— Ну, возможно, он всё-таки преувеличивает. Конечно, кто-то так говорит, но не все и не большинство.
— Пусть так, но всё-таки это очень тревожный звоночек. Ты сам говорил, что они, молодые, другие, чем мы были в их годы, и мы их не вполне понимаем.
— Статистика сбежавших моряков не очень велика.
— А не всякий с такими настроениями и сбежит. Всё-таки родственники, и не всякий решится украсть что-то, а без средств бежать бессмысленно. Да и не хотят они полностью как у них. Хотят, чтобы смесь... Вот Коралл и отмечал подспудное желание перемен. Но ведь смесь не получится.
Инти ответил:
— Ради кружевного белья перемены не случаются. Это не то, ради чего можно рискнуть жизнью! Вот из ненависти люди да, рискуют.
— Вот что, Инти, я думаю завтра съездить в Счастье! Вместе с Вороном. Хочу попробовать найти Кондора и узнать о судьбе Луны.
— Ну, съездить туда надо, но почему едешь именно ты? Ведь ты ещё не вполне здоров! Целебный Бальзам ведь не зря предупреждает...
— Инти, сам понимаешь, что ехать могу или я, или ты. Из мужчин только мы Луну в лицо знаем.
— Допустим. А почему ехать не мне?
— Потому что послезавтра Райма Инти. Ты знаешь, что я должен делать каждый праздник... Мне уже Фиалка говорила, как она ждёт от меня этого праздника... Но я не могу... Не могу, понимаешь! — Асеро всхлипнул. — И отказать ей тоже не могу. А если мне надо уехать по делам... тогда не вопрос.
— Да, серьёзно... Я как-то об этом не думал, не до того теперь...
— Инти, может, ты лучше богом побудешь. Ты же Инти, тебе можно... Для детей.
— Хорошо, подумаю. Но почему ты решил ехать именно с Вороном, а не с тем же Кораллом, например?
— Тебе он кажется ненадёжным?
— Откровенно говоря, да. Лучше бы с Кораллом или Морским Ежом.
— Да, характер у Ворона скверный. Но означает ли это непременно склонность к предательству? Ты боишься, что он мне может сделать что-то плохое?
— Асеро, я не хотел тебе говорить... но когда мы нашли тебя без сознания, Ворон говорил, что с тобой не надо возиться. Нет, бросить тебя на верную смерть он не предлагал, но предлагал навязать кому-нибудь, авось позаботятся.
— Ворон это сказал... а остальные? Ты уверен, что больше никто так не думал? Ты сам только слышал слова Кальмара о том рабе... Именно людям, готовым прямо сказать всё, что они думают, я склонен больше доверять.
— Ну, тут ты скорее прав.
— Инти, если бы ты слышал, что тут творилось, когда пришёл Коралл и объявил, что надо кормить каких-то женщин. Хотя Утрата и орала громче всех, но это оттого, что мужчинам визжать не положено.
— А Ворон возмущался?
— Он интересовался их моральным обликом. Не шлюхи ли... А вот Кальмар и Морской Огурец скорее не хотели обузы. А это куда хуже.
— Хуже, согласен.
— Мне кажется, что у тумбесцев какой-то болезненный тик... что им не хватит чего-то, и эта нехватка их под удар поставит. Нет, так может быть в жизни, не спорю... но они боятся этого больше, чем оно того стоит. И это не вчера и не сегодня у них появилось. Не от растерянности. Видно, было ещё до переворота. Ведь нелепо же. Парадоксально! Более старшие поколения жили скуднее, но были щедрее.
Инти ничего не успел ответить, потому что в этот момент на конюшню зашёл Уайн.
— Уже вернулся? — спросил Инти.
— Да, и мне надо поговорить с вами. Я объяснил отцу про ситуацию с водой. Он, в общем, согласен помочь. Но только... он ведь не справится один или даже с парой ребят, которых он надеется привести. В общем, помогать должны наши люди... А это значит — раскрыться по полной.
— Ну не совсем по полной, имён им называть не обязательно.
— Допустим, тебя они не узнают, и лекарь смолчит, и Утрата... Впрочем, насчёт неё я не очень уверен.
Лицо Инти сразу посуровело:
— Ты узнал про неё что-то нехорошее? Говори, это важно! — сказал он.
— Короче, её муж не был убит на месте. Она его бросила тяжело раненного.
— Она знала, что он ранен, а не убит?
— Вот это не могу понять точно. Но не проверяла, во всяком случае. Я его видел живым. Его мои родители подобрали и выхаживают.
Уайн как-то нехорошо замолчал. Инти переспросил:
— Ты хочешь сказать что-то ещё? Он безнадёжно искалечен?
— Вроде нет, потом встанет. Нет, не в этом дело...
— Ты хочешь сказать, что Утрата поступила... не по-людски, бросив его?
— Ну, тогда она вряд ли могла его спасти. Нет, что убежала, спасаясь от насилия, я обвинить не могу. Я бы и сам предпочёл, чтобы моя жена в такой ситуации сбежала, чем была бы обесчещена, возможно и насмерть замучена. Дело не совсем в этом... — Уайн говорил это, опустив взгляд вниз и ковыряя землю носком сандалии. — Мне кажется, что она вообще к своему мужу равнодушна, никогда о нём не говорила, всё больше о себе думала. Во всяком случае, так думает Заря.
— То есть, думаешь, что она мужа не любит? Но ведь выдавали-то её замуж добровольно.
— Не знаю. Да, на неё не давили. Но кажется мне, что она... по жизни больше всего собой озабочена.
— Привыкла, что всё вокруг неё для неё? Потому что единственное дитя у своего отца? Потому что все вокруг жалели сироту?
— Да, Инти. Хотя Заря тоже единственной выросла. Но ведь не так на себе зациклена, как её мать, например. Не знаю, от чего это зависит.
— Я свою старшую дочь тоже излишне избаловал, — вставил до того молчавший Асеро, — ведь она же недоношенной родилась, было страшно, что вообще не выживет. Инти, и ты знаешь теперь, во что это вылилось!
— Думаю, что её больше избаловала собственная красота, — грустно сказал Инти, — привыкла, что вокруг много поклонников, из которых можно выбирать. Потому и не ценила каждого по отдельности. Хотелось ей чего-то необыкновенного! Впрочем, теперь это всё не важно. Ладно, Уайн, что ты думаешь делать?
— Думаю сообщить об этом Утрате и посмотреть, как она отреагирует. Если изъявит желание отправиться выхаживать мужа — тогда ей можно доверять. Но если не изъявит... Тогда как быть?
— Понимаю твои опасения, но выбор у нас не велик, — сказал Инти. — Испытать ты её, конечно, можешь, но всё равно придётся рискнуть и открыться. Что, мол, живут тут такие. Но мы не можем допустить, чтобы селения затонули. Кстати, ты ничего не узнал о проповеднике, которого упоминали Хорхе и Педро?
— Узнал немногое. Формально этот тип с красивым лицом и красивым голосом объявляет себя вне политики, и это позволяет ему избегать многих вопросов, но, в общем-то, понятно, что он против инков, мешавших проповедям. Напрямую Хорхе и Педро в селение не являлись, во всяком случае, мои родители их не видели, но связаны были явно. Кстати, нам ещё повезло, что Хорхе и Педро не узнали в лицо Асеро. Но ведь кто-то из пришедших узнать может...
— Вот это и в самом деле проблема... — сказал Инти.
— Инти, если я поеду с Вороном в Счастье, то вопрос не стоит.
— А если тебя там узнают в лицо?
— Тут меня могут выдать дочери. Или Тучка. Что взять с малышек. Твои дочери тут, конечно, осторожнее. А там чисто по лицу меня едва ли узнают. Разве я похож на себя прежнего? Народ привык, что я являюсь перед ним во всем блеске, что золото сверкает у меня на груди, запястьях, и в ушах, а теперь я... я очень жалко выгляжу на самом деле. Уши оборваны... впрочем, их можно под капюшон. Ну и в остальном вид у меня далеко не такой, к какому они привыкли
— Ну-ну, Манко тоже на цепи посидел. И в жизни это выглядело ещё ужаснее, чем в известной пьесе. Да и потом ему не сладко пришлось под властью Эрнандо Писарро. Но ведь когда его освободили из плена, в нём немедленно признали Первого Инку без всяких вопросов!
— Времена изменились, Инти. Теперь у нас меньше верят в богов, и потому от бога требуют, не знаю как объяснить... большей божественности, что ли? — Асеро усмехнулся. — Ведь мне же очевидно, что я твоих людей своей персоной сильно разочаровал.
— Ну как сказать, а что они ждали, собственно? Что у тебя знаки божественного достоинства к телу приросли? Что ты не можешь быть больным и слабым?
— Не знаю, у каждого свои представления об идеале. Вот Ворон помешался на половой морали, малейшее отклонение от которой для него уже повод человека не уважать. Но это, верно, оттого, что обидел его кто-то. Впрочем, я тут чист. А что важно для остальных, я не понял. Потому что они, в отличие от Ворона, не говорят об этом прямо. То ли они осторожнее, то ли просто не умеют облечь в слова. Что скажешь, Инти?
— В общем, я мог бы тебе запретить подобный риск. Но, возможно, ты и прав, стремясь таким образом испытать Ворона. В конце концов, лучше его испытать так, чем в более опасной ситуации.
Уайн добавил:
— Инти, я ещё хотел спросить тебя про проповедника. Сам я его не видел, но по описанию, у него чистые голубые глаза и голос необычайно красив. Может, о таком упоминалось в отчетах, а Асеро мог его и живьём видеть? Человек должен был быть достаточно приметный, по нему теперь многие женщины с ума сходят. Моя тёща тут конечно впереди всех, но не одна она такая... Но раз одним из условий допуска англичан было отсутствие проповедников, то как он мог проникнуть?
— Англичане не испанцы, — ответил Асеро, — у них нет священства как отдельной касты. Теоретически вроде это может делать чуть ли не любой. Да и маскировать они их могли легко. Кто скажет, что вот тот купец на деле ещё и богослов? И красивый голос можно скрыть, а актёры голос вообще менять могут. Можно предположить, что они какую-то часть людей привезли скрытно. Но тут сложно понять.
Инти ответил:
— Да, Хорхе с напарником едва ли могли въехать под своими именами. Кто-то должен был дать им фальшивые документы, скрывавшие их происхождение. И боюсь, что это были люди из моих подчинённых, больше некому.
— Подложные паспорта им могли выдать и англичане.
— Могли, не спорю. Но чтобы их наши люди не проверяли — быть такого не может! И сомневаюсь, что просто прохлопали. Плохо зная нас, англичане слишком неискусны в таких подделках.
— А Ловкий Змей? — спросил Асеро. — Он вполне мог и искусно подделать.
Инти ответил:
— Он-то мог, но всё равно дело им не обошлось. Подумай о том же Розенхилле. Горный Ветер за голову схватился, когда узнал, что тот оказался опять в Тавантисуйю. Ведь его же люди лично проверяли, что тот сел на корабль, подмена исключена. Получается, что ночью, когда корабль отплыл, кто-то помог ему спуститься в шлюпку, тайно добраться до берега и вернуться в столицу. Понятно, что тут должно было быть задействовано очень много людей. Даже страшно подумать сколько... да и этот Хорхе тоже столько времени скрывался, а значит, его тоже покрывали. Вот что, Уайн, мне нужно послать в Тумбес для проверки надёжного человека и опытного разведчика. А это можешь быть только ты, больше некому.
— Но почему я? У тебя же все, кроме меня, из Тумбеса.
— Вот потому ты и удобен, что не из Тумбеса. Тебя же там почти никто не знает как моего человека.
— Зато Зарю знают. О её делах небось до сих пор там судачат.
— Не думаю, за пять лет уже случилось столько всего, что о той истории давно забыли. А Заре нетрудно притвориться, что она теперь ничем, кроме детей, быта и хозяйства, не интересуется. Стройте из себя обычных беженцев, рассказывайте об ужасах, творящихся здесь, и никто ничего не заподозрит. Невинное семейство с двумя детьми меньше всего похоже на шпионов. Так что подумайте с женой, насколько вас устроит такой вариант, тем более что уезжать тебе отсюда надо, а в Кито я бы тебе соваться не советовал. Моё чутье мне подсказывает — там будет жарко, возможно кровопролитие...
— Но ведь сам семью туда везёшь? — переспросил Уайн.
— А у меня выбора нет, в отличие от тебя. Я не могу не ехать в Кито и не могу отправить их куда-то одних. А тебе лучше в Тумбес, Старый Ягуар вас в обиду в случае чего не даст. Пока не отвечай, подумай, с женой посоветуйся.
Одним из самых больших неудобств жизни в тесноте всегда является то, что в "комнату уединения" почти всегда надо выстаивать очередь. Впрочем, Инти и этим неудобством умел распоряжаться с пользой: так как хижине почти всегда много народу, то если хочешь с кем-то перемолвиться словом наедине, то удобный случай может представить как раз в такой очереди. Так и на сей раз Инти, когда его сестра Звезда случайно оказалась в очереди впереди него, не преминул спросить, не знает ли она ещё чего-нибудь о судьбе их родичей крови Солнца:
— Верховный Амаута после того, как ему пригрозили изнасиловать и обратить в рабство его дочерей, вроде сломался, это ты знаешь. Так же думают сломать и Славного Похода, держа в заложниках его родных. Впрочем, тут я не мог сказать, кто из семьи попался в их руки живым. Ходили слухи, что у них Шерстяная Накидка в заложницах, а ты говоришь, что она мертва. Чистая Верность покончила с собой, выбросившись из окна. Это точно было самоубийство, мы говорили с ней накануне, она не хотела жить в позоре и с чувством вины, что это все, мол, из-за неё. Мол если бы не тот случай с её сыновьями, то не пустили бы англичан в страну и не случилось бы того, что случилось. Я ей пыталась объяснить, что дело не в этом, в конце концов, можно было выкупить юношей, а никаких договоров не подписывать, но она не вняла. А может, и не в этом дело, а знала она что-то опасное. Утром оказалось, что ночью она сумела вылезти на карниз и бросилась вниз. А может, и не бросилась, а пыталась бежать, но упала...
Инти ещё хотел расспросить про жён и детей Киноа, но как раз в этот момент подошла очередь Звезды, и разговор прервался. К нему подбежал запыхавшийся Коралл и вручил пакет с алой каймой.
— От Золотистого Ореха, — сказал он, — Капибара передала. На дом Панголина было нападение в его отсутствии, может быть, интриги амаута. Да и вообще там скоро, похоже, будет жарко. Англичане продвигают идею, что все крупные мануфактуры надо поделить на мелкие мастерские. В мелкой мастерской люди лучше работают. Мол, там хозяин видит работников и отмечает наиболее усердных. И эту идею продвигают среди работников.
Инти усмехнулся:
— Неужели среди них находятся такие, кто верит в эту чушь?
— Уж не знаю, верят или сами собираются этими самыми хозяевами стать, но сторонники такого подхода есть. У англичан-то интерес наше производство тканей уничтожить, чтобы у них там конкурентов не было. Но вроде есть силы, которые, наоборот, хотели бы мастерскую сохранить и присвоить, только надсмотрщиками снабдить. Вот иным кажется, что лучше примкнуть ко второй силе, чем самим что-то мутить, мы, мол, слабы.
— Коралл, сам небось понимаешь — если заключать такой союз, то всё упирается в то, кто кого кинет. Для тех, кто хочет поставить над народом надсмотрщиков, самоорганизация простых работников худшее зло, большее даже, чем упущенный лакомый кусок. Может, знаешь из истории, что Диего де Альмагро-старший во время своей борьбы с Писарро предлагал Манко союз против Писарро, и по этому поводу среди соратников Манко были весьма бурные споры, но в конце концов было решено отказать, потому что это подрывало доверие народа. И как показала история, это было правильным решением.