Лики войны

— Шурик, надо пацанов вытаскивать, — глядя мне в глаза начал комбриг, — из всех, кто сейчас есть под рукой, только ты сможешь это сделать. Твоя группа отличилась за эти два дня несколько раз, парни у тебя боевые, на душевной подъеме сейчас от успехов в боях, город ты знаешь, цифровые, защищенные рации у тебя есть. Так, что не откажи, выручи пацанов.

И ведь можно было послать начальство куда подальше, потому что оно не приказывало, а именно просило. У меня есть свое непосредственное командование, оно мне ничего не приказывало и даже не просило. И честно говоря, никто бы меня за это не осудил, потому что лезть в город, который сейчас буквально кишит злыми нациками, ВСУками и добробатовцами, на трех машинах группой численностью в десять человек, это значит не спасти застрявших спецназовцев, а просто угробить еще десять бойцов. Потому что, здесь нужна нормальная войсковая операция, когда пойдут танки с прикрытием с воздуха. Причем действовать нужно максимально жестко и решительно, давить огнем всё что стреляет в тебя. Но командование решило, что надо вытащить спецназовцев как-то так, чтобы при этом не дай бог, кто-то из мирных украинских граждан пострадал. А мирными считаются все, кто "по гражданке", и пусть у него в руках до этого был автомат или "коктейль Молотова", это не важно, потому что когда его убьют, то автомат из кадра уберут, а потом раструбят это фото по всему миру, как доказательство злодеяний российских военных. Поэтому на танчиках и при поддержке с воздуха в город заходить нельзя.

Но начальство понимает, что если не предпринять попыток вытащить спецназ, то потом при разборе полетов им может прилететь "чапалах" из Москвы. А оно им надо? Нет! Значит, что? Значит надо: и на подмогу кого-то послать, и танки в город не вводить, тем более что их и так, этих танков, нет, их перебросили на Изюм. А то, что при попытки вытащить спецназовцев погибнет группа спасателей, так это не страшно, потому что потом можно будет сказать, что, мол, сделали всё что могли, если даже у майора из ФСБ ничего не получилось, так, ни у кого не получилось бы, так, что с нас взятки гладки.

И начальство это понимало, и я это понимал, и все понимают. Но я согласился! Как узнал имя командира, чей отряд застрял в школе Љ134, так и согласился.

Сашка Жихарев — капитан спецназа, я с ним познакомился в Сирии, именно его группа "разблокировала" заставу, на которой я и еще десяток российских бойцов застряли, окруженные игиловцами. Получается, что тогда он меня спас, а теперь я могу вернуть ему долг и спасти его и его пацанов. Какие тут могут быть сомнения?

Жихарев навещал меня потом на базе Хмеймим в госпитале, он узнал откуда-то, что у меня в роду был поэт-декабрист, да и сам я балуюсь писательством и рифмоплетством, поэтому подумал, что мне можно зачитать стихи, которые он сочинял. Стихи оказались, кстати весьма неплохие, пусть и по мне излишне патриотичные. Еще он мне рассказывал о своих предках: его прапрадед был начальником штаба кавалеристского полка. А прадед служил разведчиком во время Великой Отечественной войны и погиб героем — отпустил свою группу спасаться и в одиночку отстреливался от фашистов в холодном лесу.

Откликался Сашка на позывной Жан — заглавные буквы фамилии, имени и отчества и позывной Ветер. Позывной Ветер — очень подходил к его натуре, он был весь такой живой и свободный, как ветер. Сам он из Питера. Очень хороший парень, правильный такой, светлый, по-хорошему отчаянный и рисковый. Семья у него была — жена и ребенок.

Я собрал свою группу: старшину Шушина, старлея Баранова, прапорщика Дрынова, старшего сержанта Птицина, рядового Пашку Семгина, сержанта Юрку Гришко, сержанта Чингиса Монгуша, прапорщика Артема Важина и сержанта Николая Гринберга. Со мной, всего десять бойцов. Стандартная численность стрелкового отделения.

— Мужики! — обратился я к ним. — В городе застрял спецназ, их заблокировали в школе и самим им оттуда не пробиться, потому что их техника сожжена. Сейчас по ним работает танк, который хочет их всех похоронить под руинами школы. Из радиоперехватов известно, что им несколько раз предлагали сдаться, обещав безопасность, но наши пацаны отказались. Надо их идти выручать. Из всех, кто есть сейчас в строю, только мы сможем провернуть эту операцию, потому что я хорошо знаю город, и мы себя отлично проявили, удача на нашей стороне. Но сами понимаете, что задача сложная и рискованная, противник понимает, что мы постараемся вызволить своих и ждет нас. Поэтому я не могу вам приказывать, могу только просить. Со мной пойдут только добровольцы, если кто-то откажется, то я пойму, и клянусь, никогда не посмотрю на него косо. Сам я иду, потому что командиром в отряде спецназа, который сейчас заблокирован в школе, мой знакомый Александр Жихарев, его группа спасла меня и еще десяток наших военных в Сирии, когда нас зажали игиловцы на "блоке", а садыки, суки такие нас бросили и сбежали. Так, что я не могу отказаться, надо долг возвращать.

— Майор я с тобой, — тут же сделал шаг вперед Шушин.

— Я тоже, — сделал шаг вперед Дрынов.

— Вообще без бэ, — махнул рукой Баранов, — мог бы и не спрашивать.

— Мы с вами, — после краткого переглядывания, заявил за весь свой экипаж старший сержант Птицин.

— Мы тоже с вами товарищ майор, — хором отозвались Важин и Гринберг.

— Спасибо, мужики! — искренне поблагодарил я подчиненных. — Итак: Баранов — все лишнее из десантного отсека "Тайфуна" убрать. Оставь только оружие по минимуму, БК, аптечки, всю медуху, воду и два полностью заряженных коптера, потом берешь "смартфоны", заряжаешь их украинскими симками и шерстишь местные паблики, во многих у меня аккаунты есть, пароль везде один и тот же, ты его знаешь, Шушин проверь все машины, включая "Тигр" и БТР, не дай бог заглохнут. Дрын, Птица, Гринберг дуйте в Самохвалову и притащите не меньше десятка разовых гранатомётов, желательно — РШГ, "Шмели" или карандаши к РПГ. На всё про всё — полчаса времени, уже темнеет, а нам еще через пол Харькова пилить. Остальным — получить у Папаши краску и закрасить Zетки на машинах. Выполнять! Я займусь прокладкой маршрута.

Я посмотрел на лица своих подчиненных и понял, что они верят мне. Верят моим приказам, верят в то, что я знаю, что делаю, доверяют мне. Нельзя их подвести. Нельзя подвести спецназовцев, ведущих сейчас неравный бой в полном окружении и ждущих подмоги.

Ничего, справимся! Наши деды в Великую отечественную войну справлялись, наши прадеды в Первую мировую справлялись, наши прапрапрадеды справлялись в войне с Наполеоном, и мы справимся!

Парни вон бегают, как угорелые, готовятся к бою, глаза горят. Они сейчас на энтузиазме, боевой дух прет, два дня были героями, столько геройства совершили, что комбриг лично обещал их представить к наградам. И пусть из десяти бойцов: один — старшина в возрасте за пятьдесят, второй — пусть и старший лейтенант, но по сути, технарь и сугубо мирный человек, а остальные — простые мотострелки, пехота, пацаны, самому старшему из них — двадцать пять лет, и боевого опыта у них — всего три дня, за которые, впрочем они сумели показать себя с самой лучшей стороны.

Главное в бою — это боевой дух и везение, а оружие — вторично! А поскольку мы идем боевых товарищей из беды выручать, то Боженька на нашей стороне.

Я огляделся по сторонам, вспоминая, что произошло за эти три дня, хотел сохранить в памяти, чтобы потом перенести на бумагу, оставив для потомков.

Моя команда отлично себя показала в первые два дня специальной военной операции...