Я един со всем, что меня окружает прямо сейчас. — Вздох, непроизвольный, медленный и так же дарующий наслаждение, как и буквально все в эти считанные мгновенья, пока вода с дерева застилала его глаза, покинул грудь. — Если бы Я не пришел сюда, то все равно Я появился бы здесь, потому что ЭТО место Мое. Я пророс бы в этой почве, как проросла клубника, вкус которой еще помнят губы Мои, как это Дерево, явно посланное навстречу Мне судьбой, как вечно извивающаяся в речных струях речная тина. Как будто, описав крутой и длинный виток жизненной спирали, он на совсем новом уровне вернулся к абсолютной гармонии материнской утробы.
Миновав, поскольку выше человеческой природы, — быть Просветленным не то, что постоянно, а даже сколько-нибудь долго, состояние это длилось считанные мгновения, в отличие от даруемых снадобьями, оставило за собой невыразимое словами знание, лишенное горечи утраты, той, что сродни тоске об утраченном рае. Тогда он мельком глянул на спутников, проверяя, — не заметили ли они чего-то такого, потому что были они народом ехидным, злоязыким, и ни за что не упустили бы возможности пройтись взад-вперед по невнятным его переживаниям, как хорошая артподготовка.
— Если хотите знать мое мнение, то водка — тем лучше, чем ближе ее вкус к никакому. Понимаете? В идеале своем она нейтральна, как нейтрален нуль на числовой оси. Сколько-нибудь определенный вкус тут является пороком, а тончайшие привкусы... О, они имеют право на существование, потому что у каждого человека, — свой нуль, своя точка отсчета, свое начало координат для чего угодно. Включая вкус. А виски... виски, — это просто-напросто другая научная дисциплина, и сравнивать их неправомерно.
— Порядочная зараза, — кивнул один из нынешних гостей, костлявый мужик с начавшей седеть, но пышной шевелюрой, представившийся Леонидом ("Можно просто Леней...") и голый по пояс, как и все прочие, — никогда не мыслил себя в роли изменника Родины, а вот поди ж ты! Подсел. Раз попробовал — не понял, другой, уже другой сорт, — опять не понял смысла, а потом попытки разобраться увлекли как-то сами собой. Так что друзья из Шотландии не забывают прислать из тех запасов, что не предназначены на продажу.
— Совершенно исключительный напиток, — согласно кивнул головой Островитянин, — вполне достоин королевского стола. Не знаю только, пьет ли кто-нибудь из Виндзоров виски.
— Должны, — с серьезным видом кивнул Михаил, — королева-мать, по слухам, очень даже не прочь. В профилактических целях. Да и остальные производят впечатление вполне разумных людей.
— Ну, если она потребляет что-то подобное, то понятно, как она дожила до такого почтенного возраста.
— Если пить только такие напитки, то помирать, понятно, не захочешь. В этом просто не будет никакой необходимости.
— Погодите! — Поднял руку Саша, уже давненько пытавшийся вставить слово в обсуждение столь животрепещущего предмета. — Я вот что хотел сказать, — никто из собравшихся ни разу, даже случайно, не упомянул коньяк. Мне кажется, что в этом обстоятельстве тоже заключен свой г-глубокий смысл... — он обвел присутствующих чуть зыбким взглядом, — вам не кажется, а?
Услыхав столь глубокомысленное замечание, присутствующие даже притихли на секундочку, обдумывая. Каким-то образом, без всякого предварительного сговора было совершенно ясно, что не только коньяк, но и упоминание о нем в данной обстановке совершенно неуместно. Он не вписывался в окружающее. Это был неоспоримый факт, так что интерес представляли собой только его причины. Анализ причин, по которым коньяк выпадал из контекста столь решительно, приводил к обобщениям настолько глубоким, что трезвый человек попросту не поверил бы в саму их возможность.
Разумеется, сказанное вовсе не обозначает, что собравшиеся были пьяны: на этом воздухе, между этими деревьями под барашка, под молочных поросят, под ребра "дикого" теленка и под окрошку этим июнем можно было выпить куда больше, или почти вовсе не пить, — это только весьма незначительно повлияло бы на общий настрой какой-то необыкновенной радости жизни. Цветения. Акме. Под влиянием выпитого мысли только легче текли, непринужденно ветвясь, переходя от одного предмета к другому, — а ведь была же, была связь! — не слишком задерживаясь на чем-то определенном, и никто не обращал внимания на то, что, зачастую, каждый говорил о своем, не больно-то вслушиваясь в слова собеседника. А иногда — вслушивались. По настроению.
— Не-ет, — глядя в стол и подняв кверху указательный палец, сомневался Майкл, — вы не просто так притащили меня именно сюда. Во всем этом должен быть Смысл. Даже, можно сказать, — Замысел...
— Коварный? — Поинтересовался Михаил, который услышал только последнее слово.
— Не знаю. Тут даже привычные слова приобретают какое-то непривычное значение, смыслы плывут, и я больше не могу выразить по-русски то, что на самом деле чувствую. Это сбивает с толку, я смущен и растерян, хотя это удивительно мало меня беспокоит... Но зачем-то ты же меня все-таки приволок сюда? Была же в этом какая-то цель? Ведь не может быть, на самом-то деле, чтобы вот так просто?
— Чтобы ты понял, откуда на самом деле родом. Откуда родом мы все. Ты сказал золотые слова про водку. Так вот эта земля, этот июнь, — точно такой же ноль. Точка отсчета, а для кого нет, — тот не брат нам по крайней мере по крови. Понял?
Майкл — огляделся.
— Я — не отсюда. Это совершенно точно. Видишь ли, получилось так, что я помню себя с очень раннего возраста. Потом я рассказывал родителям, так они не верили, говорили, что я навоображал все это. С их слов, разумеется.
Между деревьями, росшими позади Сторожки, среди матерых, разросшихся кустов жимолости, сирени и жасмина, в густом облаке их аромата, располагалось нечто вроде павильонов с крышами как будто бы из камня, а роль колонн выполняли шершавые, бугристые, даже слегка извилистые столбы из серого камня, как бы вырастающие из почвы и непосредственно переходящие в материал навеса, и было их, в зависимости от его формы и площади, где — три, где — четыре, а где и шесть-семь. Так могли бы выглядеть диковинные каменные грибы, у которых тонкая, пластинчатая шляпка подперта сразу несколькими ножками. Вечером тоже была теплынь и благодать, но Место это, как и положено для коренной России, было богато водой, и оттого комары тоже водились в достатке, так по вечерам уютнее было все-таки внутри. Там, в достаточно обширном зале, среди тяжелой, солидной, без мелких украшений мебели, среди отделки из резного камня и мореного дерева и массивных, простых по форме и очертаниям светильников, была умело создана и тщательно поддерживалась обстановка Места Вне Времени, не принадлежащего ни к какой определенной эпохе и пребывающего вне моды.
— А здесь... — продолжил Островитянин, — какая-то пастораль. Хорошо организованная идиллия, экзотический курорт для мультимиллионеров, но даже их было бы довольно заметное число. Понятно, — ради такого вот, например, сезона. Очень, очень подходящее место для курорта.
— А еще, — вполголоса отреагировал Леонид, — для очень серьезного производства. Для чрезвычайно — серьезного. И, соответственно, для проживания довольно большого количества людей. Куда большего, чем вам, очевидно, кажется.
Он сделал паузу чтобы плеснуть в два стакана по порции "королевского" виски, примерно на поперечный палец, кинув следом по ма-аленькому кубику льда. В этой небольшой, не имеющей постоянного состава компании равных вроде бы мужчин он все равно смотрелся старшим. Ви-ай-пи — и это при том, что и прочие были лицами и непростыми, и влиятельными.
— Люблю, когда вот так, — он указал на стакан, — когда лед только начал таять, и на язык, совсем рядом, попадает разведенное — и неразведенное, совсем теплое — и похолоднее, со всеми промежуточными оттенками... — Он отхлебнул из своего стакана. — Не знаю, не видел, был слишком всю жизнь занят, чтобы разъезжать по свету, а теперь уже и привычки нет, но говорят, что у тайфуна, в самой его середке, есть такой "глаз". Кругом от неба и до моря во всю высоту, куда хватает глаз, кипят стены из черных туч, а там — светит солнышко и ни ветерка. Так вот это все, — он обвел вокруг себя стаканом, — очень похоже. Тихая, укромная, уютная середка бури. Ее кухня, где как раз и стряпается вся окружающая свистопляска во всей красе.
— Не знаю. Не верится как-то. По-моему в этом месте легко раствориться и, — как это? — потерять себя, не знаю — на время или навсегда, превратиться не в животное даже, а в растение.
— Вы увидите, — Леонид кивал пышной шевелюрой, — вы по-своему неглупы, так что обязательно увидите, убедитесь.
— А объяснить сколько-нибудь внятно, вы, понятно, не в состоянии?
— Увы. Чем дальше, тем больше теряю эту способность. Все мы теряем. Говоришь, как привык, и привычными, с самого детства знакомыми словами, на родном языке, и при этом ловишь себя на том, что говоришь не то. Не совсем то, а как-то рядом.
— Да вы что, — сговорились тут все?
— Сговорились? Интересно... Может быть, еще скажете — с кем?
— Да. Это, конечно, обескураживающее замечание, потому что, не отступая от истины, мне пришлось бы упомянуть и себя. Но для меня русский — все-таки не родной язык.
— Извините, я все время забываю, что вы не наш. Это не комплимент, но для меня такая забывчивость не может быть также и совершенно случайной. Задумайтесь об этом.
— Гос-споди! — Майкл взялся за голову. — Русский! Предлагающий, — мне!! Заняться медитацией!!! Если бы кто-то рассказал мне подобное — да перед поездкой! Леонид, вы, право же, слишком серьезны.
— Дела наши таковы, герр Кляйнмихель, что прямо вынуждают нас быть слишком серьезными. Это где-нибудь в Москве можно расслабиться, или на Байкале, — но только не здесь! Эта, как вы совершенно справедливо изволили заметить, пастораль, — не просто заповедник. Заповедников много, в том числе очень хороших, в том числе — очень непростых, но Эталонная Ландшафтная Зона "Опушка" — все-таки одна. К сожалению, это делает ее единственным местом, подходящим для целого ряда целей. Посторонний человек очень легко может угодить в охранную зону какого-либо из таких производств, даже не заметив разницы с окружающей идиллией. Равным образом, ничего не заметив, можно попасть непосредственно в производственную зону, а это представляет собой опасность смертельную в самом прямом смысле этого слова. Соблюдение необходимого баланса здесь — одна из сложнейших задач, которые нам приходится решать. Как бы ни самая сложная. Здесь нужны люди особого психического склада, встречающегося не так уж часто. Им в высшей степени присущи крайняя точность и предельная аккуратность, доходящие до педантизма, но увы, — почти вовсе не присуще легкомыслие. И это, без всякого сомнения, — достаточно печальное обстоятельство.
— Может быть, хоть ты объяснишь, что такое эта самая Эталонная Зона? А то я кивал с умным видом, как будто соглашался, понятия не имея — с чем именно соглашаюсь.
— А чего ж ты не спросил у милейшего Леонида Кирилловича? Он ни в коем случае не отказался бы ответить на любые вопросы, а ты получил бы подро-обную информацию. Самую подробную. Исчерпывающую.
— Не сомневаюсь. Вот только спрашивать именно у него что-то не хочется. Он, безусловно, чрезвычайно корректен, но... Обидно, когда по-настоящему умный человек, — заметь, я не сомневаюсь в этом! — бывает таким чопорным, таким...
— Таким занудой, ты хотел сказать? Говорят, раньше он был совсем другой. Это жизнь его таким сделала. А что до заповедника... Видишь ли, считается, что предки индоевропейских народов возникли именно в таких условиях. На самой границе степи и леса Средней Полосы, на больших полянах и на опушке гигантского леса, что вырос после того, как отступил ледник. Что-то подгребало из непролазной чащи, что-то — прибегало из травянистых степей, тянувшихся на тысячи километров к югу, до моря либо горных хребтов, — а тут складывались наши предки. Наши с вами, Оскар. Опушка — это оптимальное соотношение скрытности — и открытости, безопасности — и мобильности, по желанию, в зависимости от обстоятельств, и, во всяком случае, — свобода выбора. Одна часть сделала такой выбор, когда откочевала к югу, приручив лошадь и быка, придумав колесо и получив название ариев. Кто-то там, наверху, решил, что и в наше время было бы очень полезно воссоздать именно такой вот ландшафт. Этакую Золотую Середину, способную породить целую семью народов. Но, как уже говорил тебе Леонид, против всякого ожидания, она понадобилась слишком многим влиятельным людям. Тут все особое. Кстати, — именно в связи с этим я и хотел предложить тебе нечто... Скажем так, — своеобразное.
— Можешь быть спокоен, — звучит достаточно устрашающе. Если бы не попривык за последние дни ко всем здешним обстоятельствам и присущей вам манере делать дело, то уже паниковал бы самым постыдным образом.
— Видишь ли, я исповедую одну ересь, впрочем — достаточно безобидную. Если на Опушке — все особое, то и травы, растущие здесь, должны быть особыми, само их сочетание уникально и не встречается более нигде. Понимаешь? — Михаил расширил глаза, чуть переигрывая, но, в общем, довольно убедительно изображая полупсиха из современных, чекнувшегося на сыроедении, потреблении проросшего зерна, дестиллированной воды или зубного порошка от всех немочей. — Оно ж должно быть одним из условий порождения, причем не из последних!
— Травяной чай? Последнее время это становится модным и в Европе.
— Ну что вы! Для меня это было бы прямо-таки до неприличия просто. В полном соответствии с мифологической традицией, — только роса! Видите ли, в былинах, — это славянская мифология, в которой вообще-то сам черт ногу сломит, — обычай омываться росой упоминается со всей определенностью и неоднократно. В росе купались сами, обретая нечеловеческие здоровье и силу, а также купали богатырских коней для придания им свойств уже прямо сверхъестественных...
— Так, так. — Поощрил его Островитянин к дальнейшему рассказу. — Ну?
— К сожалению в известных былинах отсутствуют прямые указания, — необыкновенно напыщенным тоном проговорил Михаил, — и поэтому всякого рода перестраховщики, ориентируясь на якобы имеющиеся, а на самом деле — в высшей степени сомнительные косвенные признаки, получили возможность утверждать, что для подобных целей использовались исключительно утренняя роса, но я предлагаю самым решительным образом разрушить этот предрассудок...
— И что скрывается, — поинтересовался англичанин, — за всей этой злокачественной демагогией?
— Ну это же элементарно! Нынче же испробовать непременно Вечернюю Росу!
— Только сейчас придумал? Все, включая ересь и концепцию?
— Да. Но давно хотел. Видишь ли, — тут неподалеку есть чрезвычайно подходящее место. Холм, на котором тысячу лет тому назад было языческое капище.
— Тоже выдуманное?
— Чистая правда! В этих местах люди жили уже в каменном веке. Правда — навряд ли это были русские или даже хоть какие-то предки русских, но главное — традиция, а она неплоха.
— Н-н-да? Ну, если захватить с собой того самого виски, то можно попробовать. А когда примерно?
