— И правильно не веришь. Вы представляете себе коммунизм как какое-то общество, в котором всего навалом, и при этом все даром — хочешь работай, хочешь не работай. Да и я когда-то представлял себе его именно так. Такой коммунизм я вам могу построить хоть завтра. Но никто сейчас не думает, что будет с обществом при таком коммунизме. Все общественные отношения у вас сейчас строятся на том, чтобы работать полегче было. Нужна собственная квартира? Женись, и получишь ее быстрее, не особо вкалывая. Да и жить вместе легче. Двоим нужен один холодильник вместо двух, одна стиральная машина, один утюг, один телевизор, одна кухня, одна микроволновка, одна кровать. Ну а когда любовь чуть притухла, или совсем ушла, иногда семью сохраняет только все это барахло, которое никак...
— Макс! Ну что ж это такое? Ты что, нашего телевизора насмотрелся? Тебя что, загипнотизировали оттуда? Там уже недели две в программе "Время" только об этом коммунизме и говорят.
Ленка пальцами растянула рот до ушей и прогундосила — Новые времена, поиски нового содержания марксистско-ленинского учения, поиски новых целей, которые надо поставить перед многонациональным советским народом, новая форма, новое содержание.
Макс расхохотался. Гундосенье Ленки живо напомнило ему речи Брежнева, того Брежнева, который в этом мире еще не появился и уже не появится.
— Новые, новые, а вся эта говорильня в телевизоре по-старому, даже еще хуже, мозги выносит почище старых центнеров с гектара и тонн металлопроката на душу населения. И вот ты туда же, ну, может, чуть иначе. Говоришь, что любовь любовью, а когда брак, то он уже по расчету. Такое чувство, что ты хочешь сказать, что я не просто так тебя люблю, а еще хочу от тебя каких-то материальных благ, взносов в фонд новой стиральной машины или холодильника.
— Ленка, ты чего это? Сейчас обижусь и закусаю, потом долго лечить тебя придется. Я ведь точно знаю, что в твоем отношении ко мне нет ничего материального. Ни-че-го. Ты со мной только из-за меня самого.
— Ты уверен? — улыбнулась Ленка — вон как ты упакован, да еще бессмертие обещаешь. Есть повод для моей корысти.
— Ну, насчет бессмертия я не уверен. Вдруг через триста лет жить надоест, а то и раньше. А почему я в тебе уверен... Потому. На опыт свой полагаюсь. Есть у меня одно правило, и если ему следовать... Оно не сразу появилось, но еще ни разу меня не подводило. Хочешь я тебе одну историю расскажу, про те времена, когда мне было честных двадцать три?
— Давай.
— Только это не одна история, а целых две. И в каждой другая девушка. Нехорошо, конечно, разговаривать с тобой о других, моих бывших, но иначе не объяснить, откуда это правило. Рассказывать?
— Ага.
— А ревновать не будешь?
— Зачем? Ты же сам говоришь, что это было очень давно, еще до меня. Мне для ревности и Зинки достаточно.
— Ну ладно, слушай. История первая. Которая доказывает, что для любви неважно, принц ты или нищий. Впрочем, обе мои истории это доказывают.
В общем, тридцать четыре года назад, мне было всего двадцать три. Я тогда только институт закончил и работал по распределению в... неважно, у вас нет этого города. Распределился я вместе с другом-однокурсником, и оказалось, что он был сыном местного номенклатурного работника. Отличный парень, честный и порядочный, мы потом с ним еще лет двадцать дружили. Пошли мы как-то в кино и встретили там девушку, ну и оба влюбились. Стали за Светкой ухаживать. Она, как и я, жила в общежитии, но в другом, женском. Порядки в общагах тогда были зверские. После смерти одного генсека пришел другой, и первым делом озаботился он моральным обликом молодежи. Ну а так как ему самому было за семьдесят, то под понятие молодежи не попадали разве что только пенсионеры. Никаких посторонних в общаге после десяти вечера. Облавы устраивали. Представь, ночь, приезжает наряд милиции, укрепленный общественниками, берут у вахтера списки находящихся в общежитии, второй комплект ключей и начинают по комнатам ходить. Вот спишь ты спокойно и тут зажигается свет и на ухо тебе орут "подъем, проверка документов". А если парочка какая-то спит, то наготове фотоаппарат, срывают одеяло, а фотографию на доску позора. Одна доска около общежития, в назидание другим, вторая возле работы или места учебы. Ну и родителям на работу тоже.
— Ужас какой.
— Это еще цветочки. Хозяина койки еще из общежития выгоняли, так что приходилось ему искать другое место работы с другой общагой, жить то где-то надо. В общем, моральный облик подняли быстро. Но жизнь дурацкими постановлениями не отменишь. В стране тут же туризм расцвел — в магазинах раскупили все палатки. Лето теплое было, взяли палатку, сели на электричку... Вот только...
— Что, зима настала?
— Нет, до зимы было еще далеко. Дурдом крепчал и сам себя развалил. Дело в том, что дня через три после выхода постановления верхи вдохновились первыми результатами и установили милиции план по отлову аморальных парочек. Логично. Но напуганные облавами аморальщики из общаг напрочь исчезли уже через неделю. Все население ведет высокоморальный образ жизни, а план то из-за этого горит. За город ехать неохота, да и бесполезно — постановление касалось только общежитий, мест временного проживания, про палатки в нем ни слова не было. В общем то логично — кто, выезжая на природу берет с собой документы? Это ведь замучаешься всех подряд в отделение таскать, да в палатку так быстро не проникнешь, как в комнату. Тогда милиция попыталась приписками заняться, но как тут припишешь, если фотография подтверждающая нужна? Тогда те из ментов, кто поглупее, решили, что гостиница ничем от общежития не отличается, и санаторий тоже. Начали проводить облавы и там. Даже в семейные номера врывались — а вдруг один супруг не ночует, а жена любовника привела.
— Зачем же к семейным?
— А для тех же приписок. В отчете главное, чтобы фотка парочки была, а чья именно это фотка, начальство вряд ли разбираться будет. Вот семейных и фоткали, раз других аморальщиков нет.
— А как же эти, доски позора? Идиотизм какой-то.
Макс улыбнулся.
— А ты сама подумай, что будет, если нас сейчас сфотографируют в таком вот виде и куда-то повесят. Сколько эта фотография провисит? Эротических изданий в стране нет, моментом отклеят и утащат. А если фотку за стеклом повесить, то стекло разобьют и все равно утащат. И всё! Из милиции присылают всего одну фотку, откуда ответственному за доску позора вторую то взять? А за чей счет разбитые стекла менять? Вот так и повелось — милиция на самом деле никаких фоток не давала. Встречались с ответственным за доску и к обоюдному удовольствию просто расписались в актах. И что фотка получена, и что она была повешена на всеобщее обозрение. И акт о том, что на следующий день стекло оказалось разбитым, тоже заранее подписывался.
— Зачем? А неразбитое стекло куда? Ну в смысле то, которое на замену должно пойти?
— Если можно списать стекло, то почему бы не списать? А то, что якобы на замену пошло, продать. Народ в тот год уйму теплиц соорудил.
— А если у доски позора милиционера поставить, охранять?
— Лен, ну вот смотри — чтобы одну доску круглосуточно охранять, да при сорокачасовой рабочей неделе, нужно четыре милиционера. А откуда их взять? Их после того, как столько сотрудников на борьбу с мнимыми аморальщиками перекинули, даже на охрану общественного порядка перестало хватать. В общем, вся эта кампания превратилась в сплошные приписки и принесла только вред. Вот смотри — выгонишь кого-то из общаги, он тут же уволится и устроится на другое предприятие — жить то ему где-то надо. Если работник хороший, то моментом устроится. А кто план выполнять будет там, откуда он ушел? Так что выгоняли так, что человек из общаги даже не выезжал. Провинившийся писал сразу три заявления — об увольнении, о приеме на работу и о предоставлении общежития. Их все подписывали одновременно. А в общежитии, естественно, давали только что освободившееся место, то есть именно то, где его ночью застукали. Вот в такие суровые времена начиналась моя история.
— Тебя что, тогда с этой Светкой застукали?
— Да нет, когда менты еще реально по общагам ходили, мы с ней даже еще не целовались. А через три месяца наш генсек умер и всю эту компанию по-тихому тут же свернули. Это я рассказал лишь к тому, чтобы просто обрисовать мои тогдашние проблемы — денег еще не заработал, и с местами для интимных встреч с девушками большие трудности. А вот мой друг жил в своей двухкомнатной квартире, которую ему папа пробил, да еще папа ему и материально помогал. Соответственно, и одежда, и цветы и подарки у друга были другие. В общем, рассорила нас тогда Светка. Я на него злился за его материальное благополучие, он на меня за то, что Светка все-таки предпочитала встречаться со мной. И вот лежим мы однажды со Светкой в палатке у реки. Не потому что ментов боимся, а просто так проще уединиться. Комаров перебили, прощаемся. Меня на неделю в командировку посылают, а она почему-то не очень грустит по этому поводу. Возвращаюсь я из командировки, сразу к ней в общагу, а меня не пропускают, говорят, что такая не проживает, вышла замуж и съехала. Потом я узнал, что в эту командировку меня друг отправил, через папины связи, причем отправил по ее просьбе. Все для того, чтобы я ненароком их свадьбу не испортил. Я долго тогда переживал.
— И что эта твоя история доказывает? Просто не любила и все.
— Да нет, любила. Через месяц она сама пришла ко мне, прощения просить, ластилась, говорила, что любила и любит только меня. Я спросил, уйдет ли она от Борьки, она сказала нет, что незачем, что можно и так встречаться. Я тогда молодой и горячий был. Не понимал я тогда совершенно, как это девушка может сразу с двумя спать. Книг, конечно, много читал, и чуть ли не в трети книг присутствуют и муж и любовник. Читал и не верил. Так вот, представил я себе наше со Светкой будущее. И анекдоты про нас — "возвращается муж из командировки". Естественно, сразу ту командировку вспомнил, из которой я вернулся, а она уже замужем. Вспылил, сказал, что она мне больше не нужна, других гадостей наговорил, схватил Светку за руку и выставил из комнаты. Больше мы не виделись.
— Не простил?
— Нет.
— И что эта история доказывает? Что-то я не поняла.
— Подожди, вторую послушай. Года через два после этого, когда я уже чуток заматерел, ну, то есть и денег поднакопил, и жил уже не в общаге, а снимал квартиру, влюбился я в одну третьекурсницу. Завалил цветами, подарками и мигом отбил Маринку у ее парня-студента. Все уже на мази было и даже свадьба назначена, я кольца купил, платье свадебное, насчет помещения для свадьбы договорился. И тут послал меня однажды под вечер начальник к заболевшему коллеге, кое-какие материалы у него забрать. Поднялся я на лифте, в дверь звоню и, пока мне открывали, взглянул с площадки за стекло, а там на лестничном марше парень с девушкой целуются. Я улыбнулся, а когда зашел в квартиру, Иван мою улыбку заметил, выглянул на лестницу и тоже улыбнулся. Рассказал, что с началом зимы повадилась к ним в подъезд одна парочка, у батареи греться. Студенты, податься им некуда, вот и облюбовали теплый подъезд. Сначала каждый день приходили, потом на время исчезли и вот опять. В общем, посмеялись мы над несовершенством мира, работу обсудили, взял я то, за чем меня посылали, и поехал домой, Маринку ждать. Пока ждал лифт, опять на парочку посмотрел, даже порадовался за них. Лифт подъехал и тут меня проняло — знакомая шапка, я такую Маринке из командировки привез. Отправил я лифт вниз, а сам на парочку пялюсь. Уже стемнело, на лестнице свет горит, а на площадке лампочка перегорела и поэтому меня из-за стекла совершенно не видно. Минут десять я в сомнениях был, пока студент на шаг не отступил. Только тогда я лицо Маринки смог разглядеть. Лицо совершенно счастливого человека. Пока я домой добирался, вспомнил Светку и сопоставил. Студент — это я тогдашний, а я нынешний — это тогдашний мой более обеспеченный друг.
Понял окончательно — любовь подарками не купишь, только видимость любви. Человек желает и любить и хочет материального благополучия. И иногда эти два желания противоречат друг-другу. Если вовремя не сделать выбор, то...
— Ну хорошо хоть, что вы пожениться не успели и она сделала выбор.
— Да, сделала. держи карман шире. Это я за нее сделал. Только домой пришел — звонок в дверь. Вваливается Маринка и говорит, так соскучилась, так соскучилась, скидывает пальто на тумбочку и... Мы уже две недели вместе жили, но никогда таких страстей не было, а тут, очевидно, студент ее хорошенько завёл. И спрашивает еще — чего это со мной. А я в ответ — вот, никак не соображу. где после свадьбы она будет со своим студентом целоваться, в подъезде, как сегодня, или к нам домой будет его приглашать, пока я на работе. Прогнал я ее.
С тех пор, если я влюбляюсь, то, когда ухаживаю — никаких покупных цветов, никаких дорогих подарков, ничего, что обозначило бы мой материальный статус, что хоть как-то помогло мне покорить именно сердце девушки, а не ее ум. Ты вспомни — подарил я тебе хоть один цветок?
— А Зинке?
— И Зинке ничего не дарил, пока наши отношения не стали серьезными. Вот кто я такой был для вас? Простой парень, ни кола, ни двора, даже прописка в общаге. Если такого полюбить, то любовь настоящая.
— Смешно тебя слушать, Макс. Особенно про цветы.
— А что не так?
— А то. Приходишь ты на свидание, даришь большой букет. Ей, конечно приятно, но недолго, потому что потом вы гуляете по городу. У девушки в одной руке сумочка, в другой твои цветы. Во-первых, тебе ее даже под руку не взять, через полчаса она уже злится на твой букет. Во-вторых, ей цветов всё же жалко — красивые, надо бережно нести, чтобы не поломать, а если вы будете гулять долго, то обязательно завянут. Так что без цветов тебе только легче становится, — Ленка показала Максу язык.
— Ерунда. Нет, наверное, ты в чем-то права, но цветы можно подарить и в конце свидания. Или
прийти домой с цветами, и отправляться гулять уже без них.
— Ладно. Говоришь, ни кола, ни двора нет, в общаге живешь? Так это же замечательно! Попробуй, в общагу девушку протащить, да еще из комнаты соседей выгнать. Трудности, ну может чуть поменьше тех, которые в твоем мире были. Ну а раз некуда вести, значит, и приставать в первый же вечер не начнешь, это еще один плюс в твою пользу. Чего улыбаешься?
— Я в Риге в общаге не жил, вроде как квартиру снимал. Было куда привести и где приставать.
— Да, это плохо. Тебя, оказывается, надо было опасаться. Мне и теперь страшно.
Ленка высвободилась из объятий Макса и отползла на край кровати. Макс сделал хищное лицо и притянул Ленку обратно.
— А потом ты подарил Зинке такой букетище, такое платье и такое ожерелье, что мне тоже захотелось. Так что свой статус богатенького Буратино ты все-таки обозначил.
— Да это так, бижутерия копеечная.
— Ну да. Но все равно, очень красивая. Я потом даже попросила у нее это ожерелье на пару дней.
— Дала?
— Легко. Она же думала, что это просто бижутерия. Я тоже так думала, пока дома не надела. А моя мама немного в драгоценностях разбирается. Ох и шуму тогда было! Пришлось срочно ехать к Зинке и возвращать, правда, я ей так и не сказала, что там настоящие бриллианты. Ну и чего ты добился своими дурацкими проверками? Поводов для моей корысти был миллион. А сейчас — десять миллионов.
