Гордыня, щедро перемешанная с благородством, самодовольством и еще грыб знает чем, сам себе удивился размышляющий архидемон. К каким потрясающим по составу логико-ассонансным цепочкам могут привести раскопки в собственной душе... Хм-м... Буде таковая, конечно, у него все же имеется. Итак, вторая причина тоже найдена. Для хорошего числа — не зря кто-то там, говорят, любит троицу — отыщем третью причину, и можно завязывать с приятной релаксацией и начинать заниматься действительно неотложными делами...
Итак, третья причина, господа. Третья причина, которую лучше привести в кавычках, как цитату, ибо была она просто вычитана когда-то, где-то, в каком-то из лучших миров, где нас, как всегда, нет... Третья причина звучит очень просто, она самая короткая.
"Не самый лучший способ понравиться девушке — убийство ее возлюбленного".
Вот так-то.
— ФРЕ-ЕНСИС!!! — От мощнейшего рыка распахнулись двери и эхо кинулось врассыпную по Замку, дробясь на десятки маленьких эхов, спешно прячущихся по комнатам. — Где ты?!
— Здесь, шеф... За углом... Только счас меня граф от стены отклеит... Ох...
— Как закончит клеить — оба ко мне! — Тут же передумал. — Впрочем, не надо. Френ, где твои приготовления к празднику?
— Что, прямо сейчас доставать?
— Граф! Немедленно отправляетесь в Таварр, за Керитом!
— Вот еще, разбежался...
— Сказано-сделано! — Хищно осклабился Наместник, и двое любителей попререкаться моментально перенеслись перед его грозные очи. Судя по некоторым признакам, стена была не просто так, а для чего-нибудь.
— Френсис, что у нас сегодня на календаре? Хотя, впрочем... К черту календарь! Граф, у вас в Эс-Дагаре есть в ближайшее время какой-нибудь праздник? Никакого? Отлично, тогда праздник будет мой!
И на него я приглашаю всех участников этой затянувшейся истории...
Сподвижники исчезли так быстро, что вряд ли успели дослушать фразу до конца.
А Наместник прошел в "Бранную залу N1", ту самую, где висело его любимое Черное Зеркало. Не задумываясь, сотворил очередное кресло, на сей раз обыкновенное, довольно строгих очертаний: с высокой прямой спинкой, обшитыми черной кожей подлокотниками и сиденьем, но садиться в него не стал, а оперся локтями сзади на спинку. Глядя на темное стекло, проговорил нараспев:
— Что я знаю, что я слышу, никому не расскажу. Что мне снится, что мне мнится, никому не покажу. Ну а мысли потаенной от судьи не уберечь — значит, ляжет карта вскоре предсказаньем новых встреч...
И тонкие пальцы архидемона проворно забегали по переплетениям извивающихся драконов и львов на раме, оправляющей колдовское стекло. И на нем вновь, как на экране, отразилась комната...
...Обычная комната доходного дома, расположенного в Верхнем Городе. Немного мебели, но достаточно дорогой — длинный узкий диван у стены, забросанный пустыми бутылками, широкий низковатый стол, заставленный бутылками полными абсолютно и частично, кое-какой закуской, и уже пестрящей несколькими пятнами разных оттенков скатертью. У распахнутой входной двери суетился чей-то слуга, подсвечивая себе внушительным фонарем под глазом. Он принимал у входящих господ форменные шляпы и шпаги, развешивая их на специально вбитые крючки, а господа проходили и присаживались к столу, продолжая начатую ранее беседу...
— Любопытно... — Прошептал Аларик. Внимательно присмотрелся к чему-то. — А где же там мой камушек... Надо же, вставлен в зеркало! Как неоригинален мир...
И подкинул на ладони неизвестно откуда взявшийся драгоценный камень породы, к которой питал особую слабость. Крупный аметист, будто только что из друзы, сверкнул в полумраке отшлифованной гранью; фиолетовый цвет считался здесь цветом герцогов и королей.
Он и сам пока не знал, почему Зеркало показало ему именно эту комнату и именно этих людей. Он задавал программу автоматического поиска ситуации, в которой происходило бы что-нибудь интересное и связанное, прямо или косвенно, с людьми, известными ему. Вроде бы никого известного в поле зрения не оказаось...
Значит, о ком-то знакомом идет этот разговор?
— Я художник... — Негромко пробормотал де Морральен, любуясь драгоценностью. — Я — художник, а все вы — мои краски, которыми я рисую...
Включился звук, и разговор людей в далеком городе зазвучал так близко и четко, словно из соседней комнаты...
Бравые господа офицеры гвардии.
— ...Мне кажется, прошло удачно, господа. — С бравадой заметил старший сирэ, первым вошедший в комнату. — Она никого из нас не заметила, а это значит, что никого не опознает. — Он отстегнул шпагу и вместе с широкой шляпой-бадагаром бросил ее своему слуге, и тот повесил вещи господина на медный, искусно выкованный крюк, один из семи, специально для этой цели вбитых в кирпичную стену. Прочие офицеры (из которых никого не было старше его званием) тоже стали передавать амуницию лакею, как это предписывал чтимый гвардией этикет.
Хозяин комнаты, не чинясь, уселся во главе стола и немедленно налил себе полбокала фиолетового вина. Он держался вроде бы хладнокровно, но подлинные чувства выдавала некоторая агрессивность порывистость движений.
— Да, но хорошо ли это?.. — В голосе следующего гвардейца сомнение мешалось с легким страхом. Вино завибрировало в его бокале, который он налил чересчур торопливо, умудрившись к тому же перелить. Впрочем, лично скатерти на столе это было уже все равно...
— Да полно вам, барон! — Отмахнулся бравый. — Все прошло, как по маслу, честь свою мы не запятнали ничем, ибо именно так и учат в Академии склонных к неуважению общества, а равно рефлексиям и лишним умствованиям, недостойным истинного офицера.
— Скорее, так учат подозреваемых в слежке и доносительстве, — мрачно сказал третий, среднего роста широкоплечий гвардеец. — Причем все-таки мужчин, а не юных девушек, которых, на их счастье, в Академию не принимают.
— Тентар!
— Что вам угодно?
— Ну, мы же не нанесли ни малейшего урона ее чести, — пожал плечами первый. — Наоборот, мы оказали ей честь, ибо обошлись как с самым настоящим мужчиной, то есть одними кулаками. Хотя лично я на какой-то миг засомневался: может быть, это перебор? Там, под одеялом, поверите ли, нет ли, но я точно нащупал та-акую грудь...
— Телери! Это уже оскорбительно! — Прошипел широкоплечий, и на его губах заиграла странная яростная ухмылка. — Вы говорите о своем командире!
— О бабе. — Потянулся, как кот, Телери. — Я теперь точно понял — она все-таки баба, сиречь девица. А то месяц мучился сомнениями...
Компания разразилась мужскими смешками, но, впрочем, довольно вялыми. Наглость Телери особенно не понравилась никому. Особенно широкоплечему тентару равного с Телери звания.
Он оставил шпагу у входа, но кинжалы был при нем. Отточенная "бабочка" пронеслась быстрым промельком, и слегка сбледнувший весельчак, обернувшись, увидел ее вонзившейся в стену аккурат на уровне своих глаз. А метатель уже крутил в пальцах вторую "бабочку", а сколько их всего у благородного тентара и где он их прячет, не знал в гвардии никто.
— Хорошо бы вам немедленно извиниться, старший сирэ Телери Анклуа, — прошипел честный гвардеец, и ухмылка его стала злой. — Наш неписаный кодекс чести дозволяет делать темную даже собственному командиру, буде собрание равных сочтет некий его поступок достойным такого наказания, но честь командира — превыше всего, и вашей жизни, кстати, тоже. Если вы считаете госпожу Хэлли просто "бабой", недостойной командовать таким блестящим офицером, как вы, то вам следует сказать это завтра перед строем ей в лицо. Если же то, что услышали мы сейчас, вы не готовы повторить публично и отстоять свое мнение, то мы вправе счесть ваши слова оскорблением, а вас самого — хамом!
— Тентар, вы с ума сошли?! Я просто пошутил! И потом, разве я в чем-то не прав? — Телери заозирался по сторонам. — Госпожа Хэлли ведь действительно... Э-э-э... Не мужчина! Не совсем мужчина, я хотел сказать!
— В самом деле, уймитесь, тентар, — мягко посоветовал тот, кого назвали бароном. — Что за вспышка, право? Шутки нашего Телери в самом деле порой...Э-э-э... Простодушны, но он же не со зла! Что поделать, таким нравом наделил его Господь...
— А вам, барон, нужно было идти в храмовники или в эсс-тоты! — Огрызнулся тентар, которого почему-то никто еще не назвал по имени. — С вашим нравом хорошо читать проповеди о пользе Великих Заповедей, и служить короне не клинком, а молитвами!
Барон, обвиненный в мягкотелости, захлопал глазами, не найдя, что сказать. Потом тяжко вздохнул и наполнил свой бокал, до донышка опорожнив бутылку.
Установилось неловкое молчание. Телери вновь попытался плоско пошутить, но наткнулся на несколько раздраженных взглядов и, осекшись, замолк. Господа гвардейцы утратили веселое настроение и начали мрачно переглядываться друг с другом. Кто-то с виноватым видом захрустел шеараном.
— Если нас найдут — нам отрубят головы. — Сказал кто-то. — Ребята, мы все повязаны...
— Так не все ж участвовали!
— Ну и что? Я на стреме стоял у статуи Зеркальщицы. Ты — у внутреннего фонтана Эрринора.
— А я у Серебряных ворот!
— Тех, кто на стреме стоял, на Острова сошлют. — Высказал предположение кто-то. — Тех, кто... гм-м... Участвовал...
— Говори уж прямо — бил!
— Этих точно повесят. Невзирая на происхождение.
— А кто из нас бил-то?..
— Я тоже на стреме стоял...
— Телери, — мягко сказал добродушный барон, — похоже, первый кандидат на виселицу — вы.
Обращение на "вы", похоже, у господ гвардейцев что-то обозначало, причем не самое уважительное. Шебутного весельчака от него аж передернуло.
— Тогда компанию мне составит наш дражайший ревнитель чести и совести! — Выкрикнул он, вскакивая из-за стола. — Наш благородный тентар Меркве ар-Мулетта!
— И составлю. — Просто сказал Меркве. — Но прежде заколю того, кто не в силах контролировать свой длинный язык.
— Спокойно, господа! — Вновь призвал к порядку барон. — Перестанем же нервничать, потому что эдак мы можем себя выдать. В конце концов, никто же не сомневается, что мы поступили правильно?
— Чего уж тут... — Пробурчал кто-то из дальнего угла. — Все ж понятно, вроде...
Похоже, действие "вина приключений" начало проходить, и гвардия начинала испытывать муки совести за содеянное. Большинство глупо таращилось на заляпанную скатерть и что-то считало на пальцах (сроки, что ли, себе подсчитывало?). Телери просаживал один стакан за другим с лицом мрачнее тучи, и время от времени, сам, похоже, того не замечая, делал кистью руки движения, будто что-то круглое гладит или сжимает. Барон ковырял двузубой вилкой какую-то печеную рыбу, целиком уйдя в себя. Один Меркве, отодвинувшись от стола, насвистывал что-то лирическое, и выглядел достаточно бодро.
Общая веселье атмосферы поражало. Опомнившись после атаки фиолетового вина на коллективный разум, господа офицеры маялись совестью и запоздалым страхом. Чего было больше, неизвестно, точнее, пропорциональное соотношение обоих чувств для каждого было индивидуальным. Как сказал бы де Морральен, зависящим от моральных качеств конкретной личности.
— Господа... — Явственно всхлипнули в дальнем углу. — Господа, но она же сама виновата, не правда ли? Нельзя же так обращаться с нами! Выставлять нас на посмешище перед глинами...
Какой-то юный младший сирэ, недавно принявший чин, пытался отыскать себе моральные оправдания. Нашлись даже те, кто его поддержал...
— Гвардия создавалась для боя. А не для трусливого бегства от бунтующего черного мужичья! — Рявкнул второй офицер, постарше, хотя в таком же незавидном звании, ударяя кулаком по столу. — Я лично упустил из-за нее верное повышение в чине! Был верный шанс на Рыбном рынке ударить с правого фланга, и растоптать эту сволочь, как гостиничных клопов! А из-за ее непонятных капризов мы!.. — Он не договорил, бессильно махнул рукой.
— А я лишился друга на площади Монтамара, — грустно сказали с другой стороны стола. — Когда она в очередной раз попыталась с ними заговорить...
— Зачем?..
— И я о том же... Он закрыл ее собой, и, когда отступали...
— Опять отступали, грыб кресс мерде!
— ...Ему выстрелили в спину...
— Это был его долг. — Не согласился Меркве, на миг прекратив свистеть. — Как и любого из нас. Он исполнил его, как подобает всем.
— Сынок, -с пьяной жалостью старослужащего промолвил тот младший сирэ, что был "обойден чином". — Не бери в голову, ты действовал по приказу, а он пал героем. А то, что приказы были... — Он опять не договорил, и опять махнул рукой.
— Всего хорошего, господа! — Вдруг встал из-за стола старший сирэ ар-Мулетта. — Это был приятный вечер. Можете сидеть и дальше, оплакивая свою потерянную совесть. Но я не могу позволить себе такой неслыханной роскоши, а потому до свидания.
— Куда вы, тентар? — Удивился кто-то.
— К себе домой. Мне завтра заступать на караул.
— Поражаемся мы вам, Меркве, право... В таком настроении вы еще можете думать о карауле!
— Похоже, этим мы и различаемся. У меня нет какого-то "такого" настроения, как у вас. — Он с усилием выдернул из стены свой метательный нож.
— Ик! — Пьяно выдал Телери.
— Прощайте. — Надев шляпу и прицепив шпагу, ар-Мулетта вышел за дверь.
Спустился по лестнице на первый этаж и двинулся по ночной улице. На миг ему показалось, что из-за раскидистого дерева на обочине дороги собралась было выступить какая-то тень, и в ладони мгновенно оказалась очередная "бабочка". Но тень оказалась просто шелохнувшейся от ветра веткой, и гвардеец, пожав плечами, продолжил свой путь.
— Вот оно, значит, как... — Далеко-далеко от стольного Ра-Тусса пробормотал де Морральен.
Прислушался к себе. И удивился — тому, что почти никаких чувств не испытал.
Хотя речь у господ офицеров шла о предмете его любви...
Кстати, о любви...
Картина восьмая:
"Приключения Флоретт".
В сроках все-таки они просчитались.
Не неделя, и не три дня понадобились демону соблазнения Стиву для выполнения задания своего шефа. То ли господа Темные не идеально просчитали сложную женскую натуру, то ли вмешались в тонкий процесс какие-то иные силы (хотя где уж там силы выше воли Наместника Тьмы?), но случилось так, что Флоретт оказалась в постели инкуба уже к исходу второго дня.
Впоследствии наедине со своим боссом Стив сам поражался, как это у него так ловко получилось. И даже склонялся к еретической мысли, что не столько его фирменные чары стали причиной сего события, сколько желание, мол, самой девушки. "А чем было вызвано то желание?" — ехидно подколола его Френ, и сама себе же ответила, чем. На что Стив сказал, что об этом предмете его пациентка или клиентка, смотря с какой стороны посмотреть, до самого события имела крайне смутное представление, и, в отличие от других девушек, ее он интересовал в самую последнюю очередь. При этом вид инкуб имел самый смущенный, но...
Но, впрочем, не будем забегать вперед. Сей разговор между ними случился гораздо-гораздо позже описываемых событий, так что поспешим исправиться и вернемся назад, в настоящее...
