Сказать, что парень был поражен, значит, ничего не сказать: он был просто в шоке. Эту девушку на потоке считали самой главной недотрогой: мальчишки дразнили ее за глаза кто "Белой Лебедью", кто "Синим Чулком". Во всяком случае, когда он навел о ней справки, ему пояснили, что в связях, порочащих ее, эта девушка не замечена. Так что приставать к ней, — "дохлый номер"...
— Меня в детстве правда Чумой звали, — пробормотал парень удивленно. — И зрение раньше у меня лучше было. Перед армией только ухудшилось почему-то, после сильного гриппа. Зато в армию не взяли. Я не сразу в пед поступил...
— Вначале ты мечтал стать военным, но тебя не приняли. По зрению. Так? И рос ты не только в Новокузнецке, но часто по нескольку месяцев жил у бабушки Агафьи Тимофеевны в деревне Сивые Зори. И вы с ней ходили вдвоем в поход к Поднебесным Зубьям. Верно? Все угадала?
— Верно! — подтвердил изумлённый Максим. — Однажды, когда мы с бабулей забрались на самую вершину пика Поднебесный, поднялся ураганный ветер, нас чуть с вершины не снесло. Пришлось там и ночевать. В ту ночь мне сон приснился, в котором была девушка, похожая на тебя. Но ту девушку я звал моей милой Мышкой. Это было давно, еще в подростковом возрасте...
— Собирайся! — Мышка по-хозяйски закрыла все библиотечные книги, лежавшие на столе, и отнесла их к конторке библиотекарей. — Тебе сегодня тоже стипуху дали повышенную, да? Пошли в ресторан! Я тебя приглашаю! Ты хочешь пойти со мной, Максим? — И она без всякого стеснения сняла с него очки и заглянула в такие знакомые, такие родные глаза. — Вижу, что хочешь!
Она сама повела его в ресторан "Волгоград", в котором, за противоположным столиком, уже сидел тот самый клептоман Виктор, который, узрев странную особу, поспешил доесть свой обед и уйти поскорее. Мышка заказала простую еду: лапшу по-домашнему и беф-строганов с картофелем. Пить они ничего не стали: рано, да им этого и не требовалось. Максим смотрел на Мышку во все глаза: оказывается, она ему уже давно понравилась, но он жутко стеснялся подойти первым к такой недоступной яркой красавице. Тем более, о ней говорили, что она еще и богата: якобы ей досталось такое наследство! Гора брильянтов, неизвестно откуда взявшихся, и дача на Черном море... Разве мог бы он первым подойти к такой девушке?
— Ну, как, вкусно? — Мышка смеялась, наблюдая, с каким аппетитом он ест. — Отлично, мясо ты любишь по-прежнему. И мизинец на правой руке точно так же отставляешь в сторону. Точно, как в моем сне, где мы с тобой были знакомы раньше. Очень давно. Знаешь, Максим, мне приснилось, что мы с тобой, в разных телах и веках, любим друг друга необозримые тысячелетия. Представь!
Он не стал оспаривать ее слова. Он только удивлялся своему неописуемому счастью, — оно возросло еще более после того, как Мышка, — не давая ему слова вставить, — повела юношу в свою квартиру на улице Невской. Максим не спорил: он только тихо заметил, что уже был когда-то в этой квартире. Во сне. Хотя никогда раньше, в реальности, не посещал эту улицу. Но он помнит, как они с Мышкой сидели вон на той скамейке в стороне от детской песочницы...
Мышка так и не дала ему сказать ничего лишнего: она не хотела увериться в том, что этот парень — другой Максим, не тот, которого она когда-то любила так страстно, до безумия, в номере междуреченской гостиницы в один из дней продолжавшегося путча.
Она не дала ему сказать ничего: завела в свою квартиру, молча принялась раздевать обомлевшего, онемевшего, покрасневшего юношу. Тот замер, не сопротивлялся, а вскоре начал сам помогать ей. Затем настала очередь Мышки: Максим дрожащими руками снял ее розовое платье, под которым оказались лишь крохотные стринги, — и больше ничего. Его горячие полные губы припали к соску на ее правой груди: почему-то он был уверен, что именно эта грудь у нее более чувствительна. Она застонала, обвила его руками, и весь мир ходуном завертелся вокруг них.
Вскоре Мышка уже рассказывала Максиму сказку: когда-то в далеком прошлом или когда-нибудь в отдаленном будущем, они будут идти рука об руку по узкой тропинке среди высокой, выше пояса травы, под иными лучами знакомого солнца, — на другой планете. И любить друг друга каждым взглядом, каждым пожатием рук, каждой мыслью, понимаемой без слов. Над ними будут плыть странно прекрасные чуждые облака. Но звезда в небе будет привычным нам Солнцем! В нашей звёздной системе! Но где она, та планета? Была ли она раньше, исчезнув, как миф о гордом Фаэтоне, — или еще возникнет через миллионы лет, — или существует и сейчас, спрятавшись от нас за Солнцем, словно невидимая никогда другая сторона Луны? Неизвестно...
И вновь яростные и нежные объятия сменили странно прекрасный рассказ о неведомой чудесной земле. И мир, казавшийся Мышке серым и унылым, вновь засиял для нее яркими красками. От робких вначале, но все более уверенных и требовательных поцелуев Максима, закружилась голова. Хотелось смеяться, плакать и летать, словно открылось второе дыхание на вершине горы.
— Теперь я тебя никуда не отпущу, Максим! — сказала Мышка, крепко прижимая к себе юношу, безмерно удивлявшемуся стремительному развитию отношений с самой красивой девушкой факультета. — Я так давно тебя люблю, мой милый! Если бы ты только знал, сколь многое нас связывает!... даже стопки, которые я захватила с собою в Москву, когда уезжала... потом расскажу...
— Ты мне потом все расскажешь, дорогая моя! Не будем тратить время! — Сейчас Максим показался ей прежним не только по внешности: даже поцелуи его были точно такими же, как в прошлом, искусными и завораживающими... Она с трудом вырвалась, с нежностью пробежалась по коже его тела, опустилась губами до левого колена: там, сзади под коленом, некогда притаился след от укуса пчелы. В детстве Максима неудачно укусила пчела: место укуса воспалилось, и на всю жизнь остался небольшой запоминающийся шрам. Чужой человек не мог знать о нем, вечно спрятанном под одеждой, но Мышка знала. И Максим вздрогнул всем телом, когда она нежно поцеловала его именно туда. Она, действительно, знала о нем всё! Но он видел ее только во сне! Или сон на вершине Поднебесного был вещим?!
Они снова сплелись телами и замерли: раздался звонок, резкий, настойчивый. Мышка вздрогнула: у матери были ключи, она бы звонить не стала. Соседки стучали, как правило: звонок размещался высоко, они не доставали. Чужие люди не звонят так уверенно. Молодые люди переглянулись. Мышка накинула пеньюар, чтобы не тратить времени на одевание, и пошла к двери, сделав Максиму знак молчать. Звонок прозвенел снова и смолк. Мышка, подходя к двери, уже знала, кто пришёл. Не будет им в жизни покоя!
Распахнула дверь: убедилась в предчувствии. За порогом стояла Любовь Фёдоровна. Но не с тем недоуменным выражением лица, какое запомнилось Мышке в день их последней встречи: на лице целительницы было написано понимание происходящего. Всё начиналось снова.
