Волчьи глаза спецназовца сверкнули огнем:
— Да пошел ка ты на ...! — рявкнул он вслух.
— Что ты сказал?! — взвился Абу-Аббас, инстинктивно хватаясь за нож. — Это ты у меня пойдешь... с порватым очком!
Он выпустил из виду меня, и свой автомат. За такие ошибки наказывают. Секунду спустя, аксакал лежал на земле с переломанным позвоночником. Остальных порешил Никита: жестоко и быстро, по-варварски, обычным куском железа. Когда я обернулся, все уже было кончено: у одного из мальчишек была перерублена шея, у другого — раскроен череп.
М-да, вот так я бы не смог. Поэтому испытал двоякое чувство. Мне было жаль пацанов. Их неокрепшие души кричали от ужаса. А с другой стороны, что оставалось делать? Люди сами решают свою судьбу, взяв в руки оружие. Они помыкали слабыми, считая, что в этом сила.
Все случилось настолько быстро, что никто ничего не услышал. По вершине горы бродило много людей с оружием. Но все они были сравнительно далеко: аксакал приказал им прочесывать лес, взять живыми всех четырех гяуров. Он откуда-то знал, что летчиков в экипаже ровно четыре. Интересно, откуда? Я порылся и в его исчезающей памяти, но везде нарывался на смирение и молитву. Поистине, этот воинствующий мулла был плотно настроен на встречу с Аллахом. Надо же, а с виду большой матершинник!
Пока я переживал, спецназовец разбирался с нашим трофейным оружием: три автомата и нож — стреляющий нож разведчика бельгийского образца, с мощной пружиной. Лезвие доводилось методом полировки, было прозрачным и чистым. Оно завораживало: где-то внутри металла то вспыхивало, то угасало голубоватое пламя.
— Что это с тобой?
Я вздрогнул, непонимающе обернулся.
— Что, говорю с тобой? — Никита прикрыл ладонью глаза и отступил на шаг.
— Не понял? — обеспокоился я.
— Зеркала нет, посмотри хотя бы на руки.
Я поднял к глазам ладонь и тоже отпрянул. Глянул чуть выше: под разодранной в клочья рубахой темнела плотная масса, имеющая форму руки. Масса слабо пульсировала, плавно меняла цвет от черного — к темно-бордовому. По поверхности этого нечто, как внезапная нервная дрожь, пробегали зигзаги и волны светло-зеленого цвета.
Уникальная все-таки штука — человеческий мозг! Он способен запоминать прошлое свое состояние и устойчиво в него возвращаться. Потеряв контроль над собой, я опять стал огненным шаром — сгустком обедненной энергии, заполнившим человеческое обличье. Мощность, конечно, была далеко не убойной. И яркость не та, даже штаны и рубаха не загорелись.
Да, надо принимать срочные меры. Обратная трансформация — это уже проще. Кем я был, собою, Салманом, Абу-Аббасом?
— Так это все, значит, ты? И здесь, и тогда в самолете? — мрачно подумал Никита, мысленно обращаясь ко мне.
Я постепенно вернулся в привычное земное обличье и смог даже кивнуть.
— Ты запросто убиваешь. Зачем же позволил тем двум из команды Салмана так просто уйти? — спросил он уже вслух, имея в виду Аслана и Мимино.
— Просто?! — чуть не подпрыгнул я. — Ничего в этом мире не совершается просто! Может быть, ты считаешь, что твое возвращение к жизни после прыжка с нераскрывшимся парашютом — самое обычное дело? Или тот, кто чудесным образом возродился из тлена, чтобы вместить твою суть — это тоже... научно обоснованный факт?
— Откуда ты знаешь?! — изумился Никита, едва шевеля отвисающей челюстью.
Пришлось прочитать ему короткую лекцию о яви и прави, о вечной борьбе двух начал, о ценности каждой человеческой жизни, об эволюции, как о цепочке усложняющихся предназначений.
Спецназовец скис.
— Короче, — сказал он, зевая, — это длинно и скучно, а время не ждет.
— Время стирает лишь тех, кто им обречен. Метелят, бывает, толпой мужика на базаре, а ему хоть бы хны. С утра, глядишь, побежал за похмелкой. А кого-то случайно толкнули на автобусной остановке, он как-то неловко ударился головой о бордюр — и кранты.
— Бывает и так, — согласился Никита, — помнится, дед говорил, что есть на земле хранители времени. Они сверяют часы над явленным миром. А я ему не поверил, думал, это красивая сказка. А вот теперь верю. Потому, что не смог проследить за твоими ударами. Как ты давеча выразился? — Игра света и тени на экране бесконечной вселенной?
— Не "хранители времени", а хранители древнего знания, —
поправил его я. — Твой дед не соврал. Это действительно так. Именно потому моя фотография лежит в твоем нагрудном кармане, а рядом листочек с приметами.
Никита смутился:
— Но там говорится, что ты убивал невинных людей.
Я кивнул на Абу-Аббаса, потом на его подручных:
— Эти люди тоже невинны. Они никого не убили, ничего не украли. Хотели, но не успели.
— Написать можно все что угодно, — согласился спецназовец.
— В приказе, который сейчас на тебя сочиняют, на этот момент сказано, что ты — впечатлительная натура и должности не соответствуешь...
— Надо же, не забыл! — Никита нахмурился, помрачнел, — не забыл про меня Николай Николаевич в суете государственной службы. Не забыл, мать его так!
От окраины леса к нам уже шли люди с оружием. Шли небрежно, как вечные победители, осознающие свою силу. Их было чуть больше десятка, если не считать летунов. Эх, жаль, далеко не ушли, опять не повезло мужикам! Да, похоже, на нашей поляне снова становится многолюдно.
— Во! — встрепенулся Никита, он, как ему показалось, набрел на удачную мысль. — Дед еще говорил, что хранители времени могут предсказывать будущее. А ты? Ты можешь сказать, чем все это закончится?
Окончание "для меня" он тактично решил опустить.
Предскажи я сейчас, что нужно ворочать бочки с дерьмом, он бы схватился за самую здоровенную.
— Сейчас мы с тобой куда-нибудь спрячем трупы, организуем засаду и будем спасать экипаж самолета.
Это было так очевидно! Никита и сам думал о том же:
— Не удивил! Ты просто прочел мои мысли, и озвучил их вслух! Скажи, что будет потом и я, может быть, поверю.
— Мы будем спасать друг друга, и оба чуть не погибнем, — сорвалось с моего языка.
Накаркал, точно накаркал!
— Типун тебе на язык! — голосом, не терпящим возражений, отчеканил гвардии капитан Подопригора. — Хватаем этого кабана, и тащим в ближайший блиндаж!
Так — значит так. Подручных Абу-Аббаса и его самого мы свалили в общую кучу. Вход и бойницы забросали железом, мусором и тряпьем. А потом, в том самом окопе, куда зарулил Мимино, стали делить "добычу": три автомата, две запасные обоймы и целых четыре ножа.
— С таким арсеналом много не навоюешь, — хмыкнул Никита. — Сколько их тут? — поди, посчитай. Но на первое время хватит. Главное, чтобы встреча была неожиданной и очень горячей.
— Есть еще пистолет, — я полез в цинковый ящик за сигаретами и там обнаружил кевларовую рубашку, про которую совершенно забыл.
— Ну-ка примерь. Давай-давай, тебе в данный момент нужнее.
Обновка гвардии капитану очень даже пришлась по вкусу. Если он и отнекивался, только для вида:
— Дай мне лучше второй автомат и одну запасную обойму.
Пришлось излагать свой нехитрый план:
— Стрелять будешь только ты. А я сделаю так, что все побегут в твою сторону. Толпой побегут, спотыкаясь и падая, за деньгами и наркотой. Если кто-то не клюнет на эту большую халяву, и останется сторожить экипаж, их я возьму на ножи. Уразумел?
— О каких деньгах ты сейчас говорил? — ехидно спросил Никита.
Я извлек из недавнего прошлого оба сгоревших мешка. У него загорелись глаза:
— Неужели все цело?
Я скрутил чумазую, жирную дулю и сунул ему под нос:
— Можешь не волноваться, деньги не настоящие.
— Фальшивка?
— Фантом. Ты же видел, как все сгорело. А эти мешки я достал из недавнего прошлого, и буду удерживать в настоящем силой своей воли. Когда все закончится, деньги исчезнут. Впрочем, если успеешь, можешь слетать в ближайший аул, прикупить что-нибудь из жратвы. Доллары аборигены возьмут и сдачу дадут рублями, но наутро напишут заяву, покличут ментов, и начнут составлять фоторобот.
— Жратву пошукаем потом, — рассудительно молвил Никита, — когда сделаем дело. Не может такого быть, чтоб в каком-то из чемоданов, не нашелся хороший шматок сала.
Я, молча, сглотнул слюну.
— Значит, деньги не настоящие? — продолжал причитать спецназовец, — поня-я-ятненько!
Вот, попало вороне говно на зуб!
— Что "понятненько? — с презрением вымолвил я, — неужели ты, жаден до денег?
— До своих кровных, всегда был жаден, — честно признался Никита, — и не считаю это зазорным. А доллары, что ты достал... да хай бы им грэць! Только я все равно за них отвечать буду.
— Сколько же там, интересно, было? — этот вопрос не давал мне покоя с тех самых пор, как Никита привез к самолету три бумажных мешка с деньгами, наркотой и оружием.
— Ровно два миллиона в мелких купюрах, — неохотно ответил Никита и вдруг, спохватился, — только ты смотри... никому! Деньги — не люди. Их умеют беречь и считать. За утрату валюты спросят с меня по полной программе!
Надо же, два миллиона! Да, за такими деньгами нельзя не прийти. Прав Никита, деньги — не люди. Их никогда не бывает много.
Люди Абу-Аббаса выполнили боевое задание и теперь решили расслабиться. А кого им, собственно, опасаться? "Мы хозяева этих гор, — не раз говорил аксакал, — мы на своей земле. И все, что здесь происходит, касается только нас".
Души их и глаза бежали вприпрыжку, только ноги сохраняли степенность. Незваных гостей скрутили веревками и гнали, как стадо глупых баранов. Изредка, для проформы, чтоб подчеркнуть свое превосходство, подталкивали прикладами автоматов:
— Шевелитесь, гяуры! Аллах дал вайнахам нового Шамиля. Его кинжал еще не напился крови, не смыл ржавчину и позор!
Юность жестока. Она презирает тех, кто слабей, кто не сможет ответить пулей на пулю.
Никита обосновался под фюзеляжем, оборудовал две запасные позиции, нанес боевую раскраску на открытые части тела. Я так не умел, и чтоб не светить синяками на голом пузе, весь, с головы до ног, измазался сажей.
Солнце взошло, постепенно начало припекать. В учебном окопчике за блиндажом, было неуютно и жарко.
— Вот и они, — мысленно констатировал злостный растратчик валюты, — явились, не запылились. Тут делов то, минут на пятнадцать от силы. Раньше управимся — раньше пожрем. Ты... как зовут-то тебя, по-честному, без дураков?
— У тебя в ориентировке все верно написано.
— Ты, Антон, не волнуйся! Не тот человек Подопригора, чтоб прикарманивать чужие копейки.
— Аксакал! Гостей принимай, аксакал! — перебил его звонкий голос.
Я осторожно выглянул из окопа.
— Аксакал! — опять закричал невысокий бородатый крепыш. Он приосанился, сделал руками жест омовения, явно подражая кому-то, — Ни один гяур не ушел, подойди, полюбуйся: каких красавцев привел Нурпаши!
На душе у этого крепыша было то же самое, что на моем теле — одна чернота. Он был любимцем Абу-Аббаса, правой его рукой. В группе он шел первым.
— Аксакал? Э-э, Абу-Аббас? — в пересохшей от волнения глотке, уже зазвучали первые признаки беспокойства.
— К самолету иди, Нурпаши, — громко сказал я голосом аксакала, — тут доллары взрывом по земле разбросало, настоящие или фальшивые? — никак не пойму. Так ты, говоришь, всех шакалов поймал? Ай, молодца!
— Ни хрена себе, сколько бабок! — выкрикнул кто-то из нестройного ряда.
Чистенько выкрикнул, без акцента. И горе-вояки, забыв все инструкции, ринулись за халявой, как толпа пацанов за бумажным змеем.
Нурпаши успел ухватить кого-то за шиворот:
— Ты куда, Аманат? Кто из нас отвечает за пленных? То-то же! Никакой дисциплины! Учить вас еще и учить...
На рукоятке ножей мои пальцы нащупали стреляющие устройства. Пружина пошла на взвод. Легкой вам смерти, хлопцы!
— Мочи! — я, одну за другой, выпустил обе пули. Никита не оплошал и тоже нажал на курок.
Нурпаши во весь рост грохнулся на спину. Аманат вздрогнул и медленно упал на колени. Его голубые глаза уже обнимали небо. "Зачем ты меня убил? — с укоризной спросили они, — если б не волчье время, я может быть, стал бы другим".
Стоящий поблизости бортрадист подтолкнул мальчишку подошвой ботинка. Тот податливо лег на бок, дернулся и свернулся калачиком. Холеные, длинные пальцы с хрустом сжали сухую листву.
В окопе под самолетом работал Никита: одиночный, короткая очередь, одиночный. Он стрелял очень расчетливо — экономил время и пули. Его "подопечные" тоже ушли без молитвы. У всех была легкая, мгновенная смерть, не то, что у Аманата.
— Бедный пацан! — прошептал бортмеханик, теряя сознание, — зачем ты его ботинком, Петрович?
Радист собирался что-то ответить, но не смог подобрать слова.
— Пойди, собери оружие, — сказал я ему, перерезая веревки, — и подели на всех. А то вы до завтрашнего утра будете здесь прозябать то в беглецах, то в заложниках.
Спецназовцу было не до таких мелочей. Ведь он добывал пропитание, обыскивал бесхозные чемоданы. Те, что уже подвергались проверке, аккуратно складывал в общую кучу. Жратвы было много. Мурманск славен своей рыбой, как Москва чужой колбасой. Каждый, бывающий в Заполярье, посещает фирменный магазин "Океан". В чемоданах нашлась даже выпивка, но Никита упорно разыскивал сало...
В общем, ничто не предвещало беды. Я принялся резать веревки на запястьях остальных пленниках и взрыв под ногами не смог просчитать — просто не было для того никаких предпосылок.
Вспышка... тупой удар по ногам — и все! Запах земли, пропитанной кровью, и мгновенный рывок на свидание с вечностью.
Сумасшедшая боль сковала мой разум. Я пробовал ее усмирить, выйти на Путь Прави, но не было сверкающего луча, соединяющего меня с небом, не было ничего, кроме всепоглощающей боли в каждом нерве, в каждой клеточке тела. Изредка, мягкими волнами меня накрывало беспамятство. На какое-то время я исчезал, но опять приходила боль. Я чувствовал, понимал, что это еще не смерть, но, честное слово хотел, чтобы она скорее пришла.
А потом был свет. Без всяких тоннелей — свет, окраина большого южного города и опавшие листья во дворе под высоким навесом. И еще я увидел Наташку. Ее извлекли из багажника "Жигулей" и небрежно опустили на землю. Сестренка была в чем мать родила: стояла, прикрывшись ладошками и молчала.
— Георгий Саитович тебе передал, — пояснил один из курьеров, обращаясь к хозяину дома и достал из кармана горсть золотых побрякушек, — это все было на ней.
Боль не ушла. Она по-прежнему мешала сосредоточиться. Я попробовал втиснуть свой разум в чье-нибудь тело, но снова не смог. Я чувствовал, что сейчас потеряю сознание и надолго покину эту реальность.
— Она ничего не рассказывала: где живет, кто родители...
Картинка смазалась. Слова зазвучали тише. Ну, что ж, и на том спасибо!
— Надо жить, — сказал я себе, возвращаясь в разбитое тело, и несколько раз повторил про себя номер на бампере черного джипа, — "И 27-93 ЧИ".
Виденье исчезло, погасло, как экран телевизора, превратилось в яркую точку. Это была точка возврата. Временная петля завершила свой полный круг.
