— Я знаю, что вы с папой настаиваете на том, чтобы делать что-то без искусственной помощи, — сказала Хонор. — Однако, если бы я этого не знала, я бы предположила, что вы складывали колоду вместо того, чтобы бросать кости.
— Ты переняла этот ужасный оборот речи от своего дяди Жака, не так ли? — Эллисон сердито посмотрела на нее. — Это из-за всего того времени, что ты проводишь с разведданными, не так ли?
— Нет, я этого не делала, и перестань менять тему! — Строгий тон Хонор, к сожалению, был подорван пузырьком веселья в его глубинах.
— Я не меняю тему, — запротестовала Эллисон. — Я просто сосредотачиваю внимание там, где оно должно быть, учитывая твое недостойное отношение, юная леди!
— Я больше не молода и не леди, кроме как технически, — ответила Хонор. — И я хочу знать об этой твоей истории с близнецами. Ты уверена, что на этот раз вам с папой не помог Иллеску?
— Хонор Стефани Александер-Харрингтон! Ты же знаешь, что мы моногамны! И даже если бы это было не так, Франц Иллеску — последний человек, которого я бы...!
Это было все, что она успела сделать, прежде чем Хонор рухнула — осторожно — на стул у кровати, беспомощно хихикая.
Эллисон просияла, глядя на нее, и Хонор положила одну руку на собственный сильно беременный живот, по-женски сдерживая смех.
— О, мама! Это было коварно!
— Я понятия не имею, о чем ты могла бы говорить, — безмятежно сказала Эллисон. — А теперь перестань хихикать — это заставляет тебя звучать как двенадцатилетнего ребенка — и подойди сюда, чтобы поцеловать своих братьев.
Вышеупомянутые хихикалки снова грозили сорваться с поводка, но Хонор Александер-Харрингтон была сделана из более прочного материала и твердо поставила их на место. Затем она снова встала со стула и подошла, чтобы наклониться над кроватью своей матери и крошечными краснолицыми младенцами по обе стороны от нее. Руки Эллисон крепко прижимали к себе маленьких, завернутых в одеяло, мирно спящих мальчиков, и, несмотря на их переругивание, ее глаза были затуманены, когда она посмотрела на свою дочь.
— Они прекрасны, мама, — мягко сказала Хонор, наклоняясь, чтобы прижаться губами к каждому крошечному лбу по очереди.
— И ты уже несколько месяцев знала, что они будут близнецами, — заметила ее мать. — Я не понимаю, почему ты, кажется, так удивлена столь поздней датой.
— Я не "удивлена". Я... в замешательстве. — Хонор выпрямилась, нежно коснулась щеки матери, затем снова откинулась на спинку стула. — Я не совсем понимаю это излияние близнецов, вот и все. Я имею в виду, разве я не была удовлетворительной? Есть ли какая-то причина, по которой вы чувствуете себя обязанными производить таким образом на свет парных братьев и сестер?
— Ты была в высшей степени удовлетворительной, — сказала Эллисон более мягким тоном. — Хотя, если быть до конца честной, я иногда действительно сожалею, что мы не дали тебе братьев и сестер, когда ты была моложе. Мы должны были это сделать.
— Чепуха. — Хонор протянула руку, чтобы сжать плечо матери. — У меня все было просто отлично, и я полагаю, что вы с папой были не самыми худшими родителями в исследованной галактике. — Она пожала плечами. — Я просто подумала, что, возможно, вы двое были немного медлительны только поначалу, поэтому вы ограничились тем, что практиковались только на одной мне, пока не были уверены, что у вас все получилось правильно.
Если бы в этот момент в комнату вошел кто-нибудь другой, они бы точно знали, от кого Хонор унаследовала свое хихиканье, и Хонор торжествующе улыбнулась.
— Ну, слава богу, у нас был Нимиц, чтобы помочь, — сказала Эллисон, сдерживая свое веселье и глядя на древесного кота, растянувшегося на спинке стула Хонор. — На самом деле это был один из самых важных уроков, которые мы извлекли. Всегда привлекайте древесных котов к воспитанию детей!
Настала очередь Нимица прыснуть от смеха, и мать с дочерью наблюдали, как его руки размахивают знаками.
— Чтобы уберечь меня от неприятностей, даже не потребовался весь твой клан, Вонючка! — запротестовала Хонор, но Эллисон с энтузиазмом кивнула.
— Тоже сделано! И вот почему мы так счастливы, что кошки помогают нам растить Фейт и Джеймса.
— Ну, я признаю, что требуется каждый древесный кот, которого мы можем найти, чтобы скакать стадом за этими двумя, но это потому, что они не такие скромные, послушные и добросовестные, какой я была в детстве.
— Дорогая, если ты собираешься говорить такие вещи, не могла бы ты выйти в коридор? Я бы не хотела, чтобы дети пострадали, когда ударит молния.
— Мама!
— Ну, я не хочу ранить твои чувства или что-то в этом роде, но произносить такую чудовищную ложь? — Эллисон печально покачала головой. — Вижу, что я действительно подвела тебя в чем-то как родитель.
— Нет. — Хонор снова сжала ее плечо. — Нет, мама. Это единственное, чего вы с отцом никогда не делали. И я надеюсь, что мы с Хэмишем справимся с Раулем и Кэтрин хотя бы наполовину так же хорошо, как вы. И с Эндрю Иудой Уэсли.
Она положила другую руку на купол своего живота, чувствуя, как ребенок внутри нее шевелится, и пробуя на вкус его нерожденное сияние разума, мечтательно шевелящееся, когда он дремал на пути к рождению.
— Значит, вы определились с именами? — мягко спросила Эллисон.
— Да. — Хонор моргнула затуманенными глазами. — Мы потеряли стольких, в честь кого могли бы назвать его. Мы склонялись к Говарду, но вы с папой уже позаботились о том, чтобы мы никогда его не забыли. Или Майкл. — Она печально улыбнулась Говарду Саймону Харрингтону и его брату Майклу Джеремайе. "Так много друзей, по которым можно скучать и оплакивать", подумала она. — Так много жизней, которые нужно помнить и праздновать. — Мы тоже думали о Бенджамине, — сказала она. — Это предложил Хэмиш. Но, я просто...
Ее голос затих, и Эллисон ослабила объятия Майкла Джеремайи и протянула руку, чтобы коснуться запястья Хонор в знак понимания. Конечно, это было иррационально, но она понимала почти инстинктивный страх, что, если Хонор и Хэмиш назовут своего сына в честь Бенджамина Мэйхью, судьба заберет его у них так же, как она забрала Майкла Мэйхью и многих других.
— Ну, мы, кажется, придумываем довольно много вполне библейских имен, — сказала она решительно более легким тоном.
— Грейсон обладает таким эффектом, — ответила Хонор. — А мы могли бы сделать и хуже! Хэмиш на самом деле предложил Алджернона Алоизиуса Александера-Харрингтона на том основании, что имя "три-А" подходит только для нашего отпрыска. Именно тогда я сказала ему, что подобные шутки в адрес беременной женщины являются основанием для оправданного убийства.
— Любимая, я признаю, что это должно быть оправданное убийство, — сказала Эллисон со смехом. — Хотя и не думаю, что это так.
— Это по законам Харрингтон Стейдинг, — ответила Хонор. — Во всяком случае, сейчас!
— Я думаю, что это было отличным дополнением к твоей юриспруденции, дорогая.
— Я тоже. — Хонор улыбнулась, затем покачала головой.
— Что? — спросила Эллисон.
— Просто я забываю, какие они крошечные. — Хонор коснулась пухлых, похожих на бутон розы губ Майкла Джеремайи. — Какие маленькие и хрупкие. Раулю и Кэтрин сейчас по четыре, а Фейт и Джеймсу по десять! Просто кажется невозможным, что они когда-либо были такими крошечными.
— Дети растут, милая. Я помню, как моя мама сказала мне, что я проведу с тобой две недели.
— Две недели?
— Две недели, — кивнула Эллисон. — Потому что, — сказала она, — именно таким долгим это должно было показаться, когда я оглянусь назад. У меня было две недели с тобой, так что мне нужно было сделать так, чтобы каждый день этих двух недель был на счету. Я не всегда сходилась во взглядах с твоей бабушкой, Хонор, но в этом она была права. В моем сознании, в моем сердце ты все еще маленькая девочка, безумно бегающая по оранжерее, попадающая в беду. И выглядишь так чертовски мило, что никто не мог на тебя злиться, что бы ты ни делала. Я так невыразимо горжусь женщиной, в которую ты выросла, сильным, замечательным человеком, которым ты стала. Но в моем сердце я все еще обнимаю эту маленькую девочку каждую ночь.
— Ну, если я стала хорошей, то это благодаря тому, кто меня вырастил, — мягко сказала Хонор. — И я тоже чертовски горжусь тобой и папой. Но я не хочу, чтобы с Раулем и Кэтрин это были просто "две недели".
Она снова коснулась своего живота, и ее мать улыбнулась горько-сладкой улыбкой.
— Боюсь, мы мало что можем с этим поделать, — сказала она. — Но примерно через три месяца ты снова начнешь отсчитывать эти часы с Эндрю, не так ли?
— Да, я так и сделаю. — Хонор улыбнулась ей в ответ. — И знаешь что? Я сделаю так, чтобы каждый из этих дней был на счету.
Офис командующего флотом
Здание Адмиралтейства
Город Старый Чикаго
Солнечная система
— Итак, теперь, когда Роббинс вернулась, что ты думаешь о Факеле? — спросил Уинстон Кингсфорд и предостерегающе поднял палец в сторону Чарлза Гэннона. — И я честно предупреждаю тебя. "Это интересно" меня не удовлетворит.
— Что ж, это интересно. Хотя это не совсем то, чего я ожидал — в некотором смысле, совсем не то, чего я ожидал. — Гэннон поморщился. — Если бы я мог держать руку на пульсе здесь, в Старом Чикаго, достаточно долго, чтобы сопровождать вас, я бы смог поделиться с вами своими впечатлениями из первых рук. Но Роббинс и Скарлатти записали большую часть своих реальных встреч с правительством королевы Берри и с Каша. С полного одобрения Факела, заметьте, — добавил он, когда брови Кингсфорда изогнулись. — На самом деле, это было предложение королевы. Она хотела быть уверенной, что мы точно поняли, что они хотели сказать. И, честно говоря, в этих разговорах были некоторые... назовем их побочными элементами. Плюс отчет Роббинс о ее личных впечатлениях, конечно.
— Так поделись ими.
Гэннон пристально смотрел на что-то, что мог видеть только он, поджав губы, когда он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. Затем он снова сосредоточился на Кингсфорде, его взгляд снова стал острым.
— Что приходит вам на ум, когда вы слышите фразу "государство, основанное успешным восстанием рабов"? — спросил он.
— Гаити, — немедленно ответил Кингсфорд. — Хотя я признаю, что это, вероятно, из-за Саманты. — Он пожал плечами. — Где-то около шестидесяти процентов ее генетического материала восходит к древним Карибским островам. Многое из этого — гаитянское. Честно говоря, я мало что знал о Гаити или Увертюр до того, как мы встретились.
— Саманта может быть причиной, по которой это приходит вам на ум, но я готов поспорить, что большинство людей тоже ответили бы на этот вопрос "Гаити" — при условии, что они изначально знали какую-либо древнюю историю.
Появился ординарец Кингсфорда с кофейным сервизом и налил. Гэннон кивнул в знак благодарности, затем сделал паузу, чтобы сделать глоток, прежде чем поставить чашку на стол.
— А что вызывает в памяти термин "древнее Гаити"? — продолжил он.
— Бедность. Скорее, ужасающая нищета. И также довольно много жестокости. Рабство — не идеальная среда для того, чтобы учить людей цивилизованному обращению друг с другом.
— Ну, Факел настолько отличается от этого, насколько вы можете себе представить. Начнем с того, что это очень богатая планета.
— Фармацевтика, — сказал Кингсфорд.
— Это только начало всего. На планете и в остальной части системы есть немало других ресурсов, но справедливо будет сказать, что самый большой из них, очевидно, фармацевтический. И первым важным экономическим решением нового режима была национализация соответствующей промышленности. Фармацевтические производства принадлежат правительству и только ему.
— Действительно? — Кингсфорд нахмурился. — У меня сложилось впечатление, что у Факела довольно свободная экономика. Много предпринимательства.
— Это так — за исключением фармацевтических препаратов. И когда я говорю "фармацевтика", я имею в виду производственную основу отрасли. Существует множество частных предприятий, занимающихся сбором сырья, продажей и распределением фармацевтических препаратов, а также исследованиями и разработками. Но то, что Дю Гавелу удалось сделать, сразу национализировав производство фармацевтических препаратов, заключалось в том, чтобы избежать "ресурсного проклятия".
— Что...? Я не знаком с этим термином.
— Это восходит к древней истории на Старой Земле — но вы видите это и сегодня по всей Окраине. Иногда это называют парадоксом бедности. Почему так много стран с огромным природным ресурсом — ископаемое топливо было основным на Старой Земле, но были и другие — оказываются беднее, чем страны без него? Ответ заключается в том, что такой концентрированный и легко монополизируемый источник богатства также позволяет правительству легко заключать выгодные сделки с могущественными и богатыми корпорациями, часто иностранными корпорациями. Были случаи, когда этого не происходило, но обычно это было верно только в том случае, если на момент обнаружения природного ресурса в стране уже было хорошо налаженное представительное правительство и диверсифицированная экономика.
— И как часто это случалось?
— Примерно так же часто, как это происходило в Протекторатах. — Гэннон пожал плечами. — Еще до появления Диаспоры регион, который они называли Ближним Востоком, был наглядным примером того, как это произошло. Огромный процент известных мировых запасов нефти был обнаружен под песками, принадлежавшими людям, которые никогда не слышали о представительном правительстве. Черт возьми, нефть была впервые обнаружена, когда регион все еще контролировался империалистическими европейскими державами!
— Но позже значительные запасы нефти были обнаружены в Северном море, у берегов Аляски и в Западной Канаде. В этих случаях участвующие национальные государства уже были хорошо зарекомендовавшими себя представительными правительствами и уже имели здоровую, диверсифицированную экономику. Они могли приспособиться к своей новообретенной сокровищнице, а их правительства были достаточно прозрачны, чтобы сделать невозможным заключение "милых сделок" с местными элитами. Но там, где эти условия не применялись — или не применяются — большая часть национального богатства перекачивается этими богатыми, обычно иностранными, корпорациями. Однако большая часть этого идет на обогащение местной элиты, поэтому они соглашаются на рэкет, население в целом не в силах помешать им согласиться с этим, и поэтому население в целом остается погрязшим в бедности.
— Хорошо. — Кингсфорд кивнул. — Я могу это видеть. Но чего я не вижу, так это того, как превращение такого ресурса в монополию правительства решило бы эту проблему.
— Само по себе это было бы не так. Но помните, что я сказал о представительном правительстве. Факел может быть монархией, но это та монархия, которая отзывчива к своим гражданам. Национализация ресурса возлагает на правительство прямую ответственность за отрасль. Оно должно ответить за то, что происходит. Он не может просто отмахнуться от этого, заявив, что это дело рук корпораций.
