А в столице императора были сплошные разброд и шатания. Военачальники вместо того, чтобы стены оборонять и с варварами драться, друг с другом собачились, как голодные псы из-за гнилой кости. Назначил император Эолайоса коннетаблем и он живо порядок навёл. Семи смутьянам головы снёс, а остальные стали как шёлковые. Семь недель оборонял он столицу, но увидел император, что никто другой не пришёл на помощь и что всё равно город не удержать. И сказал он предку нашему: "Единственного из верных терять не хочу. Если Судьба повернётся, мы империю восстановим, даже если столица падет, но полководец и его богатыри живы останутся. Знаю я, что хакан глуп и жаден. Поэтому вместо денег и драгоценностей дам тебе то, что денег ценнее: все главные рукописи, свитки и книги древлехранилища моего". Стал отказываться Эолайос, но император прикрикнул на него и издал указ, повелевающий ему немедленно удалиться. С удовольствием выпустил из города хакан единственных настоящих мужей, и лишь посмеялся над тем, чем император их вознаградил за службу: бумажками, глиняными табличками, бамбуковыми дощечками и пергаментами.
А поскольку император благословил Эолайоса и передал ему корону свою, потомки Основателя стали императорами нашей великой империи".
Вся семья царя посмеялась над первым переводом, после чего старшая царица Арлисса сказала:
— Теперь ясно, кого взять переводчиком с Южного среднего.
Не уточняя дальше, Атар велел вызвать сначала Кхана, а после него Ликта. Кхану он высказал своё благоволение и вручил десять золотых.
— Пиши своим красным слогом о местной истории, о нашей, обо всём, о чем хочешь. Я буду тебя вознаграждать за каждое удачное произведение. Только не называй их историями или хрониками, пусть они будут романами, повестями, сказками, балладами, да чем угодно подобным.
— И помни, что писать о наших людях стоит с осторожностью. Ведь, если приврёшь что-то, хотя бы и самое лучшее, о гражданине, другие над ним смеяться будут. А поскольку монаха нельзя вызвать на поединок, он вместе с друзьями просто хорошенько тебя отделает, — ехидно предупредила Арлисса.
Появившемуся затем Ликту царь заявил:
— Нам пора создать библиотеку, соответствующую славе и чести нашего царства. Назначаю тебя хранителем библиотеки. Ты проследишь, чтобы всё было в наилучшем порядке, и никому поблажки не дашь. Жалование тебе пока что положу десять золотых в месяц, и еда с царского стола. Будешь заодно переводить со Среднего южного, но переводы давай на просмотр мне, прежде чем помещать в библиотеку. Мои доверенные монахи их подредактируют и перепишут, а то твой почерк иметь на них позор.
Довольный Ликт поклонился и вышел.
Атар милостиво сказал послу:
— Сегодня я благодарен тебе: ты надоумил меня, что я не подумал о важнейшем для царства учреждении. И на стене библиотеки будет надпись, что начало ей положили древние книги и свитки, предоставленные для копирования и перевода Даналидом из Южной империи.
Даналид понял, что настала пора уходить. Но он поразил Атара просьбой затянуть официальное представление:
— Царь, у меня есть несколько вариантов действий, и я должен осмотреться, чтобы не опозорить себя, Южную империю и своего государя неуместными предложениями. Ситуация слишком сложная и важная, чтобы допускать такие глупые ошибки. Прошу твоего благоволения, дабы разрешить мне побыть месяц или немного больше на положении твоего гостя, прежде чем ты соизволишь дать мне официальную аудиенцию.
Атар улыбнулся и согласился. Он уже имел информацию о том, что Даналид смещён с поста канцлера и что его имущество конфисковано, но официально император пока что не дезавуировал посла. До Атара дошли также крайне преувеличенные слухи о том, что Даналид вовсю торговал выданными ему чистыми пергаментами по пути в Лиговайю. Ситуация была любопытной. Атар ожидал увидеть прожжённого циника и взяткособирателя, но, против ожиданий, посол не произвёл неприятного впечатления при первой встрече.
Со своей стороны, Даналид получил самое приятное впечатление о царской семье. Прежде всего, он оценил взаимоотношения в треугольнике царь и две царицы. Он знал, что младшая жена — дочь агашского царя, а старшая — достаточно низкого происхождения. Но старшая, невысокая смугленькая златовласка с крепким телом, не очень худая, но и не полная, широкобёдрая, с лёгкими движениями и изысканным владением Древним языком, выглядела прирождённой властительницей. А младшая, белокожая, пухленькая, оказывала ей знаки искреннего уважения и не зря в некоторый момент назвала её "наставницей": даже Древним она владела, пожалуй, хуже всех в семье. Чувствовалось, что царь советуется прежде всего со старшей женой, а младшую при всём уважении к ней рассматривает как супругу в традиционной семье. Заодно можно было видеть отсутствие всякой ревности и соперничества между жёнами и между жёнами и детьми, хотя сын-наследник был от другой женщины. Установить такую обстановку взаимного уважения и взаимной поддержки в семье — важный признак незаурядного правителя, у которого есть чёткие принципы, железная воля и крепкие руки под прикрытием внешней мягкости и бархатных перчаток.
* * *
Честно говоря, первоначально Даналид планировал остановиться в Агаше, но теперь он решил сначала внимательнее изучить неожиданно возникшее царство необычного народа. Он нанял двух учителей старкского языка: монаха-старка и полиглота-переводчика из Древних. Он посещал народные собрания, заседания Сената и суды. Формально на народных собраниях и в Сенате запрещалось присутствовать посторонним, но для народных собраний было принято негражданам покупать места у окон соседних зданий и на их крышах. Заметив как-то Даналида в окне, царь передал ему через дежурных граждан приглашение во время собраний наблюдать за ними из окон царского дворца. А для Сената он сразу же выдал ему пропуск в "потайные" кельи сбоку сенатского здания, откуда можно было наблюдать за заседаниями.
Устройство государства было необычным. Довольно скоро посол понял, что это — демократия, о которой он читал в исторических трактатах, но не наблюдал на практике. Он вспомнил её анализ у Никколаса сына Маккавея и заметил совпадения вместе с различиями. То, что демократия подходит молодому энергичному народу, живущему в окружении могучих врагов, отличающихся от него цивилизационно, и поэтому поневоле объединённому едиными целями и ценностями — здесь получило полное подтверждение. Даже нынешний лучший друг Агаш потенциально страшный враг и уж точно совершенно другая цивилизация. Но царь во главе демократии? Перебирая свои рукописи вместе с братом Ликтом, Даналид заметил фразу в "Народной монархии" Солинадаса, на которую раньше не обращал внимания: "В принципе монархия прекрасно сочетается с прямой демократией на местах". И действительно, в описании демократий отмечалось, что все они разлагаются максимум за двести лет. Даналид разобрался в причинах этого. Избираемые вожди и магистраты начинают угождать народу и льстить ему, и народ становится тираном, который хуже любого человека-тирана. Или же демократия становится ширмой для прикрытия алчной, безудержной и безответственной олигархии, которая опять же хуже тирании. А положение монарха непререкаемо, он может не льстить народу и удерживать демократию от вырождения.
И второе отличие демократии в Лиговайе от примеров, описанных в исторических хрониках, нашёл Даналид. В принципе все знали, что права и обязанности должны соответствовать друг другу. Но во время одного из судебных процессов, связанного с нерадивым исполнением гражданином своих обязанностей, претор произнес сентенцию, как нечто само собой разумеющееся:
— Права возникают как следствие обязанностей. Хочешь дополнительных прав — бери на себя и честно исполняй дополнительные обязанности. Не можешь или не хочешь исполнять обязанности — лишаешься даже тех прав, которые у тебя изначально были.
Даналид понимал, что в Агаше его ждут богатство и почести. Великий царь Ашинатогл осыплет его подарками, пожалует поместья, гораздо большие того, что было у соседушки, но за малейшую провинность или ошибку можешь и головы лишиться, а уж если по спине твоей плетью пройдутся — можешь Судьбу благодарить. В Лиговайе же порядки хоть и не сладенькие и законы строгие, но всё будет решаться по законам.
Пошёл уже третий месяц, а Даналид всё колебался. Наконец претор неграждан весьма прозрачно намекнул ему, что пора бы уже представляться царю, Сенату и державному народу. И бывший канцлер решился. Он заявил на старкском (ещё немного ломаном, но уже весьма удовлетворительном):
— Передай царю, что я готов.
Через пару дней послу поступило предложение готовиться к официальной аудиенции послезавтра. И Даналид решился ещё на один поступок. Деньги, полученные от разных правителей за имперские титулы, он возвратил себе у менял и держал в отдельном мешке. Если бы он оказался в Агаше, он бы даже слова о них не сказал. Здесь же надо было решиться: подарить их царю и народу или... Или!
Во время аудиенции, на которой Даналид сразу же начал говорить по-старкски, он преподнёс царю мешок с деньгами.
— Что это?
— Я решил просить у тебя и у державного народа Лиговайи разрешения остаться здесь, Южная империя умирает. Здесь я буду под защитой законов и буду честно выполнять свои обязанности как негражданина-союзника. Но эти деньги получены мною от правителей за имперские титулы. Я не смогу отдать их бывшему своему императору, а Лиговайе всё равно пора отряжать посольство к нему: сколь бы ничтожна ни была его власть, авторитетом призрак империи ещё пользуется. И это золото вы передадите законному обладателю как доказательство ваших честности, благородства и наилучших намерений.
Атар сразу оценил всю выигрышность такого хода, и в ответ заявил:
— Ты доказал свою честность и благородство. Ты достоин быть гражданином, и я немедленно внесу в Сенат предложение о том, чтобы тебе позволили выступить вне всякой очереди на ближайшем народном собрании с ходатайством о принятии в гражданство тебя и твоей семьи. Деньги завтра преподнесёшь Сенату с той же просьбой, что высказал мне. Я уверен, что Сенат поддержит мое ходатайство и единогласно рекомендует тебя в граждане. А я немедленно после народного собрания дарую тебе дворянский титул.
Так и случилось. Через пять дней Даналид выступал перед Народным собранием и произнёс речь.
"Державный народ!
Я служил у императоров Южной Империи с шестнадцати лет и объездил многие страны по поручениям своего правителя. Видел я цветущие и разлагающиеся монархии, видел республики, видел олигархии, видел революции, разгром и разброд. Видел я и тиранов, а среди них умных и заботящихся о своих народах и странах; зломудрых, жестокостью пытавшихся добиться того, что считают правильным; ничтожеств, цепко держащихся за случайно доставшуюся им власть и от этого ещё более жестоких, чем зломудрые. Но тирания не держится дольше третьего поколения. Как говорил Патриарх одному тирану: "Счастлив ты, и дети твои, но не дети твоих детей".
Я изучил массу книг по государственному управлению и по истории из богатейшей библиотеки и древлехранилища императоров Юга. В них говорилось о том, что изредка в истории появлялось такое извращение, как демократия. Демократические государства жили и процветали порою, пока народ был молод, един, окружали его сильные враги, не прощающие ошибок, и поэтому вынуждены были граждане отставить свои разногласия на второе место, а на первое место поставить общее благо.
Но, как только демократия усиливалась или враги её ослабевали, и ей не нужно уже было бороться всеми силами за своё существование, или же просто народ старел и уставал, начиналось быстрое разложение. Выбирали не лучших, а сладкоречивых и много обещающих. Вожди народные, политики становились демагогами и бесстыдными лжецами-льстецами по отношению к якобы всё ещё державному народу. А помогали им дурачить народ софисты. И сгнивали все демократии максимум за двести лет, и конец их был ужасен.
И вот впервые вижу я настоящую живую и здоровую демократию. Я рассчитываю, что у вас она продержится дольше, потому что нигде не накладывали так жёстко и бескомпромиссно связку между обязанностями и правами. Мне понравился ваш основной принцип: "Не выполняешь обязанностей — лишаешься прав. Хочешь прав — бери на себя обязанности". Он может удерживать народ и верхи от разложения, и, надеюсь, долго. Быть при создании такого общества — великая честь, и я прошу вас принять меня в свои ряды. Буду служить вам тем, чем могу: хитростью, политическим и дипломатическим искусством своим, знанием обстановки на Юге".
Народ расхохотался и зааплодировал. В принципе можно было закончить речь на этом, но полагалось говорить почти полные песочные часы, и Даналид продолжал:
"А затем я прочитал Первый закон ваш и был очарован его краткостью и чёткостью. Высшие понятия чести, совести и справедливости — самое главное. Ни одно государство этого не устанавливало для себя. И мне ещё больше захотелось участвовать в укреплении государства, которое является и монархией, и демократией, и республикой одновременно, и стремится сочетать их лучшие черты, хотя я понимаю, насколько это трудно".
Тут поднялся трибун Ань Патурингс.
— Трибунская интеррогация. Остановите часы. Знает ли уважаемый Даналид, что у старков давно есть слово для такого государства: вайя?
"Слово было, но реализации его в полной мере не было".
Даналиду не дали продолжать. Общая овация и ликующие крики сделали излишним голосование. И с трибунала сошел гражданин Тран Имашанги, которому царь под аплодисменты немедленно вручил рыцарские кинжал, серьгу и кольцо. Но это, плюс участок земли для строительства особняка, были единственные подарки от царя и державного народа. Гражданину Трану, захотевшему жизни в стране, где его права гарантируются его обязанностями и законами, пришлось заслуживать всё остальное делами своими. Конечно, деньги от распродажи имущества в ныне далёкой Южной империи были, так что начинал он не с чистого листа. Уже через год его избрали претором иностранцев.
Словом,
Коль стало тесно
В маленьком милом мирке,
В новые страны
Живой душою
Не поколеблясь, идёт.
16. Взлёт и падение Йолура
А вот в Империи правоверных эти три года были временем решающих битв кровавой гражданской войны.
Поход на Кунатал был уже почти готов, и даже назначен день выступления на следующей неделе, но неожиданно появились два посланника, потребовавших немедленно провести их к пророку. Тот сидел в раздумье в своей скромной келье.
— Йолур-рассул, да благословит тебя Бог и да приветствует, мы от крисьярских племён Сэйярью и Лэйсанаф. Мы увидели свет твоей книги и проповедей твоих. Но все остальные десять правоверных племён объявили нас вероотступниками. Если ты не поможешь, нас просто изгонят со своих земель.
Среди народа крисьяр двенадцать племён считались правоверными, а семь, пограничных с Империей старков, придерживались веры Победителей. Территория Крисьярэ считалась конфессионально нейтральной, и на ней вовсю соперничали проповедники двух вер. Народ там издавна славился любовью к теологическим спорам и к красивым проповедям. По этой причине у крисьяр уже многократно возникали фанатические секты, и, если эту заразу своевременно не выжигали, будоражили заодно и Дикий Мастраг, а то и Мастраг царский.
