Война бюрократа

— Как тебе новобранцы? — негромко уточнил Цезаре у подчиненного. Тот лишь ухмыльнулся, чуть разводя руками.

— Ну как вам сказать, сеньо капитан, может через полгодика толк и будет, а сейчас это мясо пушечное, стал быть.

Один из новобранцев, тощий смуглый парень, явно из городских, уронил пику на ногу товарища.

— Ты, недоносок, что творишь? — зло рявкнул капрал. — Уж простите, сеньо капитан.

Цезаре решил далее не задерживаться — уж муштры да злобных капралов он на своем веку навидался достаточно — да и бумаги не ждали. Сказал бы кто молодому искателю славы и приключений, что долгожданная должность принесет столько мороки.

Чуть далее, за складами, виднелось большое серое здание, выполнявшее одновременно функцию администрации и склада. Порох, конечно, хранился в отдельной пристройке, но вот всяческое барахло, любовно собираемое запасливым каптернамусом, нашло свое пристанище именно здесь.

Охранники у входа, до этого развлекавшиеся игрой в кюэдо, резко выпрямились при виде начальства. Цезаре махнул им — вольно, и, наконец, вошел в тень. Солнце на улице припекало просто невыносимо. Даже как-то жаль этих бедолаг на плацу, ну да полуденной сиесты как-нибудь дотянут.

В коридоре до сих пор ваялись тюки с не перенесенным на склад парадным обмундированием. И куда каптернамус смотрит, интересно? Что за беспорядок?

— Сеньо капитан, — вот только помяни зануду, он тут как тут, — вы смотрели мою докладную?

Вытянув цыплячью шею, Карло требовательно заглядывал в глаза — было очевидно, что не добившись своего, он не отстанет. Эх, а Цезаре еще даже и не завтракал: конечно, по такой жаре кусок в горло не лезет, но от чашки охлажденного чая капитан бы не отказался.

— И вам удачного дня, майстер Карло, — аж подпрыгивающий от нетерпения коротышка даже забыл выдавить из себя подобающее приветствие.

Каптернамус, надо отдать ему должное, несколько смутился.

— О, прошу простить, сеньо капитан, — виновато всплеснул руками, взметнулись отделанные кружевами рукава, давно засаленные. Подпрыгнул старомодный белесый парик, чуть зазвенела связка тяжелых ключей на поясе. — Эти дела меня совсем закружили, сил моих нету. Вы только представьте, за мешок пшеницы уже целый золотой солид требуют!

Да, что-то вздорожали товары из метрополии. Видать скоро придется кукурузные лепешки да батат жевать, с таким-то жалованием.

— Вы, майстер Карло, оставьте документацию у порученца, я сегодня посмотрю, — сдался Цезаре.

Солид, надо же!

Среди накладных на закупку новых сапог и договоров на поставку продовольствия отыскалось завалявшееся письмо старого товарища. Насколько помнил Цезаре, Септимус, старый пройдоха, знакомый еще по буйной ландскнехтской молодости, прислал весточку с месяц назад. Но тогда как раз прислали нового чинушу из столицы да и сатто Франческо как раз убили, так что про письмо он благополучно забыл.

Интересно, что пишет давний приятель?

Септумус, младший сын богатого землевладельца, предпочел карьеру фратто неурядицы воинской службы, как обычно весьма иронично описывал нравы колониальной знати, крупных чинуш и прочих обитателей столицы колонии, немного жаловался на жизнь и передавал последние вести. Конечно, дурные.

Слухи и новости, донесенные старым сослуживцем, изрядно Цезаре насторожили. Да, конечно, крупных войн и восстаний в колонии с десяток лет не видели, но расформировывать пограничные гарнизоны?! В то время как Лангэ спит и видит оттяпать часть территорий? Губернатор что, окончательно рехнулся?

Да еще и часть офицеров, выслужившихся во время последнего индского восстания, оправили в отставку, взяв на их место частью знатных молодых сеньо, решивших пустить пыль в глаза девицам, частью штабистов и прочих офицериков, пороху не нюхавших.

Вечером оказалось, что его новый слуга куда-то пропал. Цезаре самостоятельно стягивал сапоги и злился. Обычно личных слуг офицеры нанимают самостоятельно, но именно этого парнишку Цезаре посоветовали, пришлось взять — пока он не найдет нормальную замену, фьятто знают, сколько времени пройдет. А тут капрал сказал, что племянник мужа его сестры как раз собирается наниматься в слуги, так отчего б сеньо капитану его и не взять? Взял на свою голову.

Да еще и эти сокращения... Ладно, еще бы губернатор сменился, тогда такие перестановки понятны и предсказуемы. Но губернатор-то прежний, да и на основных постах стояли его сторонники и преданные лично ему люди... А сейчас сирены знает кто!

Нет, были бы они в Лидевьядо или хоть в том же Эскобарро, можно было бы предположить, что правящая партия сдала свои позиции, но не в их же захолустье. Да и старая колониальная знать губернатора поддерживает.

Нет, не нравилось Цезаре все происходящее — ни политика военного ведомства, ни убийства, ни новый бургмистр! Не даром же его из метрополии прислали как раз в то время, когда в войсках все эти... реверансы придворные... начались.

В общем, ложился спать Цезаре мало того, что поздно ночью — пока все каптернамусовы бумаги пересмотрел, уже вечер был — так еще и в изрядном раздражении.

В самом начале Цезаре снилась какая-то серая муть, да чьи-то голоса. Марево капитану не нравилось, посему он попытался проснуться, но ничего не вышло. Голоса то приближались — так, что он почти мог различить слова, то отдалялись, и было слышно лишь размеренное бормотание. И все равно, что-то жуткое и неправильное слышалось капитану в чужой речи. Что— то угрожающее в спокойной интонации. Что-то неприятное в плавном тоне.

Потом марево рассеялось и Цезаре оказался один, в довольно причудливом месте, вызванном впавшим в дрему воображением. Наяву капитану никогда не приходилось бывать где-нибудь даже отдаленно похожем на раскинувшийся перед ним мрачный пейзаж.

Не знал он, в каком проклятом фьятто место находился. Вместо неба багровая муть, земля черная и потрескавшаяся, искореженные деревья, высохший и мертвые. Цезаре решил бы, что это сама Преисподняя — а только где вечные льды да багровые реки? И демонов тут не было, не было тут никого, помимо самого Цезаре. Поэтому он просто шел вперед, по рассохшейся земле, даже сквозь подошву походных сапог ощущая жар. Воздух плавился, было трудно дышать, и в давящей тишине можно было расслышать лишь звук его шагов.

Интересно, если он дойдет до конца, то проснется?

Не проснулся.

Да и конца у этого места было не видно — до горизонта все та же пустыня. Поэтому Цезаре просто шел и шел, пока не ощутил чье-то тяжелое дыхание за спиной.

Он резко обернулся, досадуя про себя, что не ощутил чужого присутствия ранее, и замер. Сзади него, на небольшом отдалении было... нечто.

Цезаре никогда ранее не слышал о таких тварях, которые подсунули ему ночные грезы. Тварь была, как всякое разумное создание, похожа на творение Единственного, но образ ее, искра творения была искажена. Такое мог сотворить только Пришедший из-за Пределов, извративший искру созидания, вдохнувший зло. У твари было две руки и две ноги, и глаза, зашитые черными нитками. И рот ее был зашит, но она все знала, где сейчас находится Цезаре. Знала и хотела убить.

Цезаре подобрался, рука инстинктивно дернулась к поясу, но, конечно, шпаги на нем не висело, равно как и кинжала. Он оказался безоружным.

Мерзкая тварь будто смотрела на него, а потом начала медленно приближаться. Она двигалась плавно, словно скользила по воздуху, беззвучно — можно было уловить лишь ее тяжелое дыхание. Вдох-выдох.

Он, стараясь не выпускать тварь из виду, заметался взглядом по окрестностям — найти бы хоть что-то, что можно использовать как оружие. Хоть камень какой.

Почему-то ему не пришло в голову то, что это сон и вряд ли пригрезившееся чудовище способно нанести ему какой-либо вред. Капитан приготовился к битве насмерть. Он был уверен, что тварь хочет выдрать у него сердце.

Отступать было некуда. Да и долго ли он сможет убегать от твари? Устает ли тварь?

Тварь чему-то улыбалась, нитки, которыми был зашит рот, начали рваться. Потом оттуда начали сыпаться могильные черви и земля.

Цезаре начал смещаться чуть вбок. Возможно, он сможет добраться до твари раньше, чем она до него, и свернет ей шею.

Тварь улыбалась и смотрела прямо на него.

Потом она метнулась к нему и Цезаре еле успел отшатнутся. Вытянувшиеся как любимый индо каучук руки успели задеть, а потом все вновь поглотила серая пелена.

Когда Цезаре проснулся, во рту все еще оставался кислый металлический привкус. Когда он, опираясь на спинку кровати, попытался встать, пол шатался, словно палуба корабля во время шторма. Резкий солнечный свет резал глаза. Цезаре схватился за полыхнувший болью бок, а потом неверяще поднес руку к лицу.

— Да чтоб ..., твою..., и прихлопнуло, — выдавил он, глядя на окровавленную ладонь.

Сна Цезаре не запомнил.

Глава 7. Падаль

Конечно, гости не уехали ни на следующий день, ни на последующий. Мариэтта даже задумалась о том, чтобы вновь придумать какую-нибудь болезнь, требующую от несчастного страдальца не выходить из своих комнат и не заражать остальных. Но не успела она осуществить задуманное, как случилась катастрофа — отец проигрался очередному собутыльнику в пух и прах.

Безусловно, подобные казусы с доном Эстебаном дэлла Раске случались и ранее. Но никогда до этого ужасного момента отцу не приходило в голову заложить поместье. К несчастью, в этот раз дон Эстебан был абсолютно уверен в том, что переменчивая Фортуна позволит отыграться. Именно поэтому он решился на отчаянный шаг, полагаясь на милость судьбы и на то, что удача любит безумцев. Конечно, он проиграл.

Что еще ужаснее, победитель тотчас потребовал свой выигрыш, не слушая никаких возражений. Подобных денежных сумм у них не было на памяти Этти не разу. Она даже не была уверена, что они смогут получить достаточную сумма с продажи поместья. Да и непонятно вообще, как игроки смогли польститься на эту развалюху, из-за причуд судьбы именуемую их жилищем. Вряд ли выигравший сеньо надеялся на особую прибыль, скорее просто пошел на принцип. Вот же... падальщик! Но, в любом случае, все уже произошло. Теперь у победителя была долговая расписка, а у них всех проблемы.

Как же Этти устала от бесконечных долгов отца, от нищеты, от... ото всего. Отец, бледный, с запавшими глазами, протрезвевший, кидал на Мариэтту виноватые взгляды и молчал. Принципиальный в вопросах чести — а для него карточный долг был долгом чести — он не видел никакого выхода. Мариэтте оставалось полтора года до тридцати, а у нее не было ни мужа, ни детей, ни будущего.

Когда-то они уже оказывались в подобной ситуации, когда отец также наделал долгов. Этти тогда было пятнадцать, когда отец проиграл старому приятелю около сотни солидов. Причем это было еще до никодимианской реформы, тогда солиды делали из чистого золота, без примесей, да и не обрезали. Целое состояние было, даже в качестве скромного, но достойного приданного сгодилось. Тогда отцу помог рассчитаться еще живой тесть, но сейчас им вряд ли стоит рассчитывать на чью-либо помощь.

Придется все делать самой.

— О, всеблагие фьятто, как нам теперь быть? — стенала узнавшая новость компаньонка, нервно комкая в руках вышитый платочек. Конечно, затруднения дэлла Раске сенью Дариту впрямую не касались, но, как подозревала Этти, вряд ли она могла надеяться наняться в какую-нибудь другую приличную семью.

— Мы можем молиться, — почему-то это предложение сенью Дариту совсем не обрадовало. Странно, ведь она же всегда отличалась крепостью веры, куда Мариэтте до нее?

И все-таки с распиской что-то надо делать, она не хочет оказаться на улице. Убедить победителя простить отцу долг? Но она не могла влиять на мысли и намерения людей, да и убеждать не умела... Украсть расписку? Но столько свидетелей... Отыграться? Им нечего ставить...

Хотя, если победитель вдруг умрет, у них будет время для маневра. Пока его родичи вступят в наследство, пока об этой расписке вообще вспомнят... По крайней мере у Этти появится хоть какой-то шанс, тем более нянюшка обещалась помочь.

Кстати, стоит посоветоваться с нянюшкой.

— Этти, ты куда?! — обиженно возопила компаньонка, глядя как Мариэтта сворачивает в крыло для слуг. Сама Дарита туда не ходила ни разу — как же можно, там же обитают нелюди!

Этти ничего не ответила: она не любила объяснять очевидные вещи.

Но на сей раз выбитая из колеи компаньонка, видимо, решила изменить своим принципам. Какая досада! Остается надеяться лишь на чуть подгнивший пол и природную брезгливость Дариты.

Та, тем временем, с ужасом оглядывалась по сторонам. Да, пыль, грязь, паутина — но так чего еще ожидать, убирать-то давно уже некому. Пол еще не окончательно прогнил — а с их постоянными зимними ливнями такое было бы неудивительно — и слава фьятто.

Дверь в комнату Шиии открылась с привычным скрипом.

— Зачем ты ходишь в эту ужасную комнату? — зудела надоедливыми комаром над ухом Дарита, расширившимися глазами наблюдая за жаровней. В комнате было влажно и жарко.

— Мариэтта, зачем ты посещаешь это жуткое место? Что ты тут делаешь?!

Этти раздраженно дернула плечом — зачем лезть не в свое дело?!

— Здесь очень хорошо думается, сенья Дарита, — медленно произнесла она, пристально глядя прямо на несостоявшуюся подругу.

Та чуть неуверенно кивнула.

— А когда ты успела разжечь огонь и..., — визг раздался внезапно. Этти с недоумением посмотрела на заходящуюся диким ором компаньонку. Что это с ней?!

А, понятно...

Опять качается кресло.

— Сенья Дарита, с вами все в порядке? Может, вам выпить успокаивающего настоя? Я велю заварить вам мяту...

— Там, там... — палец, которым сенья Дарита так по-плебейски указывал на кресло, трясся как у самого последнего пропойцы.

— Успокойтесь, все хорошо, — Мариэтта взяла страдалицу под руку, — там ничего нет...

— Н-но это старое развалившееся кресло... я видела... оно двигалось само по себе! — обличающе возопила Дарита.

— Вам показалось. Наверное, вы сильно расстроились утренними новостями, приняли близко к сердцу, вот и... Это все нервы...

— Все эти вещи... их надо сжечь! Незачем хранить хлам мертвой старухи!

— Идемте, — Этти мягко, но настойчиво увлекла компаньонку к выходу из комнаты, — вам надо успокоится. Принять ванну — вода, как говорят медикусы помогает от нервов..

От Дариты всегда одни неприятности. И что с того, что приличной незамужней девице без дуэньи никуда? Чем Этти эта репутация помогла?

Когда они уже почти вышли, в спину им донесся тихий короткий смешок.

Дарита чуть обернулась на пороге, теснее прижавший к Этти.

— Вы слышали? — громким и трагичным шепотом прямо в ухо задышала она.

— Что именно? — Мариэтта постаралась всем своим видом выразить недоумение и сомнение в чужой адекватности, искоса кидая возмущенные взгляды на нянюшку. Так, по своему обыкновению, сидела в любимо кресле, и с усмешкой наблюдала за происходящим.

Дарита чуть поджала губы, о чем-то словно задумавшись.