Вечное Мастерство — каковы бы ни были условия, каково бы ни было оружие Ланселота, и кем бы не являлся его противник — Ланселот всегда был в своем лучшем состоянии для нового сражения.

Все, что попадало в руки Ланселота становилось Благородным Фантазмом — сравнительно невысокого ранга — однако противник, неожиданно столкнувшийся с Благородным Фантазмом Ланселота в виде кочерги редко успевал поразмыслить над тем, какого ранга был тот.

Сама эта способность стоила очень дорогого в пылу сражения — но что относительно верного клинка Ланселота — Арондайта? Клинок считающийся зеркальным отражением Экскалибура — не менее святой и не скованный руками людей тот не только отвечал радостно на способности Ланселота — но и возвращал силы Ланселота обратно. Если Экскалибур был "клинком достойных" — то Арондайт был клинком "что сделает своего носителя лучшим."

Великий рыцарь, названный лучшим из всех, что превращает любой клинок в своих руках в великое оружие, держащий в руках великое оружие, что превращает своего носителя в великого рыцаря. Стоило лишь добавить к этому тот факт, что Ланселот обладал невероятной силой благодаря покровительству Богини, находился рядом с оплотом своей силы — Камелотом, и как будто бы этого было мало — Дар Богини — подобный полуденному Солнцу Гавейна и бессмертию Гарет — и догадаться о текущем ходе сражения с Ланселотом было несложно.

Ланселот, словно бы в насмешку над всеми иными Слугами, вынужденными хотя бы делать вид что их латы или тяжелая броня сковывала им движения, двигался с оскорбительной легкостью и скоростью — попытка Машу ударить щитом по Ланселоту, казалось бы, отвлекшемуся на удар Артурии, закончилась ударом рукояти клинка Ланселота в солнечное сплетение Машу — выбив из нее дух и заставив ту на мгновение потерять возможность дышать, отчаянно хватая воздух ртом.

Но хуже всего было не то, что клинок Жак, врезавшись в выставленный блок Ланселота только злобно заскрежетал, без всяческого эффекта скользнув по тому — а то, с какой практически извиняющейся жалкой улыбкой Ланселот взглянул на эту попытку атаки. После чего, уйдя от удара Артурии, впечатал свой кулак в лицо своего бывшего короля, буквально сметая ее с места. Хуже всего было даже не то, что действия прошлого Ланселота — и его действия сейчас — нельзя было смыть всего одной извиняющейся улыбкой, и даже не то, что Ланселот это знал и все равно пытался выдавить из себя извинения, осознавая всю тяжесть его прошлых грехов — а то, что Машу, подпитывающаяся ненавистью Галахада не могла не обращать внимания на выражение лица и действия Ланселота. Хуже всего было то, что Галахад — сам Галахад, пышущий ненавистью к своему отцу ощущал где-то на подспудном уровне, глубоко внутри своего разума, что может быть он мог на каком-то ничтожном уровне... Посочувствовать Ланселоту.

Хуже всего было не то, что Ланселот продолжал так действовать — а то, что его действия работали.

Это осознание лишь подпитывало гнев внутри разума Галахада — и вместе с тем — подстегивали Машу на новые и новые атаки, совершенно забыв о своей роли "щита".

-Машу! — Голос Бедивера потонул где-то вдалеке, среди бурлящей и кипящей ненависти Галахада, в которой сама Машу уже не была уверена, кто именно контролировал сейчас ее тело — она, Галахад или нечто среднее между ними.

Бедиверу нужно было лишь добраться до Ланселота для того, чтобы отключить действие его Дара от Богини — это не выиграло бы бой мгновенно — но точно должно было уравнять шансы, хотя-бы немного. Однако Ланселот понимал это не хуже остальных — уклоняясь от атак Бедивера с издевательской легкостью.

И хуже всего во всем сражении было то... Что Ланселот не отвечай в полную силу. Не раз и не два он мог если не лишить кого-нибудь из своих противников жизни — то по крайней мере нанести атаку в ответ... Но он не делал этого. Его удары, крошащие стены и камень, могли показаться ужасающими — но для Слуг и относительно его настоящих возможностей были в лучшем случае предупредительными ударами.

-Дерись, трус! — попытки Бедивера докричаться до Машу потонули в потоке гнева Галахада, решившего использовать свой щит не в качестве средства защиты, а как огромную плоскую дубину,— Дерись!

В ответ на выплюнутые с гневом слова Ланселот только скорчил еще более жалкую улыбку, после чего, отбив атаку Галахада с извращенной легкостью, только произнес извиняющимся тоном,— Мне правда жаль, Галахад...

Кроваво-красная пелена покрыла глаза Машу, заставив ее атаковать, атаковать и атаковать вновь и вновь, стараясь щитом разбить голову нерадивого отца Галахада, однако, спустя десяток ударов, когда Машу казалось, что ее разум окончательно растворился в кровавой дымке... Все окончилось.

Не сражение или Сингулярность или сама Машу — все окончилось.

Звуки замерли в воздухе. Солнце, вздрогнув, остановило свой бег. Падающие пылинки застыли в тишине. Казалось, если бы сейчас хотя-бы одна песчинка упала на землю — это было бы самым громким звуком во вселенной.

Тень нависла над миром. Тень однозначной и неминуемой гибели...

И Машу услышала голос,— По кому звонит колокол...

* * *

Землю не накрыла волна страха, ужаса или тьмы — наоборот, казалось, все небо прояснилось до горизонта и все мелкие и жалкие детали — тьма, свет, ужас, радость — просто уступили место абсолютной пустоте стерильного пространства, заставляющего людей наблюдающих за ним непроизвольно поводить плечами, самим не осознавая, что именно заставило их так отреагировать от представшего перед их глазами вида.

Ланселот, перехватив клинок, перевел свой взгляд в сторону. Это была не сторона, из которой послышался голос, возвестивший "По ком звонит колокол" — этот голос, казалось, происходил отовсюду и ниоткуда — сколько подчиняясь какой-то звериной интуиции, чутью, Ланселот знал, где возникла главная его угроза в этот момент.

Черная возвышающаяся фигура, закованная в стальные латы, чья голова была увенчана рогатым черепом, в пустых глазницах которого горело синее пламя.

Губы Ланселота мгновенно сложились в букву "о", заставив того мгновенно вцепиться в свой клинок, забывая о всех своих предыдущих противниках для того, чтобы свести свой взгляд на новом враге.

Ланселот был "рыцарем рыцарей" — вместе с легендарным клинком, под контролем Богини, одаренный Дарами и рядом с Камелотом он мог сойтись на равных даже с богом...

Что означало, что для появившейся фигуры Первого Хассана он был угрозой на уровне требующихся двух ударов, а не одного.

Первый Хассан — создатель слова "ассасин", сам синоним слову "смерть" и безымянный слуга Господа — даже Богиня не рисковала действовать в открытую против того. Пусть ее план и был больше, чем даже Первый Хассан — если бы тот решил сделать свой шаг — ее план не привел бы ни к чему, поскольку не был бы осуществлен вовсе. Все рыцари Круглого Стола единовременно против Первого Хассана имели бы шанс на победу только если бы Богиня лично скрестила свое копье с тем.

И этот противник выпал на долю Ланселота...

"Такова моя печальная участь" — только смог посетовать Слуга, прежде чем рев рядом с его ухом заставил его вспомнить, что помимо Первого Хассана прямо сейчас вместе с ним в бою участвовали и другие Слуги.

-ЛАНСЕЛОТ! — рев дикого загнанного зверя и грохот отозвался резко взрезавшей его разум болью от врезавшегося на полной скорости в его череп щита Галахада, заставив Ланселота на мгновение допустить дезориентацию в пространстве — в первый раз за все время сражения. Один только вид Первого Хассана привел Ланселота к этому исходу.

Впрочем, на этом успех сражающихся с Ланселотом Слуг закончился — в этот раз у Ланселота не было возможностей вежливо отвести от себя удары противника, разделываясь с теми едва не предупредительными ответами. Нет, промелькнувшая в руках рукоять его Арондайта врезалась в лицо Машу, срывая ту с места — после чего удар коленом в живот Бедивера заставил его согнуться вполовину, позабыв на мгновение о своей атаке. Клинок Жак также промахнулся мимо руки Ланселота спустя мгновение, после чего сверкающее сияние Арондайта отделило кисть, держащую клинок в руке Жак — после Первого Хассана — она являлась самой опасной из Слуг — особенно для Ланселота. Промелькнувшая же вдали фигура Артурии только приблизилась к Ланселоту, неспособная оказать влияние на течение боя.

Но все это было лишь отвлечением — потому, что спустя мгновение волосы на затылке Ланселота встали в ужасе, заставив его развернуться и, напрягая каждый мускул в своем теле, направить свой клинок для защиты от удара безымянного черного меча Первого Хассана.

Грохот и скрежет, казалось, разнесся на километры вокруг — удар заставил Ланселота — самого Ланселота, находившегося от начала списка "слабейшие из Слуг" в данный момент так далеко, что проще было сказать, что он не пересекался с этой линией вовсе — наклониться вперед, словно бы уводя его вниз, и ему показалось даже на мгновение, будто бы все мышцы и сухожилия в его руках разорвались в единый момент, заставив Ланселота издать приглушенный рык, словно бы раненый дикий зверь, пытающийся огрызнуться в ответ на удар.

У Первого Хассана не было лица, только пустой подобный черепу шлем, сверкающий сапфировым сиянием внутри глазниц, однако даже если бы у него было лицо — скорее всего то не выразило бы никакой эмоции в этот момент. Ланселот был великим рыцарем — но просто великий рыцарь было мало для того, чтобы Первый Хассан проявил эмоции.

Или, по крайней мере, так должно было быть.

Удар Хассана не врезался в неостановимую преграду, вместо этого буквально вырвав правую руку Ланселота, отчаянно сжимающую рукоять Арондайта, из плеча. Проблема была в том, что спустя мгновение Ланселот, перехватив клинок, попытался ударить тем наотмашь обратно.

Не то, чтобы это было невозможно. Если человек был готов к пробивающей его разум боли, к последствиям, что могли привести в дальнейшем к инвалидности, и решился бы пожертвовать точностью и силой удара — даже обычный человек могу совершить подобное — что же говорить о Слугах, намного превосходивших людей как в силе, так и в стойкости.

Проблема, однако, существовала в том, что будучи "последним шансом" эффективность подобных действий была невелика — что для обычных людей, что для Слуг. Конечно же даже самые слабые, случайные и невероятные удары могли привести к чудесному исходу — потому в отчаянных попытках все же существовал собственный смысл — однако норма была такова, что клинок в сломанных руках не был также эффективен, как в обычных условиях.

Даже Первому Хассану было удивительно обнаружить то, что подобная простая логика не всегда оказывалась правдивой.

Ланселот, чья рука оказалась раздроблена, ухватившись за клинок, ударил тем наотмашь. И навык, "Вечное Оружейное Мастерство", ответил ему. Способность всегда сражаться на высоте своего мастерства в любых условиях, как бы ни были те против Ланселота. Сломай все кости в организме Ланселота, отруби ему руки и брось его умирать на дороге — до тех пор, пока он мог "сражаться" он был бы также опасен, как только что начав бой. Даже если это "сражение" заключалось в попытках Ланселота укусить противника — до тех пор, пока в нем жила готовность продолжать бой — противнику стоило беречься его атаки.

Однако Ланселоту — Богине за ним — этого было мало. Умение продолжать сражаться на высоте своих способностей до самого момента гибели было прекрасно — однако Богиня распорядилась наградить Ланселота подходящим даром — и потому Первый Хассан, удар которого переломил кости в теле Ланселота, с некоторым удивлением обнаружил попытку атаковать его в ответ.

Удар Ланселота не просто не был ослаблен — нет, это было вполне ожидаемо учитывая все вышесказанное — он был сильнее, чем должен был быть. Куда быстрее и опаснее, чем должен был быть.

Безусловно, для Первого Хассана тот на самом деле не представлял опасности — удар Арондайта лишь заскрежетал по появившемуся на его пути щиту из тяжелого черного металла — однако сам факт подобной атаки означал, что Ланселот был не просто силен — он была еще сильнее, чем могли подумать другие Слуги.

Следующий удар Первого Хассана врезался в тело Ланселота вновь, вспарывая плоть и сталь, прикрывающую ту, для проверки — и Ланселот отреагировал, еще быстрее и сильнее, чем до этого. Иными словами — гипотеза Первого Хассана была подтверждена.

-Цена Предательства,— Ланселот, видимо, поняв по молчаливой неизменной маске Первого Хассана направление движения его мыслей, и усмехнулся безрадостно,— Чем больше ран покрывает это тело — тем сильнее я становлюсь. А мои навыки всегда обеспечивают возможность распорядиться этой силой нужным образом.

Впрочем, реакция Первого Хассана на эти слова оказалась весьма приглушенной — если та вообще была. Заблокировав удар Ланселота — в следующее мгновение Хассан ударил клинком вновь — на этот раз Ланселот даже смог немного уйти в стороны от атаки легендарного ассасина. Не полностью, так что новая красная линия пропорола тело рыцаря, со скрежетом выгрызая кусок из его стальной брони — однако сам факт того, что он смог сделать это означал, что навыки Ланселота — и дарованные ему Камелотом и Богиней силы — стоили дорого даже в лице сражения с врагом, которого, согласно всякой логике, Ланселот не имел возможности победить.

Однако, в насмешку над этой самой логикой Ланселот сдвинулся в сторону, позволяя клинку Первого Хассана врезать плоть — чуть меньше и меньше и меньше с каждым разом — до тех пор пока Ланселот не смог выставить преграду на пути атаки Первого Хассана. И хотя его плоть вновь взвыла от боли и кости, сломанные до того, заскрежетали, превращаясь в крошку — через гримасу боли Ланселот смог ответить даже с каплей задора и гордости,— Не так просто... Старик...

Первый Хассан, однако, не отреагировал на слова Ланселота, лишь перехватив клинок вновь — и вновь ринувшись в бой.

* * *

Золотое сияние Экскалибура поглотило Висячие Сады Семирамиды и Семирамида мало что могла сделать в этот момент, кроме как подготовиться к удару. Ее парящий Благородный Фантазм был укреплен, конечно же — способен выдержать атаку сотен могущественных магов, направивших все силы на штурм парящей крепости Семирамиды...

Но Экскалибур был Экскалибуром. Даже если это был Экскалибур Короля Ричарда.

Так что поглотившее золотое сияние заставило сперва резко вздрогнуть Висячие Сады, пошатнув саму Семирамиду, после чего Семирамида поняла, что ее Благородный Фантазм пережила удар силы, на которую тот не был рассчитан.

А затем пришел грохот, на фоне которого всех Слуг, находящихся в Висячих Садах, сбило с ног — Араш, прицеливавшийся к своему противнику, едва не выпал наружу, чуть было не вылетев за пределы террасы, с которой он вел стрелковую дуэль. Семирамиды мгновенно ощутила, как за дрожью по ее парящему дворцу прошла дрожь по ее телу — не в страхе, а в осознании.