Королева кивнула.
— "Во имя религии, нами исповедуемой, во имя безопасности священной особы королевы и блага государства всеподданнейше просим скорейшего распоряжения вашего величества о том, чтобы вынесли приговор королеве Шотландской, а также требуем, поскольку это единственное известное нам средство обеспечить безопасность вашего величества, справедливой неотложной казни названной королевы", — зачитал сэр Уильям.
— Поблагодарите господ из парламента за их верную службу Англии и королеве, — сказала Елизавета, — но мы пока не дадим им ответа. В этом деле всё должно быть безупречно, потому что если найдутся какие-нибудь ошибки, виновата буду я. Мы, государи, стоим как бы на подмостках истории, не защищенные от взглядов и любопытства всего мира. Малейшее пятнышко на нашем одеянии бросается в глаза, малейший изъян в наших делах сразу же заметен, и нам должно особенно пристально следить за тем, чтобы наши поступки всегда были честны и справедливы.
— Запишите это слово в слово, господин секретарь, — громко прошептал сэр Уильям. — Ваше величество, — продолжал он, — мы разделяем ваши чувства, мы глубоко ценим ваше стремление всегда и во всём придерживаться принципов справедливости, мы восхищаемся вашим благородством. Но, ваше величество, мы должны, тем не менее, принять, руководствуясь вашими указаниями, какое-то определенное решение сегодня. Считаете ли вы, что Мария Шотландская заслуживает смерти? Ваше величество, народ, потрясенный её злодеяниями, благодарит Господа за ваше чудесное спасение и ждёт справедливого возмездия для преступницы.
— Я также смиренно благодарю Бога, ниспославшего мне чудесное спасение, — ответила королева. — Однако хоть жизнь моя и подверглась жестокой опасности, больше всего, признаюсь, меня огорчило, что особа моего пола, равная мне по сану и рождению, к тому же близкая мне родственница, виновна в столь тяжких преступлениях.
— О, как мы понимаем вас, ваше величество! — воскликнул сэр Уильям.
— Я ещё не закончила, милорд... Но даже и теперь, когда дело зашло так далеко, я охотно простила бы Марию Стюарт, если бы она принесла полную повинность и никто бы от ее имени не стал больше предъявлять ко мне никаких претензий; от этого зависит не только моя жизнь, но безопасность и благополучие моего государства. Ибо только ради моего народа я дорожу ещё жизнью.
— Немедленно запишите это, господин секретарь, — вновь прошептал сэр Уильям. — Однако, ваше величество, — продолжил он, — разве не справедливо вынести приговор преступнице, покушавшейся на самое святое, что есть в Англии, — на вашу жизнь? Милорды, — обратился он к членам Совета, — выскажите своё мнение по этому поводу.
— Смерть! Смерть! Смертный приговор! — раздались крики. — Приговорить к смерти!
— Есть ли среди нас такие, кто не согласен с этим? — спросил сэр Уильям.
— Нет, — ответили ему, — это общее мнение.
— Ваше величество, — обратился он к королеве, — Королевский Совет нижайше просит вас направить дело в Верховный суд для вынесения смертного приговора Марии Шотландской. Если вы не сделаете этого, нельзя поручиться за вашу жизнь и безопасность ваших подданных.
Королева молчала. В зале установилась гробовая тишина.
— Вы удивляетесь, что я молчу? — произнесла Елизавета после очень долгой паузы. — Я сегодня в большем затруднении, чем когда-либо. Говорить и жаловаться было бы с моей стороны лицемерием, молчать — значило бы не отдать должного вашему рвению. Вас, разумеется, удивит мое недовольство, но, признаться, я лелеяла надежду, что будет найден какой-то иной выход для того, чтобы обеспечить вашу безопасность и мое благополучие. Поскольку же установлено, что мою безопасность нельзя обеспечить иначе, как ценой жизни Марии Стюарт, мне бесконечно грустно, ибо я, оказавшая милость стольким мятежникам, молчаливо прошедшая мимо стольких предательств, должна выказать жестокость в отношении моей собственной кузины.
— Мы восхищены вашим благородство, ваше величество, — повторил сэр Уильям, — мы знаем, что вы добры и милостивы, но опасность, исходящая от Марии Шотландской, именно потому так велика, что Мария ваша родственница.
— Увы, вы правы, милорд, — вздохнула Елизавета. — И всё же, я хочу дать Марии Стюарт последнюю возможность спастись. Как я уже сказала, если Мария принесёт мне полную повинность, если напишет покаянное письмо, я пощажу её. Такова моя воля! — повысила голос королева, перекрывая шум. — Я не оспариваю вашего мнения, мне понятны ваши доводы, я только прошу вас, милорды: примите мою благодарность, простите мне мои сомнения и не обижайтесь на этот мой ответ без ответа.
Елизавета подняла и пошла к выходу. Когда она покинула зал, шум поднялся с новой силой; сэр Уильям поманил к себе сэра Френсиса и прошептал ему:
— Что же это такое? Неужели опять сорвалось? Что же дальше?
— Нет, с Марией Шотландской покончено, — ответил сэр Френсис, жутковато улыбаясь. — Что будет дальше? Мария не покается, Елизавета не простит. Считайте, что Марии больше нет, — дело сделано.
Эпилог
— Дженни, прочти мне описание казни Марии, — попросила Елизавета. — Боюсь, что при первом чтении я упустила некоторые подробности.
Джейн развернула свиток, поднесла его к свечам и принялась читать:
— "Прежде всего, Мария Шотландская написала письмо её величеству королеве Елизавете"...
— Да, вот это письмо, — перебила её Елизавета и, в свою очередь, прочитала: — "Мадам, я от всего сердца благодарю Создателя за то, что он с помощью ваших происков соблаговолил избавить меня от тягот томительного странствия, каким стала для меня жизнь. А потому я и не молю вас продлить её, достаточно я вкусила её горечь. Я только прошу (вас, а не кого иного, так как знаю, что от ваших министров, людей, занимающих самые высокие посты в Англии, мне нечего ждать милости) исполнить следующие мои просьбы: прежде всего я прошу, чтобы это тело, когда враги вдосталь упьются моей невинной кровью, было доставлено преданными слугами куда-нибудь на клочок освящённой земли и там погребено — лучше всего во Францию, где покоятся останки возлюбленной моей матери, королевы; там это бедное тело, нигде не знавшее покоя, доколе нерасторжимые узы связывали его с душой, освободившись, найдет успокоение... И наконец, прошу, чтобы слугам, верой и правдой служившим мне среди стольких испытаний и невзгод, было дозволено удалиться куда им вздумается и там беспрепятственно существовать на те крохи, какими сможет вознаградить их моя бедность. Ваша сестра Мария, королева". — Она будет похоронена в Англии, — сказала Елизавета. — Незачем вести её останки на континент, — не хватало ещё, чтобы там им поклонялись как святым мощам... Продолжай, Дженни.
Джейн читала дальше:
— "Исходя из просьбы королевы Марии, её фрейлина по имени Бесс была с ней до самого конца. Фрейлина плакала и молила королеву о прощении за какую-то страшную вину перед ней; Мария утешала её, как могла.
Следует отметить, что королева вела себя с большим достоинством. Накануне своего последнего дня она платье за платьем перебрала весь свой гардероб, изволив шутить при этом: "Что сейчас одевают на собственную казнь? Что предписывает нам мода в этом случае?". Королева выбрала платье из темно-коричневого бархата, отделанное куньим мехом, со стоячим белым воротником и пышно ниспадающими рукавами.
Утром перед казнью королева Мария одевалась особенно тщательно. Поверх выбранного накануне платья она накинула чёрный шелковый плащ, а голову закрыла снежно-белым покрывалом; такими же, белоснежными, были её сафьяновые башмачки. В предвидении последней кровавой минуты королева надела исподнее платье пунцового шелка и длинные, по локоть, огненного цвета перчатки, чтобы кровь, брызнувшая из-под топора, не так резко выделялась на её наряде.
В восемь часов утра королеву Марию вывели на казнь. Сопровождаемая своей фрейлиной и избранными слугами она вошла парадный зал замка. Здесь был воздвигнут помост, покрытый чёрной холстиной, наподобие катафалка. Перед обитой такой же чёрной тканью колодой на помосте была поставлена скамеечка с чёрной же подушкой, на которую королева должна была приклонить колена, чтобы принять смертельный удар. Палач и его подручный, одетые в чёрный бархат и скрывшиеся под чёрными масками, ждали сигнала.
В глубине зала был сооружён барьер, за которым сгрудились наблюдатели, присланные из Лондона, а также дворяне, съехавшиеся со всей округи, чтобы посмотреть на казнь.
Королеве зачитали приговор; она выслушала его, будто это была благая весть, и по окончании возблагодарила Бога за то, что её страдания приходят к концу. Затем сказала во всеуслышание, что от всего сердца простила врагов, давно домогающихся её крови, поцеловала принесённое с собой распятие и прочитала молитву: "О милосердный Иисус, руки твои, простёртые на кресте, обращены ко всему живому, — осени же и меня своей любящей дланью и отпусти мне мои прегрешения. Аминь".
Далее, по обычаю, палач и его подручный попросили прощения у королевы Марии за то, что вынуждены уготовить ей смерть. Мария ответила им: "Прощаю вам от всего сердца, ибо в смерти вижу я разрешение всех моих земных мук". С неё сняли покрывало и плащ, после чего допустили фрейлину Бесс и прислужниц для последнего прощания. Королева обняла их и просила не причитать и не плакать навзрыд.
Закончив прощание, она преклонила колена на подушку, громко прочла псалом "на тебя, господи, уповаю, да не постыжуся вовек" — и опустила голову на колоду. Должно признать, что ни в одном движении её не проглядывал страх.
Палач нанёс удар, но допустил промах, сперва попав не по шее, а по затылку. Мария захрипела, из горла её вырвались стоны, — каковое зрелище вызвало движение среди зрителей, а фрейлина королевы упала замертво, лишившись сознания.
Второй удар глубоко рассек шею, так что кровь брызнула фонтаном, но голова по-прежнему не отделилась от туловища. И только после третьего удара палач поднял голову за волосы, чтобы показать всем присутствующим. Они прокричали: "Да здравствует королева Елизавета!", — но крик был недружным, ибо губы Марии продолжали вздрагивать, а зубы скрежетали.
Тело и голову Марии положили на носилки, закрыли их чёрным сукном и унесли. Дворяне разъехались по домам; никаких происшествий отмечено не было, не считая того, что наблюдалось некоторое сочувствие к королеве Марии".
— Что же, конец её жизни был лучше, чем сама жизнь. Пусть Бог простит рабу свою Марию, — с чувством сказала Елизавета. — Однако я поняла, что зря казнила её, — прибавила она через мгновение. — О, нет, я не жалею, что отняла у неё жизнь, — я жалею, что дала ей бессмертие! Дворяне сочувствовали ей, подумать только! А меня, значит, осуждали? Вот оно, людское непостоянство: пока Мария была жива, её проклинали и требовали, чтобы я расправилась с ней, но когда я пошла навстречу чаяниям моего народа, проклинать стали меня. Но ничего — впереди у нас война с Испанией, и если, даст Бог, мы победим, я верну себе народную любовь.
— Да, ваше величество, — безучастно кивнула Джейн.
— Что-то ты сегодня грустная, моя милая, — посмотрела на неё королева. — Всё горюешь о своём Энтони? Он не заслуживает этого: он был авантюристом и преступником. Рано или поздно Энтони сложил бы голову, — и хорошо, что это произошло до того, как он на тебе женился. Разве такой жених тебе нужен? Мы найдём тебе кавалера при дворе, знатного, красивого, с богатством и положением, — и скоро ты позабудешь Энтони!
— Мадам, прошу вас, отпустите меня в ваши заокеанские владения! — глаза Джейн неожиданно наполнились слезами. — Скоро в Америку отправляется корабль.
— Что ты, дорогая, — Елизавета погладила её по щеке. — Всё пройдёт. Не надо совершать необдуманных поступков.
— Нет, мадам. Я решила служить Богу, ему одному, — вздохнула Джейн. — Отпустите меня в Америку, ваше величество.
— Но там живут дикари, а мы отправляем туда каторжников. Как же ты будешь среди них?
— Я буду нести им слово Божие — дикарям и каторжникам. Моё место именно среди них, — сказала Джейн. — Отпустите меня, мадам.
— Ну, не знаю, не знаю, — проговорила королева с большим сомнением. — Я подумаю. Ступай, отдохни, мы потом поговорим об этом.
— И она предает меня, — сказала Елизавета, оставшись в одиночестве. — Неужели мой удел — быть преданной теми, кто близок мне? Я пришла в этот мир, когда он пошатнулся, когда перестала цениться жизнь человеческая, когда подлость и обман сделались всеобщим правилом существования, а честь и порядочность подвергались осмеянию. По мере моих слабых сил я старалась восстановить божий порядок хотя бы в своей стране, — и что я получила? Меня называют великой правительницей, мне воздают невиданные почести, но всё это лишь для того, чтобы спрятавшись в моей тени, продолжать творить подлости. Поэтому я обязана быть сильной, сильнее мужчин, но кто тогда защитит меня, чтобы я почувствовала себя женщиной? Мои слабости ставят мне в вину, моими слабостями пользуются для достижения своих целей, но ведь женщина должна быть слабой, чтобы не перестать быть женщиной, — а у меня отняли это право. Кто помнит, что я женщина — женщина, которая хочет любить и быть любимой?
А когда меня уже не будет, годы моей жизни будут измерять моим королевскими деяниями, — но заметят, что они могли бы быть лучше, если бы я не была женщиной. Глядя на мой парадный портрет, потомки скажут: "Вот она какая была, Елизавета Первая из династии Тюдоров, королева Англии", — и никто не вспомнит Елизавету, дочь несчастной Анны Болейн, казнённой по приказу своего мужа!..
1
