Ради чего.
Ради чего ты.
Продолжаешь эту бейс-боль?
...Две стрелы глаз уверяют.
Что все кончилось не по моей вине.
Но все кончилось. Занавес той мечты намертво опущен. Не лезь под занавес, на экране все равно ничего не показывают.
— Х-х-х-а-а-а, гр-р-р-р!..
Я не хочу это слышать.
Было же так тихо, почему я слышу этот раздражающий звук.
...Когда-то в кинотеатре подняли опущенный занавес.
Стена, на которой ничего нет. Титры, которые прошли. Разочарованное и в то же время сожалеющее лицо старого друга, и это был...
— Да что ты...
Локоть болит. Словно следом за ним, поднимается жар. Я слышу белый шум. Разнесенная в клочья память, которую мне и не больно хотелось иметь, возвращает меня к себе.
— ...понимаешь!..
Поднимается левая нога. Делаю шаг прямо к бэттеру в зеркале, изгибаю правую половину тела веером.
Миг — и...
Меня окутала разрушительная, выжигающая нейроны боль.
/
...Фух! — и сознание внезапно возвращается.
Я поднимаюсь по длинной дороге на холм.
Тяжелая тележка с грузом. Тащит одинокая женщина. Воспоминание о слишком злом лете.
...Мне уже столько раз приходилось на это смотреть. Тележка остановится на половине пути, встанет на месте, и никто не поможет.
Только стрекотание цикад — цепочка, связующая нас и мир людей. Только это — больше ничего нам не позволили разделять с обществом.
В нашем бедном доме не было гнева. Только жалкое существование, печаль, и все. Ребенком мне хотелось просто дать волю чувствам, плакать, что я не хочу, чтоб так было.
Однако до этого моим глазам предстало нечто слишком уж грустное.
Женщина еще до меня, тихо, без голоса, плакала.
Бесполезный сын. Никчемный я. Невыполнимое нежелание давать восьмилетнему ребенку ощутить несчастность той жизни. Бессилие ничего не могущей матери. Все это угнетало женщину, и она даже не выронила и слова проклятия.
Не проклиная свою несчастье, не срывая зло на разницу с окружающим миром.
Просто думая, почему ее жизнь стала такой...
На себе ощутившая, что ей никто не поможет, женщина отбросила надежду опереться на несуществующего "кого-то" и, словно ища спасения, тихо сломалась одна.
Честно говоря, я подумал — ну вот, она успела первой. Раз уж случилось так, что я ее такой вижу, мне поплакать не остается времени.
Ну да. Поэтому пусть я... пусть.
Ради чего я продолжаю бейсбол, а? И говорить нечего. Я не думаю, что кто-то поймет. Я не "позаимствую" чью-либо поддержку, я никому не доставлю хлопот. Так что оставь меня в покое, ладно? Как задолбали мешать жить только потому, что человек слаб. Как задолбали деклассирующие только по кошельку. Если я не протяну руки, вы же тоже не протянете, а? Вот и прекрасно. Сломали локоть — сочту за славный урок. Не таю зла. Мне вообще некогда этим страдать. Кто нашел время ныть, тот лучше пусть его на лечение локтя потратит...
"Нет же, нет! Ты не понял, что уже не можешь быть питчером?"
Смех мне привычен. За труды праведные да воздастся. Я знаю друга, который вытащил себя таким образом в питчеры первого звена.
"Да чо там, у него мать вообще..."
Достали. Достали. Достали. Почему кого-то так волнует то, что никак не касается; почему те, кому повезло настолько, чтобы совать нос не в свое дело, могут завидовать другим? Не складывается. Сытый алкает. Да у вас головы жиром заплыли, и —
"У семпая же нет друзей? Поэтому мы с семпаем повеселимся".
...Вот так. С того дня я так давно не возвращался домой.
Да, я каждый день уставал, но перед коридором от входа менял настрой. Я умолчал, что мой локоть сломан. Сейчас надежды нет, но когда-нибудь я точно заставлю его работать. Поэтому пока промолчу. С этими мыслями я не мог даже на эти несколько месяцев ее опечалить, открыл входную дверь и крикнул "привет".
Над чайным столиком было непривычное украшение.
Словно крутящийся ветряной колокольчик.
Поутру, глядя на меня, машущего рукой, женщина —
с извиняющимся передо мной лицом — оборот — оборот — оборот.
Закрываю дверь. Заговариваю с соседкой. Это добродушная женщина с не подходящим обманчиво-беззаботным голосом.
"Ой, а ребята ушли? Как редко заходят к вам друзья. Все с бейсбольными штуками! Это твои товарищи по клубу?"
Это было не из-за младшеклассников. Те вправду просто приходили повеселиться. Они только посмеялись над жизнью женщины, пошпыняли, напоследок рассказали по доброте душевной, в каком состоянии сейчас ее сын, и все.
Все ясно как день. Она и так была на пределе. Поэтому, устав от жизни, с ощущением вины перед сыном ушла на покой. Мол, прости, что даже мечте твоей конец.
Кажется, это было в декабре.
Теперешний я не очень понимаю, что почем.
Видимо, все это меня никак не касается.
/
— Кх, хах-х...
В этот миг.
От разрушительной боли, выжигающей нейроны, воля Синкера вернулась.
— Кх, гр-р-а-а-а!
Беспричинный гнев приютил демона в правой руке.
Насильственно поддерживает тело, трескавшееся от жажды убивать.
Гнев. Гнев. Гнев. Бесформенный гнев. Не направленная на кого-то конкретно ярость — его стимул.
Крученый на скорости в сто сорок километров в час на этот раз уж точно пролетит мимо биты.
По внешнему углу, снизу вверх, ныряет "синкер". Не сравнимая с ранее задевающими внешний угол понизу мячами разница высот.
Тихий звук "чипа".
Действительно самым краешком, но — этот бэттер все же коснулся мяча.
— ЭЙ!.. Ты вообще уже, Слагер!
Мутнящие сознание гнев и радость!
Две эмоции взорвались и разлетелись.
Эпичен. Этот бьющий эпичен. Неоспоримый слагер. Он из другого теста, нежели куча уже убитой мелкоты. Раздражает. Как же раздражает. Как такой до сих пор не вылезал из норы? Не делал милости? Черт. Черт. Черт. Теперь еще больше раздражает, хочется материться. Ар-р, ну правда, почему... не мог раньше появиться, пока я не стал таким позорным питчером? Непонятно. Неважно. Сейчас есть только гнев и радость. Враждебность к бэттеру, коснувшегося лучшего мяча, и заразительный восторг к его таланту.
С другой стороны — я уже живой труп. То, что я сейчас не сделал страйк, смерти подобно.
Но тем более — эта дуэль за ним...
— Готов...
Своими глазами видел. Этим свингом бьющий повредил правый локоть. Теперь тупик. Следующий демонический мяч — страйк-аут. Услышим звук ломающегося черепа восхитительного Слагера.
— Х-х, а-а...
Кровавая правая рука тянется к теперь уже последнему мячу.
— Э... ой? Черт, ты чего?
Мяч не взять. Нет, не то что не берется, а что-то ящик с мячами в тумане, не видно.
Еще один мяч. Еще один мяч все решит, но почему ничего не видно? А, солнце в глаза. Надо было кепку надеть. Капюшон от света не защищает. Хотя в жизни никаких кепок себе не мог позволить.
— Уф-ф-ф... во.
Чуть не падая сам в ящик, берет мяч.
Перерасход крови. Спад кровяного давления, сопровождающийся утратой зрения, проходит мимо внимания. Он вообще сейчас не может даже дышать, не напрягаясь всем телом. Разные функции организма в отключке.
Теперь тупик — понял он.
И это чистая правда. Его разваленный рассудок уже не осознает, кто именно перешагнул предел.
Головная боль с примесью белого шума.
Порванное тут и там мясо руки. Уже бесформенное правое плечо... Потрескалась и уже следующим броском развалится кость локтя.
— Да знаю я... Но получится.
Тело горит.
Высокий звук удара по металлу пробуждает мертвеющее сознание.
Хреново? Да всегда хреново. Всю жизнь терпел ради мечты, которой надо сбыться.
Но ради чего сейчас?
Непонятно. Потеряв зрение и смысл, Синкер начал сетап для последнего мяча.
?
Это были кричащие спидболы.
Пятый мяч. Шестой мяч. Седьмой мяч.
С каждым разом мячи Синкера набирают резкости и одновременно ранят самого питчера.
"Кх, ха-ах..."
На взгляд питчера — неколебимый четвертый номер.
Но сам Кирису шел по тонкому льду.
Поворачивающие в десятке метров от него, на ста сорока километрах в час едва касающиеся страйк-зоны демонические мячи.
Просто реагировать на такое уже стоит не года жизни, но десяти.
Сорок процентов внимания — на внешний угол, сорок — на приманку-внутренний. Остальные двадцать — на ловлю мячей, опасных потерей контроля.
Этот питчер не задействует убийственного мяча до страйк-аута. Это понятно, но дикие подачи от потери контроля неизбежны. Однажды рука сорвется, и прилетит дикий.
"Тьфу... Хрень в голову лезет".
Там уж — удерешь или нет.
Если прилетит в голову, точно смерть на месте. Увернуться на расстоянии в десять метров от поворачивающего спидбола не выйдет. Неважно, как там бита, уже входящая в мах, но тело на приказы движения с такой скоростью не среагирует.
Это — бэттер-бокс по соседству со смертью.
Если страйк-аут, Синкер пустит последний мяч на убой.
Если дикий мяч — не увернуться и насмерть.
Синкер с каждым мячом шагает к могиле, но и Кирису с каждым мячом теряет шансы.
Остановись. Быстрее остановись, безумие.
Остановить бы. Срочно остановить бы эти вбрасывания.
Страх на подкорке сбавляет глубокое дыхание.
...Все сознание нужно направлять не только на зрение, но и сосредоточивать на других чувствах, иначе за такими мячами не успеть.
Слух особенно близок к зрению, и с мозгом эти два чувства взаимодополняющи. Данные от слуха и от зрения не раздельны, они поступают в связке. Пространственное ощущение, логическое мышление повышены. Мозг сочетает сознание с левым ухом, и в заведующее образами правое полушарие информация вбивается напрямую.
Кирису не планирует измотать Синкера, срезая мячи. Все свинги направлены на отбой. Он всего лишь не попадает. Человек, ни разу еще не пропускавший бол, если только его видно, уже седьмой мяч ловит и не успевает.
...Если Синкер и суетится, то суетливость Кирису еще больше.
Двое, которым не позволены ни страйк-аут, ни хит. У обоих еще не было противников, кого нельзя было бы победить так, как диктует воображение.
"Ага, это, ну..."
Страшно. Слагер запоздало ощущает, насколько напряжная штука бэттер-бокс.
Завершить бы. Завершить бы за наименьшее число мячей.
Уже нет настроя отбить и покончить с этим. Пусть форбол. Дикий мяч или бол срезать не станет. Пропустит как есть, а дальше пускай Исидзуэ Арика что-то делает.
Восьмой мяч. Резковат. "Шут" во внешний угол, судья бы засчитал страйк. Осознав это, начинает махать битой на полной скорости.
Бэттинг задействует тело от щиколоток до запястий, являясь самым длинным для тела последовательным движением. Спираль, где каждое звено вращается по очереди. Но поворот для всего не начинается с первичным "пинком". Все движения целиком прибавляют к скорости. От ноги к бедру, от бедра к спине, от спины к плечам. И каждый раз скорость растет, и бита, на самом конце спирали, вмиг разгоняется до ста сорока километров в час.
"Кх, ах ты!.."
Упускает попадание. Видит эти считанные сантиметры, но не успевает. Это предел человеческой реакции... Если будет опасный или внутренний, сознание располовинится, и если зажать одни внешние траектории, он едва-едва успеет.
Но не может этого. Такая резкая смена стойки изначально была для заманивания мяча во внутренний угол. Если прилетит туда, касание, может, и будет неполным, но все равно приходится оставлять выбор для внутренних.
Бэттинг начинается с ограничения мышления питчера. Если сейчас сделать нейтральную стойку, смысла в подготовочной части не будет. Легким увеличением свободы выбора противника матч проваливается.
Питчер держит следующий мяч.
Думать некогда. Сконцентрировав сознание, он прикидывает форму броска.
И каждый раз...
"Игурума..."
...гнев этого питчера доходит до него через зеркало.
Почему все так обернулось? Мы же просто хотели играть в бейсбол. Я не виноват. А виновато общество, не давшее даже свободно поиграть с мячом. Тот, кто был слаб, выбился вверх, вы обиделись и для развлечения в свободную минутку подставили ему подножку...
Так кричит правое плечо питчера.
С каждым мячом расползающаяся форма. Но живость растет, и мячи чудесным образом набирают резкости.
Среди этого: презирая бьющего как предателя, навек изменившиеся глаза ребенка.
"Я попробую кинуть боковой. Пусть скорость плавает от размера тела, но крученые зависят только от тренировок..."
...Хоть и нет времени на сантименты.
Эта необратимо искаженная фигура упрямо накладывается на образ старого друга.
Детство, когда все-все было иначе.
Единственное общее — любовь к бейсболу.
Нет... Изменилось и это.
Они просто смотрели в одну сторону, а видели такие разные вещи.
Именно Кирису, не замечая этого различия, и загнал в угол друга более жестоко, чем кто-либо иной.
Девятый мяч.
Разбрасывающий искры мяч влетает под таким острым углом, словно ругает Кирису — "предатель".
Страдающая правая рука Синкера. Кто угодно посмотри — это предел. Человек бросает мяч, подавляя боль, превосходящую воображение. Это Игурума Казуми делает шесть лет подряд. Радости в бейсболе он не увидел ни на миг, этот король в пустыне.
Его вид был слишком ярок для Кирису.
Питчер вопит.
Ты легко бросивший бейсбол предатель.
Ты незаурядно талантлив, но не отдал бейсболу все, недопырок.
Так и есть. Естественно, что Синкер зол на Кирису Яитиро. Но если задаться вопросом, кто из них прав, Кирису и сейчас ответит с гордостью:
"Ага. Дык я молодость бейсболу посвятил.
Но я же не ты, я не разменял на него жизнь".
Поэтому и не дошел до ручки.
Он в любом случае не смог стать таким нездоровым героем, что разбрасывается жизнью за то, что любит.
"Знаешь, последнее время матушка улыбается. Рада, что меня все хвалят..."
Десятый мяч.
Фастбол, каттер, пущенный из формы, что словно дышит огнем.
Чей страх смерти больше?
Бэттера от холостого маха или от смерти за доли секунды от дикого мяча?
Питчера, свалившегося после вбрасывания на пределе нечеловеческого знания?
Страх Кирису больше...
Неимоверный гнев этого питчера подавляет страх.
...То, что уже закончилось. То что уже не сбудется, движет уже мертвым телом.
Питчер не осознает. Он даже не замечает, что уже давно харкает кровью, что покрыл весь "холм" кровью.
"Гх..."
Невыносимое зрелище. Но отводить глаза нельзя.
Что можно сделать сейчас — так это положить конец.
Быстро и неважно с каким результатом положить конец этой игре. Готовый и к этому, Кирису не может нанести удар.
Тайминг уже совпадает. Этот питчер не любит мячи во внутренний угол. Теперь остался только один мяч, нужно привязать сознание питчера ко внешнему углу в момент выпускания мяча, и исход решен, это понятно, но Слагер все продолжает дуэль.
...От страха плохо соображаешь. И вот Кирису отвел глаза от собственных мыслей, и — тринадцатый мяч.
