Вышел к дороге и Одноухий Хурмаг. Посмотрел на лошадь — хорошая лошадь, крепкая, гладкая и позавидовал Усатой Харе: везет же дураку! А отобрать и не попытался — Усатая Харя сильней. Телегу можно взять. Харе — лошадь, себе телегу. А что с ней делать? Не самому же ее тащить... И красный плащ куда-то девался, сколько ни смотрел Хурмаг — не видно красного плаща. А взять что-то надо... Полез к бочкам: может быть что-нибудь хорошее везут? Поднял у одной деревянную крышку, и из бочонка ударил такой густой запах пива, что Одноухий чуть не задохнулся.
— Пиво! — почтительно прошептал он, — клянусь богиней Шазурр, Кровавой, Беспощадной и Прекрасной в гневе своем — пиво!
Усатая Харя все еще обнимал Конягу, шептал ей ласковые слова, но до него сразу дошли и дурманящий запах, и волшебные слова. Он понял: богиня Шазурр Ужасная, Великая и Прекрасная в гневе своем, прислала еще и пиво. И прислала вовсе не Одноухому, а ему, Усатой Харе, чтобы отпраздновать приобретение лошади.
— Много? — спросил он.
— Полный бочонок. И во втором бултыхается.
— Дуй к Орде, пусть идут сюда, — велел Харя. — Бочки большие, всем хватит.
Хурмаг еще раз вдохнул дурманящий запах, сунул в бочонок ладони, сложил их ковшиком и зачерпнул сколько смог. Одним глотком вытянул все, что сумел набрать и побежал к дороге, по которой шла Орда.
— Мы добыли две бочки пива! — закричал он, забыв о наставлениях Бахаррака. — Богиня Шазурр Беспощадная, Свирепая и Прекрасная в гневе своем, даровала нам два бочонка пива. Здесь, близко! — он махнул рукой в сторону, где осталась телега. — Промочим глотки!
Бахаррак подскочил к Хурмагу, влепил ему увесистую оплеуху и тот замолчал. А еще Бахаррак хотел приказать Древогрызу, чтобы тот зарубил каждого, кто побежит сейчас пить пиво. Но не успел. Одноухий показал, где можно выпить! Орда, забыла об ожидающих ее несметных сокровищах и помчалась к пивным бочкам. А Древогрыз, несмотря на невысокий рост и короткие ноги бежал одним из первых. Если есть появлялась возможность попить пивка на халяву, вряд ли кто мог опередить Древогрыза.
— Да разорви этих полудурков богиня Шазурр, Кровавая, Беспощадная и Прекрасная в гневе своем, и разрази их гром! — обругал Бахаррак своих бесстрашных воинов и пошел вслед за Ордой.
У бочонка хозяйствовал Усатая Харя. Он уже распряг лошадь и привязал ее к телеге. Дотошный Харя нашел припасенные поселянами кружки и небольшой ковшик . И щедро наливал.
— Не толпитесь! — весело орал он. — Всем хватит! Полные бочата! Кто к лошади подойдет, башку разобью! Каждому по кружке. Потом по второй. Без обмана. Пиво высший сорт, сам пробовал. Усы до сих пор мокрые. Кто до лошади дотронется, и капли пива не дам!
Варвары толпились, гудели, шумели, похохатывали от удовольствия. Хвалили Усатую Харю, который и лошадь себе раздобыл, и пиво для всех. Они уж и забыли, когда в последний раз пробовали волшебную выпивку. И вот оно — пиво. Пиво! Надо промочить горло, и захмелеть немного. А потом добавить! Это же жизнь!
Когда Бахаррак подошел и увидел, что делается у бочонка, во рту у него сразу стало сухо. В кружке пива назир варваров никогда себе не отказывал. И вряд ли кто-нибудь в Орде мог выпить больше его.
Перед Бахарраком расступились, пропустили назира к бочонку.
— Самая хорошая добыча! — подмигнул ему Бамбао Семь Хвостов.
— Промочи горло, сразу веселей станет, — посоветовал Древогрыз уже успевший осушить первую кружку.
— Пиво — священный напиток, дарованный нам богиней Шазурр Неумолимой, Беспощадной и Прекрасной в гневе своем! — напомнил вождю Хранитель Традиций.
— Я мага разрублю пополам! — грозился, допив первую кружку Кадрак. — Еще мне одну кружку! — потребовал он. — Потом пойду мага рубить.
Бахаррак посмотрел на своих воинов и понял, что не уйдут они отсюда, пока в бочонках останется хоть одна капля. И если уж на то пошло, то настоящий варвар без сокровищ обойтись может, а без пива — нет!
— Наливай, — разрази тебя гром! — рявкнул Бахаррак.
— Бахаррак, ты наш назир, тебе сразу две кружки! — таким же громким ором ответил Усатая Харя. — Да продлит годы твоей славы, дарующая нам победы богиня Шазурр Неумолимая, Свирепая и прекрасная в гневе своем!
— Пропади они все пропадом, и разрази их гром! — обругал Бахаррак рыцаря Каланта и всю его команду. Потом бережно принял обе кружки, одну в правую руку, другую — в левую. Сделал пяток жадных глотков из одной, утолил первую жажду, и с наслаждением стал потягивать хмельной напиток из другой.
На дороге стало весело. Орда пила пиво. В полном составе. Во главе со своим отважным назиром. Даже рабу Катыку дали кружку. И Катык пил вместе со всеми, и вместе со всеми смеялся. Всем было хорошо.
Кандибоб, Бандурей и Кашлентий не стали убегать далеко. Понимали, раз на возу две бочки пива, то варвары за ними не погонятся. Поселяне смотрели из-за кустов, как варвары пили, как стали веселиться: и пели, и приплясывали.
— Пора бы уже, — прикинул Кандибоб. — А они все никак. Ты точно положил в бочата сонную траву?
— Вполне конкретно! — встрепенулся Кашлентий. — В оба. Самая лучшая, что у нас растет, зеленая экстра. Бабы собрали а я каждую былинку вложил, согласно рецепта, в самой научной пропорции. Так что полный комплекс, и скоро начнется сонное представление.
— Смотри, пригрозил ему Бандурей. — Если не поснут, я тебе мордой об дерево. Тебя Кашлентиха и не узнает.
— Какое не поснут?! Какое не поснут?! — обиделся Кашлентий. — У нас, я же говорю, полный комплекс и научная пропорция. Функция с безусловно определенными последствиями. Никаких посторонних явлений предвидеть не следует.
Прав оказался Кашлентий. Сонный комплекс фактически функционировал. Движения варваров стали замедленными, как бы ленивыми, будто все устали. Варвары начали присаживаться, кое-кто и прилег. Вскоре вся Орда сладко спала. Во главе с самим назиром Бахарраком, разрази его гром! И верный раб Катык тоже спал, нахально расположившись рядом с назиром. И Хранитель Традиций Кипс Кривозубый спал спокойно, потому что Традиции ни один из варваров не нарушил. Не спала только Коняга. Она была совершенно трезвой и обиженной на Усатую Харю, который привязал ее к телеге так, что до травы кобылка достать не могла. Короче, всем было хорошо, кроме Коняги.
Тогда поселяне и вышли на дорогу.
— Порушились наши планы, — на всякий случай вполголоса пожаловался Кашлентий. — Это же все было как нерушимый вклад. А провалилось из-за этих неуемно трезвых варваров, — он заглянул в бочата. — Один пустой, во втором половина наличности. Ну, разве же можно столько пить?! Вот если бы...
— Не каркай, — оборвал его Кандибоб. — Ничего не провалилось. У нас полбочонка еще есть есть?
— Есть, — подтвердил Кашлентий. — Как сказано было, второй бочонок только наполовину опустошен. Как факт и для подтверждения возможностей.
— Вот и хорошо, что полбочонка сталось. Едем за рыцарем. Его команде и полбочонка хватит. Пиво хорошее, видите как поснули.
— Так это же я его и приготовил, — похвалился Кашлентий. — От такого пива целые сутки спать будут, а, может и двое. С полным научным обоснованием
— Сутки — этого нам вполне достаточно, — Кандибоб оглядел спящую Орду и остался доволен. — Запрягайте Конягу, поедем за рыцарем.
Бандурей занялся лошадью, в Кашлентий пошел к спящим варварам, разглядывая их одежду и снаряжение. Вскоре он вернулся с мечом Бахаррака в руках.
— Это же, сколько витаминов надо превратить в энергию, чтобы такой тяжелой железякой размахивать? — удивлялся Писарчук. — А сколько на нее железа пошло...
— Положи на место, — велел Бандурей.
— Это почему я должен отказаться от своего военного трофея, добытого с опасностью для существования?! — запротестовал Кашлентий. — Между прочим, гномы, при содержании такой железной массы, за этот меч хорошо заплатят.
Эта мысль заинтересовала и Кандибоба. Он оглядел сонное поле.
— А ведь здесь разного железа полно... Ну-ка, собирайте все их оружие и грузите на телегу! — велел он. — Нечего добру пропадать. Отвезем в поселение, потом поедем рыцаря угощать.
Глава тридцать третья.
Поляну для ночлега выбрал сержант Нообст.
— Здесь, и заночуем, — объявил он. — Место самое подходящее. С дороги, за деревьями, нас никто не увидит. А мы с этого бугра, — он кивнул на невысокий поросший кустарником холм, — за каждым, кто на дороге появится присмотреть сумеем. И из леса сюда незамеченным не подойдешь. Если эльф к нам опять сунется, мы его сразу увидим. Только вы остроухого не трогайте. Я с ним сам поговорю. Я его спрошу, зачем он наши сапоги испоганил?
По тону Нообста, спутники поняли, что эльф, испоганивший сапоги, на все вопросы сержанта ответит, и не раз пожалеет о своем необдуманном поступке. С местом для ночлега тоже все согласились. Лучшего никто бы и не нашел. Коней стреножили и отпустили пастись, сами перекусили, и пока еще не стемнело, каждый занялся своими делами.
Гномы отошли в сторонку, уселись кружком и стали что-то горячо обсуждать. Если бы кто-то прислушался к их разговору, то понял бы, что они решают очень важную проблему: доросли тролли до всеобщего равенства или еще не доросли. А если не доросли, то что с ними делать? И как их доращивать до общего уровня сознательности? Но никто к борцам за равенство не прислушивался, их планы никого не интересовали. Да и сами тролли вряд ли заинтересовались бы проблемами, которые намеревались решить гномы.
Сержант Нообст лежал на спине и думал о чем-то своем, сержантском. Тот, кто никогда не был сержантом, может сколько угодно догадываться, о чем думают сержанты, когда лежат на спине в свободное время, но никогда не узнает этого. Хитрый Гвоздь выбрал дерево и бросал в него ножи. Ножи он бросал сильно и точно. А о чем думал первый помощник Бритого Мамонта, лучше было не догадываться. Но Зубастик считал, что догадывается. Он и сам умел неплохо бросать ножи. Братья Пекисы и Зейд пытались из кусков кожи, сукна и ремней смастерить себе что-то вроде обуви. Вот такая собралась компания. Вполне можно сказать — разношерстная. Но цель у них была одна, и они понимали, что добиться ее сумеют только в том случае, если станут действовать сообща.
— Кажется, телега едет, — Нообст приподнялся и прислушался. — Точно, телега.
— Поселяне, — предположил Деляга.
— Поселяне... Чего это они разъездились!? — сержант Нообст давно усвоил золотое правило: если кто-то куда-то едет, проверь и разберись, зачем он едет, куда он едет и что ему там надо? Не присмотришь за ними, то станут ездить, кому куда хочется, а про пошлину даже и не вспомнят. Порядок должен быть.
— Поселяне, не поселяне... — Гвоздь спрятал два ножа в рукава, третий сунул за голенище сапога. — Посмотрим. Тогда и подумаем, что с ними делать.
Зубастик проверил, висит ли на поясе нож, ухмыльнулся, как будто хотел кого-то укусить и встал. Приготовился идти за Гвоздем
Братья Пекисы отложили свои рукоделия и тоже встали.
Все пятеро поднялись на бугор, откуда хорошо просматривалась дорога. Следом и гномы подтянулись. А телега не заставила себя долго ждать. Выкатила из-за поворота.
— Трое, — отметил Деляга. — И что-то везут.
— Я их встречу, — решил Нообст. — А вы сзади зайдите, чтобы не убежали. Знаю я этих поселян, им бы только пошлину не платить.
— Они же не в Геликс въезжают, за что пошлина? — поинтересовался Деляга.
— Пошлина дело святое, — объяснил Нообст. — Если кто куда едет, должен платить. На этом казна держится. И стража тоже. Не будет пошлины, не будет и стражи. Кто за порядком смотреть станет?
— Точно, — подтвердил Хитрый Гвоздь. — Без стражи нельзя. Бритому Мамонту за порядком присматривать некогда. У него своих дел хватает. Вот когда он бургомистром станет, тогда другое дело. Тогда наши за порядком присмотрят.
— Бургомистром мы выберем Крагозея, — вмешался Умняга Тугодум. — Вот тогда и наступит полный порядок.
— Ага, он станет всех нас равнять... — Нообст с презрением глянул на коротышек в красных рубашках, которые ни при какой власти не могли стать равными с ним, сержантом Нообстом, не говоря уже о лейтенанте Брютце. — Нет, я тебя не выберу, — предупредил он Крагозея и сплюнул. — Чем тебя, так я лучше Бритого Мамонта выберу... Ладно, пойду встречу поселян.
Кандибоб глазам своим не поверил... Ехали по дороге, ехали, и вдруг — сержант городской стражи. Большой, толстый, с сердитыми усами, лохматыми бровями и мечом на широком кожаном поясе. Настоящий сержант, какого отродясь никто в этих глухих местах не видел. Прямо посреди дороги стоит. Но в одном сапоге, в правом, а левая нога босая. Кандибоб решил, что такое только померещится может и зажмурился. Потом открыл глаза, а все по-прежнему. Стоит на дороге сержант. Усатый, с мечом и в одном сапоге. Оглянулся Кандибоб на Бандурея, а тот тоже на сержанта уставился. И Кашлентий глаза вылупил. Коняга — кобылка умная, понимает, что такое власть. Пяток шагов до сержанта не дошла и остановилась.
— Сойти с телеги, подойти ко мне и встать в шеренгу по одному! — приказал Нообст. — Руки за спину!
Поселяне приказ послушно выполнили.
— Между собой не разговаривать. Смотреть на меня!
Выполнили и это.
Нообст прошелся взглядом по поселянам: морды сытые, одеты чисто. А главное — сапоги хорошие и размер, вроде, подходящий.
— Кто такие?
— Поселяне мы, — ответил Кандибоб. — Землю обрабатываем.
— Понятно, пахари... И руки у вас сплошь в мозолях от непосильного труда... Ну!
Кандибоб понял, что надо говорить правду. Да ничего плохого в этой правде и не было.
— Из Нуидыры мы, — доложил он. — Я — Советник, Кашлентий — Писарчук, а Бандурей — Охранник.
— Из какой такой дыры? — сержант нахмурился, давая понять, что с ним шутить не следует.
— Поселение наше так называется, Нуидыра, — доложил Кандибоб и по прищуренным глазам сержанта понял, что тот не верит. — Сам святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний нашему поселению такое имя дал. Пришел, посмотрел, потом так и сказал: "Нуидыра".
— С тех пор с гордостью носим, — не удержался Кашлентий. — Потому что честь огромадная от самого святого Фестония, вполне заслуженно оценившего грандиозное единомышленное стремление, удостоиться... — и захлопнул рот, потому что встретился с ледяным взглядом сержанта Нообста и сразу понял, что говорить не надо, молчать надо, и рот открывать только для того, чтобы отвечать на вопросы.
— Куда едете? — спросил Нообст.
Ответить на этот вопрос было сложней. Не говорить ведь сержанту, что едут за сокровищами, которые рыцарь у дракона добывать станет.
Сержант ждал. Молчат, не хотят говорить, куда едут. Значит, вину свою чувствуют. А никуда не денутся, все равно скажут. Не было еще такого случая, чтобы у Нообста отмолчались.
Кашлентий, конечно, опять не выдержал. Не мог Писарчук держать рот закрытым, даже если и хотел. Рот сам собой открывался, и слова сами вылетали. Кашлентий и не все их толком понимал.
— Так ведь оптимально двигаемся в сторону наибольшего благоприятствия по воле святого Фестония...
