— Я сейчас кушаю. Потом я иду в библиотеку, работать. Ни в какой центр я не переезжаю, а живу здесь, с Лиззи, Бетти, Полли и... О! Привет, Минни! Ты в порядке? — Именно в этот момент в комнату вошла Минни. Вид у неё был непривычно разгорячённый, и совсем не в хорошем смысле, а одежда — впервые на моей памяти в беспорядке и помята, а кое-где и вовсе порвана.

— А? Ерунда! Просто подралась с центровыми немного, — не очень искренне отмахнулась она. Я посмотрел на неё внимательнее. Так-то я не доктор, но драться и мне доводилось, хоть и довольно давно. Впрочем, насколько я могу судить, Минни и вправду отделалась лишь попорченной одеждой.

— Сразу с нами садишься кушать или сначала ополоснёшься и переоденешься? — я вполне сознательно игнорировал Санни, которой это с каждой секундой всё сильнее не нравилось.

— И когда же ты, в таком случае, переедешь? — не особо успешно скрывая язвительность спросила Стерва.

— По-моему, я вполне ясно сказал: я не переезжаю. Что я там забыл, в этом центре? У меня нет ни одной причины съехать отсюда и нет ни одной причины перебираться туда.

— Во-первых, ты должен трахать фертильных женщин, а не этих... бесплодных, — последнее слово прозвучало как грязное ругательство, хотя насколько я знаю, таковым не было вот совсем. — Как я вижу, они все свою награду уже получили, должна признаться, немногие потянут по женщине каждый день, но пора и честь знать. Во-вторых, нам нужна пища, а они все эти дни сидели на хуторе безвылазно и ничего не добыли. Ну и в-третьих, — видя, что я молча слушаю, совсем расслабилась Стерва, — фертильные женщины гораздо красивее этих... диковинок, — и вновь вполне себе приличное слово звучит так, что хочется возмутиться, что при женщинах так выражаться непристойно!

Я демонстративно покивал и спросил, максимально стараясь скрыть яд и издёвку в голосе:

— Красивые — это вот такие как ты?

В ответ она гордо кивнула и добавила, явно сделав над собой большое усилие:

— Я уже немолода, есть и красивее... немного.

— Не интересно. Прости уж за прямоту, Санни, но на мой взгляд ты страшнее Войны, Чумы и Глада вместе взятых, — слегка покривил я душой, да простит меня Война. — А вот Лиззи, Бетти, Полли и Минни мне очень-очень нравятся. В том числе и тем, что, как ты выразилась, диковинки, — я тоже выделил это слово интонацией, но как комплимент, каковым его и считал, и нанёс добивающий: — Ты только не обижайся, ладно? Понимаешь, у всех разные вкусы, кому-то нравятся крокодилы, — я деликатно протянул руку к ней, как бы подчёркивая искренность своих слов и выражая поддержку, а потом обвёл трёх женщин за столом: — А кому-то — красивые.

Мои слова заставили Санни задохнуться, не то в попытке переварить сказанное, не то просто от возмущения. Я же продолжил:

— Но это — в-третьих, как ты сама сказала. Во-вторых, насколько я знаю, они ещё до моего появления добыли для хутора очень много всякой дичи, и сейчас совершенно законно сидят на попе ровно и с полным правом проедают свои собственные накопления. То, что охота необходима для хутора — это аргумент довольно веский, тут спорить трудно. Однако, — я наставительно поднял палец, — я абсолютно уверен, что на хуторе есть и другие охотницы, которые с удовольствием заработают все те деньги, которые сейчас не зарабатывают мои спасительницы...

— Но...

— Никаких "но"! Я тебя не перебивал, и ты меня дослушай! Потому что сейчас мы добрались до "во-первых". Я буду трахать тех, кто мне нравится, и не буду трахать тех, кто мне НЕ нравится. Этому есть много причин, и ты не сможешь изменить ни одну из них.

— Не будешь? Не смогу? — с нехорошим прищуром переспросила Стерва, и, посмотрев на моих подруг, скомандовала: — Разденьте его и держите!

С видом побитой собаки все трое начали медленно-медленно и очень неохотно подниматься со своих мест. Когда и куда исчезла Минни — я не обратил внимания, видимо, пошла-таки мыться и переодеваться после драки.

— Сидеть! — даже не приказал, а просто сказал я, не оборачиваясь, и все трое тотчас же плюхнулись обратно, явно несказанно удивлённые собственным поведением, впрочем, удивление практически тут же сменилось искренним и куда более сильным облегчением. — Да, не сможешь, и да, не буду. А то ещё могу приказать Минни справиться с тобой, если ты улавливаешь нюансы.

Вот теперь, кажется, её проняло по-настоящему: она побледнела и смотрела на меня с недоверием на грани ужаса. А я вновь заговорил, уже спокойнее:

— А вот теперь, когда мы померялись пиписьками, как дети малые, может уже начнём разговаривать как взрослые люди? Ты хочешь, чтобы я наделал детей. А ничего, что до Чёрной Луны ещё дохрена времени? У меня есть очень обоснованные подозрения, что спешка в этом деле приведёт к весьма серьёзным проблемам, например, немедленной беременности и хрен его знает, что потом случится с ребёнком, который родится перед Чёрной Луной. Ты говоришь, что хутору нужна еда. Единственный по-настоящему серьёзный аргумент и мы его обсудим и что-нибудь придумаем. Сами. Ну и про внешность я вполне серьёзно: они мне нравятся очень, ты — вообще никак. Смотри на это в позитивном ключе: диковинки получат необходимую заботу и ласку, не отвлекая других мужчин, которые смогут сосредоточиться на более классических вариантах. Тем более, ты сама же говорила, что смотреть не на что.

Она уже почти пришла в себя под конец этой импровизированной речи, но мой последний намёк вновь заставил её напрячься.

— Хутору нужна еда, — произнесла она, по-прежнему напряжённо глядя на меня, но уже явно признав поражение — как минимум, в этом бою.

— И мы найдём решение, — спокойно согласился я.

— Хутору нужны дети, — продолжила она.

— Но не сегодня.

— Но не сегодня... — как-то очень замедленно повторила она, а потом резко развернулась на пятках и буквально выскочила из гостиной, и я только в этот момент заметил, что Минни, оказывается, вернулась и стоит в тени дверного проёма на лестницу, уже переодевшаяся.

* * *

Обед был не то чтобы испорчен, но настроение явно упало. Немного подумав, я рассказал несколько самых похабных анекдотов из тех что смог вспомнить, потом объяснил, в чём соль, потом рассказал контекст — и по-грозовому тяжёлая мрачность ушла, превратившись в лёгкую туманную хмарь.

— У меня два вопроса, — со вздохом отодвинул я тарелку: — Кто виноват и что делать. Шутка из моего мира, не обращайте внимания. Первый: это вообще нормально, что глава хутора, пусть и одна из триумвирата, лично прётся во внешнее кольцо, пусть и первое, решать вопросы пропитания? Второй: какова ситуация с этим самым пропитанием? Как в масштабах хутора, так и в сугубо нашем личном.

Пока Лиззи явно продумывала, что сказать, неожиданно ответила Минни:

— С едой так себе. Сейчас была на рынке — овощей мало и дорого, свои не растут, и сборщицы мало приносят уже который день, мяса почти совсем нет: что с нашего последнего выхода оставалось — почти всё испортилось. Они потому и в драку полезли, что я сказала, что они хранить не умеют...

— У нас вроде ещё есть всего по чуть-чуть, но дня на три-четыре, наверное, — дополнила Бетти, видимо, и готовившая сегодняшний обед.

Остальные женщины загрузились, даже Лиззи явно сбилась с мысли, а я негромко простонал, глядя в небо:

— Ну я же просил! Хватит и одной огнеды... — и тут, под удивлёнными взглядами, меня осенило: — А в лесу никто не пропадал? Или, там, не знаю, следы странные? Или, может, обычная живность разбежалась и ловить некого?

На этот раз отозвалась Бетти, глядя на меня, как на пророка:

— Охотницы вчера вечером мимо шли, с пустыми руками, жаловались, что дичи нет совсем, и в лесу рык какой-то незнакомый, не так страшный, как противный. И ещё что-то про огонь или пепел говорили, но я не расслышала толком, они за поворот уже ушли.

— Ну вот и ответ, — больше сам себе сказал я: — Юмор такой тонкий, что прямо плоский. Но это даже хорошо, особенно, если нет ни друидов, ни принцессы.

Женщины смотрели на меня с явной опаской, мол, голову напекло. Пришлось объяснять:

— В моем прежнем мире была... типа сказка про... как бы героя, который спасал принцессу, заточённую в башню злыми друидами. Самое его первое приключение — убийство гигантской огнедышащей крысы. Когда я в том мире умер, то попросил у... перевозчика душ, чтобы в новой жизни обошлось без лишних приключений, "хватит и одной огнедышащей крысы, без друидов и принцессы", потому что там и принцесса была та ещё. Похоже, меня поняли буквально. Если так — то это очень хорошо, в той... типа сказке это был далеко не самый сложный бой.

— В свете всех открывшихся обстоятельств, визит главы хутора можно считать вполне уместным, тем более, что именно Санни в основном и координирует действия охотничьих групп, а мы считаемся лучшей из них, причём обоснованно! — Лиззи наконец-то собрала воедино все свои многочисленные соображения.

— А ещё Сте... Санни вас очень не любит, — добавил я, — Я совершенно точно знаю, что гибели любой из вас она только порадуется. Так что придётся мне пойти с вами.

Следующие минут десять-пятнадцать я просто неспешно ел десерт, дожидаясь, пока у женщин закончится терпение — очень неприятно возмущаться, когда тебя демонстративно не слушают. Должен признать — их запал я поначалу несколько недооценил, пришлось даже съесть чью-то чужую порцию, одной моей не хватило. В конце концов, до них дошло, что все свои аргументы они повторили раз по двадцать — а я их даже не слушал, и это неспроста.

— Ещё раз. Это не я присоединяюсь к вам в опасном и тяжёлом путешествии, а наоборот: я беру вас с собой в обещанное лично мне приключение. Понимаете? Что бы вы ни делали, приключение будет у меня, где бы я в тот момент ни находился. К слову, в той истории крыса обитала в подвале вполне себе обычной культурной пивной, и всё то время, что... герой... — называть того барда "героем" мне было ну очень странно, но более подходящего термина быстро найти у меня не получилось, — с ней сражался — сверху пили и пели местные. Одна гигантская огнедышащая крыса, размером с половинку лошадки, не особо шустрая. С поправкой на здравый смысл... Что здесь водится огнедышащего? Хотя бы в теории?

Мысль о том, что моё приключение может пройти без них, женщин реально напугала. Настолько, что на этом фоне даже терялся риск выхода за пределы обжитой и безопасной деревни — чего местные мужики не делают примерно никогда и что вот буквально только что казалось им невероятным попранием основ. Тем более, что я, как человек адекватный, к подготовке отнёсся со всей ответственностью, особенно в свете того, что никакой огнедышащей фауны они припомнить так и не смогли.

На ночь глядя решили всё же не выходить, так что я с самым независимым видом ухватил Лиззи и повёл наверх, в спальню. Война — войной, а обед — по расписанию.

В спальне я скинул свой халат, уселся на кровать и с удовольствием полюбовался самым настоящим, пусть и недолгим шоу, которое она устроила из простого "снять сарафан": оказаться в койке она хотела не меньше моего. И очень хотела, чтобы я в процессе на неё смотрел — а она бы смотрела, как я смотрю на неё... нет-нет-нет, никакой игры в гляделки — просто когда получалось держать глаза открытыми — она так и делала, ну а я и подыграл, мне несложно. Тем более, что видеть её сосредоточенное напряжённо-неподвижное лицо было по-своему приятно... особенно, когда оно смягчалось, а глаза её закрывались.

* * *

Когда я проснулся было темно. То ли проснулся рано, то ли погода пасмурная — не разобрать: окна в моей спальне были узкие, небольшие и под самым потолком, ещё и стена толстенная не помогала. Лиззи вольготно раскинулась на кровати, благо места хватило бы на нас всех и ещё осталось: спальня имела форму неправильного четырёхугольника метра три шириной у входа, и кровать занимала её почти всю, от стены до стены и метра на четыре вглубь, оставляя лишь небольшую полосу пола возле самой двери, только чтобы подойти к крючкам на стенах да одеться. Ну и шкафы в углах, дополнительно затрудняющие оценку размеров.

Под моим взглядом Лиззи вытянулась в полный рост, дав возможность лишний раз полюбоваться, перекрутилась, словно греющаяся на солнышке кошка, и проснулась, явно довольная как вчерашним вечером, так и сегодняшним моим к ней вниманием.

Отдавая должное красоте, я неспешно провёл пальцем по гладкому бедру и выше, к тонкой талии, уже несколькими пальцами погладил плоский животик и уже всей ладонью накрыл небольшую грудь, заставив Лиззи порывисто вздохнуть. А я двинул руку дальше — через тонкие ключицы, к лебединой шее, уже почти привычным жестом запустил пальцы под переплетённую по-ночному косу (и когда только успела?), ухватил за затылок и притянул к себе, крепко поцеловав.

Но стоило мне лишь на миг разорвать поцелуй, как она немедленно вывернулась и, по своему обыкновению пристально глядя мне в глаза, медленно опустилась на меня сверху. И я не переставая удивлялся её гибкости — словами не описать все те фигуры Лиссажу, которые она выписывала тазом, плотно прижимаясь своим лобком к моему.

Когда мы спустились вниз завтрак готов ещё не был, и занимавшаяся им Бетти, испуганно пискнув, рванула на кухню на второй космической.

— Не суетись, всё в порядке, я подожду! — крикнул я ей вдогонку и события понеслись кувырком. Некоторые детали удалось восстановить потом логически, но некоторые так и остались загадкой.

Глухо бухнула крышка подпола — понадеявшись на мои многократно декларированные всеядность и непривередливость, Бетти решила соорудить какие-нибудь мгновенные бутерброды, чтобы выиграть время на готовку нормальной еды.

Из кухни раздался крик Бетти — но не испуганный, а крик боли.

Не знаю, как я смог опередить остальных, и когда подобрал свой "арсенал" (и почему именно такой), но в следующий момент я спрыгнул в подпол, сжимая в руках кочергу и ковш с водой.

Из дальнего угла раздалось злое шипение и начал разгораться тусклый свет. Не думая ни мгновения я плеснул из ковша на свет — шипение стало гораздо громче, но теперь это уже было скорее шипение испаряющейся воды, нежели угроза от живого существа. Смутная тёмная тень метнулась ко мне, но я прикрылся кочергой, на которой с громким лязгом сомкнулись зубы твари.

От души бью ковшом твари по голове, выпускаю ковш и хватаю тварь за горло, прямо под челюстью. Тварь небольшая — как крупная длинная крыса или, скорее, короткая толстая змея, на ощупь явно не шерсть — и очень горячая, и с каждой секундой становится всё горячее.

Разворачиваюсь ко входу в подпол — тварь визжит и вырывается, пытаясь отвернуть морду от тусклого света. Делаю шаг. Тварь отчётливо дымится, с чёрной шкуры облетают тонкие хлопья, похожие на газетный пепел. Тварь уже настолько горячая, что больно держать, и я делаю ещё шаг и кидаю её в хорошо видимое ведро с водой.