2. Голова Быка

— Пробыл в ней с полчаса, что делал, не знаю, не спрашивала.

Хозяйка гостиницы улыбнулась неприятной улыбкой, намекавшей, что ей прекрасно известно, за что ей платят. Я предпочел сделать вид, что этого не заметил.

— Вы не могли бы его описать? — попросил я.

— Не джентльмен, если вы знаете, о чем я. Слишком здоровый, — она окинула меня взглядом, — и одет иначе.

— Он что-нибудь говорил? Или, — на меня нашло озарение. Было очевидно, что люди, разыскивающие украденные Хевелем документы, считали, что они в моих руках. Поэтому они побывали у меня на кампусе, поэтому проверяли, где я мог спрятать бумаги за его пределами. Итак: если бы я, обыскав номер, не нашел то, что искал, но не мог отбросить теорию, что нужный мне предмет находится в комнате, что бы я сделал? Я бы дождался, пока спрятавший искомое человек не вернется и не заберет его, — быть может, просил сообщить ему, когда я в следующий раз появлюсь у вас?

И снова я угадал.

— Он выглядел опасным человеком, — заметила хозяйка отеля вместо ответа.

Этот намек я понял.

— Заплачу вдвое больше, если сообщите его координаты.

— Пятьдесят шиллингов, — назвала свою цену миссис Хефер после непродолжительного молчания.

Я полагал, что сумма эта превышает заплаченную Быком не вдвое и не втрое, но безропотно заплатил ее. Взамен хозяйка выдала мне листочек, на котором ее почерком были записаны телефонный номер и адрес человека, вторгнувшегося в мое жилище.

Я мог бы вызвать Эйзенхарта или отдать ему этот листок — и то, и другое было бы рациональным, логичным поступком, — но я этого не сделал. Сложно сказать, чем я руководствовался в своих решениях. Полагаю, я все еще был зол на Виктора. Я не из тех людей, кто легко впускает к себе в душу других; еще меньше я толерирую тех, кто лезет туда без приглашения. Эйзенхарт же был человеком, считавшим, что личное пространство других людей существует исключительно для его развлечения.

Ведомый обидой и своей гордыней, я решил сам отправиться по указанному адресу. Извозчик высадил меня у доходного дома в менее обеспеченном районе (и все же, как ни удивительно, достаточно обеспеченном, чтобы провести телефонный провод в каждую квартиру). Я не стал стучать — что, разумеется, было глупостью, но не большей, чем вся эта авантюра в целом. На мое счастье, в отличие от входных дверей, двери в квартиры в Гетценбурге все еще не укрепляли от воров и выбить фанеру не представляло большой сложности. Мне опять повезло в том, что внутри никого не было.

Бумаги лежали неопрятной кучей на подоконнике, но едва я успел собрать их, как удача покинула меня.

Теперь я мог понять, почему миссис Хефер описала его как опасного человека — и был полностью согласен с ее мнением.

Мой противник был выше меня на голову, а я не из самого низкого десятка. В плечах он был вдвое шире, а, если бы даже он и не обладал столь выдающейся формой, его Инклинация сводила все сравнения на нет. Исход подобного столкновения был предрешен с самого начала, я оказался в ловушке. Окинув происходящее налитыми кровью глазами, он, не теряя времени на вопросы, бросился на меня. Одна рука схватила меня за запястье, я только и успел услышать, как хрустнула кость; бумаги рассыпались по паркету. Другой рукой Бык взялся за мое горло, сдавливая его и приподнимая меня над полом. Я попытался удержаться, вытянувшись на кончиках пальцев, но пол ускользал из-под моих ног. В глазах потемнело от нехватки воздуха, я знал, что еще немного и потеряю сознание — если, конечно, Бык не переломит мой хребет раньше.

Мне подумалось, каким идиотизмом была вся эта затея. А еще я задался вопросом, действительно ли хотел умереть. Впервые после взрыва, стоившего мне выстроенного будущего, я почувствовал, что не хочу покидать этот мир ради мира Духов. И тогда я воспользовался единственным имеющимся у меня оружием. Нет, не пистолетом, здоровой рукой я не смог бы дотянуться до кобуры. Но я мог дотянуться до Быка. Прикосновение вышло легким, даже нежным, проводя пальцами по его щеке, я едва мог почувствовать под перчаткой кожу. А потом мой Дар, сдерживаемый на протяжении всей моей жизни, выплеснулся наружу.

Отчаянно хватая ртом воздух, я упал и посмотрел на распростертое рядом тело. В голове билась только одна мысль: нас могли услышать.

Надо было уходить.

Официально работа в полицейском управлении уже закончилась, поэтому общая комната седьмого отделения тонула в полумраке. Лишь на некоторых из столов горели настольные лампы в зеленых стеклянных плафонах, и кое-где в в щель под дверями кабинетов виднелась узкая полоска света. Эйзенхарт кивнул дежурному и прошел к себе, держа под мышкой мешок из промаслившейся коричневой бумаги. За его столом сидел Брэмли и, высунув от усердия кончик языка, выводил каллиграфическим почерком строки, одну за другой. Корзина для бумаг, стоявшая перед ним, уже была наполовину заполнена испорченными страницами.

— "Вследствие чего" пишется слитно, — заметил Виктор, заглядывая через плечо кузена.

Тот тяжело вздохнул и достал чистый лист.

— Давай остальное посмотрю, — Виктор перехватил черновик отчета на пути в корзину и пробежался по нему глазами. — "Также" конкретно здесь тоже пишется слитно... и тут запятую поставь, — посмотрев на расстроенное лицо Шона, он рассмеялся. — Да не переживай ты так, нашел трагедию! Поработаешь с мое, выучишь. А теперь рассказывай.

Эйзенхарт с рассеянным видом потрогал чайник. Еще горячий.

— Чаю хочешь? — предложил он, наливая себе.

Немой укор был ему ответом.

— Вы знаете, сколько отделений императорского почтамта в Гетценбурге? — спросил Брэмли, заново принимаясь за отчет.

— Двадцать два, — рассмеялся Эйзенхарт. — Понял. Значит, плюшки тебе тоже не предлагать, — он кинул пахнувший корицей мешок на стол. — Так как, нашел что-нибудь?

В руках сержанта зашелестели страницы полицейского блокнота.

— На втором сортировочном пункте удалось узнать, что некто очень интересовался содержимым писем, отправителем которых значился Р. Альтманн.

— Описание получил?

— Так точно, сэр.

— Не больше метра восьмидесяти, щуплый, на голове рога, одет в дорогой костюм — темно-серый в тонкую полоску?

— Никак нет, сэр, — удивился сержант. — Выше двух десяти, телосложение атлетическое. На голове была бордовая кепка, поэтому про рога ничего не было сказано. Я записал.

Эйзенхарт прочел словесный портрет и вернул блокнот.

— Интересно. Что-нибудь еще?

— Адрес, сэр. Он оставил его на случай, если кто-то из служащих передумает...

"... и решит подправить свое благосостояние нелегальным путем," — повисло в воздухе невысказанное окончание фразы. Потому что уж больно легким был этот путь. Делать свою работу и мимоходом замечать интересующую других информацию. Императорский закон о цензуре в какой-то степени подтолкнул работников коммуникаций к этой идее: слишком много открывалось писем и подслушивалось разговоров, чтобы никому в голову не пришла мысль заняться тем же самым, но за дополнительную оплату.

— Я переписал его, сэр. Нижний ров, дом...

— Двадцать пять, апартаменты 6-Е, — закончил с ним в унисон Эйзенхарт. — Забавно.

На лице сержанта появилось обиженное выражение.

— Откуда вы знаете?

— Я не проверял, как ты работаешь, если ты об этом, — Эйзенхарт достал из кармана сложенную вчетверо бумажку и помахал ей. — Центральный телефонный узел. Та же просьба, тот же адрес, думаю, и тот же номер телефона. Только вот человек другой.

Выпив залпом чай и отправив в рот остатки плюшки, Эйзенхарт поднялся со стула.

— Ну что, — немного неразборчиво спросил он, — проведаем нашего подозреваемого?

— Которого из них, сэр? — уточнил с робкой улыбкой сержант.

В темноте Нижний ров мигал белым светом новомодных электрических фонарей. Нужный им дом стоял на отшибе по северной стороне улицы. В этом районе он еще был один такой: новый, огромный по сравнению со старыми одно— и двухэтажными особняками, построенный хозяевами для дохода. Привратник без вопросов впустил их внутрь, хотя и признался, что понятия не имеет, дома ли арендатор. На вопрос, как выглядит жилец из апартаментов 6-Е он тоже пожал плечами, сообщив, что они меняются слишком часто, чтобы их запомнить.

Арендатора на месте, судя по всему, не было. По крайней мере, на стук никто не отзывался.

— Надеюсь, его никто не успел предупредить о нашем приходе, — проворчал Эйзенхарт, на всякий случай дергая дверную ручку.

Она опустилась.

Плохой признак. Чисто теоретически, Эйзенхарт признавал, что на свете могли существовать люди, способные случайно забыть запереть дверь. Но в жизни ему встречать их не доводилось. Зато его профессиональный опыт был полон случаев, когда дверь оказывалась незапертой по менее удачной причине. Например, после квартирной кражи. Или после того, как подозреваемый в спешке покидал свое временное пристанище. Или потому что убийца не удосуживался закрыть за собой дверь.

Первую версию Виктор сразу же отмел: в жизни таких совпадений не бывает. От второй пришлось отказаться, когда обнаружился труп.

Тело лежало на полу жилой комнаты, уставившись широко распахнутыми глазами в потолок. Молодой Бык лежал навзничь, но даже в этом положении его небывало высокий рост и сложение поражали.

— Что ж, по крайней мере мы теперь знаем, к кому из двоих мы шли, — философски заметил Эйзенхарт и наклонился к телу. На первый взгляд никаких видимых повреждений заметно не было. — Я бы сказал, что мы опоздали на час-другой. Брэм, сходи-ка к привратнику и вызови оттуда доктора Ретта и... кто сегодня дежурит из судебных экспертов?

— Лой, сэр. Будет выполнено.

— И спроси там заодно, кто сегодня вечером заходил в дом — не только сюда, но и в другие квартиры.

— Так точно, сэр.

Эйзенхарт со вздохом прислонился к стене в коридоре. До приезда экспертов в апартаментах ничего нельзя было трогать, а ноги гудели от усталости после долгого дня.

— Я покараулю пока тут. А ты, — от него не укрылось, как с лица Брэмли схлынули все краски при виде мертвого тела, — можешь подождать их внизу.

Он с тоской подумал о свободных стульях в каморке у привратника. Притащить один из них, что ли, наверх? Впрочем, при мысли о лестнице идея умерла сама собой.

К его удивлению, сержант вернулся почти сразу же. "Молодец", — с теплотой подумал Эйзенхарт, вспоминая как давным-давно перебарывал свой страх мертвецов. Какая-то мысль, связанная с этими воспоминаниями, забрезжила на краю сознания...

— Доктор Ретт был дома, поэтому скоро прибудет. Коннор уже выехал, — доложил Брэмли.

Эйзенхарт кивнул и устало запрокинул голову. Что же это было — еще из того времени, когда сам он служил сержантом под началом детектива Гардинера...

— Вспомнил, — сообщил Эйзенхарт потолку. — Я вспомнил, где его видел. Его звали Брин Толлерс, из местных. Один раз попался на разбое, до этого проходил подозреваемым по той же статье. Не знал, что он уже вернулся, — он прикрыл глаза. — А что насчет посетителей?

— Я собрал описания, насколько привратник смог их вспомнить. Сэр, — в голосе Брэмли зазвучало сочувствие, — вы в порядке?

— Что о мной будет? Главное, разбуди, когда они приедут.

Команда Лоя приехала первой и быстро принялась за дело. Вскоре уже почти все поверхности были в графитовом дактилоскопическом порошке, а в воздухе пахло фотографической вспышкой. Доктор Ретт, полицейский патолог (один из двух, работавших в городском полицейском управлении), мужчина с пегими волосами и крысиными чертами лица, появился немногим позже, привнося в помещение атмосферу недовольства.

— Можете мне уже дать что-нибудь, Ретт? — спросил Эйзенхарт у склонившегося над телом патолога.

— Я, что, нанимался прорицателем? — тот метнул на него хмурый взгляд. — Приходите послезавтра, получите заключение.

— Почему так долго? Насколько я знаю, у вас нет сейчас тел в очереди на вскрытие.

— Зато у меня есть вторая работа. И первая половина дня у меня занята приемом. Так и быть, — сделал уступку Ретт, — можете подойти завтра к вечеру, выпишу вам предварительное заключение.

Эйзенхарт покачал головой.

— Все еще слишком медленно.

— С каких пор мертвецам есть куда спешить? — ворчливо поинтересовался патолог и кивнул санитарам. — В любом случае, это не мои проблемы, раньше вы от меня ничего не добьетесь. Можете увозить.

— Стоять! — скомандовал Виктор. Носилки с телом замерли на полпути из комнаты.

— И что дальше, детектив? — сухо поинтересовался полицейский патолог. — Оставите тело здесь, пока я не соглашусь препарировать его прямо сейчас?

— Ни в коем случае, — заверил его Эйзенхарт. — Увозите! — разрешил он носильщикам. — Только не в морг. Кто-нибудь из вас знает, как проехать к университету?

— В последнее время вы ведете увлекательную жизнь, — заметил Мортимер, накладывая гипсовую повязку на мою руку. — Вступили в какой-нибудь клуб? Бокс? Сават? Спортивная борьба?

Если мой коллега и удивился тому, как я ввалился в его кабинет спустя ровно две секунды после начала рабочего дня, прижимая к груди травмированную конечность, он держал это при себе. Коротко поинтересовавшись, чем он может помочь, он раздобыл порошок и горячую воду и приступил к гипсованию.

— Сават? — невольно заинтересовался я. — Им увлекаются в Гетценбурге?

— А почему нет? У нас все-таки не совсем провинция, — Максим осторожно пригладил последний слой бинта и оставил его высыхать. — Молодые аристократы едут в Арнуаль на саббатикал, многие предпочитают там отдыхать... Естественно, привозят оттуда модные веяния. Так как, я угадал насчет савата?

— Нет, — я с улыбкой покачал головой, — не занимался им еще с армии. А это... — придумывая правдоподобное объяснение, я вспомнил первую стычку с Быками, — был скорее каном [6].

— Должно быть, он стал гораздо опаснее с тех пор, как я в последний раз смотрел на правила, — пробормотал Максим. — Но я не буду больше спрашивать, если вы не желаете.

Я был ему за это благодарен.

— А как прошла ваша встреча с полицией? — полюбопытствовал я.

Молодой танатолог пробурчал себе что-то под нос.

— Честно говоря, я так и не понял, что хотел от меня тот куп, — признался он. — Продержал меня три часа в приемной, а потом безо всяких вопросов отпустил. Кстати, он сейчас здесь.

Я хотел его еще о многом расспросить, но был вынужден прерваться.

— Что? — переспросил я.

— Я видел его только что в коридоре, по-моему, он направлялся к Фитцерею. Эй, — вскочил он вслед за мной, — подождите! — Максим постучал по повязке и нахмурился. — Кажется, высохла... давайте я вам помогу.

Просунув руку в петлю, я поспешил в кабинет профессора.

Я нашел их с Эйзенхартом в танатологической лаборатории в подвале. Стоя перед накрытым простыней телом детектив и профессор увлеченно беседовали и даже не сразу заметили нас — по крайней мере, один из них; Эйзенхарт обернулся на скрип открывающейся двери и остановил взгляд на моем гипсе.

— А, Альтманн, Мортимер, проходите, — неожиданно доброжелательно поприветствовал нас профессор Фитцерей. — Мы с вашим кузеном, Альтманн, как раз обсуждали перспективы сотрудничества между нашей кафедрой и полицией.