Макс задумался.
— О Светке думаешь, вновь открывшиеся обстоятельства на себя примеряешь? Лицо у тебя какое-то грустное. Размышляешь о том, что было бы, если бы ты не комплексовал по поводу своей временной нищеты?
Макс кивнул.
— Ну ты и негодяй. Обнимаешь одну девушку, а думаешь о другой. Всё, я пошла. Где моя одежда? До сих пор в ванне плавает?
Макс посильнее обнял Ленку, хотя она и без этого явно никуда не собиралась.
— Я думаю о том, что было бы, если бы я тогда соблазнился на ее прелести. С другом не помирился бы, и пошла бы моя жизнь немного по-другому. И не важно, ушла бы Светка опять к кому-то или не ушла бы. Главное — скорее всего не попал бы я в этот мир и не встретился бы с тобой.
— А... Это другое дело. Обо мне думать можно. Думать обо мне — это хорошо. Только ты обо мне ни капельки не думаешь. Я тут сижу голодная, а ты сказки рассказываешь. Где завтрак, где мандарины?
Макс встал, забрал поднос, пошел к синтезатору.
— Что было бы? А кто ж его знает? Ну с Маринкой то все понятно — не прогнал бы я ее с ее чемоданчиком на ночь глядя, или хотя бы отвез в общагу на такси, или хотя бы не отдал ей приготовленные в подарок на свадьбу сережки, — не задушили бы ее в парке, вырвав эти сережки из ушей. А вот со Светкой все сложнее, Светка меня все-таки любила. Когда я ее выгнал, все про это Борьке рассказала, хотя могла бы и промолчать. Борька ей все простил, и говорил потом, что зря. Не простил бы — возможно, пришла бы Светка опять ко мне, возможно, простил бы я ее. Тогда не стала бы она каждый день надираться настойкой из своих корешков до тех пор, пока однажды не залезла на крышу и не прыгнула ласточкой вниз. Ласточкой. Из-за меня прыгнула. Вспомнила, как мы дурачились в палатке перед командировкой, изобретали самую страшную и нелепую клятву.
— Если ты когда-нибудь меня бросишь, то я умру, — поклялась тогда она.
— Если ты умрешь, я больше никого ласточкой называть не буду — поклялся я.
— Ты так просто хочешь от меня отделаться? Если я умру, а ты соберешься на ком-нибудь жениться, то прилетит с неба ласточка и заклюет твою невесту насмерть — поклялась она.
В шутку клялись, а вот получилось более чем всерьез.
— А если я просто буду кого-то любить, а жениться не буду? — засмеялся тогда я.
— Любить можно, хоть пятерых сразу, разрешаю, а вот жениться нельзя ни на одной, — махнула рукой она.
— А если мне будет 60, тоже нельзя? — спросил я.
— Ладно, раз ты такой непостоянный, разрешаю тебе жениться, но только когда на календаре будет июнь 83-го. Смотри, не опоздай.
— Почему 83-го?
— Потому что в именно в июне 83-го ты пообещал любить меня сто лет.
— Но ведь тот июнь давно закончился. Как же я тогда женюсь?
— Закончился июнь 1983-го. Но через сто лет будет июнь 2083-го. А еще будет июнь 2183-го. Мне все равно, какое это будет столетие, хоть это, хоть следующее, хоть двадцать второе, главное, чтобы последние две цифры года были 83. И только июнь. Опоздаешь жениться в июне — придется тебе ждать другого 83-го.
— И что мне теперь делать, когда Ленка замуж захочет? Рассказать ей всё? Не поймет. А рисковать не хочу. До июня 1983-го всего пять с половиной лет. Можно даже не ждать, а прыгнуть сразу в этот проклятый 83-й, в какую-нибудь другую реальность. Но будет ли от этого хоть какой-то толк? Светка явно говорила именно о моей, о других реальностях она ничего не знала. И все равно неизвестно, что получится. Может, она имела ввиду, что я сто лет обещал любить, а прошло всего тридцать четыре. Рассказать? Чтобы Ленка засмеяла меня за эти суеверия?
— Макс! Ты чего? — Ленка стояла перед Максом и трясла его за плечи — Тебя полчаса не было. Пошла тебя искать, а ты тут стоишь, ничего не слышишь и сквозь меня смотришь.
Макс обнял Ленку. Он решился.
— Лен, я тебе не все рассказал. Вообще никому не рассказывал, ты первая. Но раз начал, надо сказать все до конца, даже если смеяться начнешь.
— Конечно, начну. Ты выдумал себе правило, исходя из двух неудач в любви. Это ты так думаешь, что из двух. На самом деле, вполне возможно, неудач было на одну меньше.
— Да, Светка, — кивнул Макс.
— Причем тут Светка? Я про эту твою вторую, забыла, как ее зовут. Ты вот что увидел? Что она целуется со своим бывшим? Долго? Конечно, долго, даже десять секунд могли показаться тебе вечностью. Но! Ты говорил — только пришел домой и тут же она пришла. И ты, как законченный ревнивый эгоист, задал ей совершенно дурацкий и оскорбительный вопрос. Ты разве не мог спросить — что ты делала на лестнице? Ты вообще мог спросить это еще на лестнице, было бы еще лучше.
— Что она делала — я и так видел, зачем спрашивать? И еще я видел ее счастливое лицо.
— Не перебивай, пожалуйста. Смотри, как могло быть. Она была влюблена в своего студента. Потом появился ты. И это была уже не влюбленность, а именно любовь. Она могла не сказать студенту, что между ними все кончено. Ну просто не было случая сказать — она ведь все время проводила с тобой. И ведь иногда очень непросто такое сказать. Ты знаешь, сколько они вместе были? Не знаешь. Может с первого курса, может еще со школы. Тяжело такое говорить человеку, который тебя любит. У вас свадьба на носу, а студент то еще ничего не знает, думает, что она именно его любит, просто сейчас очень занята. И вот она назначает ему встречу, чтобы сказать, что между ними всё кончено. Студент видит — пришла, давно не видел, целует как обычно. Ну потом она ему говорит, что все кончено. Он не понимает, он не может ее отпустить. Наконец понимает и она разрешает поцеловать себя в последний раз. Всё, она свалила со своих плеч тяжелый разговор, она счастлива, что между ей и тобой больше никого нет. Могло такое быть? Могло. А ты ее своими словами как кулаком в лицо. Что ты так помрачнел? Ты, Макс, за столько лет ничуть не изменился. Ты и с нами точно так же поступил — подслушал ничего не значащий женский треп, не разобрался и забился, как обиженный эгоист, в свою нору. И не говори, что это не так, иначе ты не заставил бы меня целых два месяца страдать.
— Лен, если так, то все еще гораздо хуже, чем ты думаешь. И я сам еще хуже. Дело в том, что Маринка тогда до своей общаги не добралась, ее убили по дороге.
Ленка ахнула.
— Я ей свадебный подарок отдал — сережки с бриллиантами. Мелкими такими, совсем недорогими. Не хотел, чтобы у меня оставалось что-то, напоминающее о ней. Она сережки, наверное, в подъезде нацепила. Но, думаю, погибла она не из-за них, не из-за того, что мы так плохо расстались. Все дело в Светке. Подожди, не перебивай меня. — Макс достал из синтезатора и поставил на стол блюдо с фруктами. — Садись за стол, давай ешь и слушай.
Макс рассказал все, что помнил о клятвах в палатке и о том, как умерла Светка.
— Вот такое проклятие висит надо мной всю жизнь.
— Макс, а скажи мне, ты Светке предложение делал?
— Не делал. Хотел, но не успел. Нам и так было хорошо, официальный статус ничего не изменил бы.
— Ничего?
— Ничего. Так и жили бы в разных общагах, семейную наш завод только строить начал.
— Значит, насчет "ничего" это ты сам решил, Светку не спрашивал. Конечно, ведь твое мнение куда важнее. А если у нее другое мнение, то пусть утрется. А клятвы вспомни. Она тебе
"Если ты когда-нибудь меня бросишь, то я умру". Это она тебе в вечной любви признается. А ты что в ответ? "Милая, не волнуйся, я быстро найду тебе замену, и не одну. Но, если ты так хочешь, я не буду называть их так, как называл тебя". И дальше ты стал говорить о будущих своих женитьбах, легко так, и это при том, что именно ее замуж ты так и не позвал. Знаешь, что я думаю? Что это была последняя проверка, выходить ли замуж за твоего друга, или все-таки остаться с таким черствым эгоистом. И эту проверку ты не выдержал. Не знаю, что она в тебе такого нашла, что после всего пыталась к тебе вернуться. Ты же ее никогда не любил, она так, глупая собачка, которая должна быть послушной и абсолютно преданной, которую можно погладить по голове, а можно поддать по зад ногой. И про это проклятие ты просто придумал, для своего оправдания. Нет в мире никакой мистики, только обман или простые совпадения, или, в большинстве случаев, самовнушение. По единственному эксперименту не создашь достоверную теорию.
Макс подавленно вздохнул.
— Да, Лен, наверное, ты права. Но, пусть я был самовлюбленный кретин и эгоист, пусть даже я и сейчас такой, но эта моя боязнь брака строится не только на Маринкиной смерти. Было еще два раза, когда я делал предложение. В первый раз лето, жара, а она умирает от воспаления легких. Во второй — ей всего тридцать два, а она умирает от инфаркта. Больше я предложений никогда не делал, я все понял. А теперь ты объяснила, за что именно это проклятие.
— Ой, Макс. Я конечно все понимаю, но это ты сам себя убедил, чтобы быть свободным. Ну не верю я в эту мистику, в колдовство и всякие отворотно-приворотные зелья из корешков и паучков. Не бывает этого, чушь собачья. Ну просто так совпало по теории вероятности.
— Лен, а ты замуж за меня хочешь? — спросил вдруг Макс.
— Это что, предложение? — оторопело поинтересовалась Ленка.
— Нет, Лена, это пока просто вопрос. Я просто хочу знать, хочешь ли ты замуж за меня, нужно ли тебе свидетельство о браке с человеком, у которого все документы подложные и вся его биография, зафиксированная в разнообразных государственных гроссбухах, тоже подложная. Ты для меня очень дорога, я тебя очень люблю и хочу всегда быть рядом. Но если по теории вероятности есть хоть один шанс из миллиона, что есть какое-то проклятие или я просто такой уникум, у которого все невесты умирают еще до свадьбы, я предложение тебе не сделаю.
— Макс, я очень хочу за тебя замуж. Очень. Только... Если ты меня позовешь замуж, я, наверное, откажусь. Я все-таки... Все-таки я не такая уж атеистка, какой себя всегда считала. И потом, если я умру, ты ведь очень сильно огорчишься, да? Я этого не хочу.
Макс встал из-за стола, подошел к Ленке, поцеловал и поднял ее на руки.
— Куда тебя отнести, моя принцесса?
— Куда хочешь, но только не в спальню. Там у тебя под матрасом какая-то горошина лежит. У меня от нее все болит, даже губы.
— Ну тогда купаться. Надо же тебе проверить, по колено здесь или по пояс.
* * *
— Лен, а расскажи мне, как ты меня вычислила. Ну что я — это Эдик.
— Просто я очень скучала и много думала о тебе. Вспоминала каждый день, каждый твой подарок.
— Но я же ничего не дарил.
— Зато рядом с тобой исполнялись все мои желания. Сказала я тебе про папу — папа сразу выздоровел. Сказала про вечную лужу на перекрестке — лужа исчезла. Рассказала про дорогу на троллейбус, как там при строительстве десять метров тротуара навеки вечные забыли заасфальтировать — и уже все ходят по асфальту. Показала, какие босоножки хочу — зашла в обувной, а там такие же выбросили.
— С босоножками я ни при чем. А с лужей и асфальтом — это же я и для себя старался, тебя провожать.
— Захотела в институт поступить — поступила, хотя уже совсем не надеялась. И вот тут вообще мистика началась.
— Ты же в мистику не веришь.
— В том то и дело, что не верю. На письменном по физике я точно одну задачку неправильно решила. Нет, решала правильно, но я в вычислениях ошиблась, домой пришла и поняла это. Расстроилась, а когда результаты вывесили — пятерка. Твоя работа?
— Не, не моя. Я конечно, тогда действительно одну экзаменационную работу подменил. Но ты говоришь — одна задачка, а в той неправильно были решены две.
— А какая еще неправильная была?
— Да не знаю я, это же не я проверял, я вообще эту физику давно забыл. Если хочешь, пойдем в дом, я тебе и твой листок синтезирую, и тот, который экзаменатор проверял.
— Да ладно, потом, сейчас вставать не хочу — Ленка поудобнее устроила мокрую голову на груди Макса. — А на устном, когда меня валить начали, я точно знаю, что то, что ответила, я никогда не проходила. Как ты это сделал, гипноз, да?
— Ну что-то вроде этого — Максу совсем не хотелось говорить Ленке о ее импланте. — Телепатия. Передача мыслей на расстояние.
— И что, ты и мысли можешь читать?
— Да нет, не могу, к большому моему сожалению. Ну разве что немного, совсем чуть-чуть. Вот сейчас тебе хочется... хочется на живом жирафе покататься.
— Не-а — улыбнулась Ленка. Я смотрю, ты уже совсем вжился в наш мир, даже наши детские песенки знаешь. А поначалу такой молчаливый был и не знал элементарных вещей, даже не знал, кто такой Миронов или Штирлиц. Мне тогда просто смешно было. Ты выглядел так, как будто из глухой деревни приехал, а вот после того как из Москвы электронную бумагу нам на внедрение привезли, я сразу поняла, что просто ты вообще не отсюда. Ну, не сразу, а когда я под микроскопом и ее посмотрела и твою фотку тоже. Поняла, что ты инопланетный прогрессор, потому что весь этот вал новшеств возник именно возле тебя. Даже поняла, что нападение на тебя — это просто инсценировка, просто тебе надо было исчезнуть. И я тогда очень испугалась, что твоя миссия закончена и ты больше никогда не вернешься. Всю ночь плакала, а потом про экзамен вспомнила и поняла, что ты и после исчезновения где-то рядом был. А потом, уже 1-го сентября, наш курс в автобусы загрузили и в колхоз повезли. Нашу группу везли по той же дороге, по которой мы на пляж вчетвером ездили. Едем, я в окошко смотрю, тебя вспоминаю. И вижу впереди пост ГАИ, на котором нас тогда останавливали, проезжаем мимо — и тот же самый гаишник стоит. И тут наш автобус стал притормаживать, и я вижу впереди грунтовку к морю, у меня тогда аж сердце замерло. Я почему-то подумала, что сейчас нас на пляж привезут, а там ты меня ждешь. Но мы не налево свернули, а направо. И я стала хорошенько дорогу запоминать, и в первое же воскресенье прямо с утра пошла пешком на пляж. Иду, устала уже и тут дорога заканчивается этой просекой. А ведь мы до самого моря тогда доехали. Но до моря я все равно дошла. И не увидела ничего знакомого. И деревья другие, и берег, а на воде в метрах тридцати даже отмель видно — в общем, обычное наше море, мелкое, совсем не то, что здесь. И все, я уже на сто процентов уверилась, что ты инопланетянин. И стала размышлять, как же вы к нам внедряетесь. У нас ведь столько разных документов, и не только на руках, как их подделаешь? Решила, раз вы такие развитые, что со звезд к нам на тарелочках летаете, значит запросто можете кого-то похитить, усыпить, скопировать внешность и спокойно пользоваться его документами. И тут на черной "Волге" привозят к нам тебя, а ты... Глазами хлопаешь, меня не узнаешь и еще нагло так говоришь, что я не в твоем вкусе. И часов у тебя нет, а ведь ты с ними никогда не расставался, даже купался в них, хотя время ты и без них знал. Следователь сказал мне, чтобы я не расстраивалась, что ты два раза память терял, но обязательно все вспомнишь. Тогда я поняла — это не ты, а тот Эдик, которого вы выкрали. Ну а раз вы Эдика разбудили, значит ты появишься уже в другом облике. И, скорее всего, твое имя будет на букву М.
