Но на «Югетт» майор Гиро так просто не сдавался. Сейчас, как подсказывал опыт, был лучший момент для контратаки. Пехота Вьетминя еще не слишком хорошо знала захваченную позицию, ее артиллерия еще не навелась для заградительного огня и боялась поразить своих людей; на французской стороне была ярость при виде гибели своих хороших друзей и, с наступлением дня, надежда получить непосредственную поддержку с воздуха и нейтрализовать хотя бы часть огневой мощи противника. В 06.00 началась контратака десантников и марокканцев, поспешно собранных с оставшихся опорных пунктов «Югетт» при поддержке танка «Ауэрштедт». Но контратака 100 человек, независимо от того, насколько фанатично они мотивированы, против вражеского отряда численностью более 2000 человек, не имеет шансов. Настоящим чудом было то, что небольшой группе удалось пробиться вперед через ходы сообщения от «Югетт-3» и «Югетт-4», и фактически, добраться до границы «Югетт-4», прежде чем она была отброшена назад с тяжелыми потерями заградительным огнем коммунистов. Как и предвидел генерал де Кастр, «Югетт-4» был потерян навсегда. Его потеря стоила французам 14 убитых, в том числе, двух офицеров, 58 раненых и 150 пропавших без вести, в том числе, один офицер. На «Изабель» этот день стоил двух убитых и тридцати раненых, включая двух офицеров. И теперь в подземных госпиталях находилось 1260 тяжелораненых солдат.

С наступлением рассвета Пуже устало собрал своих людей в открытых окопах 8-го ударного парашютного батальона на «Ястребе-перепелятнике» для марша через поле боя и Нам-Юм к «Элиан-3». Он был замечен противником и его продвижение было остановлено артиллерийскими залпами. 3-й роте потребуется шесть часов, чтобы преодолеть короткую милю до своей новой позиции. Он обнаружил что «Элиан-3» еще один «бродячий госпиталь». В разных боевых блиндажах под присмотром воздушно-десантной хирургической бригады находилось 300 раненых. Наиболее легко раненые находились у автоматического оружия. В мрачном молчании вновь прибывшие начали рыть свои собственные огневые точки, в то время как проливной муссонный дождь продолжал падать на их плечи и шлемы.

Тем временем, старшие офицеры в Дьенбьенфу также сделали свои выводы из событий последних четырех дней. Очевидно, что внешний мир, оказывавший на них влияние (то есть, генерал Наварр в Сайгоне и генерал Коньи в Ханое), все еще не решил, что делать с Дьенбьенфу. Скудное снабжение с воздуха и подкрепления указывали на то. что не было никакой активизации усилий ВВС. Что касается отряда «Кондор», его сообщения по радио по-прежнему поступали из того же места в Лаосе, где он и был неделей ранее. Только с целью повышения боевого духа был пущен слух, что с каждым днем сильная французская колонна из Лаоса приближается, чтобы оказать помощь и возможно, принести победу подавленным людям в Дьенбьенфу. Что касается американских авиаударов, то в официальных сообщениях о них не было ни слова в течение десяти дней. Другими словами, командиры в Дьенбьенфу знали, что гарнизон обречен, и сообщения, отправленные из Дьенбьенфу в Ханой, приобрели жестокую откровенность, которой им до сих пор не хватало, а также касались общих вопросов, которые раньше не поднимались. Как Наварр и Коньи, де Кастр также решил изложить свой взгляд на битву при Дьенбьенфу.

«Когда ВВС говорят со мной о рисках, с которыми сталкиваются летные экипажи, в то время как каждый человек здесь рискует бесконечно больше, не может быть никаких двойных стандартов. Отныне выброски с воздуха должны начинаться с 20.00 вместо 23.00… Значительные интервалы между каждым самолетом, выполняющим ночные задачи по десантированию, приводят к смехотворным результатам (с точки зрения сброшенного тоннажа)… Сброшенное количество грузов представляет собой лишь малую часть того, что я прошу. Такая ситуация не может долго продолжаться. Я еще раз настаиваю на том, чтобы мне также был предоставлено больше возможностей для награждения. Я ничего не могу сделать, чтобы поднять боевой дух моих людей, которых просят совершить сверхчеловеческие усилия. Я даже не осмеливаюсь пойти к ним с пустыми руками».

Но это было именно то, что в конце концов де Кастр и сделал. Вместе со своим начальником службы личного состава, подполковником Транкаром и полковником Лангле, де Кастр посетил подземный госпиталь после нескольких недель, в течение которых его не видел никто, кроме нескольких старших офицеров. По-видимому, теперь, когда принятие решений в Дьенбьенфу свелось к вопросам ежедневного выживания, де Кастр начал заявлять о себе.

Первоначально посещение подземного госпиталя должно было ограничиться поверхностным осмотром главного блиндажа. Там де Кастр попросил Гровена показать ему самых тяжелых раненых, чтобы их наградить. Ответ Гровена был прост: все здесь были «наиболее серьезно раненые», после чего де Кастр отклонил возражения Транкара и Лангле и решил посетить буквально каждого в госпитале, неважно, насколько далеко был блиндаж или щель. У него не было медалей для вручения; таким образом, церемония «награждения» состояла в том, чтобы коснуться плеча человека и сказать ему, что представление к награде будет занесено в его послужной список. Транкар молча шел рядом с командиром, записывая имена и награды. Визит, в итоге, занял весь день. Среди последних, кого он видел, был лейтенант Рене Легер, один из немногих выживших после атаки Вьетминя на «Элиан-1» двумя днями ранее. Легер получил осколок снаряда в мозг, и Гровен удалил из черепа почти полную чашку поврежденной ткани. Но он был там, живой, его глаза умно моргали, но он был наполовину парализован и нем. Более легко раненые из его роты заботились о нем. Сначала, после операции, Легер яростно отказывался находиться в стенной нише. С оставшейся действующей рукой он выкарабкивался наружу, и его несколько раз находили лежащим в грязи хода сообщения.

Он был среди раненых, эвакуированных непосредственно с поля боя после 7 мая и чудом выжил. Несколько месяцев спустя, Гровен встретил его в Сайгоне, в госпитале Гралля, где Легера снова учили говорить, как маленького ребенка. Гровен спросил его, почему тот неоднократно пытался покинуть свою нишу. Легер посмотрел на него своими выразительными глазами и сказал, медленно выговаривая слоги, как будто говорил на иностранном языке:

— Потому что это было похоже на могилу — и я не хотел умирать.

Радиосообщение, которое де Кастр отправил после своего визита в госпиталь, ясно показывало влияние на него этого опыта. В длинном сообщении, отправленном в ночь с 4 на 5 мая, он сначала подробно рассказал о проблемах, которые у него снова возникли со сбросом грузов снабжения с воздуха, но затем добавил:

«Ко всему этому следует прибавить непрерывный дождь, который вызывает полное затопление траншей и блиндажей. Положение раненых особенно трагично. Они свалены друг на друга в щелях, которые полностью заполнены грязью и лишены какой-либо гигиены. Их муки растут день ото дня».

Действительно, в тот день почти каждый батальон сообщил, что его блиндажи рушились под дождем и люди из 31-го саперного батальона были заняты укреплением хирургического блока 5-й воздушно-десантной хирургической бригады. Для этого саперы прибегали к опасной игре, выползая каждую ночь на то, что осталось от аэродрома и отрезая теперь бесполезные перфорированные стальные пластины. В отчетах об их деятельности в течение этого периода мало что говорится, и даже в их собственном дневнике нет ничего, кроме кратких записей, описывающих то, что было бы обычной деятельностью саперов, если не вспоминать, что описанные тут действия проводились под постоянным сильным артиллерийским огнем. 1 мая семь саперов были убиты во время сбора сброшенных с воздуха припасов. 2 мая три расчета минеров закладывали минное поле и мины-ловушки в блиндажи на «Югетт-4», и саперы с помощью одного небронированного бульдозера отбуксировали один из выведенных из строя танков с одной позиции на другую под постоянным огнем. 5 мая саперы еще раз расширили главный госпиталь и выкопали новые блиндажи для складов, а 6 мая под постоянным артиллерийским и стрелковым огнем они уложили новые доски настила как на мосту Бейли, так и на деревянном мосту, пересекающем Нам-Юм. А 21-я рота 31-го саперного батальона, чьей обязанностью было электрооборудование, чудесным образом умудрялась изо дня в день поддерживать подачу электроэнергии по всему лагерю, восстанавливая генератор за генератором из запасных частей, сброшенных с парашютом, или снятых с разбитого оборудования. То же самое можно было сказать и о связистах, которые постоянно ремонтировали оборванные телефонные линии и сломанные радиоантенны. До самого конца связь в Дьенбьенфу функционировала без перебоев.

В 16.00 того же дня два французских бомбардировщика Б-26 были снова сбиты вражеской зенитной артиллерией. Один был сбит над вражеской территорией; другой совершил аварийную посадку в Лаосе. С-119 немедленно набрали высоту; в результате три из четырех из них сбросили весь свой шеститонный груз на вражеские позиции.

В тот же день еще одно последнее «гражданское» телеграфное сообщение достигло Дьенбьенфу. Оно было адресовано раненому капитану Мишелю Дезире на ОП «Изабель», от мадам Женевьевы Дезире-Вюйемин, его жены и известного специалиста по Африке (фактически, они познакомились несколькими годами ранее в Сахаре, где он, будучи лейтенантом наездников на верблюдах, пытался помешать ей отправиться в одиночку с кочевым племенем). Мадам Дезире-Вюйемин сообщала мужу, что родила маленькую девочку. Как они заранее условились, маленькой девочке дали название опорного пункта, за который капитан Дезире сражался вместе с туземцами из 3-го батальона тай — Анн-Мари.

Среда, 5 мая 1954 года

Вскоре, после полуночи, запасы для артиллерии, с учетом снарядов выпущенных в течение предыдущего дня были следующими: 2600 снарядов калибра 105-мм, 40 снарядов калибра 155-мм, и 1180 мин калибра 120-мм. При таком темпе огня и нынешнем уровне сброса грузов с парашютом, у Дьенбьенфу на следующий день закончатся артиллерийские боеприпасы. А ритм сброса грузов с воздуха уже возвещал об очередном катастрофическом дне. Дожди шли с отчаянной регулярностью библейских наводнений и к 00.05 только двум С-119 удалось сбросить груз в нужном месте, все остальные сбросили груз неправильно. В итоге, лишь около сорока с лишним тонн грузов приземлились внутри периметра.

Но оставались еще выброски с парашютом личного состава. Взвинченный до предела капитан де Базен и его батальон уже три дня сидели в аэропорту Ханоя, ожидая «массированной» высадки в Дьенбьенфу. Вместо этого батальон рвали на части, снижая сплоченность и боевой дух. Но в ту ночь настала очередь де Базена и в 02.40 пять самолетов С-47 французских ВВС наконец сбросили семьдесят четыре человека в залитую дождем топку боя. Они представляли собой штаб батальона де Базена и несколько подразделений 4-й роты под командованием капитана Жана-Франсуа Треью, еще одного бретонского десантника. С наступлением рассвета Лангле поручил де Базену и его штабу вместе прибывшими подразделениями 4-й роты присоединиться к капитану Кледику на «Элиан-4». Но де Базену так и не довелось принять на себя новое командование; несколько часов спустя вражеский снаряд раздробил ему ногу. Капитан Пуже стал исполняющим обязанности командира 1-го колониального парашютного батальона в Дьенбьенфу.

Фактически, пока де Базен и 4-я рота пробирались на «Элиан-4», Пуже получил приказ от Бижара сменить остатки 1-го батальона 13-й полубригады Кутана на «Элиан-2», пока раненые десантники, подкрепленные несколькими оставшимися марокканцами из 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров под командованием капитана Нико должны были сменить его на все еще спокойном «Элиан-3».

Примерно в 11.00 — обычно, самое тихое время дня, потому что именно тогда Вьетминь сменял своих солдат и кормил их обедом в середине дня — Пуже наконец встретился с Кутаном в винном погребе на вершине «Элиан-2». Давным-давно «Элиан-2» потерял всякое сходство с чем-либо человеческим и невероятное зловоние окутывало весь холм, как толстое одеяло. Как объяснил Кутан своему преемнику, на нескольких его акрах было, вероятно, упокоено 1500 бойцов Вьетминя, не говоря уже о нескольких сотнях французских десантников и иностранных легионеров. Напомним, что танк «Базель», разбитый в куски во время атаки 1 апреля, венчал холм своей характерной формой. После месяца непрерывных обстрелов и дождей он начал погружаться в землю и теперь образовал удобный блиндаж.

С отбытием позже в тот же день оставшихся легионеров (за исключением самого Кутана, который остался на ночь с Пуже) «Элиан-2» стал теперь исключительной ответственностью 2-й и 3-й рот 1-го колониального парашютного батальона. Капитан Эдме и его люди заняли юго-восточный угол «Элиан-2» с его небольшим блиндажом, в то время как Пуже и 3-я рота удерживали вершину «Элиан-2». Несколько ниже гребня холма, еще один блиндаж, глубоко вкопанный под корнями баньяна (который чудесным образом был все еще жив и казалось, был последним живым клочком природы на «Элиан-2») прикрывал ход сообщения, который вел от «Элиан-2» через «Элиан-3» к Нам-Юм. Здесь, также в направлении баньяна, начало расти щупальце траншеи Вьетминя, и три «добровольца смерти» коммунистов, увешанных взрывчаткой, были застрелены французскими стрелками в последний момент и теперь гнили на ничейной земле. Фактически, в перевернутом мире, в который превратились фронтовые окопы Дьенбьенфу в первые дни мая, для легионеров или десантников стало «спортом» выползти на ничейную землю и благополучно вернуться с пятьюдесятью или шестидесятью фунтами взрывчатки, закрепленной на трупе одного из добровольцев-смертников. Не то, чтобы с взрывчаткой можно было что-то сделать на французской стороне — на самом деле, ее нужно было предусмотрительно перезахоронить подальше от боевых позиций. Это был жест чистой бравады, беспричинного вызова судьбе и должным образом оценивался как таковой всеми заинтересованными сторонами.

Оставалась проблема минной шахты под «Элиан-2». Капитан Пуже позже говорил, что капитан Кутан никогда не сообщал ему о существовании минной шахты. Но, согласно рапорту написанному позже старшим сержантом Шабрие из 2-й роты капитана Эдме (позиция которой располагалась точно над минной шахтой), по крайней мере, 2-я рота была проинформирована о существовании мины и том факте, что Вьетминь прекратил в ней копать в течение последних двух дней. Но на рассвете 5 мая Шабрие снова услышал, как они копают и был этому очень рад. Очевидно, бойцы Вьетминя еще не были готовы взорвать мину. И здесь снова значительное событие, увиденное двумя наблюдателями, оставило разные воспоминания. Капитан Пуже в своей важной работе не упоминает, что он сделал что-либо, чтобы предотвратить взрыв закладываемой мины на «Элиан-2». С другой стороны, сержант Шабрие подробно вспоминает, что из-за потерь от вражеского огня, 3-я рота Пуже захватила часть нижнего района «Элиан-2», где находилась минная шахта и Пуже отправил небольшой диверсионный патруль, чтобы попытаться взорвать в нее вход. По Шабрие этот патруль возглавлял сержант Клинель; он был перехвачен на открытом месте аванпостом коммунистов и уничтожен до последнего человека. Сам Клинель, по словам Шабрие, сумел дотащиться до французской траншеи, только чтобы там умереть.