Во всяком случае, пока.
Зато было немерено искреннего любопытства естествоиспытателя: как долго еще бабочка будет дергаться на игле?
Только по этому взгляду, да еще по длинным, льняного цвета волосам, льющимся на спину и плечи, Керит догадался, кто перед ним. Точнее, перед кем он. Сам господин Нариа соизволил снизойти до обычного арестанта...
— Выйди! — Прозвучал короткий приказ конвоиру. Здоровенный усатый стражник, не спуская глаз с начальника, попятился, сгибаясь, чтобы не удариться головой — дверной проем был очень низким. Дверь за ним, издав слабый скрежещущий звук, закрылась. Господин Нариа остался в камере наедине с заключенным.
Что надо делать в этом случае, Керит не знал. Грыб его разберет, нормально ли такое поведение для всесильного начальника полиции, или же ситуация, как говорится, из ряда вон. "Белобрысый зверь" (уж эту-то кличку Керит знал!) пока молчал, склонив голову к левому плечу, и внимательно рассматривал свою добычу. В свою очередь, Керит принялся рассматривать его. Когда еще такой шанс выпадет?
На указательном пальце правой руки Кеш-ги выделялся, как непривычное украшение, массивный перстень из белого золота. На плоской поверхности печатки скалил зубы вскинувшийся на дыбы дракон с треугольной пикой на хвосте, а под ним почему-то виднелась тончайше отчеканенная фигурка человека со щитом и коротким мечом, словно защищающая этого дракона. Перстень был великолепен. Он достоин был украсить собой любую коллекцию.
— Кажется, вы заинтересовались, молодой человек? — Неожиданно для Керита прозвучал голос с дикцией человека, привыкшего повелевать, но пока что настроенного почти добродушно. — Это министерский перстень. Личная печать Министра полиции.
— Значит, вы... — Сообразил Керит.
— Именно. — Господин Нариа прошелся по камере взад-вперед, без опаски повернувшись спиной к пленнику. Будто для провокации. — Королева исполнила свое обещание, и я теперь вполне официально начальствую над полицией всей страны... — Последнюю фразу он договаривал, обернувшись к стене и заложив руки за спину. Словно сам с собой разговаривал, великодушно позволяя постороннему лицу слышать его мысли вслух. Но вдруг резко обернулся, так что длинные волосы, не собранные ни в косу, ни в хвост, мотнулись по воздуху. — А вот вы что за птица, мой драгоценный, будете?
Не найдя пока что слов, Керит промычал что-то невнятное, но полицейский выслушал его так, словно все-все понял. Во всяком случае, вид у него был такой, будто бы мычание пленника полностью подтвердило все мысли и предположения допросчика.
— Интересная ситуация получается, — доброжелательно сказали Кериту. — Такое, знаете ли, впервые в моей практике — сам Эс-Тьери, храни его Бог-Отец Эссалон, доставляет ко мне человека, разыскиваемого мною по коронному подозрению, и дружески — ДРУЖЕСКИ! — просит подержать немножко в обособленной камере, пока Его Полубожественность не решит какие-то там свои дела, которых нам, смертным червям, ни понимать, ни даже знать не полагается. Особо оговорено, что, дескать, за вашей персоной должны явиться весьма влиятельные люди, но я ни за что на свете не должен вас отдавать. Эти люди уже, между прочим, приезжали. И пока убрались ни с чем, но в связи с этим фактом я все-таки хочу получить от вас ответы на некоторые вопросы... Кстати говоря, никаких форм допроса мне не запрещали. Вы понимаете? Ни-ка-ких.
— За что? — Мрачно спросил Керит.
— За байзу, молодой человек. За наглость высшего уровня. Но первый вопрос будет все же о другом. Куда делся Черный Менестрель?
— Пропал.
— Куда именно он соизволил пропасть?
— Не имею ни малейшего представления.
— Понимаю. Вашу позицию. Ладно, мой второй вопрос вы уже знаете — откуда у вас взялась королевская байза? С синей перевязью?
— Помилуйте, какая байза?! Откуда ей у меня взяться?
— Вот как раз это и меня интересует. — Хищно осклабился "белокурый зверь". — Согласитесь, простой вопрос — откуда?
— Это какая-то ошибка! Вы приняли меня за кого-то другого.
— Я? Сомневаюсь. Я вообще не знаю, за кого вас принимать, хотя имею некоторые подозрения. За совсем другое лицо вас принимают те, кому вы представлялись именем графа-эга Керита Валуа. — Со скучным выражением лица произнес новоявленный Министр полиции. — Я ведь наводил справки, молодой человек, о вашем отце.
— Мой отец был убит несколько дней назад... — Начал было Керит, хотя сам уже не верил в возможность оправдаться. Но промолчать он просто не мог.
— ...На Тополиной улице, — закончил за него полицейский. — Мне известно это доподлинно. Я сам был на месте убийства, и вас там не заметил. Равно как не видели вас ни слуга-охранник диара Валуа, ни кто-либо из толпы. Граф путешествовал, и приехал, на свою беду, в столицу один, если не считать его телохранителя. Так что можно смело сделать поправку: ваш МНИМЫЙ отец был убит... И так далее. Есть что возразить?
— Есть. Я был незаконнорожденным, поэтому официально...
— Вы сами выдали себя, — хищно улыбнувшись, перебил его "белокурый зверь". — Тем, что сказали правду. Вы "были" незаконнорожденным, потому что так себя называли. Если бы вы и впрямь являлись, прошу прощения, ублюдком, то прекратить быть им никак не могли. То есть сказали бы просто, в настоящем времени, а не в прошедшем: "я незаконный". Потому как с точки зрения Геральдического Департамента смерть родителя никак не влияет на статус рождения. Кроме того, я ведь подробно изучал всю подноготную младшего графа Валуа. Он вообще не был и не мог быть ничьим отцом, поскольку тяжко пострадал в одном из своих путешествий, которыми увлекался чуть более, чем подобает дворянину. Побывав на Южных Островах еще в юношестве своем, попал в плен к дикарям, которые оскопили его, согласно своим варварским обычаям. Ваш так называемый отец в пятнадцать лет оказался кастратом, мой друг. — Просто сказал господин Нариа. — Впрочем, имя все-таки вы для прикрытия выбрали неплохое, ибо о сем прискорбном факте никто, кроме его старшего брата, не знал. Теперь представляете, как я удивился, имея на руках официальнейшее заключение лекаря Прозекториума, когда мне доложили, что спутник негодного Менестреля именует себя сыном человека, у которого в принципе детей быть не может?!
— Я не... — Ошарашенно начал мальчишка и замолк, прикусив язык. На глаза сами собой попытались навернуться бессильные обидные слезы. Его разбили легко, красиво и без малейших усилий. Кто же мог предполагать, что этого идиота графа угораздит в пятнадцать лет влипнуть в такой нелепейший переплет?!
Пока парень хлопал глазами, пытаясь незаметно сморгнуть ненужную влагу, последовал еще один удар, который Керит пропустил, не сразу даже и осознав его.
— Взгляните-ка сюда... — Было предложено на удивление нейтральным тоном. Из-за широкого обшлага темно-синего с серебряным шитьем камзола движением фокусника была извлечена бумага. Ее развернули перед самым лицом Керита, давая возможность прочесть, но новый вопрос прозвучал прежде этого:
— Вы были такого-то числа сего месяца в селении Римгеза?
— Да. — Машинально брякнул парень.
И мелкие строчки текста заплясали у него перед глазами...
-...Итак, теперь вы все понимаете. Вам некуда деваться. Продолжать пустые прения со мной мало того, что бессмысленно, так еще и небезопасно. Я не отличаюсь терпением эсс-тотов, и у меня, должен сказать, не слишком много времени.
— Я все понял. — Собственно, он понял только то,, что настала пора решаться на поступок. А кто скажет, что способность в открытую признать свои ошибки и грехи поступком не является? — Я расскажу вам.
— Зачем зря языком болтать? Вам принесут бумагу, пишите, как все было.
— Я напишу. — Безразлично пожал плечами Керит. Ему вдруг стало абсолютно все равно.
Господин Нариа приоткрыл дверь и рявкнул:
— Три листа бумаги и огрызок карандаша в камеру! — Обернулся к арестанту:
— Вы что же, ничего не боитесь?
— А чего мне бояться... Все равно вы, господин Нариа, ничего не сможете мне сделать. — Меланхолично сказал парень. — Не по Сеньке шапка, как говаривал мой дядя...
— Значит, дядя у вас все же есть? — Быстро спросил полицейский.
— Как и у многих.
Принесли бумагу и заточенный обломок грифеля в оловянной оплетке. Даже доску дали, которую Керит (похоже, это все-таки его настоящее имя) положил себе на колени и локтем прижал к ней разлетающиеся листы. Нацелился на желтоватую поверхность карандашом.
Господин Нариа, несмотря на заявление о недостатке времени, отчего-то предпочел дождаться, пока будет завершена дача письменных показаний. Стоял, что называется, над душой, и смотрел под руку.
Показания уместились на полутора с половиной листах мелким убористым почерком. Господин Нариа взял их, бегло просмотрел и свернул рулончиком. Даже карандаш в оловянной оплетке лично отобрал, не побрезговал.
Керит вяло откинулся на топчан, не глядя больше на Министра полиции. Им овладела праведная апатия: все завершено, все закончено, дальше, возможно, будет что-то другое, но к настоящему моменту период деятельности подошел к концу...
— А все ж таки мне интересно... — Вдруг сказал неуемный полицейский, вдоволь налюбовавшись впавшим в прострацию Керитом. — Кто же вы по-настоящему такой, мой друг?
— Вам наверняка сказали те люди, которые за мной приезжали.
— Это верно, — признал довольный собой охотник. — Но мне почему-то хочется, чтобы это подтвердили мне вы.
— Вам поведали правду, господин Нариа.
— Ну-ну. Хорошо, благодарю вас за содержательный рассказ... — Полицейский отворил дверь камеры. За нею на каменном полу виднелась длинная тень охранника. — Зато я вам кое в чем соврал, мой друг. Точнее, сблефовал, как в карточной игре.
— В чем же это? — Безразлично спросил улегшийся на тюфяк парень. И вдруг напрягся:
— Неужели...
— Вот именно, молодой человек, вот именно. Историю, которую рассказал вам я, я сам же только что и придумал. А вы взяли и поверили в обыкновенный блеф. Научитесь хотя бы играть в карты. В "ведьмин нож", например, или в "наперсток удачи"...
Сказавши сии слова, господин Нариа быстро вышел, и на двери с той стороны лязгнул засов. А изнутри заматерились тЮк, что охрана переглянулась, и старший вертухай одобрительно подкрутил левый ус.
Размышления Наместника Тьмы.
Бывало у Хозяина Черного Замка Аларика де Морральена такое специфическое настроение, что его никто не смел беспокоить. Верные вампиры (гм-м... вообще-то сочетание само по себе — нонсенс) в подобные минуты предпочитали проводить время на противоположной половине Замка, и особенно мощно там не эманировать. Ибо незачем волновать шефа, коли он желает побыть в одиночестве. Может быть, ему необходимо срочно обдумать свежую пакость... пардон, стратегическую мысль, только что пришедшую в голову? Во всяком случае, Стив привык думать именно так, чувствуя, как от его патрона начинает исходить что-то вроде отвращающей силовой волны, переводя вампирские ощущения на человечьи понятия. В дебри хозяйской психологии "первый демон-сподвижник" разумно не лез, справедливо полагая, что оная не его, вассала, дело. Более чуткая Френсис, пользовавшаяся к тому же некоторыми правами "собеседника для доверительных бесед", знала гораздо больше, и с удовольствием помогла бы шефу "заполировать" лишние сердечные швы, но увы, ее услуг он почему-то избегал. Да и боли особой, суккуб знала точно, давным-давно не испытывал. Думать о прошлом думал, слегка ностальгировал в декадентском духе, но это для де Морральена было скорее способом релаксации.
Релаксацию во всех видах Френсис уважала.
Поэтому, когда ее любимый шеф плотно закрыл дверь своего кабинета (любимого, с камином и сибаритским креслом-качалкой), и мягко толкнуло из-за двери отталкивающей волной, вампиры поспешили увести своих подопечных подальше от тех точек, где они могли случайно попасться на глаза Хозяину, или выдать себя звуком, или даже запахом, или просто излучением ауры напомнить о себе, и принялись "развлекать" их в благополучном отдалении. Стив гулял в саду с баронской дочкой, Френ так и сяк крутилась вокруг меланхоличного Менестреля, спортивного интересу ради пытаясь развести его на развлечения повеселее прогулок (не по приказу шефа, а просто по зову суккубской сущности), а сам шеф в это время сидел у огня, в компании одного наполовину полного фужера, и увлеченно размышлял на философские темы.
Имелась у него и склонность к самокопанию. Она вообще свойственна всем интеллектуальным натурам, и Темные Рыцари здесь не исключение.
Фактически тема была всего одна. Поднял ее неугомонно-любопытный птенчик, озвучив очень простой и вполне логичный вопрос. От птенчика-то Наместник отмахнулся, но потом, оказавшись в одиночестве, вдруг задумался.
А в самом деле, почему, собственно?
Почему он не убил Архангела, хотя имел для этого все возможности — противник был один, тяжело ранен, ослеплен и обездвижен! Такая удача выпадает крайне редко! А он его пощадил. Он, Рыцарь Тьмы, кровный враг Света, пощадил самого опасного, самого страшного, самого беспощадного и безжалостного противника из всех возможных — Архангела-карателя! Того, кто в аналогичной ситуации, но с обратным знаком, без малейших колебаний отрубил бы ему голову своим огненным мечом. Многотысячелетняя война не знает сантиментов, она признает лишь временные компромиссы. Тем более что в данном случае у врагов по идеологии имелся еще и повод для кровной вражды. Интересно, знал ли про него Архангел? Сказала ли она ему про своего бывшего друга и даже жениха?..
Если да, и если нет, все равно следовало бы убить! Необходимо было убить! Врага, соперника, конкурента!
...Ее будущего мужа...
Ну и что? Тем лучше! Тем необходимее!
...Любимого мужа...
Какая разница? Все равно нечего терять! Уже — нечего! Так не лучше ли отомстить?
Отомстить можно... Да что толку? Месть подают в холодном виде, говорят понимающие в этом деле люди. Месть сладко лелеять, предвкушать, планировать, но становится очень скучно после осуществления этих планов. Уж кто-кто, а Темные знают всю подноготную таких чувств. У них считается дурным тоном повторять ошибки людей, тем более те, на которые они сами же и толкают своих короткоживущих "подопечных". Нет смысла вершить быструю месть, сперва надо ею полностью насладиться. Растянуть, как выходные, сладкие дни ожидания. Не спеша начать процесс медленного выуживания жертвы, как рыбы, из речки, подсечь резким взмахом удилища, ударить ее с размаху о камни!.. А потом уже можно, в соответствии с личными вкусами, либо просто отсечь голову еще живой рыбешке, либо зажарить живьем на медленном огне, даже без потрошения, если экземпляр слишком мелкий...
Вот что такое настоящая, правильная, приносящая истинное удовлетворение месть. Она не терпит торопливости и спешки. Это, выходит, одна причина, по которой Архангел остался все-таки жив...
Причина вторая. Наместник довольно сощурился на огонь. Люди гуманные, к доброте склонные, могут и не понять, какой это, что называется, кайф, какое удовольствие — держать в кулаке чужую жизнь, пусть всего несколько мгновений, и знать, что в эти мгновения она зависит только от тебя! Каково это — чувствовать, как у тебя в сжатом кулаке бьется чужая душа, и лишь ты один позволяешь ей жить, только лишь тем, что не сжимаешь кулак — именно сейчас, сию минуту, секунду, миг! Именно этот миг — безраздельной и всеобъемлющей власти — может запомниться очень надолго, врезаться в память, будто оставленный стамеской резчика в мягком дереве. Причем ведь не какая-нибудь там мелкая душонка-жизнь, вроде того же Крысюка (на которого, честно говоря, даже злости настоящей не осталось), а целого Архангела, звездного воина, Рыцаря Света! В одиночку стоящего небольшой армии! Ты будешь всю оставшуюся жизнь помнить миг, когда твой истинный, заклятый враг был у тебя в руке, и гордиться этим, и наслаждаться, а он будет помнить — и презирать себя!
