Время улетало, мне нужно было скрываться, убегать, но вместо этого я сидела и размышляла, раздумывая о случившемся.
Итак, угроза его матери, к которой, насколько я понимаю, он был не сильно привязан, все же должна была воздействовать на него. Ему так объясняли. Кто мог ему угрожать? Кандидатов было мало, но теперь уже очевидно, что шантажист был связан с уничтожением моего дома. Къярен что-то говорил... ах да! Он упомянул, что нападение на Храм было совершено при поддержке Императора Тьмы, но тот не до конца понимал, что происходит. Словам своего Магистра я привыкла доверять, даже не смотря на то, что он потерпел поражение. Но если в Темной Империи сам Император 'слегка не в курсе', что это значит? Это означает, что внутри назрел заговор, и рано или поздно его устранят, едва он предоставит заговорщикам желаемое. С другой стороны, Император не просто так занимает свой трон, так что в глупости и недальновидности я б его не заподозрила. Следовательно, он ведет свою игру. Но, опять же — какие ставки могли побудить его пожертвовать Храмом Тьмы? Я рассеяно закурила, вдохнула горький дым. И вдруг поняла — не как все было, но увидела один из вариантов.
Полтора года назад Империя заключила новый союз с Властителем Алых Туч, как одиозно назвался один из Великих Герцогов Ада. Военный союз ужасающей мощи. То есть Храм потерял свое значение как военный центр — демоны воюют проще и жестче, их ресурс пополнять дешевле, а в рядах побежденного противника без труда отыщутся желаемые жертвы. За пару десятилетий до этого, я уже даже вспоминала об этом как-то, сменился Император Света, и новый показал себя куда более либеральным к Темной Империи. Масштабная война на уничтожение поутихла до немногочисленных стычек, что позволило Империи Тьмы выйти из кризиса, развить экономику, реформировать армию и снова переключиться на наемные войска, за исключением 17 Императорских Легионов. Два из которых составляли лучшие маги всех возможных умений и практик, прошедшие не одно сражение.
Более того, в прошлом году младший принц, вопреки традиции, отправился учиться в Университет на границе с владениями дроу, а не в школу при Храме, как было принято до этого. Таким образом, позволив уничтожить Храм, Император теоретически ликвидировал очаг инакомыслия и боевое формирование, не подконтрольное ему лично. Более того — у него появлялся шанс, что оставшиеся в живых рыцари, послушники и паладины пожелают отомстить своим врагам, став под его знамена, и подпав, фактически, полностью под его власть. А для этого ему нужно было, не вмешиваясь в сам конфликт, уведомить руководство Храма Тьмы о готовящемся нападении. Так, чтобы уже не удалось спасти Храм, но позволило бы увести людей.
Судя по состоянию развалин и моим видениям, это было вполне вероятно. А значит, у меня были все шансы увидеть еще кое-кого из них живыми!
Вдруг стало легче. Будто одна из скал, что лежали у меня на душе, вдруг свалилась.
Свет с ним, с Императором. Он, прежде всего, политик, и если все обстоит, как мне кажется, и он знает о готовящемся заговоре, и чувствует, как тлеет под ним трон, он вынужден шевелиться. То, что эти шевеления стоили мне дома, мы обсудим потом.
Но почему же с мыслей о воспитаннике я перескочила на мысли об Императоре? Что-то ведь такое было. Я снова затянулась, выдохнула дым, разглядывая, как вьется белая струйка от кончика сигареты, устремляясь в небо. Нервная дама в красном платье... Рыжие волосы и терракотовые глаза... Великие демоны! Его мать — та сошедшая с ума любовница кронпринца?! Но тогда ведь все сходится...
...История была грязной и официально засекреченной. Итак, жил-был принц, и был он наследником трона Темной Империи. Системы воспитания в нашем мире несовершенны, и потому до двадцати лет ему позволялось делать все, что бы он ни захотел. Считалось, что лишь так можно выявить основополагающие склонности и пристрастия человека. Его мать, наша Императрица, скоропостижно скончалась через три месяца после его двадцатилетия, оставив сына в одиночестве воспринимать все то, чему счел необходимым обучить его Император. Последний по жене не скорбел совершенно, уделяя свое время государственным делам, сыну и полусотне фаворитов и фавориток.
Итак, в двадцать лет Их Императорское Высочество вдруг принудили осознать, что ожидающая его корона — это, прежде всего долг, а потому ему надлежит смирить свои желания и быть покорным орудием в жесткой деснице венценосного отца. Принц с первого раза урок не усвоил, но, подвергшись почти двухлетнему заточению в подземельях замка, откуда выходил каждый день лишь чтобы учиться, и на пытки, смирил свою гордость. Попросту говоря, сломался. И вот тогда Император сменил кнут на пряник, начав делать из почти безвольной на тот момент заготовки идеального принца. Он вовсе не был жесток, некоторые из наших школ до сих пор придерживаются подобного метода, подхваченного у Комиссии по надзору, но значительно расширенного. После правильной обработки сломавшийся человек как глина в руках того, кто его сломал. Мэйны лишены этой чудной особенности, а вот люди, как и собаки, привязываются. Но все же, отдам Императору должное — добившись покорности, он ни разу больше не позволил себе ничего, что не было бы на благо сыну. Так получилось, что одним из палачей был Алуриан, потому я и знаю эту историю. Для большинства придворных она осталась тайной за семью печатями. Но о магистре позже, быть может.
Через пять лет Империя могла гордиться своим принцем. Еще год все вокруг только и делали, что восхищались Темным Принцем. Вот только вскоре Императору возиться с ним надоело, и, убедившись, что сын не выйдет из-под его контроля, он сам ослабил вожжи.
Нужно ли удивляться, что тот сорвался? По официальной версии, очень расстроив родителя. Неофициально же — его срыв вполне вписывался в те рамки, что очертил для него отец. Кронпринц должен был любить власть и ею наслаждаться. И если за чей-то счет — то и пусть их, почет и благо семьям пострадавших.
А дальше все вышло банально и просто. На одном из весенних балов, когда Император по некоему причудливому стечению обстоятельств официально признал бастарда одной из своих любимейших фавориток (дама вскоре скоропостижно скончалась, а сын жив и ныне, и живет в титуле младшего принца, наслаждаясь благорасположением родителя), кронпринцу приглянулась дочка одного из провинциальных дворян. И все бы ничего, вот только девушка была помолвлена с имперским офицером, и, хотя и оказалась польщенной вниманием кронпринца, изменять жениху не хотела. Офицера и кронпринца связывали на тот момент лишь пара проведенных совместно операций, да два года странной дружбы до того, как Император взялся за кнут. Память у Их Высочества не отшибло, и потому он после 'обработки' ответил офицеру ненавистью той же силы, как велико было его расположение к нему до нее. Простить, что его никогда не ломали, он офицеру не мог. Попытки виконта объяснить Их Высочеству, что муштре он подвергался с раннего детства и лишь поэтому ломка не понадобилось, не были принцем услышаны или не были сочтены достойными внимания.
Так что отказ леди он воспринял в штыки.
Семь суток спустя даму похитили из дома ее родных, опоили приворотным зельем, и уже утром принц представил ее двору как свою фаворитку. Ничего особенного — за земли и титулы семья женщины готова была закрыть на это глаза, вовсе не желая класть головы на плаху. Да и принц, поначалу лишь игравший в жестокий роман, вдруг увлекся своей пленницей. И все бы ничего, если б не одно 'но'. Месяц спустя виконт покончил с собой, не пережив разлуки с по-настоящему любимой женщиной.
Наутро после его смерти она сошла с ума. Оказалось, приворотное зелье и любовь к погибшему мужчине окончательно исковеркали ей разум, оставив от цветущей азартной, пусть и несколько робкой и скромной провинциалки, яркой и манящей, как садовая роза, безразличную ко всему женщину с испуганным взглядом. Беременную к тому же.
С тех пор упоминания о ней терялись. Известно было лишь, что принц приказал построить для нее дворец в одном из предместий столицы, и изредка навещает.
Почему-то до этого дня, я, как и все (ибо конец истории уже ни для кого не был тайной), полагали, будто ребенок не родился. По сути, Лик получался незаконным внуком Императора.
От сделанного открытия я зашаталась, даже сидя, и легла в траву.
Ведь столько признаков... Внешность, у Лика ведь отцовские губы, а волосы и глаза — материнские, почти наверняка. Стихийно прорывающиеся способности, временами неконтролируемые... Когда начинали учить принца, он тоже славился своей небрежностью в магии первое время. Дальше все просто — как только Император это понял — а я не сомневалась, что ему на анализ ситуации потребовалось куда больше времени, чем мне, — шутка с кронпринцем перестала быть просто оскорблением. Мстить внуку он не стал, а вот сыграть на чести мальчика, а потом и на его гордости, вполне мог бы. Впрочем, как-то это все слишком мелко для Императора. А если... это сделал сам кронпринц? Тогда, получается, что он в курсе заговора против Императора. И, вполне может быть, один из его зачинщиков?
Я помедлила, размышляя, и отмела последнее предположение. Кронпринц вполне может вести свою игру, но уж никак не участвовать в заговоре. В пользу этих предположений свидетельствовали как законы Империи, так и обработка, которой его подверг отец. Император никогда не был небрежен с важными вещами. А полагать, что ради мести мне 'за совет' кронпринц выстроил такую сложную комбинацию, мне показалось глупым. Подобная мелочность запятнала бы его честь.
Но тогда... может, кто-то использует против Императора кронпринца?
Любое сильное заклинание перед тем, как сработать, будто вымораживает на мгновение мир, заставляет его застыть, как лягушку во льду, и так же обдает то прохладой, то жаром — в общем, тем, на основании чего строятся чужие чары. Так чувствую я, другие мои знакомые маги не разделяют мои представления. В любом случае, мир вдруг застыл и выцвел, четкая серая полоса показала траекторию удара. Я с места прыгнула в заросли, скатилась по любезно попавшемуся под ноги склону в овраг. Медленно осторожно выпрямилась. Там, где я только что сидела, полыхало черное пламя. Умопомрачающе красивое было зрелище. Черные языки, как кружевные, дрожали, ловя случайный ветер, черный цвет становился сияющим, как слюда, только куда ярче. Слепящее ярко. И запах — так не пахнет огонь. Первый оглушающий аромат магнолии, мягкая горечь кориандра с легкостью бамбука, и что-то сладкое напоследок, оседающее на небе, ужасающе мерзкое.
Ругаться на бегу, пусть и мысленно, довольно сложно, но я умудрялась. Файерболы и сгустки силы и прочие проявления простейшей боевой магии рушились со всех сторон, моего истощившегося резерва едва хватало, чтобы поддерживать хотя бы локальный щит, активизировавшийся лишь в месте контакта, но, к счастью, на скорость 'убегания' это влияло слабо. Куда ведет овраг, я не знала. Судя по стихийным эманациям Леса, того терзал творческий кризис, а значит, мои 'охотники' имели в команде либо хотя бы одного оборотня высшей категории, либо жили неподалеку. Лес всех живущих на своей территории воспринимал, как своих детей — если не начинал враждовать сразу же, и сейчас никак не мог выбрать сторону. Ставить его перед таким выбором мне не хотелось, так что я убегала.
Нет, разобравшись с руинами, я не могла, как все нормальные люди, спрятаться хотя бы или начать действовать сразу же! Я села на пригорок и уши развесила! Еще б флагом помахала — вдруг бы разминулись?! Злость на собственную безалаберность была сильной и острой, яростной. Какой-то на самом деле даже слишком яростной для такого повода — ведь я вроде бы рисковала только своей жизнью. Но эмоциям надо было найти отдушину, а ярость казалась и моему подсознанию, и мне самой куда более предпочтительной, чем комплексы. Комплексы ограничивают, недовольство собой подвигает на подвиги. Прошу простить за некоторую тавтологию, но лично мне она кажется оправданной в данном случае.
Наконец, овраг, как и положено, при исчерпанном лимите удачи, закончился и я, вся в прилипших листках и паутине, сейчас лишь помогавших сливаться с окружающим пейзажем, бодрым карьером вылетела на вязкую жирную почву. Судя по полосатости земельного участка, часть поля использовалась под посевы, а другая либо отдыхала, либо еще не заинтересовала тружеников села. В любом случае, проковыляв по грязи и окончательно изуродовав свои сапоги, я вылетела на покрытое не слишком высокой травой поле и бешеным ящером припустила по нему. По бокам раскрылись кратеры с горящими краями, но пока преследователи пристреливались, я уже почти пробежала опасный участок.
Если меня пытаются убить, значит... значит, это Лик. Как бы ни было это грустно. Не обязательно сам — но, если мои предположения о его происхождении верны, понятно, почему все это становится удобно Императору. Если история о любимой женщине его сына, психически уничтоженной не без его содействия, верна, то я могу понять и его чувство вины перед единственным наследником крови их обоих и ее психологическим преемником. Я не упоминала, что принц на той сумасшедшей даже тайно женился? Был шанс, что после брака она обретет разум.
Шаг, шаг-шаг-шаг-шаг, или как еще назвать движения бега? Трава упруго пружинила, некогда распаханное, а потому вычищенное от камней и неровностей поле оказалось крайне удобно для бегства. Бегать поначалу я не любила, но когда-то пристрастилась вместе с Ашером. Он, пока был мелкий, не переносил больших нагрузок — слабая спина. Так что я, едва встав, сначала ковыляла с ним рядом, потом ходила, а потом побежала. Это было после того первого полета в никуда — Ашер лишь после того стал показывать мне свои слабости. Впрочем, краем сознания я никогда не исключала возможности крайне удачного притворства, призванного помочь мне преодолеть те или иные комплексы, либо закрепить какие-то навыки, без его активного вмешательства представлявшиеся мне запредельными.
Но вернемся к ситуации, все равно еще столько бежать до вот той опушки, что не то что анализ, философский диспут провести можно!
Выставив меня 'жертвой' своего гнева, Император задал правила игры, и мне вовсе не льстило, что он счел меня особой столь незначительной. С другой стороны, мы растем на ошибках наших врагов... Тьма, я назвала врагом Императора?! Пропустим. Нет, не 'на завтра', просто для меня это сейчас слишком глобальная парадигма, и к ее принятию я не совсем готова. Всем известна опасность создания 'жертв' в народном сознании — и не столь важно, что за народ. Если существо идет против системы и подвергается личному преследованию, всегда найдутся те, кто, возведя его деяние в абсолют, развернут из огонька свечи полноценный пожар. Такое положение мне и лестно было, и удручало. Ну, если я смогу отсюда сбежать — то точно начнет просто льстить. Я еще никогда не была одна и в личных врагах императора. Растете, темнейший!
Сдержав нервное хихиканья, я заставила себя подавить очередной наплыв истерики и упорно выпрямила синусоиду эмоциональных реакций организма, чтобы не переключаться от равнодушия к боевому горну. Меч в руки и барабан на шею, это, конечно, хорошо, но мне еще столько всего сделать нужно!
