Линкор подорвался на донной мине в районе Шербура неделей ранее. Для старика, помнившего еще времена Первой Мировой, повреждения оказались слишком велики, и охромевшего ветерана решено было посадить на мель в районе пляжа "Омаха" и использовать в качестве стационарной батареи, но... "Убийцы кораблей" из KG100 имели на этот счет свое собственное мнение. Пораженный "фрицем" линкор затонул на мелководье, не дойдя всего десятка миль до места своей предполагаемой стоянки. А немного мористее покоились на дне остатки легкого крейсера "Бруклин", тяжело поврежденного бомбами и затонувшего во время шторма бушевавшего здесь 19-го июня.
Что же касается авиации, то от ее действий почти в равной степени страдали обе стороны. Причем в путанице встречных боев национальная принадлежность воздушных террористов и их наземных жертв зачастую совпадала. Буквально на второй день американского контрнаступления передовые части янки прямо в районе сосредоточения подверглись мощнейшей бомбардировке... "Летающих Крепостей" из 8-ой воздушной армии. Роковая ошибка службы наведения привела к тяжелейшим потерям и срыву запланированной на вторую половину дня атаке. Немцы, впрочем, злорадствовали недолго. В тот же вечер бойцы "Дойчланда" вынуждены были на себе испытать эффективность налетов "Фоккеров" из 4-ой штурмовой эскадры, ошибочно информированных об оставлении немецкими войсками Вьервиля и его ближайших окрестностей.
Такое нервное положение на фронте продолжалось четыре дня, в течение которых Нойнер посерел от бессонницы, отупел от постоянного нервного напряжения и вымотался так, что уже готов был послать всё к черту и потребовать от командования разрешения на отход с побережья. Не сложилось. Утром 27-го июня "в связи с изменением оперативной обстановки" Хауссер передал "Дас Райх" вместе со всеми приданными частями и подразделениями под начало Майндля. А заодно в качестве подкрепления дивизия получила нового командира — из Германии после окончания курсов дивизионных командиров прибыл один из ветеранов "Райха" бригадефюрер Отто Кумм. Так что Ганс наконец-то смог вздохнуть свободно. Впрочем, главного за эти четыре долгих дня он всё же добился: "имперцы", несмотря на бешеное давление янки, устояли.
* * *
Созданный Паттоном кризис немецкое командование ликвидировало простым, но действенным методом — закидав противника резервами. Ойген Майндль наконец-то подтянул и ввел в бой 5-ю парашютную дивизию, усиленную 508-м армейским батальоном "Тигров". "Дас Райх", помимо бригадефюрера Кумма, получила в качестве подкрепления отдельный штурмовой батальон майора Мессершмитта и морской стрелковый батальон, сформированный в Гавре из персонала военно-морской базы. Последний предназначался для изучения остатков отбитого у "союзников" Малберри и эвакуации уцелевшего портового оборудования, но Кумм нашел морякам другое применение, возложив на них охрану береговой полосы. Такая мера позволила бросить все силы дивизии в решительную контратаку, и уже 29-го июня однофамилец известного авиаконструктора рапортовал о том, что его гренадеры, при поддержке штурмовых гаубиц "Дас Райха", пробили коридор к блокированной у Вьервиля группе Вислицени. Это событие знаменовало собой долгожданный перелом в битве.
В последующие три дня американцы медленно пятились на запад, постепенно отходя под ударами парашютистов и эсэсовцев за Вир. А 3-го июля в наступление наконец-то перешла 5-я танковая армия, окончательно и бесповоротно перечеркнув надежды Макартура свести сражение за Нормандию хотя бы к ничьей.
Впрочем, дивизия "Дас Райх" и ее неугомонный начальник штаба в июльских боях практически не отметились. Сильно потрепанное соединение прямо накануне американского дня независимости вывели с передовой в ближайший тыл, предоставив измотанным солдатам возможность немного перевести дух.
Под чутким руководством нового командира, отоспавшийся и немного передохнувший Ганс, со своим штабом, энергично взялся за приведение дивизии в порядок. Все уцелевшие танки были собраны в один сводный батальон. Армейские подразделения и части, приданные "Райху" на время боев, покинули дивизию, отправившись воевать дальше уже под другим командованием. А оставшийся костяк дивизии тем временем постепенно обрастал "мясом" новых пополнений.
Правда, одним махом заменить несколько тысяч выбывших ветеранов не представлялось возможным. Запасной батальон дивизии пропускал через себя две тысячи новобранцев ежемесячно. Эти парни прибывали из Германии, пройдя ускоренный четырехмесячный курс боевой подготовки, что ветераны типа Ганса считали абсолютно недостаточным для участия в серьезных боях. Потому в рядах запасного батальона рекруты получали дополнительный четырехнедельный цикл тренировок высокой интенсивности под руководством опытных вояк. Лишь после этого молодняк передавали в боевые подразделения.
По прикидкам Нойнера, на восполнение понесенных потерь, с учетом возвращения в строй выздоравливающих раненных и получения некоторого количества хорошо подготовленных специалистов из офицерских и унтер-офицерских школ, требовалось еще два месяца. А для полного восстановления боевой мощи соединения было необходимо после полного укомплектования всех частей провести полномасштабные полковые и дивизионные учения. Итого на всё про всё — три месяца. Немалый срок.
Богатый фронтовой опыт Кумма, Нойнера и прочих старших офицеров "Райха" подсказывал, что элитному соединению не позволят бить баклуши столь долгое время. Так что, наряду со штатными мерами по повышению боеспособности, командование дивизии использовало еще и целый ряд оригинальных новинок, импровизируя направо и налево. Так, например, Ганс, продолжая свою серию экспериментов с оставшимися без командования танкистами, нашел довольно неожиданное применение для временно "безлошадных" экипажей. Потоптавшись грязными ногами по корпоративной гордости подчиненных, Нойнер добился перевода безработных танкистов в противотанковый дивизион, "понизив" их, таким образом, до банальных артиллеристов.
Для вооружения морально пострадавших прибегли к испытанному методу — пустив в ход трофеи. Выбор пал на легкие американские САУ М18 "Хеллкэт", которые, благодаря наличию поворотной башни, более всего походили на знакомые танкистам боевые машины. При этом остававшиеся в противотанковом дивизионе "Мардеры" раскидали по панцергренадерским полкам, а первую роту целиком передали разведывательному батальону, усилив таким нехитрым способом ПТО пехотных подразделений дивизии.
Трофеям вообще нашлось самое широкое применение. Особенно высоким спросом пользовались бензин и продовольствие, но хозяйственные эсэсовцы на этом не останавливались. Тон задавали ветераны Восточного фронта, привычные к перебоям в снабжении и потому не брезговавшие никаким подспорьем. Неделя пребывания на "Омахе", среди сплошного скопища всевозможных складов и баз снабжения, наложила на дивизию неизгладимый отпечаток. Достаточно сказать, что "Дас Райх" была полностью переоснащена трофейным автотранспортом. Собственные "Опели", "Мерседесы" и "Фольксвагены", еще остававшиеся на ходу, передали "Тотенкопфу" и "Лейбштандарту", чтобы пополнить их изрядно прореженные авиацией "союзников" транспортные колонны. А "имперцы" теперь раскатывали на американских и канадских "Джимми"*, "Студерах", "Доджах" и "Виллисах". Правда, во избежание неприятностей, на всю трофейную технику пришлось нанести немецкий пятнистый камуфляж и стандартные опознавательные знаки, но то были уже мелочи, тем более, что краску для этого использовали опять-таки трофейную.
Благодаря принятым мерам, уже через пару недель после вывода в резерв дивизия была готова к новым боям, но командование на сей раз не спешило. Вместо этого перед "Райхом", всё еще пребывавшим в армейском резерве, была поставлена задача организовать охрану и отправку в тыл англо-канадских военнопленных, большое количество которых в последнее время скопилось в тыловой полосе армии. Кумм, не желая заниматься еще и этой проблемой, попросту свалил ее на Нойнера, очень кстати припомнив, что тот имеет соответствующий опыт в данной области. Впрочем, Ганс был не в обиде. Реорганизация дивизии в основном завершилась, пополнение подразделений шло своим чередом, так почему бы немного не отвлечься и не вспомнить молодость?
Проведя небольшую разведку местности и выбрав подходящее место, оберштурмбаннфюрер с помощью саперного батальона за два дня развернул концентрационный лагерь, способный одновременно принять до 50000 человек. А еще через пару дней там уже находилось около тридцати тысяч пленных, проходящих первичную проверку и сортировку перед отправкой дальше в тыл. Именно тогда в биографии Нойнера и случился эпизод, который, как и драка в аквитанском кабаке, стал его своеобразной визитной карточкой.
Ганс прибыл в лагерь, чтобы проследить за этапированием первой партии пленных. У главных "ворот", представлявших собой довольно длинный коридор между рядами проволочных заграждений, перекрытый с обоих концов переносными "рогатками" и находящийся под прицелом нескольких пулеметов, его взгляду предстала прямо-таки хрестоматийная картинка. В отдельной загородке за "колючкой" строилась колонна пленных британцев. Жителей Туманного Альбиона Ганс безошибочно отличал от канадцев и янки, что называется с первого взгляда, даже не глядя на нашивки (зачастую отсутствующие) и прочие отличительные знаки. Островитяне выделялись довольно тщедушным телосложением и малым ростом, явно проигрывая по физическим показателям, как своим заокеанским союзникам, так и немецким противникам. Но развеселило Нойнера не это. Причиной, вызвавшей кривую ухмылку на лице оберштурмбаннфюрера, был Мародер.
Пес, судя по всему, не забыл, кто стал причиной его недавних злоключений, и теперь, оглашая окрестности яростным лаем, рвался с цепи, буквально захлебываясь от злобы. Цепь, прилагая немалые усилия, удерживал штурмшарфюрер* Шульц, известный под красноречивым прозвищем "Кувалда". Унтер, кстати, идеально соответствовал требованиям, предъявляемым обычно к охранникам: был честен, неподкупен, дисциплинирован и жесток. Именно последнее свойство характера и привело его на нынешнюю должность старшего унтер-офицера эскортной роты. Когда после очередного ранения заслуженного ветерана, награжденного к тому времени двумя Железными крестами, золотым знаком за ближний бой и знаком за участие в ста штурмовых атаках, решили перевести на инструкторскую работу и отправили в учебный батальон, оказалось, что Шульц там, мягко говоря, не на своем месте. В процессе обучения свежеиспеченный инструктор за каких-то два месяца умудрился покалечить трех новобранцев, после чего командир учебки заподозрил что-то неладное и поспешил избавиться от героического, но неуравновешенного унтера старым проверенным способом — сплавив его обратно на фронт. А уже по прибытии в дивизию, "Кувалда" попался на глаза Гансу, который, по достоинству оценив набор наград и четыре нашивки за собственноручно уничтоженные танки, зачислил звероватого унтера в эскортную роту. Шульц должен был страховать необстрелянного, а потому ненадежного, Зиги, с чем до недавнего времени вполне успешно справлялся. И вот теперь его таланты нашли дополнительное применение.
Молчаливый эсэсовец со шрамами на морде и злобная черная овчарка, беснующаяся за забором из колючей проволоки, лучше всяких слов намекали пленным на серьезность их положения, предостерегая от малейших попыток неповиновения. Британцы намеки понимали правильно и покорно строились в колонну по четыре, стараясь не смотреть на зловещую парочку у ворот, мимо которой им предстояло в скором времени пройти. Именно эта сцена полного взаимопонимания и вызвала на лице Нойнера злорадную ухмылку.
Понаблюдав с минуту за суетой в загородке, Ганс задумчиво обратился к стоявшему рядом Боровски:
— Знаешь, а ведь я мечтал об этом последние четыре года.
— О чём?
— Увидеть армию англичан за колючей проволокой. Тогда, под Дюнкерком, они от нас удрали, но я знал: их время всё равно придет.
Ганс невесело хмыкнул:
— Мечты сбываются.
Зиги насторожился:
— Что-то не так?
— Да нет. Просто как-то невесело. Да и пленные вялые какие-то...
Боровски бросил вопросительный взгляд в сторону бронетранспортера с пулеметчиком, бдительно оглядывавшим ряды пленных через прицел своей "костной пилы". Эта пантомима Зиги вполне явственно намекала на самую доступную возможность "взбодрить" чересчур апатичных островитян. Но мысли Ганса, судя по его следующему вопросу, явно двигались в другом направлении:
— А где это лазят бездельники из нашего взвода пропаганды?
— При штабе дивизии, работают вместе с парнями из службы радиоперехвата.
— Пусть чешут сюда и прихватят с собой громкоговорители и все пластинки, что есть. А отправку пленных задержать до их прибытия.
Через каких-то сорок минут Ганс с нескрываемым злорадством наблюдал, как колонна пленных британцев выходит из ворот лагеря и направляется вглубь Франции под бодрый мотив "Типперери"*, несущийся из раструба громкоговорителя. Каждое слово песни, считавшейся одним из символов победы Британии в Великой войне, звучало теперь как изощренное издевательство. Злая ирония лейтмотива марша — "долог путь до Типперери, долог путь домой" — заставляла уходящих всё дальше от Англии солдат еще ниже опускать и без того ссутуленные плечи. А скалящиеся лица охранников красноречиво говорили неудачливым воякам, что их неприятности только начинаются и тернистый путь, по которому предстоит пройти проигравшим, действительно будет чрезвычайно долог.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
* Vae victis (лат.) — горе побеждённым!
* "Паяльные лампы" — прозвище III-го батальона 2-го панцергренадерского полка "Лейбштандарта", возникшее благодаря батальонной эмблеме — изображению паяльной лампы.
* Обергруппенфюрер СС Феликс Штайнер — командир III-го танкового корпуса СС.
* "Волчий крюк" — wolfsangel (нем.) — одна из древнегерманских рун, служившая эмблемой дивизии "Дас Райх".
* Реальный факт.
* "Джимми" — прозвище, закрепившееся за грузовиками марки "GMС", производимых концерном "Дженерал Моторс".
* Высшее из существовавших в СС унтер-офицерских званий, прямого аналога в Вермахте не имело.
* "Долог путь до Типперери" — название британской маршевой песни чрезвычайно популярной в период обеих мировых войн.
Глава 23 "Могила повелителя"
Пока Ганс развлекался, устраивая показательные марши пленных перед объективами кинокамер хроникеров из "Курта Эггерса"* для "Вохеншау", другие люди активно работали, а точнее, вкалывали. Фон Манштейн жаждал не просто победы, после которой останется еще один пляж, заваленный брошенной техникой и амуницией, как это было в Дюнкерке. Честолюбивому фельдмаршалу нужен был разгром. Причем, разгром невиданный, который войдет в мировую историю войн подобно Каннам или Седану, чьи названия стали синонимами абсолютного, тотального уничтожения неприятеля. Ради такого результата командующий всеми сухопутными, воздушными и морскими силами на западе не жалел усилий, бросая в бой свои лучшие соединения. К чему экономить? Ведь даже последнему болвану уже ясно, что именно в Нормандии решится судьба кампании, а то и всей войны. Завершившееся пару недель назад отступление с Сардинии, мышиная возня вокруг Корсики, невнятное шевеление на берегах Персидского залива — всё это пыль и прах под копытами коней, влекущих грохочущую колесницу истории. А вот победитель битвы за Нормандию останется на ее гранитных скрижалях навсегда. Потому в битву широким потоком вливались подкрепления, стекавшиеся на полуостров Котантен со всех концов Франции. И старания эти не были бесплодны.
