На фоне безумно засмеявшегося Клейтона я продолжал рассматривать дар океана. Из чего рождались дары? Очевидно, что всё рождается из желания. Но почему дары такие особенные? Как так получилось, что воплощённые вещи обладают такой силой, наделяя ей тех, к кому попадают? И почему "Универсальная Удочка" и "Искажающая Истории" ощущаются продолжением моего тела, другие дары не вызывают никакого отклика, а третьи — рефлекторное отторжение, как камера, которую мне дали ведущие?"Универсальная Удочка" На фоне безумно засмеявшегося Клейтона я продолжал рассматривать дар океана. Из чего рождались дары? Очевидно, что всё рождается из желания. Но почему дары такие особенные? Как так получилось, что воплощённые вещи обладают такой силой, наделяя ей тех, к кому попадают? И почему "Универсальная Удочка" и "Искажающая Истории" ощущаются продолжением моего тела, другие дары не вызывают никакого отклика, а третьи — рефлекторное отторжение, как камера, которую мне дали ведущие?"Искажающая Истории" На фоне безумно засмеявшегося Клейтона я продолжал рассматривать дар океана. Из чего рождались дары? Очевидно, что всё рождается из желания. Но почему дары такие особенные? Как так получилось, что воплощённые вещи обладают такой силой, наделяя ей тех, к кому попадают? И почему "Универсальная Удочка" и "Искажающая Истории" ощущаются продолжением моего тела, другие дары не вызывают никакого отклика, а третьи — рефлекторное отторжение, как камера, которую мне дали ведущие?
Грёбаная ручка изначально могла тянуться не к Немое. Или не только к Немое. Она добралась до своей цели, оказавшись в моих руках.
Что же такое "дар океана" на самом деле?
Я плюхнулся на песок, слыша свой собственный безумный смех. Не только в реальности, но и в голове.
— Дары рождаются из душ. Дары — это переплавленные души. Мы... Мистер Стивенсон скормил нам наши же переплавленные осколки?
Я засмеялся. Засмеялся безумно, истерично. К горлу подкатил ком и я не стал себя сдерживать, избавившись от завтрака. Отвращение настолько захватило меня, что я чувствовал, как мой желудок буквально в узел сводит. При этом образ молочного шейка в моей голове стал только ярче, мне, несмотря на всё отвращение, прямо сейчас хотелось его выпить.
Меня вновь вырвало.
— Да, я испытал сначала те же эмоции, — с пониманием, но без какой-либо жалости поддакнул Клейтон. — Добро пожаловать в клуб, чувак. Тебе здесь не рады.
— Зачем старый ублюдок это делает? — шепотом спросил я, подняв взгляд на яркое солнце. — Он... он правда пытается спасти человечество?
— Чистейшая правда, — кивнул Клейтон. — Все мы этого хотим. Проклятое чувство вины, а? Ха-ха! Но это лишь хобби, он разве тебе этого не говорил? Нужно же заниматься чем-то. Он среди нас один из самых старых и деятельных. Не делай такое лицо, будто сам не понимаешь. Прекрати уже отрицать эту проклятую реальность, Феликс. Раскрой глаза, он никогда не пытался скрыть свою внешность. Просто потакал нашим желаниям. Прими действительность и вспомни образ "Его". Давай, давай!"Его" — Чистейшая правда, — кивнул Клейтон. — Все мы этого хотим. Проклятое чувство вины, а? Ха-ха! Но это лишь хобби, он разве тебе этого не говорил? Нужно же заниматься чем-то. Он среди нас один из самых старых и деятельных. Не делай такое лицо, будто сам не понимаешь. Прекрати уже отрицать эту проклятую реальность, Феликс. Раскрой глаза, он никогда не пытался скрыть свою внешность. Просто потакал нашим желаниям. Прими действительность и вспомни образ "Его". Давай, давай!
И, хотел того или нет, я вспомнил. Передо мной возник образ старого ублюдка, которого я ненавидел больше, чем кого-либо ещё.
В официальном костюме, с седыми волосами, слабой улыбке на лице...
И яркими, чистыми голубыми глазами, в глубине которых жил океан. Глаза, которые воплощали океан. Которые несли его в себе и распространяли везде, куда ступали. Ожившее воплощение океана, одно из древнейших созданий, которых видело и не видело древо реальности. Само его появление уже означало приближающийся конец человечества.
Тот, кто измывался над нами, вылавливая из океана, обращая наше существование в страдания. Тот, кто обращал нас же в инструменты и скармливал нам же, распространяя знание об Атлантиде, плодя Атлантов.
Всего лишь такой же осколок сошедшего с ума неудачника.
Глава 52
Не то чтобы я догадывался о том, кто такой Мистер Стивенсон. Я знал. Конечно, я знал. Немало чего указывало на это; никто и не скрывал от меня эту информацию, лишь не подавая её прямо. Это объясняло слишком много вещей, слишком много слов и действий старого ублюдка. Грёбаный "опекун"...
До принятия ситуации у меня были сомнения, ненавидит ли он меня. Почему обрёк на такую судьбу, почему именно меня вытащил из океана и повесил какие-то нереалистичные обязанности, заставив пройти через смерть сотни и тысячи раз, держа в заключении и закрывая глаза на все эксперименты, которые надо мной проводили, надламывая мою и без того сломанную психику, держа её на самой-самой грани, не позволяя мне ни окончательно сойти с ума, ни полностью стабилизировать себя. Он прекрасно знал, что моё сознание развивается и становится крепче; что в будущем, когда я немного встану на ноги, из меня уже нельзя будет так легко слепить нужного психопата, поэтому сразу, выловив из океана, отправил в котёл. Зная себя, я могу с полной уверенностью сказать, что им руководил не только лишь рационализм.
Он действительно ненавидел меня. Всех нас. Ненавидел до скрежета в зубах, взращивая эту злобу и во всех остальных. Она была с нами изначально, однако уроду было этого мало и он распалял пламя войны только сильнее, удовлетворяя уже свои собственные наклонности.
Но при этом всё ещё был просто слишком стар, чтобы быть по-настоящему зависимым от своих эмоций и желаний.
Урод решил объединить приятное с полезным, отлично с этим справившись.
И если это я ещё мог как-то принять, то мысль о том, что меня заставили сожрать самого себя, просто менее "удачливого", уже действительно сводила меня с ума, вызывая настолько сильное отвращение, что меня раз за разом скручивало и заставляло вновь и вновь избавляться от желчи, будто это могло мне помочь как-то избавиться от чего-то такого.
Я действительно счастливчик.
К счастью, в моём распоряжении всё ещё была субъективная вечность. Я позволил себе застыть между бесчисленными реальностями и нереальностями, просто ни о чём не думая. Все мои вариации будто превратились в овощи, отключились, желая дать покорёженному разуму немного отдохнуть.
Неожиданно пришло осознание, насколько сильно мне хотелось спать. Просто заснуть и уже не просыпаться. Давно хотелось. Едва ли не с самого начала. Погрузиться в самую пучину, где я смог бы навсегда забыться и оказаться навечно в своей мечте. Закрыться от всего и вся, давая волю океану.
Промелькнувшая мысль была безумно соблазнительной. Такой сладкой, такой манящей, словно молочный шейк. В состоянии созерцания вероятностей у меня не было тела, но всё равно возникло такое чувство, будто в горле пересохло. И вода здесь уже не поможет. Только молочный шейк. Сладкий-сладкий, холодный и освежающий, такой настоящий.настоящий Промелькнувшая мысль была безумно соблазнительной. Такой сладкой, такой манящей, словно молочный шейк. В состоянии созерцания вероятностей у меня не было тела, но всё равно возникло такое чувство, будто в горле пересохло. И вода здесь уже не поможет. Только молочный шейк. Сладкий-сладкий, холодный и освежающий, такой настоящий.
Я резко вынырнул из этого состояния, вновь ощутив позыв к рвоте. Во мне и желчи больше не оставалось, поэтому я, словно та рыба на берегу океана, потерявшая доступ к воде, принялся корчиться на берегу, схватившись за живот.
Захватившая меня мысль отдавала запахом "гнили". Такой же сладкой, такой же манящей, отдававшей молочным шейком, но это был не он. Добровольное погружение в грёзы для меня будет значить не воплощение моей мечты, а переход из чистилища в настоящей Ад, из которого меня всё ещё смогут однажды достать. Я был обречён, потому что физически не мог считать океан полностью "настоящим". Как бы я себя не обманывал, как бы не старался — это была моя особенность. Всех нас, осколков обезумевшей древней твари."гнили" Захватившая меня мысль отдавала запахом "гнили". Такой же сладкой, такой же манящей, отдававшей молочным шейком, но это был не он. Добровольное погружение в грёзы для меня будет значить не воплощение моей мечты, а переход из чистилища в настоящей Ад, из которого меня всё ещё смогут однажды достать. Я был обречён, потому что физически не мог считать океан полностью "настоящим". Как бы я себя не обманывал, как бы не старался — это была моя особенность. Всех нас, осколков обезумевшей древней твари.
Я истерично засмеялся, схватившись за голову.
Шепот друзей успокаивал меня. Я чувствовал, как они все в едином порыве будто бы обнимали моё сознание, закрывая от собственного безумия, шептали слова поддержки.
Говорили, что верят мне. Всем нам. Что однажды мы найдём путь. Мы, выбывшие неудачники, не имели другого выбора, кроме как сплотиться. Нет. Все "Они" сплотились вокруг "Нас", ожидая чего-то. Ожидая, и вместе с тем, каждый раз, когда мы терпели неудачу, с удовольствием погружали выбывшие ветви в океан."Они" Говорили, что верят мне. Всем нам. Что однажды мы найдём путь. Мы, выбывшие неудачники, не имели другого выбора, кроме как сплотиться. Нет. Все "Они" сплотились вокруг "Нас", ожидая чего-то. Ожидая, и вместе с тем, каждый раз, когда мы терпели неудачу, с удовольствием погружали выбывшие ветви в океан."Нас" Говорили, что верят мне. Всем нам. Что однажды мы найдём путь. Мы, выбывшие неудачники, не имели другого выбора, кроме как сплотиться. Нет. Все "Они" сплотились вокруг "Нас", ожидая чего-то. Ожидая, и вместе с тем, каждый раз, когда мы терпели неудачу, с удовольствием погружали выбывшие ветви в океан.
Озлобленные, давно потерявшие своё "Я" выбывшие, даже после своего проигрыша цепляющиеся за нашу коллективную мечту. Ведь в этом наша, тварей океана, природа.
Я перестал смеяться.
Как всё сложно и как всё легко.
— Успокоился?
Вопрос, заданный удивительно ласковым высоким голосом, ввёл меня в ступор. Разглядывая песочек перед собой, заторможенным взглядом уставился на альтернативную версию себя, беззвучно открыв рот.
— Какого хера?..
— Да ладно тебе, приятель, — звонко засмеялся... засмеялась... засмеялось оно. — Разве тело не соответствует нашим вкусам? Или они у тебя немного отличаются?.. Мы во многом похожи, ты так не думаешь, а?
Клейтон потрогал себя за грудь, из-за чего меня опять чуть не вывернуло. Безумец весело засмеялся.
Передо мной сидела обнажённая длинноволосая женщина. Блондинка, чьи волосы, впрочем, всё ещё отдавали сединой. Стройная, хорошо развитая, она... оно не выглядело неестественно. Нет, на самом деле — оно выглядело очень привлекательно, совсем не напоминая фальшивку.
Под безумный женский смех я подавил очередной рвотный позыв, чувствуя, что у меня от этого дерьма уже начинает кружиться голова. Я ожидал многого от похода на Вторую Луну, но точно не этого.
Как хорошо, что я не взял с собой Чарльза.
— Зачем?
— Разве не очевидно? — непонимающе наклонил голову другой "я", уставившись на меня всё тем же пустым взглядом больного торчка. — Чтобы ты трахнул меня.
Меня всё-таки опять начало выворачивать.
— Ты слишком драматизируешь, — печально вздохнул... вздохнуло другое "я", показательно раздвигая передо мной ноги прямо на шезлонге. — Всё ещё не забил на такую чушь, как пол? Мистер Стивенсон действительно достал тебя из океана совсем недавно. Не волнуйся, приятель, моё тело уже достаточно погрузилось в океан, это не иллюзия. Не думай, что из-за этого ощущения будут фальшивыми. Как раз наоборот. Если хочешь — можешь потрогать. И не только.
Торчок засмеялся, впрочем, резко замолчав, после чего, немного повтыкав в пустоту, сощурился, погружаясь в приятные воспоминания.
— Всё ещё ничего не понимаешь, тупица? Ты запомнил вкус того шейка? Ощущения должны быть похожими. Ты ведь уже должен был почувствовать это, да? Это неестественное притяжение. Когда твоё сознание станет ещё немного сильнее, будь уверен, ты полностью поймёшь меня. Уже должен начать понимать, ха-ха! Художник был тем ещё извращенцем, дружище, и мы мало чем отличаемся от него. Порочный самовлюблённый неудачник, который возненавидел себя больше, чем кого-либо ещё. Какая печальная история!
Больной ублюдок начал мять свои груди и играться с ними, словно ребёнок, всё ещё держа ноги раздвинутыми, будто ожидая, что я действительно сейчас встану и пойду сношаться с тем, у кого только что был член.
— Ты зря так смотришь на меня, — пробурчало нежным, игривым голоском существо. — Женское тело отличается от мужского. Когда появится возможность, попробуй. Очень много вещей начинаешь воспринимать иначе, любопытный оп...
В моих руках появился огнемёт.
Другой "я" только и успел, что на меня удивлённо вытаращиться, как я начал поливать его-себя синим пламенем. По всему пляжу распространился безумный женский вопль, в нос ударил запах горелого мяса. Забившееся в конвульсиях тело начало обугливаться прямо на глазах, окончательно меня убеждая в том, что эта тварь действительно полностью изменила своё тело.
Не прошло и минуты, как передо мной лежал обугленный труп.
— С меня хватит, — выдохнул я. — Я не буду откатывать эту ветвь, пошёл нахер!
Я уже думал было взять камеру, вернуться к стиляге и свалить из этой пустой реальности подальше, но...
— А вот это ты зря, приятель.
Меня схватили за плечо. Я резко повернулся, увидев перед собой абсолютно невредимого Клейтона. Он был со мной одного роста, но мне всё равно казалось, будто эта тварь возвышалась надо мной. Я попытался отойти, но не смог, осознав, что всё моё тело застыло. Даже не так.
Само моё сознание застыло. Было схвачено между реальностями, обездвижив не только моё тело, но и душу.
"Редди, Шеди, Пит!!!""Редди, Шеди, Пит!!!"
Я мысленно закричал, почувствовав неожиданный прилив настоящей паники. Моё метафизическое сознание затряслось в настоящей конвульсии, пытаясь вырваться из этой хватки, однако это было всё равно, что простому человеку порвать на себе цепи, обвившие всё тело.
Мои ручные твари не ответили на мой мысленный зов. Я в принципе перестал их чувствовать, словно их и не было. Лишь отдалённые образы.
— Между нами, дружище, действует негласное правило, — пустые глаза ублюдка превратились в два провала в бездну. — Мы убиваем друг друга быстро, без лишних страданий. Никто из нас не любит боль, не так ли?
Существо с какой-то извращённой нежностью поправило мою чёлку, вглядываясь в мои глаза, словно пытаясь в них что-то найти. Оно всё ещё сохраняло женскую форму, из-за чего до меня отдалённо доходили эмоции другого "я", которые, к моему ужасу, можно было интерпретировать как материнскую нежность, смешанную с чистой ненавистью.
