— Ну, вот, мы и встретились вновь, Никита, — произнес Ярополк.
— Да, князь. Только встреча наша сегодня будет посвящена не философии. Речь пойдет о будущем Киева и всех земель, которые он объединяет. И о твоем будущем, князь. О будущем твоего брата, Олега и о Сфенальде с болярами. О твоем брате Владимире и его судьбе, которая смертельно пересекается с твоей, Ярополк, князь киевский.
На мои слова этот молодой человек, обличенный великой властью, отреагировал спокойно, с кривой усмешкой.
— Может быть, я и услышу от тебя, что-то новое, но, если ты собираешься рассказать мне, что все, названные тобой люди, желают погубить меня и захватить власть в Киеве, то можешь не раскрывать свои уста. Я многое знаю, о многом догадываюсь, даже не догадываюсь, просто мне о моих врагах, докладывают другие мои враги, а те, в свою очередь, доносят мне о первых. Я, наверно, показался тебе наивным отроком, которым помыкают все, кому не лень? Однако это только личина, за которой хорошо прятаться и скрывать свои знания. Это ещё и хорошая возможность неожиданно нанести встречный удар по врагу, застав его врасплох.
— Я рад, князь, что ты оказался таким предусмотрительным, но, думаю, что и ты не знаешь, как будут развиваться события. Не знаешь ты и того, что произошло во Вручии с Лютом. Не знаешь и того, зачем ездил сын Сфенальда к Олегу. Кстати, многие, в том числе и Олег, не являются твоими врагами. Да, они недовольны тем, как ты правишь, точнее, твоим окружением, но их ни разу ещё не посещали мысли о том, чтобы сместить тебя с киевского престола. И в самом Киеве многие, даже боляре, не помышляют о заговоре против тебя.
— Ты хочешь сказать, что причина всех злоключений, в Сфенальде и его соратниках?
— Это, на сегодняшний день, первостепенная причина всех бед, которые могут обрушиться на тебя, Ярополк. Стоит тебе, хоть в малом уступить Сфенальду, как одно за другим начнут происходить события, которые, в конце концов, приведут тебя к гибели от руки твоего брата, Владимира. Нет, он сам не станет убивать тебя, но подошлет убийцу, от руки которого ты погибнешь.
— Страшные вещи ты говоришь, Никита! Но я не могу измениться, вот так, сразу! Это может вызвать иные события, которые тоже приведут меня к гибели, только быстрее.
— А кто сказал, что тебе необходимо меняться? Нет, продолжай сохранять личину слабовольного правителя, но, в то же время тяни с решением, требуй неопровержимых доказательств вины тех, на которых тебе будут указывать Сфенальд и его люди. Но и не жди, что всё разрешится само собой. Потихоньку, тайно, собирай вокруг себя преданных тебе людей. Таких значительно больше, чем твоих врагов. Но будь осторожен в выборе, проверяй и перепроверяй, пока не убедишься, что перед тобой твой друг, которому можно довериться. Только, упаси тебя Бог, довериться глупцу, болтуну или тупоголовому. Таких людей бойся и гони взашей, несмотря на их преданность тебе. Таких друзей я даже врагу не пожелаю!
— А кого ты можешь назвать сейчас?
— Ватажка, Никос, Ридгар, Любомир, отцы моих бывших учеников, кстати, видные и влиятельные боляре. Очень может пригодиться болгарский княжич, Аспарух. Надежный и умный человек, хороший воин, да и к тому же, обойденный и изгнанный своим братом. Не мстителен, но хорошо помнит тех, кто протягивает ему руку дружбы. Думаю, и Асмуд, может тряхнуть стариной, если потребуется. Этот вояка точно знает, чего стоит Сфенальд, и не простит ему смерти своего воспитанника, Святослава.
— Но Ватажка! Он же правая рука воеводы, да он никогда не пойдет против него, да и Никосу незачем лезть в наши дела. А Ридгар с Любомиром далеко, на заставе, да и Аспарух там же.
— А кто тебе мешает потихоньку, не сразу, призвать их, якобы для каких-то государственных дел, а, затем, позабыв или передумав, оставить их временно при дворе. Аспаруха легко вызвать с заставы, якобы для того, чтобы иметь при себе наследника на болгарский престол. Кто тебе в этом посмеет возразить? В то же время, на самой заставе останется преданный наследнику Святослава и ненавидящий Сфенальда, Вышата, с Фарлафом и Ратмиром. Кстати, им, как раз, можно и не говорить ничего. Воины они, хоть куда, а, вот хитрости им нехватает. А Ватажкой с Никосом ты не бросайся, князь. Ты даже представить себе не можешь сейчас, какими нужными и верными людьми они могут оказаться. А уж славы воинов им не занимать. В дружине их чтят и прислушиваются к мнению обоих не меньше, чем к словам Сфенальда. Оба честные, умные, ставящие превыше всего честь и долг. И в дружину вступая, они приносили клятву Рюриковичам и Киеву, а не Сфенальду и болярам. Ты их приблизь к себе, разговаривай с ними, советуйся, но так, чтобы это сильно не бросалось в глаза. А, когда придёт время, они вмиг разберутся, кто для них друг, а кто, — враг.
— Ох, Никита, не вятич ты! Всего год у нас, и при дворе всего ничего побыл, а разобрался во всем, как будто, всю жизнь здесь прожил. Так только ромеи да жидовины умеют мыслить, ну, пожалуй, в Риме могли эдак раскидывать умом.
— Ты, Ярополк, тоже не прост, как оказалось! А почему, да потому что — рус.
Князь весело рассмеялся.
— Тебя, Никита, не переговоришь. Тебе слово, а ты десять.
— Прости, князь, не люблю, когда начинают возвеличивать одни народы и унижать другие. В каждом народе есть плохое и хорошее, и присутствуют все черты характера, присущие любому человеку.
— Я не хочу спорить, витязь, но сами же народы вскрывают свои, наиболее присущие только им, плохие и хорошие стороны. Недаром же существуют легенды и мифы, сказания, былины и саги. Скальды и скоморохи, гусляры, певцы, сказители и поэты везде — в любом княжестве, королевстве, империи, слагают и рассказывают и о славных делах, и о срамных. Я думаю, что именно они и создают то или иное мнение о племени или народе, потому что этим людям дано подмечать то, что зачастую не заметно другим.
— Возможно, именно так и происходит, но заметь, князь, что у Гомера, даже славный и непобедимый Ахиллес, да и тот с изъяном. А Одиссей не просто хитрый, но хитроумный. И, называя эллинов героями, он не скрывает, что они не становятся от этого непогрешимыми богами. Его герои остаются людьми, которым свойственны страхи и жадность, жестокость и хитрость. Не скрывает сказитель и их подлость, обжорство, пьянство, похоть, наряду с преданностью друзьям и делу, бесстрашием, добротой, любовью и состраданием, гостеприимством и терпением. Да и у Баяна в песнях и сказаниях хватало всякого. Доставалось от него и старейшинам, и рексам, и витязям, и, даже их избранницам и жёнам. Но каждый из слушателей бездумно, либо по злому умыслу, почему-то старается исказить смысл, вложенный сказителем в свою былину. В Риме существовали даже специальные люди, которые подмечали и записывали хорошие и плохие поступки тех или иных приближенных Императора, чтобы при случае Император смог воспользоваться этим человеком в своих интересах. То же происходит сейчас и в Византии, при императорском дворе. И, поверь мне, Ярополк, если бы Киев был столицей империи, то и здесь происходило бы то же самое.
— Согласен, но Киеву ещё далеко до империи. Потому я и сказал, что у нас, так как в империях, умеют уноситься мыслью, только единицы. Нам, просто нет пока нужды прибегать к столь витиеватым замыслам. Мы проще, потому и наивнее, но и честнее тех государей, да и народов, которые жили по имперским законам и порядкам. Но в этом наша не только слабость, но и сила!
— Так вот, князь, против Сфенальда и надо воспользоваться своей слабостью, чтобы он не догадывался до поры до времени, о силе и разуме.
— А ты, Никита, окончательно решил покинуть Киев? Может, передумаешь?
— Нет, Ярополк, у меня свой путь. И, несмотря на то, что наполовину вятич, я в Киеве чужой, а потому не хочу и не имею права ввязываться в местные передряги. Однако и уехать, не предупредив тебя, не смог. Принял я тебя в свое сердце, потому что вижу, что не жестокий ты, не жадный, не злой и не завистливый, но слабый, потому что одинок. Обзаводись преданными тебе людьми. С твоими добродетелями это несложно. Только будь осторожен и терпелив, не спеши и станешь сильным и неуязвимым. Ну, а если, что, зови меня, помогу!
— Да, дозовешься тебя, когда ты за тридевять земель будешь!?
— А ты позови, не сомневайся. Кречетом прилечу, молнией ударю, а будет на то нужда и сильнее оружие отыщу. Кстати, я ведь не только предостеречь тебя пришёл, но и благословения получить хочу от тебя, на дорожку.
— Да, что я, волхв, что ли, али священник?
— А ты по княжески меня благослови, дай какую-нибудь грамоту с наказом напоследок исполнить, да с возвратом, да с докладом чтобы.
— Вот те раз! Что ж тебе такое я могу указать, а?
— А напиши, князь, мне наказ, да тисни его печаткой своей, чтобы я, значит, ехал в Тибет к тамошним монахам за веткой с древа жизни и камнем истины.
— Я что-то не слышал о таких вещах монастырских ...
— Я тоже, но древо есть, и камень где-то спрятан. Может, и не на Тибете, а в другом месте, но я привезу их, обязательно.
— Хорошо, благословлю я тебя таким наказом. Ватажка передаст.
— Благодарствую, князь! Доброта твоя не знает границ!
— Ладно, Никита, заговорились мы с тобой. Княгиня моя будет беспокоиться, да и телохранители заждались. Прощевай, витязь, легкой дороги тебе!
— Благодарю, князь, прощевай, и дай тебе Бог успеха в замыслах твоих и начинаниях!
На том мы с Ярополком и расстались. Он, осенив себя крестом и поклонившись, вышел первым из церкви, а я, посмотрел на иконы, на изображение Христа и перекрестился. Однако из храма выйти не спешил. Я прислушался, кто-то находился в алтаре и пытался сдержать свое сиплое дыхание, но не мог, видимо, организм был предельно разбалансирован. Мгновенно переместившись к вратам алтаря, я рванул их на себя и тот, кто за ними прятался, выпал на меня. Им, как и ожидал, оказался местный священник, присланный из Византии, а потому, являвшийся одновременно и по совместительству, соглядатаем Империи. Наш разговор с князем он слышал полностью, это было видно по его роже, так что не пришлось сканировать его мозги. Меня это не устраивало. Рассчитывать на его молчание не приходилось, а сведения для Византии и Сфенальда были слишком важными, чтобы этот шпион в рясе мог отмолчаться.
В принципе, он сам уже обрек себя, став обладателем такой важной информации, поэтому, как не неприятно мне это было делать, я стер в его мозгах всё, что он видел и слышал за последний день. Византиец успел только раскрыть глаза от удивления, а, затем, потерял сознание. Я подхватил его со спины и перенес тело в алтарь, уложив его в дальнем углу. Сам же, не задерживаясь более в церкви, прошёл сквозь толстые стены храма наружу. Так, оставаясь прозрачным и невидимым, я пронесся до леса, где и материализовался в кусточках, предварительно убедившись, что в радиусе километра нет ни единой живой души. Деревьям, кустам и травинкам посоветовал не запоминать эпизода моего проявления. Всё сделал по методикам лешаков, которые были очень внимательны ко мне при отработке данной операции. Теперь я мог быть спокоен, потому что уже никому не удалось бы ничего узнать.
После столь сложных манипуляций с запутыванием следов, я спокойно, но быстро, вернулся в Киев. 'Оком' я внимательно осмотрел подходы к церкви, но вокруг всё было тихо.
Я испытывал легкое раздражение, что не определил заранее агента, разветвленной шпионской сети Византийской Империи. Зато теперь точно знал, кто является её главой в Киеве.
Резидентом, причем с особым статусом, был Сфенальд. Это я как раз успел сосканировать с мозга попика, перед тем как стереть его память. Его особый статус заключался в том, что он самостоятельно имел право принимать любое решение, идущее, конечно, на пользу Империи.
Но меня эта информация сильно не удивила, потому что, что-то подобное, я ожидал. Просто, лишний раз убедился, что чутьё меня не подвело.
Направился на княжеский двор, чтобы встретиться с Ватажкой. Правда, он мне не был нужен сей момент, и я не стал задействовать 'глаз', поэтому и не нашёл его сразу. Оказалось, что он ускакал со своей сотней на какую-то инспекцию, а вернётся только завтра. Поэтому мне ничего не оставалось делать, как ждать. Просто слоняться по городу, или сидеть на княжеском дворе, не хотелось, поэтому я решил навестить лишний раз кузнеца Ракиту.
Его удалось застать за работой в кузнице, в цеху по ковке кольчуг. Мне он обрадовался, и, хитро подмигнув, попросил подождать его в цеху, пока он сходит домой за одной вещью, изготовленной им недавно. Вдаваться в подробности Ракита не стал, сказал:
— Сам увидишь, — и быстро вышел из мастерской. Минут через пятнадцать он вернулся с небольшим деревянным сундучком. Хитро улыбаясь, он не стал сразу открывать его содержимое, а сказал:
— Вот, Никита, то, что лежит в сундучке, — это поиски и труды многих лет моей жизни. Сейчас они успешно закончены, и я хочу первое изделие подарить тебе. В дальней дороге, где тебя могут поджидать неприятности, этот подарок может пригодиться. А теперь сам открой сундук и оцени мою работу.
Сказано всё это было не без гордости, что означало, Раките, действительно, удалось создать, что-то необыкновенное.
Открыв сундучок, я увидел там кольчугу. Мне сразу стало понятно, что одёжка непростая. Первый секрет заключался в её весе, то есть в его отсутствии. Полноценная кольчуга двойного тонкого плетения весит, обычно, два пуда. В той, что я держал в руках, не было и пяти килограммов. К тому же она была тройного плетения, и колечки оказались настолько мелкими, что сквозь них не смог бы просунуться даже кончик стрелы. Взяв её в руки, я сразу же обратил внимание на металлический блеск, который свойственен легированной стали с примесями титана или ванадия. Но в сплаве находилось, что-то ещё, чего я никак не мог определить.
Впрочем, не было нужды спешить определять состав сплава, потому что это чудо Ракита уже подарил мне. Конечно, не примерить кольчугу, было бы свинством с моей стороны. От ключиц до живота к кольцам были 'приварены' узкие пластины из того же сплава, которые накладывались друг на дружку, как черепица на крыше. А изнутри всю площадь пластин и колец покрывал ещё один сплошной слой сплава, но очень тонкий. Двигаться, бежать, скакать на коне, даже плавать в таких доспехах, можно было безо всякого напряжения. Видя моё восхищение изделием, Ракита довольно улыбался. Когда же я вдоволь насладился подарком, и стал его снимать, то совершенно случайно увидел, что верхние пластины, кольца и внутренний слой имеют между собой зазорчики, внутри которых находятся скрученные спирали. Я понял, что мастер предусмотрел даже защиту от, просто удара, поскольку такие спирали амортизировали его и спасали человека от переломов и увечий внутренних органов.
— Да, мастер, ты силён! Такого до тебя в этом мире, думаю, ещё никто не создавал и ещё долго не создаст. Удивил, обрадовал, потряс! Других слов и подыскать не могу. А со спиральками, вообще, слов нет. До такого додуматься! Чтобы ещё и силу удара гасить!
