Эйк уже набросился на еду. Быстро и сосредоточенно он рвал зубами куски и впихивал в рот — просто набивал желудок, даже не разбирая вкуса. Ему все равно, мясо это или птица, рыба или грибы. Главное, чтобы это было сытно. Все подряд: кусок сыра, ломоть окорока, кусок лепешки, зелень, перемалывал все это крепкими кривыми зубами, дергал кадыком, пропихивая скорее в глотку. Запить водой, и снова набить рот.
Я не съел свою лепешку и на четверть, когда Эйк, сыто отдуваясь, вдруг поднялся.
— Стой! — промычал я с набитым ртом. Выбросил руку, ловя его за плечо. — Ты мне...
Не успел. Эйк выскользнул из комнаты, — лишь скрипнула дверь, затворяясь.
Проклятый упрямец!
Я знаю, зачем он пошел. А у меня для него было настоящее дело. Я валился с ног и мало что соображал, но тут и соображать не надо, это уже въелось в кровь: если есть возможность, лучше не таскать с собой ничего магического.
Надо что-то сделать с флаконом жидкого серебра, в котором я утопил остатки гохла. И ловушку, может, тоже бы пока прикопать?
С когтем тоже не стоит попадаться, но он хотя бы мелкий, легко спрятать. Кристаллы все разряжены сейчас. Без маны они — просто осколки хрусталя, я даже бросил футлярчик в сумку, чтобы не мешался в кармане без толку. А вот ловушка, и жидкое серебро в флаконе...
Обычно я прикапываю вещицу, которая не нужна прямо сейчас. Откапываю, только когда собираюсь от нее избавиться, или ухожу из одних мест в другие.
Я медленно жевал солоноватый сыр, запивая кислым местным вином. Слезать с лавки, чтобы самому тащиться на холод? Искать там подходящее местечко, надежное... Ну как, надежное, — чтобы хотя бы на день можно было там оставить, пока будем здесь...
Ноги были свинцовые. Печь за спиной такая теплая...
Но те трое в зале, кто они? Мелкие торговцы? Ой ли. Когда мы подходили, я слышал собак, но не слышал ржания лошадей. Не на себе же они товар носят? Да и не похожи они на торговцев...
Ровное тепло от печи входило через спину, наполняя меня...
Я взрогнул от скрипа и открыл глаза.
Эйк проскользнул в комнату и прикрыл дверь.
— Проклятые хобы... — прошипел он себе под нос.
— Какие еще хобы?
— Да в хлеву. Хобы, две дюжины. Всех крыс переловили, твари волосатые.
Я поморгал.
— Откуда тут хобы? Здесь же нет пашни.
Орки могут есть хобов, как овец, но они жрут все подряд. У нас хобов для этого не разводят. Держат только для работ на полях.
— Да не, мастер... Не живут они тут. Так... Все в ошейниках, на одной цепи. Но всех крыс переловили, будто век тут прожили! Пришлось за хлевом полевок искать.
— Так эти трое, — я мотнул головой на печь, отгородившую нас от трактирного зала, — их перегоняют куда-то?
Эйк пожал плечами. Люди в зале его не интересовали. Он распахнул ставни и высунулся наружу, вглядываясь в темный двор. Потом поглядел вниз, проверяя подступы к окну. Удовлетворенно хмыкнул и закрыл ставни.
— Значит, погонщики хобов... — пробормотал я, снова прикрывая глаза.
Пригнали сюда с востока новых. Или, может, ловят одичавших? Тех, что убежали с полей, когда орки выжигали деревни. Теперь бегают по лесам, живут как звери... Может, у них и хозяев-то не осталось...
— Запор хлипкий, мастер, — объявил Эйк.
Я разлепил глаза. Эйк сосредоточенно оглядывал дверь.
Ни двигаться, ни даже говорить жутко не хотелось, я с трудом разлепил губы:
— Не думаю, что мы не услышим, если кто-то вздумает его вышибить. Ложись.
Эйк присел на корточки и разглядывал щель между дверью и косяком. Встал. Уперся ладонями в дверь, попробовал сдвинуть ее вбок, не распахивая. Расшатанные петли чуть поддались, щель стала шире. Эйк сморщился.
— Пройдет нож-то.
А может, и к лучшему, что не послал его прикопать флакон с жидким серебром? Белых братьев у нас на хвосте нет, и завтра им тут взяться неоткуда. А вот тот, кто ведет тут грязную игру...
Тот?
Или те?
Кому вообще это могло понадобиться? И для чего?
Как бы это все не обернулось так, что придется уносить ноги, забыв про подметки. И тогда флакон так и останется здесь прикопанный. И кто знает — может, и вернуться-то нельзя будет...
Эйк, глядя на дверь, сокрушенно качал головой. Вздохнув, стащил со скамьи тюфяк и разложил его на полу. В его пальцах появилась веревочка.
Подозреваю, это и был его аркан. Кладет у входа в нору, из которой должна выскочить ошалевшая от страха крыса...
Эйк накинул конец веревочки на щеколду.
— О, Торун... — простонал я. — Ты что, собрался спать у порога?
— Поперек входа, — поправил он. — Ведь там, у ручья, это был последний кристалл? Больше у вас нет, мастер?
Он сел на тюфяк, прилег на бок, прикидывая, как будет лежать его рука.
— Пришли за легкими денежками, называется... — пробурчал он себе под нос.
Я промолчал.
Пусть пока думает, что здесь для чернокнижников легких денег столько, что от золота карманы по швам расходятся. Когда мальчишка думает о деньгах, это его успокаивает.
Эйк наматывал второй конец веревочки вокруг запястья, пока она не натянулась. Теперь если кто-то попытается просунуть в щель нож, и тихонько приподнять щеколду, он сразу почувствует.
Одна беда: спать ему предстоит вполглаза, не забываясь. Постоянно удерживая руку так, чтобы веревка была натянута. Это не так уж приятно.
— Лучше бы ты хорошо выспался, Эйк.
— Здесь? — Эйк криво ухмыльнулся. — Посреди мертвецов и всякой нечисти? — Он невесело рассмеялся. — Да лучше я глаз не сомкну, зато буду уверен, что к нам никто незаметно не приползет. Я всего-то двух крошек-полевок и поймал, мастер. Так что лучше нам самим. Особо на...
Он осекся. То ли потому, что обозвать бога мирским именем сразу после жертвоприношения значило бы загубить все, о чем он просил, — а его тайное имя трепать всуе тоже не стоило. То ли заметил выражение на моем лице.
Но упрямый, стервец. Все-таки договорил:
— Лучше особо на богов не полагаться, мастер.
Я поморщился.
— Эйк, я тебе уже сто раз объяснял. Мертвецы или демоны ни с того ни с сего не появляются. Если здесь не было...
Эйк повернулся ко мне спиной.
— Эйк!
Мальчишка не удостоил меня ответом.
Я заставил себя подняться. Взбил тюфяк, уложил его на скамье.
— Тот, кто послал их, — тихо позвал Эйк. — Это как-то связано с магией?
Хороший вопрос...
А что, если и правда — кто-то из своих гадит?
Укол злобы даже отогнал сонливое отупение.
— Мастер?
— Похоже, — неохотно отозвался я.
— Но он ведь не маг белого ордена, мастер? Это какой-то чернокнижник?
— Кто бы ни затеял это все, утром мы будем вести эту игру, Эйк.
Никогда не был чучелом для битья, — и не буду.
Эйк повернулся ко мне.
— Вы знаете, что ему нужно?
— Мы знаем, как он действует, — поправил я. — И его первый удар мы пережили. Так что теперь наш черед врезать изо всех сил. Он еще даже не знает, что мы уцелели — пока его ребятки ползут по ручью, пуская кровавые пузыри. День или два в запасе у нас есть. Ход за нами.
Только бы понять, против кого играем...
Я растянулся на скамье. Боги, какое блаженство... Завтра соображу. И кто, и для чего, и что можно сделать. Время у нас есть. Из последних сил я вытянул руку и зажал пальцами фитиль свечи.
Мне далеко до Эйка в кровожадности, а все-таки найти бы гада, и... От грохота я скатился с лавки.
13
— Мастер! — шипел Эйк от двери.
Я был уверен, что заснул минуту назад, но в комнате брезжил свет, прорываясь сквозь щели в ставнях.
В дверь опять замолотило.
— Милорд, прошу вас... — раздался по ту сторону ноющий мальчиший голос. — Благородный господин приказал не беспокоить его до обеда...
— Он такой же благородный, как ты — королевский шут! Эй, там, открывайте! — в дверь грохнуло. — Именем короля!
Эйк бесшумно вскочил и хотел отступить от двери, чтобы было, где замахнуться кинжалом, — но его хитрость с веревкой превратилась в западню, захватив его левую руку.
— Почему там тихо? — продолжал голос за дверью. — Он вообще там?
— Открывайте! — вступил другой голос. В дверь бухнуло. — Милорд, позвольте я...
От удара хлипкая щеколда не выдержала, огромный мужик влетел в комнату плечом вперед, снеся дверь с петель. Уродливая башка с большими ушами, ощеренные зубы...
Я вскочил с пола, Эйк, так и не успевший отвязаться от щеколды, метнулся назад — как кошка с трещоткой на хвосте. Дверь тащилась за ним, оттягивая руку вниз. Мальчишка пытался преградить им путь ко мне, но его смахнули в сторону.
В комнатке стало тесно от мордоворотов в синих плащах. Один с изуродованным лицом зажал Эйка в угол. Великан навис надо мной. Третий был в дверях, вцепившись в рукоять меча, обнажив лезвие на ладонь.
Эйк рычал, рвался и бился. Мужик, державший его — одна его скула была кривая и изрытая шрамами, а рот почти без зубов, не стоило ему так подставляться под удар палицы или молота, — тряхнул Эйка как соломенную куклу.
Я плюхнулся обратно на тюфяк и облокотился на стену. Приказал:
— Эйк, остынь!
Эйк замер. В комнате стало тихо.
Великан, нависший надо мной, шагнул к окну и ударом кулака распахнул ставни.
Я закрылся рукой от яркого света. Мордовороты оглядывали меня и комнату. Их синие плащи были с желтым подбоем, под ними хорошие кожаные кирасы со стальными бляхами, масляно поблескивающие кольчужные рукава, набедренники.
— Не дури, малец, — пробубнил тот, что держал Эйка.
Он отпустил руки Эйка, но плечом задвинул мальчишку в угол. Великан держался возле меня, раздражающе нависая. Тот, что у двери, высокий и жилистый, еще раз оглядел комнату и шагнул назад, освобождая проход:
— Прошу, милорд! — натужно просипел он. Чтобы заговорить, ему пришлось сжать пальцами шею.
В комнату вошел их господин.
На бледном лице выступал горбатый нос, пышные усы простирались над губой, как навес над крыльцом. Расчесаны волосок к волоску. Холеное и надменное, его лицо казалось высеченным из белого камня.
Синий плащ на нем был с золотым позументом. Но то, что его плащ синий — это ничего не значит. Меня пугало то, что было под этим плащом, на его груди.
Флакон, проклятый флакон... Надо было его закопать, несмотря ни на что...
Тело стало чужим и ватным. Ноги и руки отяжелели, налились противным жаром. Вот оно, наяву — мой самый дурной сон.
Полы его плаща распахиваются, и под ним на груди — герб, поделенный пополам. На левой половине его личный, на правой — белое поле, по которому наступает кровавая гарпия. "Безжалостны, когда задеты". Орден королевских хранителей...
Я сморгнул.
Гарпии не было. Вообще не было на его груди ни кровавого, ни белого. Герб не разделен на две части. Цельное темно-зеленое поле, на котором три черных меча.
Окинув взглядом меня, Эйка, комнату, благородный поморщился и прошел к лавке по ту сторону стола. Сбросил плащ Эйка на пол и присел на край скамьи, расставив ноги. На высоких сапогах звякнули серебряные шпоры.
Сидел он, как и стоял: прямой как палка.
Теперь я рассмотрел и еще кое-что. Поверх зеленого поля его герба была вышита узкая золотая корона. Виконт. А левее и выше герба — над сердцем, как называют это барды и придворные, хотя на самом деле это почти на ключице, — был еще один герб, маленький.
Значит, вассал на личной службе у сюзерена. И сюзерен его... Лазурное поле, по которому наступает золотой волк...
Я вздрогнул. "Верный, как пес". Дом Амертов. Никогда еще мне не доводилось видеть вышитый голубым шелком и золотой нитью герб королевского фаворита — в четырех локтях от моего носа.
Благородный тоже глядел на меня. Как на вошь.
Я не выспался, от такого пробуждения голова шла кругом, но одна мыслишка пробилась. Если он не из Белого ордена, и здесь не для того, чтобы сграбастать меня со всем поличным, тогда откуда он вообще что-то обо мне знает? Почему так уверен, что мы с Эйком не можем оказаться благородным господином с пажом, которые путешествуют инкогнито?
И главное: какого беса ему от меня нужно?
Я заплатил за эту комнату серебром, и переплатил почти вдвое — за тишину. Мне необходима дюжина часов глубокого сна после того, как пользовался магией. Иначе долго не протянешь.
Виконт упер руки в колени. Поверх черных замшевых перчаток были надеты перстни. Изумруды искрились даже в косом свете из приоткрытых ставней.
Боги, как мне хотелось взять его за шиворот и пинками выпроводить из комнатки, в которую он так неучтиво сунул свой горбатый нос и расчесанные усы!
Его сюзерен граф Амерт изменил свой герб на волка, когда получал титул от короля — и трех лет не прошло! Ставлю золотой против сребреника, этот усач стал виконтом и того меньше.
За шиворот, и пинками, пинками... Надеюсь, когда-нибудь я смогу делать то, что хочется. И говорить то, что думаю. Я улыбнуться и осторожно заметил:
— Я к вашим услугам, сэр...
— Ты Бример, — сказал он.
— Мастер Бример! — буркнул Эйк из угла.
Благородный даже не оглянулся в его сторону.
— Ты очистил от мертвецов хутор прошлой ночью.
Он не спрашивал, он утверждал. Я предпочел просто промолчать.
Он тоже молчал, глядя на меня.
— Так чем я могу помочь вам, сэр... — я опять учтиво не договорил, надеясь узнать, с кем говорю.
— Что-то не так с моей лошадью. Выиграл ее против тридцати золотых, да лучше бы взял половину честным золотом. Лошадка-то оказалась дрянь. Демон в ней.
— Такого дурного норова, сэр?
— Напротив. Очень тихая, смирная кобылка... На вид. А когда гоню ее, только и ждет удобного случая, чтобы сбросить. Ты можешь изгнать из нее этого демона?
— Так она сбрасывала вас или нет, сэр?
— Только попробовала бы! И не я с тобой говорил бы, а он, — выдернув из ножен меч на ладонь, виконт с лязгом всадил его обратно, — с ней. Она еще никого не сбросила. Но этот ее взгляд, когда желаешь гнать во весь опор... Ну? Ты понял, что нужно сделать?
Прищурившись, он разглядывал меня.
Я заставил себя удержать на лице заискивающую улыбку.
— А откуда вы узнали, сэр, что я очистил от мертвецов старый хутор?
— Это не так? — Он сдвинул брови. — Я был проездом в деревушке за холмами... эта грязная Лиходеевка? В трактире мне сказали, ты ходил ночью с двумя ветеранами в хутор на топях, и... Они были с тобой ночью, или все выдумали?!
Как интересно. Солдаты оказались такими болтливыми? Или у виконта нашлось, чем развязать их языки?
— Это правда, сэр. Но...
Он нетерпеливо отмахнулся.
— Ты уложил двух мертвецов. Уж с одним-то мелким демоном справишься. Я спешу.
Откинув полу плаща, он развязал тесемки одного из кошелей на поясе, запустил пальцы и швырнул на стол несколько серебряных. Один, прокатившись по столу до края, зазвенел на полу.
— Пойдем! — он поднялся.
Для него дело было решено. На мое согласие ему наплевать? И то, что я могу поторговаться, ему и в голову не приходит?
Виконт, звеня шпорами, вышел из комнаты. Великан с уродливой башкой нетерпеливо сграбастал меня.
