Темные сказки Лайкарры

Мантикор вывернуться не успел. Система защиты, активированная шагнувшим в купол вампиром, ударила по тому, до кого смогла дотянуться. От светящегося камня стен отделилось... нечто. Лишь приглядевшись, вампир понял, что это те самые растительные узоры, которые так ему понравились еще в верхних галереях, в доме Тай. Словно обретя материальность, плети растения-заклинания схватили ревущую мантикору, сдавили так, что Сол услышал хруст ломаемых костей и потащили прямо в стену. Дико воющий зверь был мгновенно пришпилен к вертикальной поверхности, словно уродливая бабочка булавкой энтомолога. По стене, как по вязкой поверхности болота, прошла волна, больше похожая на судорогу, а потом мантикор стал медленно погружаться в толщу камня, не прекращая реветь от боли. Солан передернул плечами. Жуть! Через несколько минут все закончилось и дрянь, прикидывающаяся стеной, "выплюнула" на пол голый костяк — все, что осталось от кошки-мутанта.

Солан опять уселся на пол у купола. Надо было думать и думать быстро, пока сюда, привлеченные его аурой и запахом крови, не явились другие обитатели подземелий.

Итак, что удалось узнать? Как он понял, система защиты реагировала на пересечение силового поля, которое служило не щитом, а скорее индикатором, поскольку было проницаемо в обе стороны. Активировало охранку любое вторжение, хоть это происходило и не мгновенно — требовалось несколько секунд для активации силовых нитей-узоров. В общем, не густо. Хотя если подумать... В верхних коридорах стены на Солана не реагировали вообще, здесь атаковали, но не сразу... Да и Тайхэ как-то ходила через эту охранку, не отключала же она ее каждый раз, когда шла в лаборатории, так? А там ведь должна быть защита ничуть не хуже, чем внизу. Следовательно, существовала какая-то система опознания "свой-чужой", которая позволяла пройти мимо охранки. Оставалось догадаться, как ее обойти.

Если предположить, что поле-индикатор идентифицирует своих по слепкам ауры или же специальным "пропускам", будь то заклинание или же амулет, то нечего было даже и пытаться обойти защиту. Но поддержание такого заклинания требовало постоянного расхода чудовищного количества силы. Если же опознание происходило по крови, с использованием куда более эффективных, и при этом менее энергозатратных заклинаний сродства, то у него еще был шанс. В противном случае пришлось бы куковать в Бестиарии до следующего открытия ворот. Но на прорыв у него была только одна попытка.

Солан закрыл глаза, полностью отрешаясь от окружающего мира, втянул в себя все стелющиеся в пространстве вокруг него потоки кровавой магии, тем самым лишая себя возможности "увидеть" возможную опасность. Но ему нужна была вся его сила. Вампир решился на очень неприятное, но очень действенное в его ситуации колдовство.

Он взывал к памяти собственной крови. Где-то там, в глубине его существа, отражались те, чью кровь он когда-либо пил. Они навечно оставляли в нем след, чуточку изменяли его, вместе со своей жизненной силой передавая вампиру частичку себя. Где-то там, среди многих других, в потоке имен и лиц, был и образ Тайхэ. Такой, какой он ее запомнил — маленькой сидхэ с пушистыми каштановыми волосами и огромными сиреневыми глазищами. Его девочки, такой хрупкой и такой нужной. И не важно, существовала ли она на самом деле или же это маска другой, опасной и хищной, словно пантера, женщины. Он видел ее такой, он ее такой знал, а значит, она жила, пусть и в его личной реальности. И из этой реальности он вытаскивал, вырывая из собственной души, все то, что пришло к нему весте с ее кровью, саму ее суть, на время наполняя себя ее силой, ее кровью, становясь ею. Недаром это заклинание называли кровавой маской. И когда по венам побежала, словно жидкое пламя, дурманяще-сладкая кровь сидхэ, вампир легко поднялся с колен и спокойно шагнул в молочно-белое сияние защитного купола.

Охранка молчала, не подавая признаков жизни. Нити узоров так и остались рисунками в камне, ни малейшим образом не среагировав на вторжение. А значит, он угадал. Помянув на удачу рауха и еще парочку нечистиков, Солан на предельно возможной скорости рванул вверх по тоннелю — нужно было успеть проскочить охранку, пока заклинание еще действовало. Надолго его бы не хватило, а повторить подобное он не бы не смог, ведь маска выжигала не только память крови и чувства, она часто уничтожала даже воспоминания о том, чью кровь призвала из глубин сущности вампира. Как только спадет заклятье, нежная девочка Тай, что пусть недолго, но жила в его сердце, навсегда погибнет, не оставив даже воспоминаний. Останется только та, ненужная и чужая, с которой ему еще предстоит встретиться.

Оглушительно бился в ушах пульс, легким не хватало воздуха. Неизбежная расплата за заклятия крови — слабость. Она накатывала волнами, заставляя ноги подкашиваться и дрожать. Сидхийская безрукавка промокла от пота, по спине стекали противные липкие капли, но Сол мчался по круто уходящему вверх тоннелю, не сбавляя скорости. И когда впереди показалась темная арка выхода, вампир облегченно выдохнул. Действие заклятие почти кончилось, нити охранки начинали тревожно шевелиться. Еще немного — и они ударят, и тогда все старания будут напрасны. Подхлестываемый этой мыслью, Сол на последних крупицах силы выскочил из коридора в спасительную темноту и сполз по нормальной стене с тихим облегченным всхлипом. Сердце судорожными рывками билось в горле, легкие жгло. Вампир прекрасно понимал, что его сейчас можно брать голыми руками, но накатившая слабость была настолько всепоглощающей, что ничего не мог сделать. Он просто сидел на полу, бездумно глядя на мерцающие в трех шагах стены охранного периметра, и пытался отдышаться.

Сколько он так просидел, он не знал. Коридоры личных апартаментов Госпожи Дома, как всегда, были темны и пустынны. Тайхэ терпеть не могла, когда вторгались на ее личную территорию, даже охрана допускалась в ее комнаты лишь несколько раз за все то время, что он здесь провел. Как в тот день. Сол не знал, сколько времени он провел в Бестиарии, но прошло никак не меньше трех суток. Похоже, Тайхэ уже успела оправиться после родов, поскольку охраны не наблюдалось. Что ж, так даже проще...

Он тяжело поднялся, опираясь о теплый камень. Прислушался, но это ничего не дало. Тишина, пустота... А потом где-то в дальней комнате заплакал ребенок. Солан рванул на звук быстрее, чем успел понять, что делает. Инстинкт требовал защитить члена семьи, временно заставляя замолчать даже чувство самосохранения. Размытой тенью метнувшись по коридору, вампир застыл на пороге своей бывшей спальни, сейчас переоборудованной под детскую. Обстановка сильно изменилась — исчезла огромная кровать с балдахином, шпалеры на стенах перетянули, настелили ковров. Весь пол оказался завален подушками и игрушками. Кроватка ребенка, крохотная и как-то даже неуместная в огромном, практически пустом помещении, приткнулась у дальней стены. Девочка заходилась в плаче. Сол шагнул вперед, намереваясь подхватить дочку, но, услышав шаги в коридоре, отступил к стене, сливаясь с тенями, и стал ждать.

Тайхэ влетела в комнату, не заметив его, и подскочила к кроватке. Лицо женщины было перекошено от злости. Сейчас она не показалась Солану даже симпатичной. Просто женщина, некрасивая, неумная, ненужная. Подчищенная магией крови память сохранила поступки, но не чувства. Глядя на бывшую возлюбленную, вампир не ощущал ничего, кроме легкой брезгливости.

— Да когда ж ты заткнешься? — зашипела Тайхэ, судорожно тряся кровать-качалку. Девочка заплакала еще громче. Сидхийка замысловато матюгнулась, и принялась ожесточенно трясти кровать. Видимо, пыталась "укачать" ребенка.

Солан не стал дожидаться, пока его бывшая возлюбленная окончательно доведет дочку до истерики. Неслышно скользнув вперед, он сомкнул мгновенно отросшие когти на шее Тайхэ.

— Не ждала, милая? — шепнул он замершей женщине.

— Живучий, тварь, — ненависть в ее голосе больше не ранила и не удивляла. — Ну ничего, я до тебя еще доберусь.

— Попробуй, сладкая, — хмыкнул вампир.

Сол схватил ее за руку, а потом, согнув пальцы так, чтобы выпущенные когти пробили их сцепленные ладони насквозь, ласково зашептал:

— Ты поступила подло, девочка моя, впутывая ребенка в наши игры. Я думаю, небольшой урок пойдет тебе на пользу, — с этими словами он снова выпустил когти, намертво соединяя свою ладонь с ее. Тайхэ болезненно зашипела. Кровь потекла по рукам, густыми тяжелыми каплями падая в детскую кроватку. Только сейчас Сол заметил, что малышка больше не плачет. Привлеченный наступившей тишиной вампир посмотрел на новорожденную дочь. Девочка открыла глазки, при таком скудном освещении показавшиеся черными, и внимательно смотрела на родителей. Солан улыбнулся одними губами — такая маленькая, она уже чуяла кровь. Правильные инстинкты у ребенка.

Все так же улыбаясь, вампир зашептал заклинание. На слабо вырывающуюся Тайхэ, которую все еще держал за горло, он не обратил ровным счетом никакого внимания. Солан заговаривал льющуюся кровь, выстраивая защиту для дочери. Отныне ни Тайхэ, ни он сам, ни кто-либо иной не сможет влиять на девочку через магию крови. Она не будет марионеткой в чужих руках, он пообещал это ей и самому себе.

Закончив заклинание, вампир отпустил шею сидхийки, но лишь для того, чтобы прижаться губами к судорожно бьющейся синей жилке. В последний раз. Невесомо поцеловав прохладную кожу, мужчина прошептал:

— Попытаешься навредить ей — пожалеешь, что не умерла сегодня, — и привычным, выверенным движением нажал на болевую точку, отправляя женщину в длительный обморок. Разжал когти, отпуская обмякшее тело, и более не смотрел на нее, спокойно перешагнул через упавшую темную и склонился над колыбелью. Девочка, залитая кровью отца и матери, совсем не по-детски внимательно смотрела на него, а потом засмеялась, протягивая крошечные ручки. Вампир восхищенно ругнулся сквозь зубы и бережно поднял окровавленное тельце. Укутав дочь в более-менее чистую простынку, он быстро вышел из спальни, неся ребенка на руках. Прижавшись к отцу, девочка мирно заснула, чему-то беззубо улыбаясь во сне.

Солан шкодливо ухмыльнулся и, хотя его уже основательно тошнило от сидхийских пещер вообще, и от этих апартаментов в частности, зашел в кабинет хозяйки. Охранные узоры стен даже не шелохнулись, реагируя то ли на девочку, то ли на кровь Тайхэ, в которой он основательно извозюкался. Довольно быстро найдя искомое, вампир нажал на несколько кнопок, приводя в действие механизм "парадного входа" в нижних пещерах. Сделав гадость и порадовавшись, Солан несколькими точными ударами разломал управляющую панель. Теперь ворота получилось бы закрыть только вручную, так что сидхэ придется основательно попотеть прежде, чем удастся разобраться с обретшими негаданную свободу тварями. А теперь прощайте, дорогие темные, было очень неприятно познакомиться.

Он действительно мог уйти в любой момент. И он тоже был игроком, хоть и проиграл Тайхэ очень важный раунд игры. Но выиграл саму игру, ведь так? Сидхэ просто плохо понимала, с кем она связалась на самом деле. Поудобнее перехватив дочку, Солан телепортировался в неизвестном направлении.

21 день месяца ливней 1650 года от В.С.

Аллирия, село Подлесье

— Мать, что укрывает нас крыльями ночи. Мать, что оберегает нас от напастей. Мать, что любит нас и дает нам покой. Прими новорожденную душу, идущую к тебе. Подари ей перерождение, ибо не знала она греха. Дай ей новую жизнь, чтобы снова она могла начать свой путь к тебе...

Холодный осенний дождь с остервенением бился в подслеповатое оконце. Буря не утихала третий день, превратив небольшую деревеньку у самого леса в непролазную топь. Ледяная вода норовила залить сени, порывистый ветер завывал в печной трубе и, словно в ответ на его грустную песню, за дальней околицей выл одинокий пес.

В небольшом домике на отшибе было тепло и сухо. Развешанные по всем стенам травяные пучки, венки, а то и откровенные веники прямо указывали на то, что здесь живет деревенская травница или знахарка. Весь домик был чисто прибран, вымыт, а то и выскоблен до блеска — сразу видно, хорошая хозяйка живет. Да вот только атмосфера уюта и покоя была напрочь сметена едва ощутимым запахом крови, все еще витавшем в застоявшемся, пропитанном ароматами трав воздухе.

Очень бледная молодая женщина молилась богине Смерти, с какой-то звериной тоской в глазах глядя на крошечного новорожденного, лежащего в старой колыбельке. Безнадежно мертвого. Своего собственного ребенка.

Марина была хорошей знахаркой, хоть и совсем молоденькой. И она прекрасно понимала, что этот ее ребенок — первый и последний. И что других не будет никогда. А потому она молилась Темной Матери, раз уж другие боги ее не услышали. И было в этой молитве все: и слезы отчаяния, пролитые над тельцем малыша, — вернее, малышки, ведь крохотный человечек, так и не успевший увидеть мира, был девочкой, — и не состоявшееся материнство, и разбившиеся надежды и мечты, и прощание с последней памятью, что оставалась от ее мимолетного возлюбленного, что когда-то привлек шалым блеском глаз да чуть горьковатой усмешкой, поманил — и ушел, унося с собой сердце... А ведь так надеялась, что ее дитя будет когда-то смотреть не нее его глазами, синими, как осенние небеса. Но не судьба...

И женщина решилась.

— Я прошу о слишком многом, Мать, но выслушай меня. Прошу, дай мне еще один шанс. Подари мне чудо материнства, богиня, я молю тебя, — шептала, словно в забытьи, Марина. — Любую цену заплачу, госпожа моя, лишь дай мне шанс...

Особенно злая плеть осеннего дождя ударила в ставень, заставив его чуть скрипнуть. Женщина вздрогнула. Все так же тягуче болела туго перевязанная, налившаяся молоком грудь, ровно дымились ритуальные курения, едва слышно потрескивали сосновые поленья в печи, но что-то уже стремительно менялось в маленьком мирке травницы Марины из скромного села Подлесье. Замерев, женщина настороженно вслушивалась в окружающий мир. Богиня услышала молитву. Богиня запомнила обещание...

Стук был настолько тихим, что не жди она чего-то подобного, никогда бы не услышала. Кто-то едва слышно скребся в дверь сеней. Женщина стремительно вскочила и болезненно охнула. Все-таки на второй день после родов лучше не делать резких движений.

Кое-как преодолев расстояние до сеней, Марина отбросила засов и распахнула двери во двор. В темное, пропахшее сеном и луговыми травами помещение ворвался ледяной осенний ветер, по лицу травницы хлестанули злые слезы ливня, но она не обратила на это ни малейшего внимания. Обессилено прислонившись к стене, у ее дверей стоял мужчина, укутанный в промокший черный плащ.

Женщина молча посторонилась, пропуская гостя в теплые недра дома. Зачем слова? Ему они сейчас без надобности...

Тяжело ступая, мужчина вошел в горницу и медленно, явно из последних сил сдерживаясь, чтобы не рухнуть, опустился на скамью. Марина все так же молча подбросила в огонь несколько поленьев и привычно, словно только и ждала этого чужого, не потрудившегося даже поздороваться мужчину, стала собирать на стол. На колыбельку она больше не оглядывалась.