Обед по случаю прибытия шведской делегации произвел сильное впечатление на Свена. Он отведал копченую форель с голубиной грудкой, и оленину, копчёную на яблоне. Прием в посольстве продолжался до позднего часа, за обедом последовал концерт Алексея Грановского — немного актера, немного пианиста, но больше известного в качестве театрального режиссера европейского масштаба. Он много работал в Швеции. В Германии, в Америке, его брат стал модным американским сценаристом и режиссером, его двоюродная сестра была актрисой во Франции. На прием явилась большая часть дипломатического корпуса и московского бомонда. Царила внешне сердечная атмосфера, и казалось, только трудности с языком несколько мешали разговорам.
Бергер упросил атташе по культуре, сногсшибательную Гудрун Нильссон быть его гидом во время посольского приема и по возможности посвятить его в полезные знакомства. Первой в списке представленных Свену оказалась пани Гонсевская, супруга польского посла. Она пребывала в волнении и сразу же заговорила о том, что ее муж выбивается из сил на службе и что вообще они живут как на вулкане:
-Англичане, — это просто сумасшедшие люди. Они снова хотят ввергнуть Европу в войну.
-Да, что — то тревожное в воздухе носится. — дипломатично — осторожно согласился Свен.
От пани Гонсевской Гудрун и Свен переместились к Грановскому, готовящемуся сыграть несколько вольных музыкальных этюдов.
-Вам ведь доводилось бывать в Америке? — поинтересовалась Нильссон.
-Да.
-Ну и как? Каковы впечатления?
-Музыка и театр отсутствуют. Их заменяют синематографы, кафешантаны и местный футбол. При встречах американцы обычно толкуют о сплетнях и о футбольных встречах. Еда невкусная и дорогая. Живут люди с материальным комфортом и вполне обходятся без газеты, без театра, без книжных магазинов. Жизнь тусклая и скучная. — разглагольствовал Грановский.
-Исчерпывающе. — рассмеялась Гудрун Нильссон. — Ну, а народ каков, американцы?
-Я американцев не считаю настоящими людьми. Какой — то заклепки у них явно не хватает. Хищники, прагматики, накопители. Вся доброжелательность помещается в практический интерес. А так...Убогая духовная жизнь...
Бергер попытался вставить в разговор свою реплику, но Гудрун Нильссон перехватила его с полным стаканом и наиболее соблазнительной из своих улыбок и отвела в сторону, чтобы познакомить с британским коммерческим советником Каррингтоном.
-Малькольм, как дела на Даунинг — стрит?
Каррингтон печально покачал головой.
-Боюсь, очень плохо, дорогая Гудрун. По правде говоря, я думаю, что наш премьер — министр не вполне понимает, как всё работает. Между нами, парни в Сити жутко недовольны нынешним ходом событий. Я даже могу зайти дальше и сказать — они встревожены.
Гудрун Нильссон машинально кивнула, но внимание ее было обращено на залу — она кого — то высматривала среди гостей.
-Настоящий дипломат должен быть настолько в курсе всех текущих дел, что одна фраза — шведская торговая делегация едет в Москву — объяснит ему многое. — сказал Малькольм Каррингтон, обменявшись со Свеном Бергером приветствиями. — Определит важное: зачем едут шведы в Москву?
-Мой коллега и соотечественник хотел бы испросить вашего совета относительно русских. -сказала Гудрун.
-Я глубоко убежден, что времена, когда дипломат был салонным шаркуном, прошли. — улыбнулся Каррингтон. -Теперь ценность дипломата определяется его знаниями о стране пребывания, и не только знаниями, так сказать, парадного входа, но и с противоположного. Дипломат должен видеть и понимать увиденное в стране, в которой аккредитован.
-Малькольм, поможете Свену рассмотреть противоположную сторону? — улыбнулась в ответ Гудрун Нильссон.
-О, да, безусловно! Хотя не уверен, что сегодняшний вечер будет способствовать возможности обсудить более важные дела.
Гудрун наклонилась, и Каррингтон посмотрел в вырез её платья.
-Господину Бергеру может понадобиться ваша консультация. — сказала Нильссон.
-А вот и деловое продолжение? Что ж...Получение обстоятельной консультации может стоить бог знает сколько денег. — засмеялся Каррингтон. — По этой причине я часто имею дело с правительством, с правительственными учреждениями, как с клиентами. Ибо только на таком уровне подчас возможно оплатить мои гонорары.
-Совершенно справедливо. Логично и справедливо.
-Хорошо, что вы это понимаете, прекрасная Гудрун.
Нильссон пожала плечами, но вид у нее в это время стал серьезно — сосредоточенный.
-Кого — то высмотрели, милая Гудрун?
Каррингтон глянул на нее, и ему показалось, что глаза у Гудрун не зеленые, какими он увидел их раньше, а льдисто — голубые, цвета утреннего озера.
-А, вижу, наш знакомец, коего мы повстречали в американском посольстве? У русских даже есть поговорка: идешь как рупь двадцать. — заметил Каррингтон с едва уловимыми нотками ревности в голосе, глядя, как Гудрун неотрывно смотрит на Чечеля, русского юриста из экономического департамента внешнеполитического ведомства, увлеченно беседующего о чем — то с французским консулом.
-Как? — удивленно спросил Бергер. — Как вы сказали?
-Рупь двадцать. — невозмутимым тоном ответил Каррингтон и пояснил, — Если подумать над этимологией выражения, то можно предположить, что 'идешь как рупь двадцать' может означать, что человек хромает. Так и с нашим общим знакомым. Он немного хромает, хотя мужчина видный...Предлагаю подойти поближе и познакомиться, если, конечно, очаровательная Гудрун будет не против и позволит нам это. Она явно благоволит этому русскому...
Каррингтон подмигнул Бергеру и тот, хватив из бокала изрядный глоток вина, глуповато осклабился.
-Это так заметно? — спросила Нильссон.
-Очень. И кажется, он тоже...
Бергер снова хлебнул из бокала, на что Каррингтон ободряюще кивнул головой.
-Известно давно: все плохое тянется нестерпимо долго, зато все хорошее пролетает, как один миг. — сказал он. — Господин Бергер, могу ли я в дальнейшем рассчитывать на то, что наше знакомство не примет вид мимолетного свидания, но перерастет в более доверительные отношения?
-Конечно...
...Чечель ответил на улыбку Гудрун Нильссон жалкой усмешкой...
-Я, кажется, действительно попала под небольшой спор, да? Или мне показалось, господа? — подошедшая к Чечелю и французскому консулу Гудрун одарила обоих ослепительной улыбкой.
-Как новорожденный котёнок. — пошутил, исключая колкость, Сергей Владимирович Чечель, и покосился на подошедших следом за шведкой Каррингтона и Бергера.
-Позвольте представить вам господа, Свена Бергера. Одного из тех, кому мы обязаны сегодняшней вечеринкой. — громко произнес Каррингтон, церемонно раскланиваясь с Чечелем и обмениваясь рукопожатием с французским консулом. — Итак, мы невольно прервали ваш увлекательный диалог? Или, как заметила милая госпожа Нильссон, спор?
-Не скрою от вас, господин Каррингтон. У нас действительно возник небольшой спор.-ответил Чечель.
-Надеюсь, не на политическую тему? — улыбнулся Каррингтон.
-Нет. Вопрос о переводе специальных терминов. Речь идет о некоторых буквализмах в русском тексте издания Пьера Тиссе о материалах инквизиционного процесса Жанны д'Арк.
-'Орлеанской девы'? Любопытно.
-Перевод специальных терминов — вообще самое слабое место издания. — сказал Чечель. — Увы, но наш русский автор перевода, и я признаю это, не знает и не берет на себя труд узнать, что inguisitio in officio — не просто 'инквизиционный процесс', а только первая его часть, представляющая собой собственно допросы обвиняемого. Что collecta нельзя переводить как 'сборный молебен' — это, скорее, совместная молитва. Что не существует никаких 'духовных юрисдикций', 'духовных судей' и 'духовного суда', во всех этих случаях используется прилагательное 'церковный'. Что термин confession не всегда переводится как 'исповедь' — в тексте судебного протокола это слово обозначает прежде всего 'признание'...
-Русские эквиваленты для средневековых судебных должностей давно подобраны и не нужно изобретать их заново, не так ли? — поинтересовался Каррингтон.
-Вместо 'публичного имперского присяжного' вполне можно написать 'секретарь инквизитора', вместо 'публичного нотариуса' — секретарь суда' — радостно подхватил французский консул. -Тут я согласен!
-А как по — вашему нужно переводить monition — 'увещевание' или 'увещание'? — лениво пробросил Чечель.
Гудрун наклонилась к Чечелю и прошептала ему на ухо:
-Теперь, если хотите отомстить Малькольму, уведите меня с вечеринки. Это неплохо его осадит, а я снова смогу увидеть ваш страшный шрам...
Чечель, казалось, был потрясен услышанным.
-Прежде чем мы начнем спорить, скажу, что глагола 'увещать' вообще нет в русском языке, господа. — пробормотал он. — Как впрочем, и глагола 'обетовать', существительного 'обетование'...
-А 'пророчество', а 'предсказание'? — французский консул чуть ли не вскричал и схватил Каррингтона за локоть...
-Малькольм будет тосковать, конечно. — продолжила шептать в ухо Гудрун. — Хотите попробовать?
Она немного потёрлась о его плечо.
-И поставить вас под удар? — шепнул он в ответ.
Брови Гудрун Нильссон удивлённо поднялись:
-О, вы говорите милые вещи. Вы ведь джентльмен, не так ли? Я тронута, правда...
Чечель пожал плечами, посмотрел на Гудрун с некоторым подозрением, будто она дразнила его, но искренность ее была очевидна.
-А как остальные отреагируют на наше исчезновение? — прошептал он, одновременно внимательно глядя на французского консула, распаляющегося толковать о термине reconfort, используемом во французском переводе протоколов процесса Девы.
-Как — нибудь...
Картинки из прошлого — XIII.
Ночью их, двенадцать человек, отвезли на окраину Вилянува. Предварительно связали за спиной руки проволокой. В Вилянуве им освободили руки от проволоки, велели рыть яму. 'Не ройте мелкую, чтобы лежать было удобней!' — смеялись 'ягеллончики'. Копать было трудно, мешали корни деревьев. Замучились. 'Ягеллончикам' надоело ждать. Снова связали им руки за спиной. Велели встать лицом к яме. Стреляли в затылок. Все упали в яму, кроме Чечеля. Он застыл, не шевелясь. Офицер скомандовал: 'Кругом!'. Потом сказал с издевкой: 'Видишь, как там, русские, твои соплеменники, в яме корчатся? А тебя, дипломат, мы много раз расстреливать повезем, и ты не будешь знать, когда это случится. Мы дождемся той минуты, когда ты начнешь скулить и ползать у наших ног, умоляя, чтобы жалостливая пуля тебя пронзила'...
31 августа 1932 года. Вторник.
Москва. Британское посольство.
Английское посольство поначалу разместилось на 'Английском подворье' (второе название — Старый Английский двор), которое располагалось на улице Варварка в Зарядье. Это подворье, построенное московскими купцами в XV веке, позднее, в эпоху царя Ивана Грозного, было передано для нужд английских торговых представителей (завозили в Россию сукно, металлическую посуду, порох, вывозили меха, пеньку и древесину). С середины 90 — х годов XIX века английская дипломатическая миссия наконец покинула ставшее крайне тесным даже несмотря на значительные переделки и пристройки 'Английское подворье' на Варварке, и переехала в Колпачный переулок, у Покровки, в любезно предоставленный представителем английской фирмы 'De Jersey & Co' Андреасом Кнопом особняк — настоящий готический замок с граненой зубчатой башенкой и щипцовыми фигурными завершениями, в прекрасный образец неоготического стиля, тяготеющего к 'тюдоровской готике'. Особняк был построен в неоготическом стиле архитектором Карлом Васильевичем (Густавичем) Трейманом в 1900 году. Здесь же, неподалеку от особняка, располагался евангелическо-лютеранский кафедральный собор святых апостолов Петра и Павла. На Варварке осталось британское торговое представительство.
Английское посольство в Москве возглавлял посол Его Величества, сэр Перси Лорейн, 12 — й и последний баронет Киркхарл в графстве Нортамберленд, непревзойденный дипломат, с интеллектом, энергией и немалым высокомерием. Он знал русский язык, немало занимался историей русской политики, очень высоко ставил русскую классическую литературу. На Ильинке* его не очень — то привечали за спесь, которую ошибочно полагали явлением типично британским, и даже не всегда скрывали этого — глава российского внешнеполитического ведомства князь Долгоруков не упускал случая дипломатично, но с тонкой издевочкой, 'поддеть' 'типичного Джона Питбуля'. Посол явственно чувствовал и всю тяжесть нерасположения к себе со стороны Форин — оффиса и Даунинг — стрит 10; премьер — министр при упоминании имени посла морщился и грубо, в стиле валлийских анекдотов отзывался об умственных способностях Лорейна, лорд Хардинг, помощник статс — секретаря по иностранным делам отказывался принимать доклады, в английском внешнеполитическом ведомстве кривили рты. Впрочем, посол спокойно и терпеливо относился к тому, что министерство иностранных дел и кабинет министров предпочитали своих оптимистичных послов своим пессимистичным и считали тех, которые предостерегали их против надвигающихся опасностей и бедствий, 'немного неуравновешенными', 'нервными' или 'нездоровыми'.
Тем не менее, сэр Лорейн однажды был удостоен личной аудиенции русского государя, продолжавшейся целых сорок две минуты — факт неслыханный, особенно если учесть, что его предшественник не имел личной встречи с Федором Алексеевичем ни разу за все время пребывания на своем посту. Дипломатическая Москва долго говорила об успехе сэра Лорейна и делала из этого выводы огромного политического масштаба.
Вторничное совещание аппарата британского посольства в Москве началось в девять часов утра. Обычно подобные совещания проводились в десять часов — это давало возможность с утра просмотреть почту, ознакомиться с русской прессой и текстами телеграмм, полученными накануне. Но посол Его Величества внес изменения в административный распорядок миссии, сделав совещания по вторникам частью дипломатической деятельности.
На совещание были приглашены 'сливки' посольства: начальник политической канцелярии посольства и первый секретарь Рэмси Алан Гордон, старший советник посла Дэвид Хардиндж, второй секретарь Хэмфри Уилсон, коммерческий советник британской миссии Малькольм Каррингтон и военный атташе полковник Чарльз Джеймс Эшби.
В ожидании, когда соберутся все приглашенные, посол молчаливо помешивал сахар в микроскопической чашечке кофе. На столе перед Лорейном лежала газета.
-Господин посол, вы уже читали? — спросил полковник Эшби, небрежно кивая на газету.
Посол кивнул.
-Неплохая статья, рекомендую. — полковник Эшби обратился к присутствующим. — 'Европа парализована страхом'...Звучит, а?
-С нее и начнем наше совещание, джентльмены, — откашлявшись, негромко проговорил посол, когда все приглашенные (последним явился Чарльз Энтони Вудвард Мэннинг, занимавший должность советника по международному праву в политическом отделе посольства) собрались в его рабочем кабинете. — Позавчера в пражской 'Господжарске Новины', газете, весьма близкой к политической канцелярии доктора Крамаржа, появилась прелюбопытная статья. Я позволю себе зачитать некоторые моменты, излагаемые в статье...
