться. Какое, кстати, у тебя было последнее воинское звание 'там'?

— Старший лейтенант запаса.

Накануне выписки он принёс Николаю одежду по сезону. И не какую-нибудь, а полный комплект зимней формы лейтенанта госбезопасности.

— С повышением! — поздравил Румянцев. — Приказ наркома. И удостоверение держи.

Оба-на! Фото, сделанное, когда его терзали на соответствие личности Шеина оригиналу. Но дата рождения 'скомпилирована': число и месяц — из показаний Демьянова, а год — 1913, как у Степана. Главное — в документе указаны фамилия, имя и отчество — Демьянов Николай Николаевич.

— По служебным делам будешь использовать удостоверение, но паспорт Шеина пока на всякий случай останется. И за 'подъёмные' в размере двух месячных окладов распишись. Отдыхай пока, но сильно не расслабляйся: наркому что-то от тебя очень нужно.

Какому именно наркому, говорить нет смысла: несколько дней назад, 25 ноября, им назначен 'кровавый тиран' Лаврентий Павлович Берия.

16

Ходить оказалось тяжеловато. Пришлось по дороге, уже выйдя из метро на площади Дзержинского, заглянуть на Кузнецкий Мост, чтобы прикупить тросточку. А заодно в скобяной лавке — врезной замок: после попытки 'отжать' у него жильё Демьянов не знал, у кого ещё есть ключи от его каморки. Но даже с тросточкой он еле доковылял до дома. И немногие жильцы квартиры, оказавшиеся в это время дома, стали живым воплощением репинской картины 'Не ждали', виденной им перед самым арестом.

Сорвал печать на дверях, вошёл в комнату, сразу же показавшуюся неопрятной и запущенной. Минут десять посидел, приходя в себя и прислушиваясь к шушуканью, доносящемуся из коридора. Потом встал и поковылял к слесарю Фёдору, жившему почти возле самой кухни.

— Здравствуй, Фёдор Гаврилович, здравствуй, Лидия Георгиевна.

— Здравствуй, Степан. Ух, как ты взлетел! Не узнаешь тебя в форме.

Николай пропустил комплимент мимо ушей.

— Я к тебе по делу. Будь добр, поменяй мне замок. А Лиду твою попрошу убраться у меня и постель постирать, пока я за продуктами хожу. А я заплачу́. Я бы и сам справился, да тяжеловато мне после ранения. Вон, пока от госпиталя до квартиры доковылял, умаялся.

— Да какие деньги? Мы и так, по-соседски всё сделаем.

— Не обижай, Фёдор Гаврилович! От моего жалованья не убудет, а тебе ребятишек кормить надо. Да и Лида, наверное, уже все руки сбила, их обстирывая.

— Замок-то есть?

— Купил. На столике лежит. Только это... Ты не прямо сейчас начинай. Я ещё с четверть часа отсиживаться буду. А дверь открытой оставлю.

— Так может, Лида и за едой сбегает?

— Ещё чего! Сам справлюсь. Мне всё равно расхаживаться надо. А за ужином мы с тобой посидим, по рюмочке пропустим да покалякаем.

Не хотелось Николаю идти в тот самый магазин, где он работал грузчиком, да тащиться куда-то ещё дальше уже сил не было.

— Ого, какие люди к нам пожаловали! — расцвёл в притворной улыбке поддатенький директор, завидев бывшего грузчика. — А нам про тебя, Степан... э-э-э... Макарович тут всякие гадости рассказывали. Врали, выходит.

— Выходит, врали. Я тут, пока... гм... отдыхал, у докторов по твоему вопросу проконсультировался. Помнишь, ты спрашивал, могу ли я найти доктора, который твоего друга от пьянства вылечит?

— А как же не помнить?! — забегали глазки директора.

— В общем, они мне один надёжный рецепт по секрету подсказали.

Николай жестом показал, чтобы торгаш наклонился к нему и шёпотом прошипел ему над ухом.

— Воруй поменьше, Яков Григорьевич, и страх попасться не надо будет водкой заливать. Ты понял меня?

Директора аж в пот бросило, но Демьянов абсолютно дружелюбно ему улыбнулся и уже во весь голос добавил.

— Доктора говорят, что в ста процентах случаев помогает!

Обслуживал он Николая лично и вне очереди, так что бывший грузчик возвращался домой с очень даже непустой авоськой (оказывается, это название сетчатой сумки уже в ходу!). Хлеб, колбаса, завёрнутая в серую рыхлую бумагу, кусочек сала, мороженая рыба (холодильников нет, так зимой можно и за окошком хранить), кру́пы в мешочках, захваченных из дома, пять банок разных консервов, ломтик масла. Небольшой вилок капусты, пара килограммов картошки и две бутылки красного вина. Еле поднялся по лестнице на второй этаж! Увидев его, Матрёна мгновенно шмыгнула в свою конуру.

Замок уже был вставлен, паркет сиял чистотой, а постельное бельё сохло на растянутой межу стенами верёвками. Так что, раздевшись до галифе и нательной рубахи, пришлось плюхаться на голый матрас. Нет, не плюхаться, а садиться, после чего аккуратно, как привык ещё в госпитале, прислоняться к стене, подложив под неё для мягкости подушку. Сначала отсиделся, а уж потом занялся сортировкой продуктов.

Раз пообещал Фёдору выпивку, значит, и закуска должна быть посытнее. Картошка с тушёнкой будет самое то!

За чисткой 'картофана' его и застала Лизавета. Влетела на кухню с кастрюлькой какого-то супчика и замерла.

— Не бойся, я не кусаюсь.

— Тесновато у вас тут с малышнёй, — осмотревшись в комнате Фёдора и Лиды, покачал головой Николай, когда, наконец, все расселись за выдвинутым на середину комнатёшки столом. — А подрастут они, и вообще тесно будет. На работе улучшения жилищных условий не обещают?

Сосед только махнул рукой.

— Может, в ближайшее время и расширимся. Мотька собирается съезжать, куда-то к родне на юг решила уехать. Напугал ты её, — поделился он новостью, в ожидании, пока Лида разложит по тарелкам паря́щую картошку.

— Не думал, что я такой страшный.

— Да не ты. Из-за тебя её муровцы в такой оборот взяли, что она взывыла. Особенно — когда стали таскать по поводу её несостоявшегося мужа. А уж когда ты сам такой красивый нарисовался, вообще струхнула. Боится, что ты ей мстить начнёшь.

— Я с женщинами не воюю. Ну, давайте, соседушки, поднимем бокалы и сдвинем их разом. За моё возвращение. Не пьянства ради, а здоровья для. Врачи говорят, мне красное вино полезно для восстановления потерянной крови. Не напрягайся, Лида, этой бутылкой и ограничимся: вам же завтра на работу.

— Да ничего страшного не будет, если и подождёт утром работа, — загорелся было Фёдор.

— Отвыкай от такого подхода, Фёдор Гаврилыч. С таким настроем нам капиталистов никогда не догнать и социализм не построить. Хоть у нас пушки не грохочут, а всё равно война идёт. Тихая, но самая настоящая: они, гады, нас экономически задушить пытаются. То ввоз наших товаров запретят, то, когда у нас с хлебом плохо, откажутся продавать нам технику за всё, кроме зерна, то порты для наших кораблей закроют. На заводах и фабриках надо работать, как на фронте, чтобы у нас в магазинах всё было. Я слышал, что там, — ткнул Николай вилкой в потолок. — Подумывают о том, как прижать нынешнюю вольницу и навести дисциплину на производстве. Надоело им, что планы срываются из-за прогулов, опозданий и брака. Сами же видите, сколько некачественных товаров в магазинах. А всё советское должно стать отличным. Так что, лучше уж заранее начать привыкать к порядку, чем потом плакать и свои привычки ломать.

— Честно говоря, давно пора, — поразмыслив, согласился хозяин. — Мы же, опытные кадры, не успеваем вытягивать план за всяких охламонов. Оно, конечно, тоже не совсем плохо: платят нам больше, чем им. Но ведь и мы не семижильные: как конец месяца, так начинается беготня. Мастер, начальник цеха, директор, парторг. Все — давай, давай, давай! А придёт начало месяца, как сейчас, сидим, курим. Слушай, это из-за тебя нам в квартиру позавчера телефон провели?

— Может, и из-за меня, — пожал плечами Николай. — Так что если будут к трубке звать Демьянова Николая Николаевич, знай — это по мою душу.

— Имя, что ли, сменил?

— Частично, — усмехнулся Демьянов, раскрывая новенькое служебное удостоверение. — Не спрашивай, почему. Так надо.

— И как же к тебе теперь обращаться? — поскрёб затылок Фёдор. — Николай, Степан или... товарищ лейтенант госбезопасности?

— Ну, товарищем лейтенантом пусть зовут те, кому я по службе нужен. А дома... Да как больше нравится, так и зовите.

То ли вино подействовало, то ли действительно Николаю ещё рано такие физические нагрузки давать, а вырубился, как только вернулся к себе и застелил постель свежим, ещё чуть влажноватым бельём. Проснулся от того, что во входную дверь тихонько поскребли. Раз, другой, третий. Но подниматься, чтобы открыть дверь, не было ни сил, ни желания. Поэтому, пока засыпал снова, пришлось слушать всхлипывания Лизы за стенкой.

17

Середина декабря ознаменовалась выходом на службу. Это не значит, что Николай почти две недели бездельничал. Нет, кое-какие заметки по технологиям и техническим вопросам он делал. Припомнил методики подготовки бойцов ДШБ, рисовал эскизы экипировки. Но только после того, как ему домой привели небольшой сейф, в котором он и хранил свои наработки. Дверной замок дверным замком, но всё, что он делал, без всяких напоминаний он относил к категории секретной информации.