Что это за огонь, горящий в самом сердце льда? Нежуто я влюбился?
Да, влюбился. Кажется, в пятый или в шестой раз в жизни. Влюбился — так сильно, как никогда прежде. Что там девчонк54и из Академии...Ну же, пусть она скажет еще что-то!
И, словно бы услышав мольбу моего сердца, она сказала пару отрвистых фраз. Звените, звените струны моей души, звените!
Лицо мое помимо воли образтилось в сплошную улыбку.
— Порфирородная заметила, что наглости хватит на целых тридцать четыре. Я повторяю просьбу.
Произнес с нажимом, что прозвучало еще забавнее. Вызов, это настоящий вызов! Повод себя показать! Во всей красе!
— Будет ли освобождено место для порфирородной...
— Конечно!..
Я порывался сказать "нет" как можно уверенней, больше вызова в глазах, в голосе, в движениях!
Но раздался стук шагов. Шли двое — с разных концов сада. Один семенил, подметая песчаник дорожки полою плаща. Второй шествовал мистралем, готовый смести все на своем пути, уверенный в победе. Тенперон! Это его походка! Надо бы встретить учителя...
— Мое почтение прекрасной и великолепной нашей гостье, очаровательной и сияющей, луноподобной Софии из рода Ватац, — первым начал канцлел, но...
Ватац? София Ватац?! Сестра аркадского императора? Она же...Она приехала! Боги!
Порфирородная.
Ааа-р-ркадские...василевсы, милоштивые...г...г...гошудари, рош...рош...даются...в...в...в...в...в пор...пор...порфировых п...п...палатах, от...от...отшего их и...и...и... называют ...пор...пор...порфирородными.
Слова Йоргена пронеслись в моем сознании. Вспомнилось окно и горы. Они были так прекрасны, а рассказ так однообразен.
Принцесса Ватац!
Вжик! Я подпрыгнул на месте. Кончики пальцев дрожали так сильно, что я спрятал их за спину. Так. Так. Не бояться. Не переживать. Чтобы унять обезумевшие пальцы, я сложил их в кулак за спиной и сжал, что было сил. Не сработало: дрожь передалась коленкам. Сразу же стало холодно, как в мире Даркоса. Холодно, очень холодно. Мгновенье — и сердце обратится в ледышку. Дыхание перехватило, слов я найти не мог. Как, как ее голос мог показаться мне прекрасным? Это же принцесса! Говорят, будущая жена Фердинанда! Королева! Проклятье! Проклятье! Проклятье! Сто тысяч проклятий и Даркос впридачу!
И вот Она ответила. Звук ее голоса заставил мою дрожь прекратиться, а самую душу похолодеть. Я не смел двинуться с места. Может быть, она применила на мне оковы льда? Вряд ли, я бы почувствовал.
— И я приветствую высокого синклитика, верного слугу благословленного Фердинанда Огнарида! — а этот аркадец мог быть вежлив и сладкоречив, когда хотел.
— Мо почтение порфирородной, — голос Тенперона прорвался сквозь пелену сирени и раздробил ледяные печати. Наконец-то я сумел вздохнуть свободно. — Позвольте попривествовать вас на земле нашего Королевства.
И тут мне снова пришлось поразиться, — на этот раз аркадской речи, которая лилась из уст Тенперона свободно и вольно, как родная.
Она. Она засмеялась. Да, да! Пусть она смеется, пусть говорит! Нет, нельзя, ты что?! Это же будущая жена Фердинанда. Проклятье! Да что же мне делать? Надо скорее уносить отсюда ноги, покуда цел, но...
Я приложил усилий больше, чем когда возвращался в мир живых — все тщетно. Ни единый мускул не дрогнул. Тут нечто почище оков льда! Разгадать бы суть этой волшбы, и можно будет освободиться из ее пут. Но — время! Катастрофически не хватало времени.
— Мне тоже польстила возможность проверить, не все ли я забыл из древней и благородной речи, — голос Тенперона был полон многнозначительных улыбок. К чему он давал уроки магии? Лучше бы тренировал в своих учениках способность жить в мире и общаться с прекраснейшим, что есть на свете. — Но позвольте мне говорить на том языке, который понятен большинству здесь присутствующих.
Аркадский выскочка спешил, как мог, чтобы перевести для Софии Ватац (принцессы!) речь Тенперона.
— Вы, кажется, успели познакомиться с моим лучшим учеником, Николасом Датором из Беневаля? Николас, ты умеешь оказываться в нужном месте, — он произнес это с таким нажимом, что я понял: победа или смерть. Только в этих двух случаях учитель закроет глаза на мою оплошность. — Этот юный маг оказал множество услуг нашему любимому королю Фердинанду, сражаясь с узурпаторами с первых же дней словом и пламенем. Вы согласны, что слово и пламень куда доходчивее, чем просто слово?
Отчего-то принцесса перестала смеяться. В звоне ручьев послышалось потрескивание льда и шелест интереса. Спасибо, учитель, спасибо! Хотя...А, пусть лучше это все забудется!
Если бы мне доставало сил, я бы сотворил разгущенье земли и провалился в подпол. Но куда там!
— Сударь мой Архимаг, вынужден прервать столь приятную беседу. Присутствие Ее Высочества требуется в другом месте. Собственно, я пришел сюда за тем, чтобы отвести ее в покои, — добродушно, но настойчиво произнес канцлер. Если до этого он мне казался неприятным, то сейчас я его возненавидел. — Ваше Высочество.
Она сказала что-то, я почувствовал колебание воздуха (кивнула? сделала реверанс? но юбки не шелестели!) и звук удаляющихся шагов. Не будь этой слепоты...
— Николас, кажется, тебе не хватает уроков учтивости. Да, в Академии редко такому учат, к сожалению, — Тенперон готовился вот-вот расхохотаться, еле себя сдерживая.
— Учитель, как Вы здесь оказались? — тему требовалось сменить как можно скорее.
— Королевский портной славится на всю столицу, и Фердинанд любезно предложил обратиться к услугам мэтра. Слава, признаться, имеет под собою основание. После снятия мерок я решил пройтись...И вот! Кого я вижу? Мой ученик впутывается в неприятности. Ты, конечно же, оценил ее красоту...
Тенперон осекся. Почему?
— Прости, Николас, я забыл.
Я тоже. Почти.
— Ее голос был прекрасен. А запах...Розы, сирень, и...— я задумался. — Соль, что-то странное, соленое...
— Это морская вода. Пахло морем, должно быть, — произнес Тенперон. — Ты, я вижу, прекрасно запомнил.
— Я готов был бы проклянуть себя, не усмей этого сделать. Она очаровательна.
— О, так ты... — Тенперон не рассмеялся, нет, совсем нет. — Пойдем отсюда.
В его голосе звучала печаль.
— Не стоит подолгу смотреть на солнце — обожжешь глаза. Не надо подолгу любоваться птицами — их крылья унесут твою душу. А уж птицы, летающие у самого солнца...Пойдем, Николас, пойдем. Я могу...
— Идите впереди, учитель, я пойду следом. Помощи не требуется, благодарю Вас.
Почему душа моя упала куда-то глубоко? Почему на сердце распростерла крылья птица печали? Почему...
— Расскажи-ка мне о твоем новом товарище, Конраде...Как его там? Монферрат, кажется?
Тенперон спросил это как бы между делом, но мне было понятно: он хочет отвлечьи мои мысли.
Но как думать о чем-то другом, если — сирень? Она была так сладка, эта сирень, что цвела здесь круглый год, несмотря ни на что, бывал ли здесь Реджинальд, горела ли столица, правил ли Фердинанд. Море, розы и сирень. Розы и сирень...
— Конрад? Да-да, Монферрат, — мне с трудом удавалось поддерживать разговор.
Мы шли по песчанику. А где-то там, в коридорах дворца, скрылась Она. Какой же она была? Были волосы ее светлы, как крылья чайки (я столько видел их на миниатюрах!), или же черны как вороново крыло? А глаза? Какие у Нее глаза?..
— Замечательно. Как вы с ним познакомились? Имя его рода звучит очень знакомо. Он с севера?..
* * *
В честь приезда Софии Ватац давали бал. Это когда сперва произносятся выспренные речи, поднимаются кубки...эхм...не важно, за что, а потом все веселятся. Ну, может быть, иногда убивают на поединках. Надеюсь, я ничего не упустил при описании славной огнарской традиции празднеств и торжеств.
Из одного этого перечисления должно было сложиться впечатление, что мне такие торжества претят. Правильное, надо сказать, впечатление. Я и раньше не жваловал шумное и веселое многолюдье, а сейчас, кажется, так и вовсе возненавидел. Шум и запахи настигали со всех сторон, точно охотники загоняли секача.
Играли рожки, хохотали до упаду мимы: звунки пинков под зад легко угадывались даже за людским многолосьем. Вот кто-то затянул песню о Саратских горах, о юге, Снежной Пустоши. Вслед за знакомыми с детства словами пошли прежде мною не слышанные. Что это? Пели о братской крови на их предгорьях! О магии, о возрождении династии...И даже — о маге Тенпероне!
На этих словах кто-то вдалеке, с той части зала, где располагались столы Владетелей, зашушушкались. Те, кто сперва поддержал Реджинальда? Или же люди, не желавшие вспоминать о помощи Тенперона и нашего отряда?
А впрочем, Даркос с ними! Мы победили — это самое главное. Но что будет, когда кагана подойдет к стенам города? Выдержим..?
Жаль, что ни в одной, пусть даже самой короткой, строке не упоминалось моего имени. Вот она, доля товарища главного героя баллад...Мы уходим, забытые и неоплаканные...
— Вы, кажется, Николас Датор? Нынешний хозяин замка Беневаль? — вдруг обратился ко мне кто-то.
Не кто-то, а девушка. И не обратился, а обратилась. Да, так будет вернее. Я заволновался. Из-за шума не услышал приближающихся шагов. Так, где она? С какой стороны?
— Я Вас напугала? Или Вам холодно, Вы так...
Ага. Вот здесь она должна стоять. Опустить глаза. Опустить.
— Но, кажется, Вы слепы? — к чему, к чему это проклятое сочувствие?
Голос, признаться, был приятным, может даже и больше. Но куда ему до Ее очарования! Не сравнится, никогда не сравнится с Нею никто...
— Последствия одного приключения. Сражение с айсарами. Я не расчитал силы, и...вот, — только и оставалось, что пожать плечами. Надо было показать, что для меня это нечто обычное.
На слух, ей было столько же, сколько мне, может быть, чуть меньше. Приятные, мягкие нотки, но некоторая неуверенность в голосе. Может быть, наигранная? Сомневающиеся в себе дамы не будут первыми заговаривать с кавалерами на балу или пиру.
— Так, значит, это Вы. Кажется, когда-то Вы были учеником самого Архимага?
В ее голосе звучал благоговейный трепет. Ага, вот что, значит. Если в моей душе и теплилась надежда на интересную беседу, то она сразу же погасла. Сейчас эта дама примется меня расспрашивать о Тенпероне. Конечно, ведь песня подогрела интерес к персоне Архимага. А я что? Я всего лишь жалкий слепец.
На душе стало невероятно тоскливо и горько. Ладно, сейчас мною будет прочитана лекция о великих подвигах одного из славнейших сынов Королевства...
— Да, Вы правы. Это было не так давно. Мы познакомились...
А, впрочем, когда это было?
Точно! В первый же учебный день!
Нас привезли тогда на выложенную брусчаткой площадку у ворот Академии. Лил дождь. Мы сбились в кучку, скучающие по дому и гадающие, что будет в будущем. Кто-то, кажется, звал маму. Мне было проще: звать было некого. Разве что тетю и дядю. Но разве дети говорят "Дяда!" вместо "Мама!"? Нет, не говорят. А потому я молчал. Дождь был самый скверный, тот, что мелкими брызгами бьет по лицу, заставляя морщиться и мечтать о крыше над головой.
Он стоял далее прочих. Молчаливый и холодный, сами капли должны были замерзать на подлете. Хороший, кстати, способ избавиться от противного дождя.
И тут над нами засияла радуга. Нет, дождь не прекратился: нас накрыли полотенцем. Волшебная энергия впитывала влагу, и там, где пролегали силовые линии этого заклинания, вода обращалось цветастыми полосами. Мы — все как один — захлопали в ладоши. А он все продолжал высматривать. Только потом я понял — выбирает учеников. В Академии он слыл самым придирчивым, и редко кому выпадала честь стать его "человеком". Так на дворянский манер звали всех, кого маги выбирали в качестве ближайших учеников и собирали для специальных занятий. Такой "человек" после общих занятий присоединялся к группке товарищей и шел постигать ту или иную стихию или же какое магическое ремесло подробнее.
В отличие от других, Тенперон учил своих "людей" — гентов на южный манер — держаться на людях. Боевой магии. Фехтованию. Многие боролись за право стать его гентом, его "человеком". Ну, или, если то была будущая магесса, — гентшой. А по вечерам в спальнях ученики шепотом передавали рассказы о том, как Черный маг (прозвище, давным-давно привязавшееся к Тенперону за его пристрасие к дорогому черному камзолу) бродит пустыми коридорами и площадками, о чем-то размышляя и заколдовывая припозднившихся учеников...
— Там, наверное, было потрясающе, — вздох дамы пробудил меня от воспоминаний.
Я и сам не заметил, как пустился в рассказ о прошлом. Да, там был так...спокойно. Никаких приключений. Жизнь текла своим чередом. Я еще был зрячим...
— Да, Вы полностью правы...
Замялся. Она называла свое имя ...или? Проклятье! Этак я не буду знать, как к ней обращаться, и может выйти неприятность.
— Ой, прошу меня простить!
Интересно, она сейчас покраснела? И какова она лицом? А впрочем...Это все равно не Она...
— Маргарита Сорэль, дочь барона Энрике Сорэля, властителя Замка Печати, — шуршанье юбок и колебанье воздуха. Реверанс.
— Замок Печати? Тот, что лежит на границе с Аркадией? Тот самый? — свое удивление я скрывать и не собирался.
— Да-да, тот самый. Вы о нем знаете?
— О да! О нем все знают! Точнее, должны! Его славная история есть история нашей борьбы с Аркадией. Вам повезло, очень повезло, — поклон и улыбка.
— И ничего там интересного не происходит. Вот что было на севере — другое дело! Как жаль, что мне не удалось хоть один глазком повидать это все. Расскажите о своем замке, сударь Николас. Беневаль! Легендарный Беневаль! Говорят, что там повсюду призраки? Ревенанты? Плакальщицы? Кровососы?
— Все они и многие другие, — постарался как можно шире улыбнуться. — Конечно же, нет. Там почти никто не живет. Нам приходится обживать его заново. По ночам, действительно, воет ветер в пустых залах и коридорах.
— Вам, должно быть, там одиноко? — для поддержания разговора спросила Маргарита.
Я задумался. Ровно настолько, чтобы не показаться невежливым.
— Думаю, нет...Не очень. Там я мог думать. Гулять по вересковым пустошам. Любоваться горами. Вспоминать сражения Войны за престол...Читать. Представляете, впервые за года или два мне выдалась такая возможность... Но сейчас у меня вряд ли это получится.
— Почему? Вы поедете домой, как только... — она замялась. Вспомнила? Поняла?
— Даже если приеду домой не получится, сударыня. Вы сами заметили: я слеп. Слепцу не суждено раскрыть книгу и отправиться в долгое путешествие по неизведанным страницам. К сожалению, эти дороги мне более недоступны.
Я замолчал. Говорить не хотелось. Совершенно не хотелось.
— Что ж, может быть, найдутся иные дороги? Простите, но...Мне кажется, Вы придаете этому слишком большое значение. Матушка зовет. Надеюсь, мы еще увидимся, — снова шуршанье юбок. Прощальный поклон.
— Непременно, — поклон. — Я был бы счастлив.
Это наша первая и последняя встреча двух провинциалов, как и бывает на увеселеньях в столице. Но повстречаюсь ли я когда-нибудь с Нею? Может быть, снова придти в сад Королевы-Сирени? Я даже готов уступить ту скамейку, хоть на ней так тепло! Греет солнышко...А Ее голос! Ее голос!.. Суждено ли мне когда-либо его услышать?..
