Пламя юных сердец

Дана настоящая РК ВКП (б) г-ке Поволочко Пелагее Григорьевне в том, что ее дочь — Поволочко

Зинаида Алексеевна находилась в партизанах в составе 12-й Приморской Партизанской Бригады с

ноября 1943 г. по январь 1944 г. Погибла в борьбе с немецкими захватчиками в январе 1944 г., что и

удостоверяется.

Всесоюзная ком. партия (большевиков).

Волосовский Районный комитет Ленинградской области.

23 апреля 1945 г.

с. Волосово Октябр. ж.д.

И дальше — сразу же текст характеристики:

Характеристика.

Дана настоящая Поволочко Пелагее в том, что ее дочь Поволочко Зинаида Алексеевна, находясь в

партизанском отряде с ноября 1943 г. по январь 1944 г., после тяжелой болезни умерла. Тов.

Поволочко была дисциплинированна и все приказы и задания командования выполняла, была

преданной патриоткой нашей родины.

Секретарь РК ВКП (б)

Быв. командир 12-й П.П.Б. (Ингинян).

Наверное, можно было бы сказать: вот и все, что осталось от человека — две пожелтевшие

бумажки. Но моя двоюродная бабушка, оставшись навсегда девочкой, не зря пришла на Землю. И, может

быть, со стороны покажется нелепой и ненужной ее смерть. Ведь она, только что вымыв волосы,

получила срочное задание и помчалась по январскому морозу его выполнять, после чего заболела

жестоким менингитом и скончалась. Но я уверена, что ее жизнь нужна была для спасения других людей.

И так, образуя незримую цепочку, гибель моей бабушки оказалась тем звеном, которое не порвалось в

жизни поколений.

Рассказывают Мария Геннадьевна Шандарова и

Антонина Николаевна Брадис

Женя Логунов Женя Инзер Юрий Иванов

В 16-й школе города Твери есть небольшой музей. О тех, чьи фотографии глядят на нас с

музейных стендов, с горечью говорит Антонина Николаевна Брадис: «Их никто уже не вспомнит.» А она

сама не может их забыть.

Это были еѐ друзья. Юра Иванов, Женя Логунов, Женя Карпов, Василий Павлов, Женя Инзер…

И другие, которым в 1941 году было по 15-16 лет. Сама Тоня Брадис (тогда Тоня, а не Антонина

Николаевна) заканчивала восьмой класс, когда гитлеровские войска ворвались в Калинин — так тогда

называли Тверь.

НКВД подготовила для подпольной борьбы с врагом несколько групп. В их числе была группа

бывшего заведующего книжной базой военторга Константина Елисеева. А в неѐ входили ученики 22-й

школы. Они не ушли в эвакуацию вместе с родителями. Остались всеми правдами и неправдами, чтобы

бороться с врагом. «Ты не волнуйся, — сказал Женя Инзер маме, — я здесь буду не один, нас много.»В группу

27-летнего Николая Нефѐдова вошли другие ребята — Виктор Пылаев, Фѐдор Хохлов, Борис Полев. На

третий день оккупации — 16 октября — состоялась первая встреча подпольщиков.

В их задачу не входило стрелять и взрывать (и, наверное, это сердило и раздражало юных

подпольщиков). Они должны были только собирать сведения. За несколько месяцев группа Елисеева

переправила в управление НКВД десятки сводок, в которых указывались пункты дислокации и

численность вражеских гарнизонов, настроение солдат и офицеров, расположение штабов и складов —

всѐ то, без чего немыслимо вести боевые действия. И не удержались всѐ-таки и от того, чтобы самим в

них поучаствовать…

…Пылаев и Хохлов сняли двух часовых у немецкого оружейного склада. Это дало первые два

автомата. Через день двоих немцев закололи в подъезде одного из домов. Вскоре во время ночной

прогулки по городу ребята наткнулись на патруль, но отстрелялись и ушли в развалины. Через несколько

дней унесли у немцев гранаты. Через три дня забросали ими автомобили во дворе базы — сгорели десять

грузовиков. На следующий день взорвали три полевые кухни. В ходе операции, романтично названной ими

«Тѐплая зимовка» подожгли немецкий вещевой склад.

А в ночь на 7 ноября 1941 года ребята сделали глупость. Вернее, это нам так сейчас может

показаться. А они-то, скорее всего, просто не мыслили себе родного города без поднятого в этот день

красного флага… И подняли его на перекрѐстке двух самых оживленных улиц. Подняли ночью, хотя даже

просто за появление вне дома с 16.00 до 8.00 грозил немедленный расстрел. Подняли флаг, чтобы

показать: город — наш!

На них донесла соседка — типичная иуда военного времени, польстившаяся на обещанное в

немецких приказах «лучшее будущее» и «материальное вознаграждение». К сожалению, старая, как мир,

история.

Группу взяли в доме №8 на набережной Степана Разина, где ребята и девчонки в преддверии

зимы шили из старых простыней маскхалаты, чтобы легче было передвигаться, когда ляжет снег.

Маскхалаты им не пригодились. Десять парней и три девушки были схвачены. Спасся только Вася Павлов

— он как раз вышел в туалет. Когда схваченных выводили наружу, то мать Жени Карпова (еѐ вели

первой), увидев выходящего из надворной будочки мальчишку, изо всех сил закричала другу сына: «Вася,

беги!» Мальчишка сориентировался мгновенно — развернулся и пропал в лабиринте сараев…

…В немецкой комендатуре их мучили почти месяц. Когда поняли, что ничего не добьются —

ответил в подвал сгоревшего дома и поспешно расстреляли. Поспешно — потому что наши были уже

близко. Наверное, перед смертью подпольщики уже слышали канонаду. Что они чувствовали? Горечь от

того, что приходится умирать вот так — в двух шагах от освобождения? Или радость — от того, что

всѐ было не зря?..

…обнаружены слегка зарытые трупы… Найденные трупы изуродованы до

неузнаваемости… женщины и часть мужчин были задушены; у всех трупов раздроблены нижние и

верхние челюсти тупым предметом; на кожных покровах грудных клеток обнаружены раны…

перелом грудных клеток; у пяти трупов выколоты глаза, у всех трѐх женщин… признаки

изнасилования.

Но подполье осталось жить. И доказало это — 15 декабря, уже при отступлении немцев,

подпольщики других групп не дали сжечь горбольницу № 2 — расстреляли факельщиков из засады…

…В подвале, где пытали и убили юных подпольщиков сейчас — раздевалка, кафе и туалет.

Рассказывает Игорь Сергеевич Широких

Игорь Сергеевич Широких — и Игорь Широких

Июнь сорок первого застал одиннадцатилетнего Игорька в пионерлагере. Но, как вспоминает

он, тогда известие о начале войны не только не поразило его, но даже и не особо обеспокоило. Родная

Владимирская область была далеко от границ. А кроме того, одиннадцатилетний пионер был твѐрдо

уверен — не пройдѐт и недели, как немцы побегут обратно под ударами Красной Армии.

Но уже через несколько недель мальчик понял, что всѐ намного серьѐзнее. Умерла от

туберкулѐза мама. Она болела уже давно, и война тут была ни при чѐм. Но буквально через несколько

дней на фронт призвали отца — опытного врача. Игорь и его тринадцатилетняя сестра остались с

офицерским продовольственным аттестатом на попечении школы и соседей. В детском доме уже не

хватало мест…

Госпиталя наполнялись ранеными. А в другую сторону — на запад — непрерывным потоком

шли эшелоны с пополнениями. Мальчишка завидовал бойцам неистовой завистью — они едут бить врага!

В те дни многие его товарищи делали попытки бежать на фронт. Как правило их возвращали. Но у Игоря

были для побега более благоприятные условия — родительского глаза за ним нет, а сестра мужчине не

указ.

Однако первый побег был неудачным. Вместе с другом они добрались до столицы,

готовившейся к отражению врага. Тут их и сцапал патруль… Мальчишек отконвоировали по домам. Но

уже через несколько дней Игорь сделал вторую попытку — уже в одиночку.

Этот побег был удачней. Конечно, его опять схватили, но офицер комендатуры, куда

доставили «беглеца», как оказалось, знал госпиталь, где служит отец Игоря. Рассудив, что как раз отец

и «вложит пацану ума», офицер приказал доставить мальчишку в госпиталь.

Но отцу Игоре некогда было воспитывать сына и вообще заниматься им. Госпиталь

переполняли раненые. Мальчишку приставили к санитару дяде Васе и сказали: «Работай.»

Так начались его совсем не романтичные военные будни. Жили в невесть как попавшей сюда

башкирской юрте. Отец иногда не выходил из операционной по нескольку суток. А Игорь… Что ж Игорь?

Дни были однообразными, дисциплина строгой, труд — тяжѐлым и страшным. Но постепенно мальчик

понял, что это и есть — война. Он на войне. Он воюет.

В госпитале его любили. Заботились, как могли. Хорошо кормили — тогда это было

немаловажно. Но уберечь от войны не имели возможности. Прямо над госпиталем разворачивались

воздушные бои. Била немецкая артиллерия. Раненые шли с фронта непрекращающимся потоком.

Большинство отправляли дальше — в тыл, на лечение. А кое-кого отправляли ближе — до превращѐнной в

братскую могилу воронки, над которой ставили наспех сколоченный памятник со звездой и фамилиями

погибших.

Как вынесла психика мальчишки то, от чего нередко сходили с ума взрослые? На его глазах

офицер однажды убил струсившего перед атакой солдата. Просто застрелил. Как было объяснить

двенадцатилетнему пацану, что только так можно было предотвратить панику, при которой слепо

бегут и гибнут сотни? А крики? В операционной кричали постоянно, день и ночь — и он день и ночь

слышал это. А тазы с кровью, ошмѐтками внутренностей, руками и ногами, которые он таскал к

засыпанной хлоркой яме?

В начале 1944 года, перед операцией «Багратион» Иосиф Виссарионович Сталин («кровавый

монстр и убийца») отдали специальный приказ — убрать даже из тыловых частей тех, кому не

исполнилось 16 лет. Игорю было только-только 14. Мальчишек младше 16 стали свозить в Смоленск.

«Никогда бы не подумал, — одновременно с юмором и ужасом вспоминает Игорь Сергеевич, —

что столько детей воевало, если бы не увидел их собственными глазами.» Собрали целый эшелон с одного

фронта. Что творилось! Мальчишки плакали, вырывались, матерились, грозили оружием. Орали и

матерились, тоже до слѐз доходили конвоиры. Многие из эвакуируемых ведь не были сиротами, их

отправляли по домам, к родителям, а они — они не хотели уезжать с фронта, от боевых товарищей!

В Смоленск приехал отец Игоря, забрал сына и отправил в Горький, к дальней родне. Смешно

— отвоевавшего три года мальчишку не взяли в военно-морское училище… по возрасту. А он так мечтал о

флоте… Утешаться можно было тем, что, призванный в свой срок в армию, он служил водителем

плавающего танка.

Игорь Сергеевич Широких награждѐн четырьмя медалями. А удостоверения участника

войны у него нет. Ведь он не призывался официально, а значит — с точки зрения чиновников — не было

трѐх лет в госпитале, не было братских могил и налѐтов авиации, не было раненых, которых он помог

выходить, не было кровавых тазов и запаха хлорки…

Обидно. Не ему. Ветераны давно устали обижаться.

Обидно мне.

Рассказывает Геннадий АртемьевичМурашов

Читающие приведѐнный ниже большой отрывок легко могут обвинить меня в том, что я не

выдержал тему. Ведь его герой никогда не был даже близко от фронта.

Но не спешите. Лучше почитайте.

«В годы войны мы, дети, оказались целиком на руках учителей. Матери работали

двенадцать часов в смену по плану — и два часа для фронта. Уходили на работу — мы спали. Приходили —

мы спали.

Но мы не только спали. Мы умирали с голоду. Норма хлеба в тыловой Пензенской области

составляла триста грамм на человека. Но давали его не каждый день.

Падали в обмороки. Отлеживались. Потом шли в школу, где кое-как оживали. Учительница,

Лидия Васильевна Салюкова, хорошо знала, кто как живѐт и подкармливала учеников, чем могла.

Мы оживали.

Однажды Лидия Васильевна сказала, что пора формировать посылки на фронт. Попросила,

чтобы наши родители передали, кто что может.

— А Гена, — обратилась она ко мне, — пусть напишет письмо. Он у нас умный, справится.

Справишься, Гена?

— Н-не знаю…

— А ты пиши обо всѐм, как есть. Что хлеб дают редко, что картошка кончилась ещѐ в

декабре. Что дров нет, топить нечем. Что волки к дому подходят… Но мы, дескать, верим, что

Гитлера скоро разобьют и в магазинах снова появится хлеб.

И я стал писать.

«Здравствуй, дядя Солдат! С сердечным приветом к Вам и Вашим боевым товарищам

пионеры-тимуровцы Сосновоборской средней школы Пензенской области.

5 июля у нас был большой праздник — Красная Армия освободила Орѐл и Белгород. У нас был

салют. Мы все кричали «Ура!», «Да здравствует товарищ Сталин!», «Смерть немецким оккупантам!»

Нам было радостно и весело.

Живѐм мы неплохо. Сейчас лето. Лидия Васильевна водит нас в лес. Мы едим хвойные

верхушки, землянику, бруснику. А если дойдѐм до Калашной в лесу, то и малину, и ежевику. Там этого