Максимейко только этим и жил. Не раз и не два представлял, как все произойдет. Хотелось сработать грамотно, как покойный Петрович в лучшие времена: выставить дверь, запустить шумовую гранату и вслед за ударной волной вломиться в дверной проем, сея смерть и разор. Или с крыши соседнего дома просквозить сквозь разбитые окна, пьянея от собственной удали и мочить! Мочить всех подряд, кто стоит, или встал на пути, стрелять во все, что шевелится.
Дожить бы! Организм полковника давно просился на дембель. Он был уже так изношен, что даже не помышлял работать без транквилизатора. Дозы ежедневно росли, промежутки между уколами становились все меньше и меньше, но только так открывалось второе дыхание.
Накануне полковник съездил в Ростов. Один на один говорил с Мансуром, в гостях у Черкеса встретился с Ичигаевым. И тому, и другому, и третьему напомнил про старый должок. Вернулся далеко за полночь. Четыре часа поспал — и на службу. Нет, время не деньги. Время это здоровье. Если нет его — взаймы не попросишь.
На часах нет и восьми, а он уже километров под семь пешком намотал. Три часа без единственной дозы, на морально-волевых качествах, ведь прежде чем выловить крупную рыбу, нужно ее хорошо поводить.
Да и группа работала на износ. Люди прибывали и прибывали. Каждого нужно было обустроить и накормить. Работать "с колес" для них не в новинку, но... пусть у людей будет настоящий выходной день.
О главной причине такого решения знал пока только он. Был и еще один немаловажный момент: операции не хватало изюминки, маленького логического звена.
К вечеру нашлось и оно. Игорь Насонов просматривал записи с рынка и, к общему удивлению, обнаружил на них Виктюка. Артист толкался в соседнем ряду, в двух метрах от Максимейко, поэтому был не в фокусе. В кадр, в основном, попадали его руки, сорящие отпечатками пальцев.
Да, подвела заказчика его агентура. Мало того, что никто не сумел предоставить ни одной фотографии "главного", еще и заверили шефа, что его на рынке не будет. Дескать, уехал в Ростов по личным делам.
Запись смотрели покадрово. Вот Виктюк улыбается, потом выпадает из объектива, в кадре только его рука. Зато, крупно, тот самый лоточник, что пару минут спустя, будет спрашивать Максимейко: не стучит ли в движке третья шейка? Вот рука знатока КАМАЗовских двигателей скользнула в раскрытую сумку, а оттуда, кратчайшим путем, — в карман Виктюка, и в этой руке... очень похожий на настоящий, но, к сожалению, — газовый пистолет.
Ну что ж, как любит повторять сам народный артист, дураков учат!
К вечеру приехал последний из его группы. По этому случаю, заказчиком был арендован гостиничный комплекс. В шикарном банкетном зале горели свечи. Максимейко сидел на почетном месте и ловил тревожные взгляды.
Он встал, наполнил водкой три граненых стакана и положил на каждый по куску хлеба. Потом поднял свою рюмку и хрипло сказал:
— Помянем!
В кои веки, они собрались все вместе: бывший третий отдел, плюс Игорь Насонов. По причине младых лет, он не знал ни Сергея Петровича, ни Мишку-гусара, ни Вовку Погребняка. Глядя на него, каждый мнил себя ветераном.
Выпили стоя. Валерий Григорьевич налил по второй, хотел что-то сказать, но сразу несколько человек угадали тост:
— Ты нашел его, командир...
Глава 33
Векшин проснулся за час до рассвета. Встретить солнце в открытом море — его давнишняя слабость. Да и дел намечалось по горло. Скоро пожалуют незваные званые гости, а на пляже грязища, бесконтрольное пиршество мух. Океанский прилив всегда возвращает долги. Пустые бутылки и банки, водоросли, куски слежавшегося мазута, полиэтиленовые пакеты — все это щедрой дланью было разбросано по песку. На мелководье застряла дохлая манта. Это разновидность акулы, больше похожая на морского ската. Молодая рыбешка и глупая. Всего-то с метр высотой да четыре в диаметре. Попала, наверно, в рыбацкие сети и там задохнулась. Ее предстояло убрать, прежде всего, а потом уже все остальное: спрятать канистры с бензином, притопить лодку. Не стоит давать ясных ответов на незаданные вопросы. Пусть гости сами ломают головы, как он сюда попал.
Манта уже разложилась. В тропиках все процессы идут быстрей: жизнь, старение, смерть. Даже солнце прыгает из воды, как поплавок после хорошей подсечки. Раз — и уже светло.
Давно уже нет Сидора Карповича, Аугусто Каррадос вырос, заматерел, Витька Мушкетов... да, с Мушкетовым сложно. Не видит его память в сальной кротовой шкуре. Как-то они с Витькой отдыхали на Соловках. Если точней, пили водку на заповедном острове. Закусывали "Бычками в томате". Векшин выбросил опустевшую банку, и тогда пьяный Квадрат выдал один из своих перлов.
— Поверхность земли, — сказал он, — увеличивается на один сантиметр через каждые сто лет. Когда-нибудь, через пару веков, здесь будет работать археологическая экспедиция. Они найдут этот раритет, и старый профессор скажет: "Здесь жили дикие племена. Они ели рыбу".
Потом Витька куда-то пропал. Векшин нашел его на берегу ручейка, сбегавшего с гор к морю. Мушкетов стоял, обнимая ствол невысокой березки, и смотрел на поток. Вода была говорливой, живой и прозрачной. На стремнине у переката, где солнце разбивалось о камни, мелькали черные спинки.
— Форель, — сказал Витька не оборачиваясь, — Знаешь, Векшин, все мы когда-то умрем. И в самый последний миг, каждый из нас увидит самое дорогое. То, что хранит в загашнике память. Я бы очень хотел на пороге небытия поклониться этому ручейку.
Мушкетов умел говорить красиво. Был у него такой недостаток.
— "Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!" — сказал когда-то Островский. Надо же, даже Аугусто когда-то его читал. Если не врет, даже в оригинале.
Память опять скатилась к вечерним воспоминаниям.
* * *
Секундная стрелка шагнула в назначенный сектор, и катер возник ниоткуда: легкий, воздушный, как ладошка играющего младенца — также задорно шлепает по воде и сшибает верхушки волн. По широкой дуге, он обогнул остров и, не снижая скорости, устремился к входу в лагуну. Было видно, что тот, кто сидел за штурвалом, посещал этот остров не раз и фарватер знал хорошо. Там, где на рифах вскипает пена, опытный шкипер резко убрал обороты и сразу же вырубил оба двигателя. Катер грузно присел, потом на своей же волне перевалил через камни. Пересекая лагуну, он уже погасил инерцию и, пройдя по воде последние метры, из последних сил ткнулся в песок. Салют, камарадо!
Худощавый брюнет в солнцезащитных очках, улыбнулся, едва обозначил кивок, и что-то сказал своим спутникам. Потом повернулся спиной к Векшину и склонился над моторным отсеком, но и этих секунд хватило, чтобы его узнать, а ведь, сколько годочков прошло! Эрик Пичман, тридцать шесть лошадиных сил без намордника, собственной, как говорится, персоной! Вырос, падлюка! Теперь он второй секретарь совбеза, советник Клинтона по восточным вопросам. Постарел, осунулся, но опять, как обычно, в самом центре событий.
Двух остальных полковник не знал, но по повадкам понял, что они не опасны. Эдакая пародия на разведку: короткий и длинный — Тарапунька и Штепсель.
— Евгений Иванович? — деловито осведомился Тарапунька, невысокий рыжий крепыш с цепким взглядом кошачьих глаз и тут же представился сам, — Валерий Ильич Миропольский, служба безопасности Президента, начальник отдела.
Векшин небрежно кивнул.
— Борис Аскарович Окс, — Миропольский повел рукой в сторону двухметровой машины, состоящей из мышц и узлов. После паузы уточнил. — Господин Окс — представитель российского бизнеса, человек новой формации.
"Штепсель", молча, гонял во рту жевательную резинку и вообще, вел себя так, будто бы речь не о нем. Был он в коротких штанах а-ля гитлерюгенд, расстегнутой безрукавке с узлом на пупе и мягких сандалиях. На лысой башке, как шляпка на бледной поганке — колониальный пробковый шлем.
— Фу, жара! — вымолвил он, наконец.
Голосок у человека новой формации был бабьим.
Вдобавок, бизнесмен шепелявил и, рожая слова, смешно шевелил сломанным ухом. Оно у него будто прилипло к небритой щеке. Сочтя, что с формальностями покончено, Окс потянулся и, загребая песок, побрел к океану, стаскивая на ходу влажную от пота одежду.
Бывший боксер, наверное, или борец, — привычно отметил Векшин, — недавно еще выходил на татами, до конца не заплыл жиром.
— Мне поручено встретиться с вами, — с нажимом сказал Миропольский, — чтобы выслушать ваш ответ на наши условия. Для начала хотел бы спросить, какая сумма вас, лично, устроит? Я, естественно, говорю о наличных долларах.
Господи, как это скучно, — с тоскою подумал полковник, — ну, как подобную бестолочь можно пускать за ворота Кремля? Неужели, ослы, груженные золотом, могут брать и такие крепости? В страшном сне не мог бы представить, что буду встречаться с одним из них.
— Мы можем также поговорить о юридической собственности на одно из промышленных предприятий, — вкрадчиво произнес Миропольский.
— Простите, не понял?
— Я намекаю на приватизацию, или залоговый аукцион. Практически без затрат, вы можете стать владельцем завода, фабрики, комбината в любом регионе, в любой из добывающих отраслей, кроме, естественно, газа, нефти, золота и алмазов. О льготном режиме для вас мы позаботимся.
— Это и все?! — брезгливо поморщился Векшин, имея в виду скудость мыслей и арсеналов своего оппонента.
Но и это до "Штепселя" не дошло.
— Я тоже считаю, что на государственной должности вам будет намного привычней, — он произнес эти слова тоном профессионального соблазнителя.
— Президентскую должность не потяну.
Миропольский натянуто засмеялся. Сделал вид, что понял и оценил хорошую шутку.
— Ну что вы, Евгений Иванович, такие вакансии везде в дефиците. Но вы можете стать президентом компании или какой-то спортивной ассоциации. Дело хлопотное и не очень доходное. Впрочем, есть у меня на примете работа, от которой вы не откажетесь, поскольку хорошо знаете и, смею предположить, любите до сих пор. Предлагаю на выбор: МВД, ФСБ, служба внешней разведки...
Бизнесмен, между тем, шумно плескался в лагуне. Его одежда беспорядочной кучей валялась на берегу. Одну из широких штанин слегка потрепало легким утренним бризом. Под ней обнаружилась рукоять пистолета, плотно сидящего в желтой замшевой кобуре.
Вот те раз, — поморщился Векшин, — так мы не договаривались! Рауль несколько раз повторил условия встречи: на ней могут присутствовать не более трех человек с любой стороны, но все без оружия.
— То, что вы предлагаете, очень заманчиво, — он пристально глянул в глаза оппонента, — и что вы хотите взамен?
Представитель совбеза аж просиял, но ответил строго и сухо:
— Конторы больше не будет. В правовом государстве она вне закона и подлежит самороспуску. Что касается лично вас, вы также должны прекратить свою подрывную деятельность, в чем здесь и прямо сейчас дадите честное слово, которому мы, безусловно, поверим.
И тут полковник не выдержал. Ответил ехидно и едко:
— Ого, так вы государственник?! Вот ведь не знал! Как же тогда расценивать то, чем мы с вами только что занимались? Я имею в виду торговлю Россией: ее границей, ресурсами, высокими должностями? И что интересно будет, если я откажусь?
— Вы что, дурак, или, может быть, набиваете себе цену? — Миропольский все понял и тоже сорвался. В его зеленоватых глазах зажегся и погас огонек. Но лишь на мгновение. Он очень быстро взял себя в руки. — Есть статья в Уголовном Кодексе, ее, слава Богу, не отменили. Вас будут судить за призывы к свержению конституционного строя. В своем нынешнем статусе, вы поставили себя вне закона и будете уничтожены, если, конечно, не примете одно из моих предложений.
Это уже природное — умение уходить от ответа. Вспышка была наигранной, отрепетированной заранее. Но есть ли двойное нутро у этого человека, еще предстояло выяснить.
— Я практик, — забросил удочку Векшин, — и планирую только пьянку. Я старый, побитый жизнью, списанный полковой конь, который не верит красивым словам, а тем более — обещаниям. Мы оба прекрасно знаем, что бывает с такими, как я. Их убирают потому, что они слишком опасны. Будь я на вашем месте, сделал бы это прямо сейчас.
Миропольский хотел что-то сказать, но полковник его перебил:
— Давайте представим, что я исключение. Ваше начальство выполнит все, что вы мне сейчас обещали. Я возглавлю службу внешней разведки, получу государственный статус. Но есть ли у вас гарантия, что я не стану работать... как бы точней выразиться... в прежнем ключе? Это очень резонный вопрос. Вы сами себе не раз его задавали. Ну, что, откровенность за откровенность?
— Не допустим!
Полковник удивленно вскинул глаза: не ослышался ли? Сказано, как отрублено, с такой твердой уверенностью, как будто устами этого клоуна вещал сам президент.
— Россия, — это уже без пафоса в голосе, — достаточно твердо стоит на ногах. Ей помогают наши друзья: Европа, Америка и весь цивилизованный мир. "Убрать", "ликвидировать" — это термины из проклятого застойного прошлого. Мы идем по пути демократических преобразований и декларация прав человека для нас не пустой звук. Оглянитесь: сейчас ведь не тридцать седьмой год! В общем, я твердо уверен, что никому из сегодняшних оппонентов существующей власти, совершенно ничего не грозит, а ваш богатейший опыт послужит во благо новой России.
— У Америки нет друзей, — громко сказал Векшин, периферийным зрением наблюдая за Пичманом.
— Вы заблуждаетесь!
— Так говорят сами американцы, — пожал плечами полковник, — и я их могу понять. Вот, представьте себе, Миропольский, что вы коренной техасец, миллионер.
Наверное, "Тарапунька" представил. Он приосанился, стал даже ростом повыше.
— Ваш прадед, — продолжил Векшин, — морозил сопли на русской Аляске, копал золото. Ему повезло. Он случайно наткнулся на жилу и вернулся домой с капиталом. А вот дед был человеком азартным. Спустил миллионы, играя на бирже, или продул в карты. Расти бы вам в нищете, но отец наткнулся на нефть. Две скважины в Минесоте позволили ему сколотить приличные деньги, чтобы дать вам образование. Вы эти деньги в несколько раз преумножили. Акции, биржа, маркетинг, дефолт — этими словами вы дышите. И тут приезжаю я, лох из России, бизнесмен, хапнувший за два месяца в несколько раз больше, чем все поколения Кеннеди вместе взятые. И я вам предлагаю сотрудничество. Скажите, вас еще не коробит? Не возникло желание раздеть нахала до нитки, чтобы он навсегда запомнил, что деньги это эквивалент?
Эрик склонил голову, перестал греметь гаечными ключами, навострил уши, заслушался. Бизнесмен Окс, отфыркиваясь, вынырнул из лагуны, направился к катеру, вытирая лицо потной рубахой. Солнце стремительно уходило в зенит.
— Все это чистейшей воды демагогия, — подумав, сказал Миропольский, — разговор в пользу бедных, к числу которых мы оба, пока, относимся. Впрочем, для вас слово "пока" более применимо. У меня же, как ни прискорбно, нет даже таких перспектив.
Последнюю фразу он выстрадал всей своей жизнью и произнес искренне, с очень большим чувством.
