Зверь лютый. Книга 35. Измена

Казимир (II, Справедливый, наш Казик) не был включен в завещание по малолетству.

Западная Померания подчинялась принцепсу.

Принципат-сеньорат: Польша дробилась на княжества, подчиняющиеся старшему в роде, который получал титул Великого Князя Краковского и, в дополнение к своим наследственным землям — центральный удел.

Уж и не знаю сколько раз аристократы "пляшут по граблям". Десятки династий и государств пытались реализовать такую технологию. "По справедливости же!". Некоторые народы такой "справедливости в правящем доме" вообще не пережили.

"Статут" сохранял силу недолго. Старшему сыну Саломеи было в тот момент 13 лет. Пришлось подождать.

Саломея родила 12 известных историкам детей. К нынешнему моменту половина умерла.

В 1141 г. она собрала у себя в Ленчице сейм и попыталась выдать Агнешку за одного из сыновей Великого Князя Киевского Всеволода Ольговича: союз детей Саломеи с русскими князьями против князя-принцепса Владислава. Кандидат в женихи — Святослав (Гамзила, которого "Сон Святослава" в "Слове о полку Игоревом". Получил бы Агнешку в жёны — может, и не снились бы такие кошмары).

Изгнанник обиделся. Саломея испугалась. Семилетняя невеста осталась дома играть в куклы.

В 1144 г. Саломея умерла, нужно делить "вдовью долю". По "Статуту" отходит принцепсу. По мнению сыновей Саломеи — а вот вам фиг. Владислав довольно лихо бьёт братьев. Его воевода Петр Влостовиц (Пётр Власта) пытается выступить посредником, схвачен людьми Владислава. Обвинен в измене, ослеплен и лишен языка.

Я и говорю: "культурная семейная традиция".

Власта довольно странный персонаж: кажется, он был датчанином. Попавшим в молодости в Польшу и "полюбившим её как свою родину".

Владиславу — отлучение от церкви, произнесённое архиепископами Гнезненским и Краковским.

Русь и Польша в ту эпоху весьма схожи. Языком, обычаем, системой государственной. Первые епархии христианские образованы среди народов сих в одно время. Войны, как внутренние, так и взаимные, мало чем отличаются. Кровавый многовековой антагонизм народов только-только формируется сейчас, в сер.12 в., на основе различия между греческой православной и римской католической церквями. Речь не о догматах — о власти первосвященников.

На Руси, когда митрополит объявил Изе Блескучему интердикт — попа просто выгнали. Устроили раскол имени Климента Смолятича. Хотя митрополит-грек пытался восстановить русский закон, "лествицу".

В Польше в это же время, Владислав, законный правитель уже шесть лет, побеждает братьев-мятежников. Но архиепископы польские объявили ему анафему. Владислав разбит, бежал в Германию.

Преступление пастырей, как минимум, двойное. Преступление против закона: государь определяется первородством, а не мнением иерархов. Преступление против церкви: объявлять анафему прерогатива Высшего Собора церкви. Отлучение от церкви Английским или Французскому королям, или императорам СРИ, объявляет Папа Римский, собор. Не епископы.

Церковь имеет в польском обществе куда более влиятельные позиции, чем на Руси. И иерархи вмешиваются в дела светских властей, следуя собственному пониманию "хорошо/плохо". Иногда — сами, иногда — по воле своего начальника, Викария Господа Нашего на земле, Папы Римского. Который сам владетель куска мира тварного. Подобная зависимость жителей и государства от воли иностранного правителя привела в РИ к появлению, например, англиканской церкви.

Понятно, что жизнь богаче. Наша — особенно. Дмитрию Донскому была при жизни объявлена анафема. Не за "Мамаево побоище", конечно, а за... некоторые манипуляции с церковным имуществом. Затем (1988 г.), безо всякой процедуры снятия анафемы, он прославлен в лике святых Поместным собором РПЦ.

— Проклятый святой?! А как это?!

— Х-ха. Россия. Твою маман.

"Россия — страна с непредсказуемым прошлым". И таковыми же святыми.

Владислав добрался до Рима, там с него всё сняли. Не только надетое, но и наложенное. Увы, Польша была потеряна. Император Конрад III пошёл в поход в его защиту, но даже не перешел Одру.

"Спасибо, что пообещали": немцы ушли, удовлетворившись обещанием повиноваться и заложником Казиком. Мальчику в тот момент лет 9.

Владислав получил прозвище "Изгнанник" — в Польшу не вернулся.

В 1157 г. уже Барбаросса отправился в поход на Польшу, дошел до Познани. Здесь, под Кшишковом, встретился с Болеславом III Кудрявым.

Встреча представляла покаяние польского князя и последующее его прощение. Выглядела... демонстративно унизительно.

Кудрявый стоял на коленях и просил прощения у императора. Принёс ленную присягу, обязался заплатить огромный выкуп и прибыть на Рождество ко двору императора в Магдебург для рассмотрения спора с братом.

"Я вам обещал? — Я вам ещё пообещаю": Барбаросса ушёл, князь в Магдебург не явился.

Почему Барбаросса не восстановил Изгнанника на троне? — Историки в глубоком недоумении.

Где-то в этот момент проскакивает упоминание маркграфа Бранденбурга Альбрехта Медведя.

Кажется, именно Медведь и ходатайствовал по-родственному перед Барбароссой о Кудрявом: в 1148 г. Болеслав выдал сестру Юдифь за сына маркграфа Отто. Болеслав поддерживал Бранденбург в борьбе с лютичами, что способствовало немецкому господству на средним Шпрее.

Владислав умер (1159 г.) не дождавшись справедливости. В 1163 г. его сыновьям — Болеславу Высокому и Мешко Плентоногому — отдали Силезию, наследное владение их отца, с условием не выдвигать претензий королю.

"Изгнанничи" — пообещали.

Но — это ж Пясты! — через пять лет, при первой же возможности, передумали. Попытались захватить королевский престол. Не получилось.

Враждебность двух ветвей Пястов вывела Силезию из-под власти Польши. А куда? — Под власть Германии. Ряд последующих событий, вроде разорения, устроенного в этих местах Батыем, привело к заселению территории немцами, Силезия оказалась потерянной для Польши.

Только Потсдамская конференция 1945 г. устранила это следствие неуёмной заботы Саломеи фон Берг об обеспеченном будущем своих детей. Так — в РИ.

В моей АИ письмо Агнешки "милому братику" запустило иную последовательность событий.

Ощущая недовольство церковников и имея недавний пример их силы, опасаясь племянников, потеряв доходы от Силезии, видя неприязнь императора к нему, клятвопреступнику, Кудрявый, подобно своему отцу, взялся за соседей-язычников.

— Поморян и кашубов батяня окрестил? Тогда пруссы.

Три крупных похода. Последний, 1166 г, — самый многочисленный. Назывался "Крестовым", что снова незаконно — прерогатива Папы. Завершился полным разгромом. Включая гибель брата Генриха.

Следующую катастрофу поляки сделали себе сами.

Я уже говорил, что Пястам свойственна жадность? — Даже неразумная.

Освободился удел, Сандомир. Своих детей у Генриха нет, наследником в завещании указан Казимир, единственным из братьев, не имеющий владения.

Кудрявый, однако, решил иначе и разделил наследство Генриха на три части: две, самые большие — себе и Мешко, а Казимиру небольшой кусочек с деревней Вислица. Разъярённый Казимир восстал.

"Танцуют — все!". В смысле: восстают.

За "бедного сиротку" вступился средний брат, князь Великопольский, Мешко, магнаты Якса Меховский и Святослав, сын Петра Влостовича, архиепископы Гнезно и Кракова, польская знать. В феврале 1168 г. повстанцы провозгласили Мешко новым верховным князем, Казимиру отдали Сандомир.

Однако Болеслав действовал быстро и подавил восстание; Казимир получил Вислицу, сам Болеслав — Сандомир, остальное — Мешко.

В свару немедленно влезли родственники, силезские Болеслав Высокий и Мешко Плентоногий.

Клялись не предъявлять претензий? — И что? Мы ж Пясты! Мы — хозяева своему слову! Захотели — дали, захотели — забрали. Предъявляем!

Успешно: репрессивная экспедиция Болеслава в следующем году закончилась его полным разгромом, пришлось в очередной раз мириться с силезскими племянниками.

Но у тех же свои "пястычи" подрастают! Со сходной манерой "предъявлять".

В 1172 г. (в РИ) Мешко опять восстал против Болеслава.

Мешко ж ничего себе лично не ищет! Только забота о малых и сирых! Правда, повстанцы постоянно провозглашают его королём.

Забегая вперёд: если какие-то "повстанцы" могут делать из него короля, то что мешает таким же, но — позже, когда он уже король, сделать короля из Казимира? — Ничего. Так в РИ и поступили. Традиция делать польского короля сеймом — имеет многовековую историю.

На этот раз Мешко поддерживал своего внучатого племянника Ярослава Опольского (старшего сына силезского Болеслава Высокого), вынужденного стать священником в ранние годы и лишенного наследования в Силезии. Восстание настолько сильное, что Высокий бежал в Эрфурт.

Мешко уговаривал Казимира присоединиться, но тот отказался — не простил предательства брата. И оказался прав: последовал поход Барбароссы, который снова вторгся в Польшу и побил повстанцев. Мешко пришлось ехать в Магдебург, заключать мир с Империей, выплатить 8000 марок серебром. Силезия снова передана Болеславу I Высокому по милости Императора; принцепс Польши, наконец, признал автономию своих силезских племянников.

Сейчас Кудрявому под полтинник, жить ему (в РИ) ещё три года. Но он этого не знает и яростно суетится. Пытаясь найти выход из той ловушки, куда "сила вещей" его загнала: враждебные братья, враждебные племянники, алчные церковники, жадная шляхта...

* * *

В это кубло Пястов въезжают гонцы с грамоткой из Всеволжска.

Уточню: грамотка — чисто частное письмо сестрицы братику. Но "всё что делают аристократы друг с другом — политика".

Агнешка пишет о личных делах: об убийстве мужа и смерти младшего сына. Хвастает успехами старшего в учёбе, упоминает о пасынке Святославе и "не-сыне" Подкидыше. Просит передать поклоны старшим братьям, их женам, множеству других знакомых.

Когда Боголюбский в ходе "топтания мамонтов" выбил Жиздора с Волыни, Агнешка бежала в Краков, где жила несколько лет, родила сыновей. Своих тогдашних знакомцев помнит и находит добрые слова каждому.

Такие поклоны и приветы и составляют немалую часть объёма послания.

Остальное — о её нынешнем житье-бытье. В сугубо личном плане и разрезе. Житьё её радует, чем (радостью) она и делится. Упоминая, между прочим, что "Зверь Лютый" очень даже не злой. Приятен на ощупь и в общении. Всё — в рамках норм пристойности, принятых в письменной аристократической польской культуре этого периода.

Передаёт приветствия Казимиру и поимённо всем Пястам Краковским, но не Силезским, от князя Ивана Юрьевича, господина своего, который Воевода Всеволжский. И жене Казимира Елене Ростиславовне.

"И лично товарищу княгине".

Никакого интима, намёков или компрометации, всё скромно.

В духе:

— А господин мой велел слать поклон госпоже Елене, говоря: рад я, что имел счастье быть с нею знакомым во времена юности. Льщу себя надеждой, что скромные мелочи, доставленные моими людьми, развлекут ея. Молю господа нашего о всевозможном госпожи процветании и благоденствии.

Гонцы являются в княжий барак. Э-э-э... в замок. И, как положено по традиции, орут. Начиная ещё с берега речки той Ниды:

— Грамотка! Господину! Князю! Казимиру Болеславичу! От сестры его! Агнешки! Из Всеволжска-города! Расступись! Отворяй! Итить ять! Всех плетями драть! Разуй очи! Продуй уши! Зубы выкрошу! — и прочие общепринятые звуковые сигналы, подаваемые гос.гонцом при приближении к пункту назначения.

Их пускают, проводят в залу. Казик машет дланью в своего придворного:

— Прими! Чти!

Тот демонстративно-красиво, как по этикету положено, принимает послание от гонца, осматривает тубу, показывает присутствующим футляр, открывает тубу, показывает целостность шнура, печати, по кивку господина своего разворачивает свиток, набирает воздуху...

И вылупляется, постепенно багровея:

— Ап-ап... дык... оно ж... по-грецки.

Мелочь: текст написан по-польски, но кириллицей.

Причина простая: Агнешка диктует письмо писарю. Который, естественно, пишет русским алфавитом на слух. А слова польские.

Понятно, что у меня во Всеволжске есть и знатоки латыни. Мы их для соответствующих важных дел применяем. А частное письмо... кто там нынче дежурным писарёнком? — Давай, корябай.

В конце небольшая собственноручная приписка:

— Drogi bracie! Nie zapomnij o siostrze. Napisz szczegС?owo o sobie, o braciach, o drogiej Polsce (Милый братик! Не забывай сестричку. Отпиши подробно по себя, про братьев, про милую Польшу).

Напомню: разница нынче между польским и русским не более разницы между диалектами в самом русском. Причём у ляхов есть языковая норма, а есть 3-4 диалекта, включая хорватский и кашубский, носители которых... понимают друг друга не всегда.

Найти грамотного русского в Польше — не проблема. В Кракове, в Любляне, Сандомире, Гданьске... Не в Вислице. Здесь, как и по всей стране, народ либо неграмотен вообще, либо понимает только латиницу.

Казимеж сидит под насмешливыми взглядами моих гонцов:

— Чёт... деревня дремучая попалася. Буковицы не разумеют. Может, самим прочитать? А то эти-то тёмные... Поди, ещё и жевать грамотку начнут.

Про европейские традиции съесть книгу для восприятия контента — я уже. Кажется, последнее упоминание у Свифта: на облатках пишут научные формулы. А потом кушают. Дабы сразу в мозги попало.

Казимеж рявкает:

— Жену!

Прибегает Елена, вся из себя встревоженная и испуганная.

— Чти!

Она, запинаясь и сбиваясь — не каждый день приходится читать письма по-польски на русском, воспроизводит текст. И упоминание про себя. Отчего начинает розоветь. А супруг её злобится пуще:

— Dobrze! Gdzie s? prezenty?! (Ну! Где подарки?!)

Парни вежливо кланяются, достают из торбы моток тесьмы с толстыми кусочками пирита и объясняют:

— Украшение из твёрдого золота для господина князя. Знатные люди нашивают такое на одежду или шапку, дабы явить миру свою красу и богачество. Они же советуют не носить подобное под дождём и в сырости. При потемнении же надраить с песочком для восстановления обычного блеска. А вот каменные львы-стражи. Специально с закрытыми глазами для охраны супружеской опочивальни. И способствования всевозможным успехам на брачном ложе. Исполнены из камня китайской жизни, произрастающего в невыразимой дали к востоку. Откелева и привезённые.

У присутствующих и челюсти поотпадали. Не в полный размах, но два раза.

Золото листочками они видели. Но тут много и толстые. Обычно золотые украшения на одежду — или нить ("золотоканная"), или очень тонкие пластинки "в толщину газетного листа". А здесь... кусками.

* * *

Галл Аноним, посиделки Императора и Короля:

"Золото же в его (Болеслава I — авт.) время имелось у всех как обыкновенное серебро. Презренное же серебро считалось как бы соломой... По окончании пира он приказал виночерпиям и стольникам собрать серебряную и золотую посуду (деревянной посуды там не было), а именно — чаши и кубки, чашки, миски и рога со всех столов трехдневного пиршества и подарил все это императору в знак своего уважения, но не в качестве княжеского подарка. Он приказал слугам собрать и отнести в покои императора широкие ткани, покрывала, скатерти, полотенца и всю прочую сервировку. Кроме того, он подарил много золотых и серебряных сосудов различной отделки, плащи разного цвета, украшения, невиданные до этого времени, драгоценные камни столь разнообразные и в таком количестве, что император все эти дары счел за чудо".