Сэр Перси Лорейн отставил чашечку кофе, взял газету и монотонно стал читать:
'Снова, в который раз, правительства нескольких стран Западной Европы заговорили о своей озабоченности судьбами стратегической 'сцепки' между военно — политическими системами, сложившимися в рамках Рейнского гарантийного пакта. Для этого им пришлось даже наметить созыв конференции в Лиссабоне на середину октября. 'Европа парализована страхом', — заявил министр иностранных дел Франции господин Моизи, объясняя это 'исчезновением условий безопасности вследствие логики ослабления военной мощи Европы и пресловутая русская угроза, вытекающая из существа договоренностей между Россией и некоторыми европейскими державами. По словам Маизи, западных европейцев напугала перспектива развития 'привилегированных' отношений между Россией и Германией. Об 'опасности' сокращения германского вклада в оборону Европы толкуют и по другую сторону Ла — Манша, запугивая англичан перспективой ослабления безопасности их страны и ее континентальных союзников. Маизи устрашает французскую нацию 'нейтрализацией' Германии, которая — де непременно произойдет, если зарейнский союзник Франции захочет и дальше идти по пути новых сближений с Россией и слишком открываться Востоку, как выразился, например, председатель военной комиссии французского национального Собрания Франсуа Фийон. Он даже выдвинул требование — не дать Германии 'сползти к слишком нейтралистской политике'. В том же духе выступает и премьер — министр Франции Анри Молле. В интервью нашей газете он, хотя и в несколько деликатной форме, но недвусмысленно, предостерег Берлин от нейтрализма, который, по его словам, обязательно толкнул бы Германию в объятия России и явно стал бы поводом для кризиса. Конечно, все эти тревоги беспочвенны: в Германии пока не наблюдается никаких признаков, на основе которых можно было бы предположить, что она помышляет впасть в 'нейтрализм', или хуже того, для западно — европейских 'партнеров', броситься в объятия матушки России. Несерьезно выглядят и страхи по поводу западно — европейской 'сцепки'. Если говорить не о широкой публике, а о правительственных сферах, осведомленных о положении вещей, то вряд ли можно всерьез поверить в их обеспокоенность. Дело, скорее, в преднамеренных пропагандистских формулировках, призванных обосновать и оправдать официальный курс Парижа и Лондона на сохранение по меньшей мере их собственных политических, экономических и военных потенциалов. И Париж, и Лондон по — прежнему полны решимости способствовать образованию западно — европейского военно — политического союза и объединению военно — экономических структур'...
Сэр Перси Лорейн отложил газету и сказал:
-Я просил подготовить обзор европейской и здешней прессы, в котором разбирается тема данной статьи.
Обзорами прессы обычно занимался аппарат советников посла. Собственно, аппарат советников, не более чем политический отдел, который организовывал сбор и обработку политической информации по стране пребывания, в британском посольстве в Москве был представлен всего двумя сотрудниками — русские власти с крайней неохотой шли на какие — либо увеличения 'дипломатической квоты' для английской стороны.
Дэвид Хардиндж начал свое сообщение раздраженным тоном, в котором сквозила некая безнадежность.
-...'Русский курьер' вчера поместил куцый комментарий к материалу чешской прессы, в которой взвешиваются шансы Москвы на продолжение курса на нейтрализацию Германии. Автор статьи пишет, что у России нет ни одного пункта в повестке вероятных переговоров, по которым русские и немцы смогли бы договориться. Ни одного. Русское правительство может добиться успеха только с помощью доброй воли неудачливого правительства Германии. 'Русскому курьеру' вторит проправительственная газета 'Вече', утверждающая, что нынешнее правительство потеряло все свои козыри, не имеет достаточной поддержки в верхах и среди русских политических партий...
-Что еще? — устало спросил посол.
-В 'Биржевых ведомостях', 'Голосе', 'Правительственном вестнике' довольно слабые материалы, в основном касающиеся вероятных перспектив экономического сотрудничества России и Германии. Отмечается понимание того, что продолжение интенсивного развития возможно при осуществлении активного присутствия на западных рынках.
-Собственно, все ваше сообщение сводится к одному: в русской прессе об интересующем нас вопросе вероятного русско — германского сближения не говорится ничего, либо говорится очень глухо?
-Именно так. Русских гораздо больше интересуют результаты парламентских выборов в Германии. Публикуют уточненные результаты голосования, сведения о партийном и персональном составе избранного рейхстага, знакомят читателей с позицией германского канцлера.
-Что еще?
-В России германские выборы оценивают следующим образом: произошло ослабление центральных и усиление правых партий. Впрочем, неослабленными оказались в центре — католическая партия 'центра' и на левой — социал — демократы. Они сохранили свое прежнее значение, и этим определяется возможность гладкого 'парламентского' развития политической жизни Германии. В эмоциональных комментариях, как обычно, недостатка нет. В 'Вечернем времени' высказано мнение, что эти выборы — 'русские', так как 'русский вопрос' на них главный. В то же время в 'Новостях' 'отмечают 'легкомысленную постройку этих выборов', что в результате не сулит ничего хорошего. Очень хорошо высказался Мартенс, бессменный руководитель русской академической Комиссии по изучению естественных производительных сил, давший политический комментарий выборам в Германии...
-Зачитайте. — распорядился посол.
-'Несмотря на весь 'антимодернизм' католичества, вся современная демократическая Европа, и не только одна Европа, считается с влиянием Рима как моральной и политической силы, пожалуй не менее, а более, чем абсолютистская Европа XVII и XVIII веков. Думал ли Вольтер, когда он произносил свое пресловутое 'Ecrasez I'mfame!'*, что в первом тридцатилетии века нынешнего ни в одной культурной и демократической стране Европы нельзя будет управлять без католиков? В Австрии и Франции нельзя управлять без католиков, премьер — министр преимущественно протестантской Голландии — католический священник, в Чехии глава кабинета — католический деятель. Теперь и во главе правительства Германии стоит католический священник — профессор'...
-Благодарю вас, Дэвид, — сказал посол Лорейн без тени благодарности в голосе и Хардиндж вдруг почему — то покраснел. — Есть у кого — нибудь дополнения?
-Есть. — Каррингтон поднял руку и шутливо помахал ею в воздухе, как бы привлекая к себе внимание присутствующих. — Это к вопросу о желании Германии 'броситься в объятия матушки России'. Вчера я виделся с германским торговым атташе Лорхером. Он поведал мне веселую историю о том, как министериаль — директор германского внешнеполитического ведомства* на днях, в Потсдаме, катал на лодке супругу русского посла и неожиданно затянул русскую народную песню 'Из — за острова на стрежень'. Супруга русского посла подхватила. Сцена в лодке была прямо — таки идиллическая...
-Анекдот. — буркнул старший советник посла Дэвид Хардиндж.
-Есть еще дополнения? — спросил посол.
Второй секретарь Хэмфри Уилсон принялся длинно и невразумительно излагать слух, который ему сообщил московский корреспондент парижской газеты 'Матэн', в свою очередь узнавший его от кого — то из посольских чиновников, который слышал его от кого — то, имевшего связи в неназываемых московских деловых кругах. Дело сводилось к тому, что будто бы кто — то из русских промышленников вел осторожные беседы со шведским посланником на предмет организации неофициальных встреч российских и шведских дипломатов.
-В неназываемых московских деловых кругах? — переспросил посол, доставая из внутреннего кармана костюма рабочий блокнотик.
-Составьте телеграмму в Лондон с изложением слухов. Пусть подошьют к делу. — с усмешкой в голосе сказал Малькольм Каррингтон.
Посол пометил что — то в своем маленьком рабочем блокнотике.
-Вреда не будет. — кивнул он, убирая черную записную книжечку во внутренний карман костюма и обводя собравшихся строгим взглядом. — Однако, вы зря посмеиваетесь, мистер Каррингтон: особые проблемы Швеция все — таки вызывает. В первую очередь своей нейтралистской самостоятельной политикой. Ее ближайшие соседи — Дания, Норвегия тоже не очень довольны тенденциями усиления нашего политического влияния. А русские весьма удачно оказывают поддержку этой линии, как бы закрепляя статус северных стран как 'вольных' торговых посредников. Теперь перейдем к указаниям общего характера: в связи с отмечаемым в эту среду русским религиозным церемониалом на Красной площади и в Кремле, все мы, здесь присутствующие, обязаны быть на гостевой трибуне. Мы получили из протокольного отдела русского министерства иностранных дел приглашения и стандартные пропуска для прохода на трибуну, отведенную под размещение иностранных дипломатов. Я имел честь разговаривать с дуайеном дипломатического корпуса в Москве и обсудил с ним вопросы, могущие возникнуть по ходу завтрашней церемонии. Русское внешнеполитическое ведомство получило заверения дуайена, что все главы дипломатических представительств почтят своим присутствием торжество. Надеюсь, вы все хорошо понимаете ответственность. Любой наш прокол, любую нашу ошибку, даже протокольного характера, русские воспримут крайне болезненно. Тем более, если это произойдет в день их религиозного торжества. Русские вообще люди очень ранимые. И не очень расположены к нам, англичанам. Мне, да и вам всем, представляется неоспоримым тот факт, что антибританская кампания Москвы нисколько не умерла. И отношения в настоящее время ничуть не лучше, чем прежде. Поэтому не стоит создавать лишних затруднений, которые могут поставить нас в неловкое положение.
-Во имя политической целесообразности. — добавил Хардиндж.
-Я вас понял, мистер Хардиндж. — с усмешкой ответил посол. — Я тоже привык рассматривать любой вопрос с точки зрения интересов Британской империи.
-Мы справимся, сэр, — ледяным тоном сказал первый секретарь Гордон. — Английская дипломатия гибкая, но стабильная. Мы умеем проявлять выдержку и умение широко смотреть на вещи.
-Но твердую решимость обеспечить наши национальные интересы и достигать успеха там, где это кажется недостижимым, никто не отменял. — добавил Хардиндж.
-Безусловно, мистер Хардиндж. — сказал посол, — Поэтому я также прошу довести до сведения всех сотрудников миссии, чтобы не было никаких демонстраций пренебрежительного отношения к русским религиозным церемониалам. Мы должны показать своим примерным поведением, что уважительно относимся к русским традициям.
-Этот день по русской церковной традиции называется началом индикта или новолетием. — сказал Гордон. — Это был день 'подведения итогов' урожая, уплаты оброков и пошлин, завершения действующих торговых договоров и заключения новых, сдачи в аренду земельных, охотничьих и рыболовных угодий. Сентябрьское новогодье имело под собой и церковную основу. В этот день русскими почитался преподобный Симеон, первый столпник, прозванный в народе Летопроводцем. В Русской Православной Церкви слово 'инди́кт' сохранилось в церковном Уставе и служит для обозначения годового круга богослужения. Начало индикта, или начало новолетия, является церковным праздником.
-Пожалуй, новолетие является самым незаметным православным праздником. — заметил второй секретарь Хэмфри Уилсон. — На Руси продолжают жить по старому византийскому календарю, даром что самой Византии уже нет.
-Дурацкая традиция, вы не находите? — буркнул полковник Эшби. — Русские отмечают новый год в сентябре. Они и в самом деле варвары.
-Полковник, принцип православной церкви таков, что святость не принадлежит к обычному и обыденному пространству и времени. — сказал Каррингтон. — Даже иконы, установленные на стенах храма, не должны часто менять свое месторасположение. Их не должно касаться перемещение с одного места на другое. Мощи, хранящиеся в специальных ковчегах и закрытых раках, не должны соприкасаться с устами грешника. Такой же неприкосновенностью обладают и церковные догматы и формулы, в которых не допускается вносить коррективы и исправления...
-Благодарю вас за разъяснение. — обидчиво выдавил из себя полковник Эшби.
-Полковник Эшби, вам следует получше ознакомиться с традициями и обычаями русской жизни. — сухо сказал Каррингтон. — В России, вот уже на протяжении веков первый день осени — это церковно — государственный праздник. В этот день совершается особая праздничная служба — 'чин летопроводства', во время которой епископ с процессией выходит на городскую площадь, где поются праздничные песнопения, читается Апостол и Евангелие, а затем под пение тропаря праздника все идут в храм, там совершается Божественная Литургия. Главное торжество по традиции происходит в Москве на Соборной площади Кремля. На площади воздвигается помост, на него поднимаются патриарх и царь и возвещают оттуда об окончании года. Патриарх, по обычаю, святит воду и этой водой кропит царя и стоящий вокруг народ, осеняя крестом государя, молится об его долгой и счастливой жизни, а народ в это время громко кричит: 'Великому Государю нашему и детям его многая лета!'. При этом все радостно поздравляют друг друга, желая каждому долгой жизни.
Слова коммерческого советника вызвали легкое оживление среди собравшихся, однако никто не стал возражать. Сэр Перси Лорейн сидел очень прямо за своим столом, и по его красивому лицу было видно, что он едва сдерживает неприязнь ко всем присутствующим.
-Я нахожу это анахронизмом и отсталостью русской цивилизации. — не сдавался Эшби. — Россия — это страна суровой и невежественной монархической диктатуры, погрязшей в своей ортодоксальности и стремящейся экспортировать мертвую азиатчину.
-Бывали ли вы, дорогой полковник, в русской церкви, на богослужении? — спросил Каррингтон.
-Нет.
-Вот — вот. Если бы бывали, то убедились воочию в том, что русские люди святые. А святых нельзя победить.
-Хватит. Полковник Эшби, находите, что хотите и чем хотите, но про себя. И пожалуйста, не афишируйте своего собственного взгляда на положение вещей. — сказал посол Лорейн. — Самое главное сейчас для нас — сохранить доверие со стороны русских властей.
-А между тем, русские то и дело дают понять нам, что мы их обидели. Чем — то. Не знаю, чем именно. — вставил Гордон. — Их отношение к нам подчеркнуто — холодное, мы находимся под постоянным наблюдением. Мы испытываем серьезнейшие затруднения в повседневных деловых контактах с их министерствами...
-Все объясняется просто. — сказал Малькольм Каррингтон. — Едва мы вырабатываем твердое мнение, позиция Лондона за какие — то часы меняется существенно. Мы должны начинать все сначала. Нам даже блефовать не с чем. Скоро вы все увидите это. На конференции в Лиссабоне. У нас всюду круглый ноль. Ноль былой мощи и ноль силы Британской империи, над которой никогда не заходит солнце...
Посол взглянул на коммерческого советника с легким неудовольствием. Ему было известно, что Каррингтон представляет в посольстве интересы 'Интеллидженс сервис'. Сэр Перси Лорейн был карьерным дипломатом. Он был весьма осмотрителен в выборе знакомств, старался избегать каких — либо неудобств в карьере и всегда сторонился людей из 'службы', не верил им и опасался их.
