Куяшский Вамперлен (Общий файл)

Я, как не силилась, не смогла припомнить ни единой пропавшей ценности.

— Дверной замок?

— А может твои мозги? — сочувственно предположил аспирант.

Я пропустила шпильку мимо ушей, продолжая гадать, кому, кроме Жозефа и воров, могло понадобиться вламываться ко мне домой? Мике? Сдаётся мне, умалишённой бы не продали билет на поезд. Кому-то из знакомых? Вроде, с медвежатниками никогда не водилась...

— Хватит зависать. — Фольклорист помахал рукой перед моим лицом.

— Я думаю.

— Думай, пожалуйста, вслух, а то со стороны твой мыслительный процесс выглядит жутковато.

— За собой следи! — разозлилась я и, не в силах больше выносить общества самопровозглашённого лжежениха, направилась к выходу.

— Ты куда? — всполошился Ямато.

— Свежим воздухом подышать, — хмуро пробормотала я. — Голова от тебя разболелась.

— Отлично. — Аспирант поднялся с кровати. — Заодно покажешь, что у вас тут где.

— Ну-ну. — Я растянула губы в самой доброжелательной улыбке, на какую была способна, и прежде, чем новый знакомый успел сообразить, что к чему, кинулась наутёк. Сей детской выходкой я надеялась хоть как-то отстоять свою свободу. Но вот чего я не ожидала, так это того, что Ямато бросится вдогонку.

По лестнице мы скатились вместе, толкаясь и обгоняя друг друга. На последней ступеньке мне удалось повалить фольклориста, и, перепрыгнув через него, вырваться вперёд. Но торжество оказалось недолгим — спустя мгновение стальная клешня сомкнулась на моей лодыжке, и я, трагично взмахнув руками, как умирающий лебедь крыльями, растянулась на полу.

— А вот и они, — раздался над головой весёлый голос тёти. — Ну, баловники, право, как дети малые.

Это замечание вывело меня из себя: бедной племянницей, которая теперь вся в синяках, какой-то мерзкий тип пол протирает, а она считает это милой забавой. По-моему, даже повесь меня Ямато на ближайшем дереве, тётя сочтёт это невинным баловством влюблённых и предложит поводить вокруг задыхающейся племяшки хоровод.

Раздосадованная собственными мыслями, я со всей силы лягнула преследователя свободной ногой. Удар получился таким смачным, что страусы бы померли от зависти. Сзади послышался сдавленный стон, и моя лодыжка оказалась на свободе.

Бросив на схватившегося за плечо аспиранта победный взгляд, я поднялась с пола.

— Наигрались? Ну что ты с ними будешь делать — молодёжь. Вы уж простите, что мы вас там встречаем. — Родственница с укором посмотрела на меня. — Анечка, а ну-ка быстро проводи гостя в свою комнату. Чай я сейчас принесу.

Я повернулась к тёте, желая понять, о каком госте она говорит, и замерла в немом ужасе. В дверях стоял Жозеф, и поражён он был не меньше моего.

Глава 6

Говорят, если за двумя зайцами погонишься — ни одного и не поймаешь. Я, в силу характера, всегда была скрытной и застенчивой, и, уж тем более, никогда ни за кем не гналась, боясь, что, увидев моё излишнее рвение, прекрасный принц испугается и развернёт белого коня обратно. Если я и позволяла себе какие-то фантазии, то только мысленно, и, право, упрекнуть меня было не в чем. Я не увивалась за Жозефом — он сам выпрыгнул на меня из темноты сарая и втянул в таинственный, пугающий мир легенд и сказок. Я не флиртовала с Ямато — он по собственной инициативе провозгласил себя моим женихом. Нет, это не я гналась за зайцами, это зайцы преследовали меня. Так почему же теперь я должна сидеть меж двух настороженно разглядывающих друг друга мужчин и ломать голову над тем, как выйти из сложившейся ситуации, не навредив ни одному из них? И это всё притом, что ни один из этих доблестных рыцарей, скорее всего, и в ломаный грош не оценит мои руку и сердце.

— Жозеф, это Ямато, Ямато, это Жозеф, — чувствуя себя Чёрной королевой, знакомящей Алису с Пудингом, проговорила я, едва сдержавшись, чтобы, подражая книге, в сердцах не выкрикнуть: "Спасите меня, ради бога — унесите одного из них".

— Хеллоу! Хав а ю? — на ломаном английском прокартавил Жозеф.

— Здравствуйте. Хавайте на здоровье. — Ямато с издёвкой указал на опоясанный кольцом баранок чайник, который минутой ранее принесла в мою комнату тётя.

— Фух, так ты русский. А я подумал, иностранец — имя больно мудрёное.

— Мои родители — японцы, но я с девяти лет живу в России, и у меня российское гражданство. Вряд ли меня можно назвать иностранцем.

— И каким ветром тебя к нам в страну занесло?

— То же самое могу спросить у вас.

— А так я русский. — Жозеф горделиво выпятил грудь. — Уроженец Волжской Венеции.

— Как русский? Ты же мне сказал, что ты с Дикого Запада! — опешила я, от удивления совершенно не подумав, что с точки зрения Куяшского вамперлена сейчас нещадно разоблачаю его тайну.

— Подумаешь, немного приукрасил действительность, — отмахнулся красавец. — Ты мне всё равно не поверила.

— Но тебя же зовут Жозеф и твоя фамилия Версаль!

— Так это фамилия Николя, моего приёмного отца. А имя я просто на французский манер переделал, чтоб с фамилией сочеталось. Вообще-то я Иосиф. Можно просто Ёся.

Ошарашено я перевела взгляд с Жозефа на Ямато: а не сообщит ли мне сейчас тот, что его вообще-то зовут Нурлан, и он из Казахстана. Фольклорист молчал. Однако Ёся его примеру следовать не собирался:

— Ну так что, Анют, когда твой друг планирует уходить?

— Он не планирует уходить, он здесь живёт, — громким шёпотом ответил за меня Ямато.

— Квартирант что ли?

— Жених.

— Что ты сказала?! — Куяшский Аполлон, кажется, даже не заметил, что разговариваю с ним не я. — У тебя есть жених?

Не зная, что ответить, я виновато понурила голову.

— Ясненько, — ошарашенно протянул красавец. — Что ж, я тогда как-нибудь в другой раз зайду. Или лучше ты к нам заходи.

Попрощавшись, Жозеф скрылся за дверью. Я колебалась: если догоню его и попытаюсь уладить недоразумение, возникнут проблемы с Ямато, а если позволю уйти...буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Несясь за Жозефом по улице, я чувствовала себя принцем, догоняющим сбежавшую с бала Золушку. Дорогу сильно размыло ливнем, я постоянно спотыкалась и оскальзывалась, так что настигнуть красавца удалось только на лугу за деревней. Куяшский Аполлон выглядел таким расстроенным и сбитым с толку, что я моментально позабыла тревоги и сомнения. Всё, чего мне хотелось — кинуться ему на шею и сказать, что есть одна полная дура, которая влюбилась в него с первого взгляда, и теперь не знает, что с этой любовью делать.

Я не успела признаться, Жозеф опередил меня:

— Прости, я полный дурак.

— Нет, это я дура! Я... — мне не дали договорить. Как я потом решила, к счастью.

— Нет, я. Хотя, что тут, ты тоже хороша. Могла бы хоть сказать, что у парня своего остановишься. Мы с отцом с ног сбились, пока тебя искали.

— С отцом?

— Да. Я ему сказал, что ты ничего не помнишь, и он испереживался весь, что такую хорошую девчонку ни за что обидел. Он ведь не со зла тебя убить грозился, а потому что испугался, что проговоришься кому. Это ж очень опасно для нас, сама понимаешь. А раз бояться нечего — отец сразу и успокоился. Даже лично вызвался тебя обратно привезти. Только вот ни в твоей, ни в нашей квартире тебя не оказалось — как под зебру закатилась.

— Стоп. Николя ко мне домой ездил?

— Ага.

— А адрес откуда узнал?

— Так по справочнику телефонному — у тебя редкая фамилия.

— И замок, значит, он сломал?

— А, да. Отец просил передать, что он извиняется — дёрнул за ручку слишком сильно и замок вывалился. Ты уж не злись на него, он не специально.

— Ну да, как же, — огрызнулась я, чересчур раздосадованная тем, что, оказывается, любой маньяк может законно узнать, где я живу. — Наверняка, думал, что я внутри, и по-тихому прибить хотел.

— Брось! Отец бы не стал до такого опускаться, тем более что ты ему нравишься. Я когда сегодня услышал, что ты вернулась и кинулся сюда, он меня остановил и сказал, что я дураком буду, если такой хорошей девчонке встречаться не предложу... Вот он удивится, когда узнает, что у тебя жених есть... Да я и сам в шоке. Ну, то есть ты, конечно, прикольная и всё такое, но, без обиняков, больше на затюканную ботаншу смахиваешь, чем на девушку, которая парня заинтересовать может. К тому же, я был уверен, что ты без ума от меня, решил, что своим вниманием тебе одолжение делаю. Вот лоханулся...

Я не могла вымолвить ни слова — мой разум отказывался принимать услышанное. Николя мне симпатизирует, в то время как его сыну я неприятна?

— Прости, если обидел, — спохватился Жозеф. — Ты классная вообще, только стрёмная немного. Ну, не в моём вкусе, то есть. Хорошо, что это взаимно. Одной занозой в заднице меньше.

Даже когда я, спасаясь от Николя, с разбегу впечаталась в забор, мне не было так больно. Одно его слово ранило как сотни заострённых копий. Наверное, теперь, сплошь утыканное ими, моё сердце походило на ощетинившегося морского ежа. Вот что бывает с теми, кто забыл своё место и возомнил себя главной героиней сказки. Сказки, они для Золушек и Белоснежек, красивых и образцово-правильных, а таким, как я, отведена роль вздыхающей по принцу массовки, любовь которой ему как заноза в заднице.

"В моём окне дождь — в твоём окне свет, в моём окне ты — в твоём меня нет", — с печальной усмешкой вспомнила я строку из горячо любимой мной песни Дины. Затуманивающая взгляд пелена слёз отступила. Уж что-что, я прятать свои чувства, когда того требовала ситуация, я умела превосходно.

— Ты ошибся, — улыбнулась я. — У меня есть жених. Как я могу любить кого-то ещё?

— Да я уже понял. — Жозеф не заметил, что мои губы предательски подрагивают. — Но мы всё равно друзья?

— Разумеется. — Я едва сдерживала слёзы.

— Отлично. Тогда, до встречи.

— Прощай.

В тот день земля подо мной так и не разверзлась, хотя я очень этого ждала. Не разверзлась она и на второй день, и даже на третий, так что, провалявшись остаток недели в жуткой депрессии, я решила, что надо прекращать это бесполезное саморазрушение: раз уж от любви я не расцветаю, а зацветаю, как протухшее болото, то и ну её, эту романтику. Есть ведь ещё в жизни работа, учёба (у заочников сессию никто не отменял), самосовершенствование, наконец. А про "лямуры" и в книгах почитать можно.

Увы, одного из аспектов, призванных вытеснить из моей жизни невесёлые мысли о романтике, я чуть было не лишилась. Пелагея Поликарповна, строго взглянув сквозь очки на вновь готовую приступить к работе труженицу, заявила:

— А вы, девушка, вообще кто?

— Ну как же, я Аня Иванова. Я тут работаю, — неуверенно, опасаясь, что в моё отсутствие начальница была повержена в неравной битве со склерозом, пролепетала я.

Владычица библиотеки, однако, опровергла сии опасения.

— Работают, Кротопупс, ежедневно с девяти утра до шести вечера, а то, чем вы здесь занимаетесь, называется тунеядством. — Пелагея Поликарповна воззрилась на огромный безобразный портрет Николя, будто обращалась к нему, а не ко мне. — Подумать только, исчезла на неделю без предупреждения, и делай, что хочешь. Как ещё наглости назад явиться хватило? Она, видите ли, здесь работает!

Я вытерпела все упрёки начальницы с безропотной покорностью: после того, как мне два раза кряду разбили сердце, я чувствовала с ней некое духовное единение, ведь, если верить слухам, личная жизнь у Пелагеи Поликарповны сложилась куда хуже, чем у меня. Муж её, предыдущий староста села, был человеком странным и, как выяснилось впоследствии, нечистым на руку. Его махинации всплыли пару лет назад, когда в Крутом Куяше объявилась Бадя с документами, подтверждающими, что село теперь находится в её собственности. Оказалось, что староста, хитро обойдя закон, продал находящиеся в его ведении земли Бадиным родителям-миллионерам, и теперь всем сельчанам придётся съехать, бросив честно нажитое добро. К счастью, Бадя оказалась девочкой порядочной и не по годам смышленой, поэтому с ней удалось договориться по-хорошему: жители сделали её новой старостой, а она в благодарность отказалась от прав на землю. Прежний же староста прикарманил денежки и скрылся в неизвестном направлении, бросив жену и шестнадцатилетнюю дочь. Для девушки предательство отца стало таким ударом, что её парализовало. Лежит с тех пор бедняжка пластом дома, а матери приходится её выхаживать, да ещё и на жизнь им обеим зарабатывать...

— Кротопупс, вы меня внимательно слушаете? — Пелагея Поликарповна недоверчиво заглянула в мои наполнившиеся слезами жалости глазами, не подозревая, что вызвала их вовсе не своими проповедями.

— Да! — Я вздрогнула и всё же расплакалась.

— Вижу, вы осознали свою вину и раскаиваетесь.

— Очень, неимоверно, безгранично, крайне, жутко, несказанно, чрезвычайно, ужасно раскаиваюсь, — с искренним сочувствием выдала я все пришедшие на ум эпитеты к глаголу "раскаиваться".

— Ну что ж... — Морщинки на челе начальницы слегка разгладились.

Увы, последствия моей вынужденной отлучки оказались куда ужаснее, чем я могла себе представить. Меня, ходившую в школу во вторую смену и безжалостно игнорировавшую первые пары в институте, обязали появляться на работе ровно в девять утра.

— И чтобы как штык! — грозно тыча мне в лицо пальцем, отрезала Пелагея Поликарповна.

По дороге домой я размышляла, как вырвать у утра хотя бы пару драгоценных минут сна. Решила, что время на приведение себя в порядок из утренних процедур можно вычеркнуть: всё равно от недосыпа буду выглядеть не лучшим образом, а между умыто-причёсанным монстром и неумыто-непричёсанным монстром разница невелика. Больше ничего дельного придумать не успела: отвлёк знакомый силуэт, возникший на дороге.

"Вадька", — сердце ухнуло вниз. Во всей этой суматохе я совсем забыла о нём. Даже не вспомнила ни разу о единственном парне, которому хоть немного нравилась. Мне не было прощения. Вадька тоже так считал. Поравнявшись со мной, бывший поклонник даже не остановился, лишь досадливо кинул через плечо:

— Шалава.

Улыбка на моих губах растаяла, как брошенный в горячую кашу кусочек масла, а в глазах предательски защипало. На улице мне ещё кое-как удалось сдержать слёзы, но, едва оказавшись дома, я, вместо того, чтобы заняться ужином, уронила голову на кухонный стол и разразилась рыданиями. В таком состоянии меня и застал Ямато. Из положительного: при виде моей низвергающей водопады слёз физиономии, он едва не подавился яблоком. Из отрицательного: такой поворот событий скорее развлёк его, нежели заставил сопереживать несчастной страдалице. Вслед за Ямато пожаловала и тётя. Прекрасно, все в сборе! Наверное, мне стоит пойти в актрисы — на выступлениях будут аншлаги.

— Анечка, ты чего это? — обеспокоено спросила родственница.

Её нежный, заботливый голос поднял во мне новую волну жалости к себе, и, перемежая слова судорожными всхлипами, я простонала:

— Ууу, Вадька, ууу, меня так оп-пустил.

— Что она говорит? Не пойму. — Тётя повернулась к Ямато.

— Вадька у меня такой пупсик? — неуверенно предположил тот.

— Ах, Вадька, наш сосед. — Тётя понимающе закивала. — Да-да, отличный парнишка. А плачет-то она чего?