— Никто не будет против, если я воспользуюсь Силой за столом? — спросил Джусик. Так они смогут увидеть реакцию Кэда и понять ее. Джусик толкнул Силой чашу с тиингиларом к Лазиме. Это было обжигающе пряным блюдом из мяса и овощей, которое заслужило эпитет «хетиклес» — достаточно острое, чтобы сжечь ноздри; один из четырех характерных признаков кухни Мэндо. — Просто обучаю Кэда кое—какому этикету в пользовании Силой.
Корр взглянул на Фая, словно спрашивал, чья сейчас очередь острить и уместно ли это вообще. Фай кивнул.
— Ну, — заявил Корр, — правила офицерского стола гласят, что вы не должны пользоваться Силой, пока не будет подан беспинский портвейн, но мы здесь не слишком строго следим за правилами.
Джусик хотел было рассмеяться, но это выглядело неуместным, и настолько близким к плачу, что он не рискнул открыть рта. Тело Этейн лежало в комнате по соседству; а они здесь наслаждались ужином. Но если было что—то, что могло бы порадовать ее сердце, то это было зрелище Корра, превратившегося из затворника—раба с промытыми мозгами в мужчину, который выжимает из обретенной свободы все радости до последней капли. Ему удалось вызвать слабую улыбку на лицах хмурой Джилки, и очень ошеломленно выглядевшей Руу Скираты.
«То еще время для воссоединения со своим пропавшим отцом…»
— Бард'ика. — неожиданно проговорил Скирата. — Что становится с джедаями, когда они воссоединяются с Силой? Это просто так говорят, или как?
Это был самый тяжелый вопрос из всех, но до этого момента Джусик не понимал — насколько тяжелым он может быть.
— На самом деле, мы не знаем. — ответил он. — Но я в самом деле верю, что некоторые Учителя Джедай возвращались, как призраки Силы, и общались с живущими. Не все верят древним записям, их считают мифами — но я думаю, что это реально.
Весь стол погрузился в молчание; никто не жевал, не глотал, и не скреб металлом по порспласту. Джусик обвел взглядом лица — клонов и не—клонов, и он испытал потрясение.
Как он мог не понимать того, как подействует это откровение на них, особенно — вскоре после гибели Этейн. И теперь, когда они считают, что для джедаев есть возможность существования после смерти, это заставит их всех чувствовать себя… обделенными. У обычных существ такой надежды не было. Джусик подумал, не стоит ли ему подчеркнуть свою неуверенность в этом, но это было бы ложью. Он этому верил, и он слышал про убедительные случаи. Так что он не стал разубеждать. Он ставил правду — и возможное успокоение оттого, что личность Этейн, может быть, не сгинула бесследно — против обиды, которая могла возникнуть от столкновения с привилегией джедаев, которой горько позавидовали бы все, кто был ее лишен.
Джусик поморщился. Он пытался не думать, где окажется после смерти он сам — если он прав насчет призраков.
— Хм. Я никогда… — проговорил Скирата возвращая его в здесь и сейчас. Джусик не мог понять, звучал в его голосе сарказм или усталое смирение. — …и представить не мог.
Джусик обязан был расставить точки над «и». Взгляд Ордо уже начинал прожигать в нем дыру.
— Если вы хотите узнать что—то насчет того, существует ли сейчас Этейн, такой как она есть, в какой—то другой реальности, или где—то ещё, откуда она просто не может вернуться — то я ничего про это не знаю. Сам хотел бы знать…
Конечно, именно это они все и хотели бы узнать. Как же иначе? У мандалориан была расплывчатая концепция «Мэндо», но ее корни уходили, скорее, к живой культуре, всеобъемлющей и не прерывающейся, чем к представлению о настоящей жизни после смерти.
— Все в порядке. — устало проговорил Скирата. Кэд протянул ему полную ложку пюре и он ее принял. — Не бойтесь сказать это — «умер», «смерть», «мертвый». Мы не прогоним смерть, отказавшись посмотреть на нее, этим мы лишь сделаем ее большим чем она есть. Нельзя жить без смерти, и нельзя умереть без жизни.
Он опустил голову и принялся за еду. Ордо откинулся назад на стуле, дотянулся до бутылки с тихааром и нацедил для отца маленькую рюмку, а Руу аккуратно взяла ее из его руки. Последовал слегка напряженный момент, когда их взгляды встретились и она поднялась, прошла во главу стола и поставила рюмку перед Кэл'буиром.
— Спасибо, ад'ика. — сказал он. — Хорошо что ты вернулась.
Скирата выглядел так, словно он был готов разрыдаться. Настроение за столом все также колебалось (и таким оно будет в будущие недели, месяцы, может быть, даже годы) на острой грани между плачем и смехом.
— Кэл, ты будешь тысячи раз прокручивать это у себя в голове. — проговорила Най. Ей удавалось прочитать Скирату так, будто она знала его всю жизнь. — Снова и снова. Я сама так и делала. Но помни — Этейн умерла один раз. Этого достаточно.
На первый взгляд, эта истина звучало бестактно, если не жестоко; но Джусик увидел в этом замечании мудрость и успокоение, и смог ощутить надежду на будущее. Никто не умирает так часто и страшно, как те, кто остался жить и продолжает заново переживать момент смерти, воскрешая его в памяти. И когда они позволяют этому затмить все остальное — их смертям нет конца. Тех же любимых, чью кончину они раз за разом пытаются вспомнить и пережить, боль уже не коснется. Скирата какое—то время переваривал услышанное, затем печально улыбнулся Най.
— Ты верно подметила, наездница. — сказал он. Она словно дала ему запасной баллон с эмоциональным кислородом, чтобы он мог вырваться из удушающего облака. — Я должен был сам уже понять. — Он поднялся, кашлянув, и это привлекло всеобщее внимание, не хуже, чем если бы он стукнул кулаком по столу. — Хотите, чтобы я произнес подобающую речь? Нам не нужны речи в этом алиите. Нам нужно напоминание. Единственное, что хотела Этейн для Дара и клонов, о которых она так заботилась — это полноценная жизнь. Мы скорбели о ней — иное значило бы, что мы недостаточно любили ее — но сейчас мы подошли к тому, что наша скорбь ранила бы ее. Этейн хотела бы видеть всех нас радующимися каждому мгновению жизни, и всему тому, чего у вас не было прежде. Радоваться жизни — вот лучшее, что все вы можете сделать, чтобы ее гибель была не напрасной. Она не увидит как растет ее сын. Вы увидите это за нее. И Дар с Найнером вернутся домой.
— Ойа! — воскликнул Прудии, опрокидывая маленькую рюмку тихаара. — К'ойаси.
Ордо взял рюмку только для приличия.
— За Этейн. — сказал он. — За возвращение домой Дара и Найнера. За возвращение наших лет жизни. За то, чтобы видеть, что Кэд растет, как один из многих наших детей. За то, чтобы никогда больше не зависеть от милости аруэтиизе, и за немногих достойных из них, таких, как Джайлер Обрим и КСБ.
— Ойа.
— К'оайси.
— Ойа мэндо.
Вокруг этих слов вращались чувства мандалориан, и все они происходили от одного корня — слова означавшего жизнь, и стремление прожить её, пока она есть. Джусик чувствовал неловкость, от своего надежного и привилегированного билета в загробную жизнь. Ужин продолжался несколько часов, от него перешли к беседам, разбившись на небольшие группки, словно никто не хотел быть первым, кто уступит сну или тем, кто оставит Скирату в одиночестве. Когда наступила его очередь унести тарелки, Джусик встретил на кухне Най, кормившую Мирда объедками.
— Он уродливый барв. — сказала она. — Но он очарователен.
— Оно. — хмыкнул Джусик. Стрилл восхищенно ворчал, радостно хрустя костями.
— Мирд ни «он» ни «она», или и то и другое, смотря как на это поглядеть. Посматривай, чем его кормишь, а то Вэу взбесится.
— Я про Скирату.
Джусик едва не вспыхнул от смущения.
— Да, похоже что А'ден чего—то такого намешал… — Он ожидал найти в ней смущение, но Най и не думала шутить. Она сама все ещё горевала. — Его сыновья хотят, чтобы он был счастлив. Он много лет вкладывался в них, до последней капли пота. Случившееся здорово потрясло его, бедного старого шабуира.
Най наклонила голову, подражая Мирду, выпрашивающему лакомые кусочки. Она быстро усвоила этот жест; стрилл уже успел хорошо ее выучить.
— На этой работе я стала неплохо понимать Мэндо. — сказала она. — Да, им не стоит переходить дорогу, и с ними не стоит драться, но они радушны и любят свои семьи. И то, что было тут этим вечером… при всем этом горе, тут было столько любви, что можно было напилить кусков и выстроить из них криффов дом. Волшебное ощущение.
Да, так оно и было. Это притянуло Джусика, и Бесани, и Этейн… и Этейн заплатила за это жизнью.
* * *
Кириморут, Мандалор, позже ночью.
Бесани не могла сопротивляться сну. Этого требовало ее тело. Ей казалось, что сумятица в мыслях не даст ей заснуть, но ее лицо коснулось жесткой подушки, и она мгновенно провалилась в черную пустоту.
Её разбудил детский плач.
Она открыла глаза, и какое—то время она напряженно прислушивалась, не думая ни о чем. Звук был тихим и далеким. Потом она вспомнила — Этейн мертва, Дарман и Найнер застряли — и ей пришлось зажать рот ладонью, чтобы сдержать стон. Она лежала поверх покрывала, все еще в одежде; ночник всё ещё был включен. Ордо лежал, свернувшись калачиком, как обычно спрятав голову под одеялом.
Но плач был не детский. Это был не Кэд.
Звук был похож на плач ребенка постарше. Бесани соскользнула с кровати, натянула ботинки и выбралась в коридор, осторожно ступая в полутьме. Все здесь пахло новизной, свежей штукатуркой и краской. Запах того рода, который символизирует начало и надежду на будущее, а не горе и страшный, непоправимый конец.
Она не могла определить откуда исходит звук, и ненадолго застыла на месте, пытаясь узнать направление. Она в самом деле спала? Звук был тихим, и если она смогла его услышать, то наверняка могли и другие. Но когда она кралась мимо других комнат, все двери были закрыты и света не было видно. Тишина здесь, при полном отсутствии любых звуков городской, или даже деревенской жизни, была подавляющей.
Кухня была пуста. В кресле у очага лежало смятое одеяло, а в огонь не мешало бы подбросить пару поленьев. Нежелание Скираты спать в постели было твердокаменным; из привычки вырос ритуал, напоминавший ему обо всем, что он должен был отложить на то время, пока он исправляет мир ради его мальчиков; если они были чего—то лишены — то это касалось и его тоже. Казалось, что он боится того, что если он изменит этот ритуал — он потеряет свою решимость. Скирата не был суеверным человеком. Но это показывало то, сколько всего взвалили на Скирату прошедшие годы; столько, что он, как спортсмен, ради силы и уверенности, цепляется за ежедневный обряд. Двери в кладовую были закрыты. Звук исходил оттуда. Нет, это был не Кэд. Бесани постояла, почти что страшась войти — потому что она не знала, что может увидеть там. Она нажала клавишу и двери беззвучно разошлись.
— Кэл? — спросила она.
Скирата сидел на ящике, обхватив себя руками и почти касаясь коленей лбом. Он рыдал как ребенок, который плакал, пока не начал засыпать — сдавленные всхлипы, перемежавшиеся резкими глубокими вздохами. Ему потребовалось время, чтобы взять себя в руки и заговорить.
— Просто сорвался. — наконец проговорил он. — Не хотел никого будить.
— Мидж оставил какие—то успокоительные. Может быть, стоит принять немного…
— Мне всё равно придется однажды протрезветь, и посмотреть жизни в лицо, Бес'ика. — Скирата поднялся. Он никогда не стеснялся своих эмоций, и Бесани считала это восхитительным. — И у меня есть чем заняться. По горло.
— Насчет… кремации. Я могу это сделать. Ордо и я можем.
— Спасибо, ад'ика. Ты замечательная девочка. А я сломал тебе жизнь, верно?
— Мы все добровольно вышли на эту дорогу. — возразила она. — Кроме Джилки и Руу.
— Я все же решился показать Кэду тело его матери, этим утром. Это должно быть сделано.
Бесани поежилась. Может таков и был мандалорианский обычай, но выглядело это жестоко. С другой стороны, если ребенок не увидит Этейн — позже он может пожалеть об этом. Матерей в этом клане очень не хватало и в лучшие времена — Скирата не рассказывал про своих матерей, ни про приемную ни про родную, и свою мать Бесани едва могла вспомнить. Это был мир отцов.
— Тебе нужно начать опираться на других людей, Кэл, или ты не сможешь справиться. — проговорила она. — Прошел всего лишь день…
— А как насчет Дара? Что уже пережил этот парень? Ему нужно быть с семьей, А он сейчас застрял в какой—то дыре, в казармах ВАР — если повезло — и наверняка он даже не рядом с Найнером, потому что тот в медотсеке, если он еще жив. Мы даже не можем связаться с ними или с Джайлером. Я позволил им остаться. Это не должно было пойти настолько паршиво.
— Дар сделал выбор, Кэл. Отважный выбор. Он действительно взрослый мужчина. И мы тоже сделали свой выбор.
Похоже, что Скирата наконец собрал себя воедино. Он устроился в кресле на кухне и не возражал, когда она накидывала на него одеяло. Ее все еще удивляло, как Мэндо'аде умудряются спать в броне. Ей надо будет этому научиться.
«Найнер; сейчас, пожалуй, мне больше всего жаль именно его. И я знаю, что он жив.»
Бедный Найнер, одинокий и серьезный, пытающийся играть для своей команды роль отца, как это делал для него Скирата. Возможно, он проклинал сейчас себя за то, что вынудил Дармана остаться. Бесани не знала — не был ли в таком случае полезней пример Вэу. Тот видел в своем отце чудовище, пример, которого следовало избегать, в то время как те, кто видел в Кэле Скирате образец отцовства, были обречены безуспешно подражать ему, и винить себя за неудачу.
Но жизнь продолжалась, потому что так должно было быть. И Кэд был тому живым подтверждением.
Ордо сменил позу к тому времени, как она вернулась в комнату. Он дал одеялу соскользнуть до подбородка и она провела несколько минут, подперев рукой голову и глядя на него. У него появилась седина на висках; раньше она не замечала этого. Иногда — редко, но так все же случалось — она забывала, как несправедливо быстро бежит для него время.
— К'ойаси. — прошептала она, и поцеловала его на ночь.
Глава 24.
«Гар талдин ни джаоник; гар са буир, ори'вадаасла. Неважно — кто был твоим отцом, важно лишь то — каким отцом ты будешь.»
мандалорианская поговорка.
Кириморут, рассвет следующего дня, 1091 дней после Геонозиса.
— Он хорошо будет гореть? — спросил Ком'рк. — Не хочешь добавить в костер горючего?
