Тут Писарчук взглянул на небо, опасаясь, как бы на каком-нибудь облачке не возник Фестоний и не сказал, как, в действительности обстоит дело. Но святой не появился, и Кашлентий смело продолжил:
— Поскольку лесное общение, как природное явление, категорически способствует полному восприятию системы жизнедеятельности...
Нообст терпеливо ждал.
— Отдохнуть собрались, — выбрался, наконец, из словесного мусора Кашлентий. — Соответственно провести отдых на лесной поляне, под неумолкаемый щебет птиц и вдыхая освежающую и насыщенную лесную атмосферу...
Увидел недоверчиво прищуренный правый глаз сержанта и привел неотразимые доказательства.
— Вот оно, на телеге, полная пропорция пива, для значительного поднятия духа и, значит, кое-какая закуска, что бабы-дуры собрали.
Получилось вполне правдоподобно: почему бы трем поселянам, после тяжелых трудов, не выехать на лесную поляну и не попить там пива. Кандибоб мысленно похвалил находчивость Писарчука и поддержал его.
— Именно, отдохнуть после трудов. На лесной поляне.
— Почему пошлину не платите? — по непроницаемому лицу сержанта, трудно было понять, поверил он, или не поверил.
— Так это же мы на лесной земле, — возразил Бандурей. — Мы ни в какие края не едем. Какая тут пошлина может быть, если мы никуда не сворачиваем?
— Не тебе, неумытая харя, судить, — оборвал его Нообст. — По большой медной монете с рыла, и за лошадиную морду и груз — две монеты.
Бандурей сам, с кого хочешь, мог выжать монету, а из него монету выжать было невозможно. И поскольку был Бандурей покрупней Нообста и вроде бы посильней его, то стал он прикидывать: а не повозить ли стражника мордой об телегу? И решил — монету не отдавать. Наверно и собрался бы ткнуть сержанта мордой об телегу. Но услышал в это время, как сзади кто-то легонько кашлянул. Знал Бандурей, что сзади никого нет, а лошади не кашляют, так что обернулся посмотреть. И увидел что возле телеги, опираясь на нее, стоит длинный тощий гоблин в дорогом голубом халате с широкими рукавами. Как и сержант, в одном сапоге, правом. А возле него какой-то зубастый верзила с большим ножом и три горожанина, — у каждого дубинка. И у этих по одному сапогу. Мода у них, что ли, появилась в городе, по одному сапогу носить?... Гоблин смотрел на Бандурея и загадочно улыбался. От этой улыбки стало Бандурею тоскливо. Он понял, что главный здесь не сержант, а гоблин в голубом халате. И надо вести себя тихо, не перечить. Монету отдать. А если еще чего попросят, и то отдать.
Кандибоб и Кашлентий также обернулись, посмотрели на улыбающегося гоблина и тоже сразу поняли, как надо себя вести.
— Мы от пошлины не отказываемся, — небольшой кошелек с монетами Кандибоб всегда держал в кармане. На всякий случай. Вот и пригодились. Прямо так, с кошельком, и отдал сержанту. — Здесь десять монет. — сообщил он. — Пять, значит, за проезд. И еще пять, поскольку обратно возвращаться будем.
Нообст одобрительно кивнул и, не открывая кошелька, сунул его в карман.
Тут народа на дороге опять прибавилось: из-за кустов вылезли три коротконогих гнома в красных рубашках. Не обращая внимания на поселян, они забрались на телегу и стали шебуршить поклажу, разбираться чего везут. Один из них, конечно, крышку с бочонка снял, и оттуда полыхнуло густым пивным запахом.
— А не многовато ли вам на троих бочонка? — спросил сержант, который кроме пивного запаха, чуял еще и подвох: что-то неправильное было у этих поселян, что-то они крутили.
Но Кандибоб к этому времени уже решил, как себя вести: что надо говорить и что делать. Угостить надо сержанта, и всех кто с ним, пивом. От пива еще никто никогда не отказывался. От целой Орды бочонком пива избавились, а тут всего девятеро. Пусть пьют, сколько влезет. И для рыцаря останется.
— Так мы чувствовали, что можем встретить кого-нибудь по дороге, — стал он объяснять. — Вот и захватили с собой побольше. Чтобы угостить... Закон гостеприимства соблюдаем, как это положено в наших краях.
Кто же против такого возразит, кто не поверит?
— Ага, в полной пропорции, — подхватил, поняв замысел Кандибоба, Кашлентий. — И закуска есть... Как фактор приобщения. Кружки у нас с собой имеются, полное наличие, — и хотел забраться на телегу, чтобы тут же налить гостям по кружке. И пусть ложатся спать.
— Куда!? — остановил его Нообст.
— Я мигом, для вас постараться. Хочу каждому по кружечке вручить. Так сказать, с добрым началом.
Густой пивной запах манил Нообста, во рту у сержанта стало сухо, и только кружка пива могла вернуть его к нормальной жизни. Но сержант службу знал, и торопиться не стал. Вначале дело, а пиво потом.
— Выпьем, от пива не отказываемся. А тебе сказано было стоять, ты и стой, — осадил он Кашлентия. — Сначала разберемся, потом выпьем. Ну-ка ты, разувайся, — приказал он Бандурею.
— Чего это? — не понял тот.
— А того, что твои сапоги мне как раз подойдут, — объяснил сержант.
— Это я что ли босиком должен остаться? — воспротивился Бандурей, но вспомнил улыбку гоблина сел на землю и стал послушно снимать сапоги.
— И ты тоже разувайся, и ты! — велел сержант Кандибобу и Кашлентию.
Сапоги Бандурея пришлись сержанту впору. Хитрый Гвоздь надел красивые сапожки Кандибоба, Пелею Деляге подошли сапоги Кашлентия. Свой правый сапог он отдал брату, и у того теперь было два правых сапога. Если не присматриваться — нормально.
— Теперь можете и пивка нашего отведать, — предложил Кандибоб. О сапогах он не жалел. Пустяк. Главное — гостей пивом угостить. Потом и с сапогами можно будет разобраться. — Такого пива нигде в округе не найдете.
— Хор-ро-ошее пиво! — подтвердил Умняга Тугодум, успевший опорожнить второй ковшик. — Очень при-иличное пиво. Оно всех урав-внивает. Выпьешь, и с-сраз-зу ста-ановишься... ста-ановишься равным-м-м... — Два ковшика подряд оказалось для теоретика многовато. Умняга захмелел, и дикция у него несколько поплыла.
Хитрый Гвоздь забрал у гнома ковшик, налил кружку, вдохнул аромат пивного запаха и, кажется, остался доволен:
— Сначала хозяину, — подал он кружку Кандибобу, определив в нем главного.
— Нет, нет, — попятился тот. — Вы наши гости. А у нас обычай такой: сначала гостя накорми, напои, а потом уже сам. Мы против обычая пойти не можем. Вы пейте, а мы подождем.
А гоблина жизнь научила, что верить никому нельзя. Когда-то — верил многим, и чудом остался живым. И, понятно, почему его потом стали называть Хитрым Гвоздем. Не мог он сейчас поверить и поселянам. Угощают, а сами не пьют. Не нравилось такое Гвоздю.
— Пей! — повторил он, заставив Кандибоба взять кружку.
— Не могу нарушать обычай, — стоял на своем Кандибоб, — Вот, подтвердить могут.
Кашлентий и Бандурей дружно поддержали Кандибоба.
— А у нас такой обычай, что первая кружка хозяину, а гостю только вторая. Понимаешь, это для того, чтобы хозяин гостя не отравил. Придется тебе выпить... — Гвоздь улыбнулся и так посмотрел на Кандибоба, что тот понял: пить придется. И если он не сделает этого добровольно, то напоят силой. Могут и просто прибить.
Кандибоб выпил кружку, до дна. Надеялся, что удастся выкрутиться. Прикинул, что если, поверив ему, гости-грабители станут сейчас пить пиво, а Кашлентий и Бандурей останутся в стороне, то и закончится все может, вполне благополучно. Пришлые поснут, а Бандурей увезет его отсюда. Надо было побыстрей пришлых напоить.
— Вот! — показал он пустую кружку. — Одно удовольствие и никакой отравы.
То что Кандибоб опорожнил кружку лихо, без всякой опаски, убедило Гвоздя, что пиво не отравлено. А Кандибоб расплылся в улыбке.
— Пейте, дорогие гости! — поторапливал он. — Кашлентий, чего заснул, наливай гостям!
— Это мы сейчас! — Кашлентий обрадовался, что все пошло, как надо, влез на телегу и завладел ковшиком. — Сейчас всех угощу, согласно принятому меню, в полной пропорции.
— Теперь верю, — Гвоздь принял у Кашлентия кружку, поднес ее к губам, сделал глоток и поморщился. Пиво отдавало кислятиной и чем-то прелым... Барахольное пивцо. В Геликсе никто бы не рискнул угощать Хитрого Гвоздя таким пивом. Но пить хотелось. Он посмотрел на Кашлентия, наливающего еще одну кружку, на бочонок... Возле бочонка лежал Умняга Тугодум.
— Чего он разлегся? — спросил Гвоздь у Крагозея.
Крагозей наклонился над теоретиком, толкнул его, но гном не шелохнулся.
— Спит, — доложил Крагозей.
— Разбуди!
Крагозей потряс Умника, тот не просыпался. Потер Умнику уши, пошлепал по щекам, но без всякого успеха. Умняга Тугодум блаженно похрюкивал, но глаз не открывал. Разбудить его оказалось невозможно.
— Отрубился, — развел руками Крагозей. — Ничего не понимаю, с двух кружек пива такого не бывает.
— Бывает... — Гвоздь густо сплюнул, выплеснул на землю недопитое пиво, отбросил кружку и отвесил оплеуху, находившемуся к нему ближе остальных, Кашлентию. — Птичек, говоришь, приехали послушать?.. Отдохнуть на лесной поляне?..
Кашлентий упал на колени.
— Травить собрались! — сержант Нообст, коротким тычком, врезал Бандурею в правый глаз. И тут же, для порядка, еще и в левый.
Невозможно сосчитать сколько морд перепортил в поселении Бандурей. Но никто не помнил, чтобы самому Бандурею в глаз врезали, или дали в ухо. Или мордой об забор. Такое никому в голову не приходило. Да и самому Бандурею. В поселении все знали, кто кого бить может, и на Бандурея руку не поднимали. А Нообст врезал, и неслабо. И случилось что-то вроде чуда. Бандурей как будто начал таять. Ростом уменьшился, и плечи поуже стали, и щеки опали. Слинял Бандурей. Сдулся. Никакого в нем вида не осталось и никакой солидности. Такому любой прохожий в ухо дать может.
— Не я... — торопливо стал оправдываться Бандурей, как и Кашлентий рухнувший на колени. — Вот он, Писарчук и пиво собирал, и сонную травку закладывал. Все он. Он...
— И не я! — отказался Писарчук. — Это его жестокие диктаторские приказания, — ткнул он пальцем с сторону Кандибоба. — Я сущность маленькая, что прикажут то и делаю.
— Всю правду! — потребовал от Охранника Нообст, и пнул его ногой.
— Он пиво травил, — стал торопливо закладывать Кашлентия Бандурей. — Святую правду говорю. Я что? Я в стороне, я охрана. А он грамотей хитрозадый, у него все сосчитано. Он и скотину неправильно переписывает, у него и шкатулка с монетами спрятана... Вы его потрясите, он все расскажет.
— Кандибоб самолично придумал, — оправдывался в полный голос Кашлентий. — С диктаторским принуждением заставил меня произвести все действия в полном моем несогласии и абсолютном нежелании. Насильно каждую сонную травку в пиво опускал. Без всякого стремления и по фактическому принуждению. Элитный продукт испортили. Это же уму непостижимо... А все он...
— Вот и расскажи-ка нам, что ты задумал, — повернулся Хитрый Гвоздь к Кандибобу.
Но Кандибоб уже ничего рассказать не мог. Он бессмысленно смотрел на гоблина осоловевшими глазами, и не соображал, о чем тот спрашивает. Потом глаза у него закрылись, и Кандибоб мягко опустился на траву.
— Это они нас опоить хотели! — дошло, наконец, и до Крагозея.
— Ты что, не понял еще? Глянь на своего Умника, — Деляга кивнул на спящего Тугодума.
— За что они нас так?
— А ни за что. Может, мы им не понравились. А, может, лошади наши понравились. Опоили бы, прирезали и в овраг сбросили.
— Ну-ка отведи этого разговорчивого подальше, чтобы не слушал, о чем мы говорить станем, — велел Нообст, указав Младшему Пелею на Кашлентия.
Когда те удалились на достаточное расстояние, сержант подошел к Бандурею и стал его пристально разглядывать. Тот испуганно щурился на Нообста щелочками заплывающих глаз.
— Как думаешь, надо его пощекотать мечом, чтобы всю правду рассказал? — посоветовался сержант с Хитрым Гвоздем.
— Мечом? — Хитрый Гвоздь сделал вид, что задумался. — Нет, не стоит, — Бандурей облегченно вздохнул. — Я, если хочу кого-нибудь допросить, обрезаю ему ножом уши, — стал делиться опытом гоблин. — Они, после этого, очень разговорчивыми становятся.
— Не надо мне уши обрезать, я все расскажу, — попросил Бандурей.
— А что ты нам расскажешь?
— Все! — очень не хотелось Бандурею лишаться ушей. — Куда коней спрятали, расскажу, и где окорока лежат, и про сундуки, что в землю зарыли.
— Еще! — потребовал Нообст.
— У кого много монет расскажу. Их больше всего у нашего Кандибоба. У него и золотые есть, сам видел. А куда он их прячет, не знаю.
— А самое главное? — продолжал допытываться сержант.
Бандурей молчал. О самом главном рассказывать ему не хотелось.
— Все, деревенщина захудалая, быть тебе без ушей и без носа!
Зубастик подошел к Бандурей и оскалился. У Охранника все внутри похолодело. Он понял, что этот верзила, в коротких штанах и с большим ножом на поясе здесь самый страшный. Вон у него зубы какие: желтые и большие, как у лошади. И скалиться он не зря. Такой уши резать не станет. Просто откусит и выплюнет. Ну и зубища у него! Этот и нос откусить может. Как же это — без носа остаться!?
— Главное расскажу. Всю правду, только не трогайте, — с тоской взмолился Бандурей. Но медлил. Не хотелось ему рассказывать главное.
— Ну! — подстегнул его Хитрый Гвоздь. — Выкладывай главное.
А Верзила в коротких штанах опять ощерился. Ну, прямо, как матерый волчара. Сейчас зарычит, прыгнет, и рвать начнет.
— Девок на дальней заимке спрятали, — поспешно выдохнул Бандурей, и поймав угрюмый взгляд сержанта, окончательно сломался. — Это по ручью идти, до поворота. А потом еще через два оврага, до зарослей лещины. За зарослями заимка. Все девки там. Все, как одна.
После такого его признания Гвоздь, и Нообст поняли, что Бандурей полностью созрел для обстоятельного допроса.
— Молодец, — похвалил его Нообст, которого в данном случае девки совершенно не интересовали. — Оставим тебе уши. Но про девок потом. Ты, для начала, вот что расскажи: чего вам от нас нужно, почему вы нас отравить хотели? А ты, — попросил сержант Гвоздя, — нож не убирай. Если врать начнет, мы ему уши сразу и укоротим.
Бандурей послушно рассказал все, что знал: про рыцаря и сокровища дракона, и про сонную травку, которой они хотели усыпить рыцаря с его людьми. Про то, как на них набежали варвары, выхлебали первый бочонок и уснули. И поклялся святым драконоборцем, дважды рожденным Фестонием, что отряд Гвоздя они встретили совершенно случайно. А напоить встречных велел Кандибоб. Только никого бы не тронули. И лошадей бы не взяли. Оставили бы сонных, здесь, в лесу, а сами пустились бы вслед за рыцарем.
Потом допросили Кашлентия, и тот, захлебываясь словами, подтвердил все, что сказал Бандурей.
— Похоже, что правду говорят, как думаете? — спросил Хитрый Гвоздь.
— Может им все-таки отрезать по одному уху? — предложил Зубастик. — Уж тогда точно всю правду выложат.
— По мелочам может что-нибудь и добавят, или станут врать, чтобы нам угодить. — не согласился с ним Деляга. — Самое главное оба сказали: за сокровищами отправились и хотели рыцаря опоить. Тут я им верю. Они же честные поселяне, — Деляга ухмыльнулся. — Убивают только в крайнем случае. Просто хотели сокровища украсть. Так что ли?
