— Не принимай близко к сердцу. Он уже несколько недель ведет себя странно, бросает на всех суровые взгляды. В чем его проблема?
— Овсянице не нравится, что я провожу время с Портулак.
— Только потому, что этот суровый ублюдок не смог с ней переспать.
— Думаю, что за этим кроется нечто большее. Овсяница в чем-то замешан. Понимаешь, что я имею в виду, не так ли?
Критмум понизил голос. — Вообще без понятия. Кроме того, что это работа, и она велика. Ты лучше в курсе этого, чем я?
— Сомневаюсь в этом, — сказал я. — Но что бы это ни было, Овсяница считает, что это гораздо важнее, чем лень и потакание своим желаниям, чем обычно занимаемся мы с Портулак.
— Он пытался втянуть тебя в это?
— Не уверен. Не могу понять, то ли он полностью не одобряет меня во всех отношениях, то ли просто горько разочарован тем, что я растрачиваю впустую столько потенциальных талантов.
— Ну, я бы не стал из-за этого терять сон. Овсяница — просто старый зануда. Его сплетение не произвело на острове особого впечатления, не так ли?
— Как и мое.
— Разница в том, что Овсяница, очевидно, ожидал большего. Между нами говоря... — Критмум заколебался и огляделся по сторонам. — Я думаю, он просто был немного скуп на факты.
Я нахмурился. — Ты хочешь сказать, что он химичил со своим сплетением?
— Несколько деталей тут и там. Мы были близки к тому, чтобы встретиться за Вуалью Геспера: достаточно близки, чтобы обменяться протоколами распознавания.
Я кивнул. Вблизи Вуали Геспера была обнаружена сверхновая, и некоторые из нас планировали приблизиться к ней. — Однако этого недостаточно, чтобы доказать, что он солгал.
— Да, — сказал Критмум. — Но, судя по его сплетению, он вообще пропустил Вуаль. Зачем лгать об этом? Потому что либо до, либо после этого он был в другом месте, о котором не хотел, чтобы мы знали. Вероятно, где-то гораздо менее захватывающем, чем те места, которые были указаны в его сплетении.
Я почувствовал легкое покалывание при мысли, что Овсяница тоже может быть замешан в делах Лопуха. Могли ли они быть сообщниками?
— Это довольно серьезное обвинение, — сказал я, у меня голова шла кругом.
— О, я не собираюсь влезать в это. Я уже отредактировал свое сплетение, чтобы не смущать его. Пусть сам выпутывается. Он обязательно сделает это на днях.
— Полагаю, ты прав, — сказал я, не в силах скрыть свое разочарование. Мысль о том, чтобы увидеть публичное унижение Овсяницы — разоблачение того, что он сфабриковал куски своей нити, — показалась мне постыдно восхитительной.
— Не позволяй ему слишком сильно давить на тебя, — сказал Критмум. — Он просто грустный старик, у которого слишком много свободного времени.
— Самое забавное, — сказал я, — что он не старше всех нас.
— Он ведет себя как старик. Это все, что имеет значение.
Откровение Критмума улучшило мое настроение, и я с большим удовольствием рассказал Портулак о том, что узнал. Предупреждения Овсяницы, лишенные их жала, только придали нам смелости. Снова и снова, так тайно, как только осмеливались, мы встречались на борту ее корабля и обсуждали то, что узнали.
Именно там я упомянул о быстром прохождении Лопуха через лабиринт.
— Он мог жульничать, — предположил я. — Судя по лабиринту, все его эмоциональные проявления были очень плоскими.
— Не понимаю, зачем ему жульничать, — ответила Портулак. — По общему признанию, он не пользуется большим авторитетом в линии, но к настоящему времени мог бы завоевать его другими способами, если бы это имело для него такое значение. Это почти как если бы он прошел лабиринт, потому что чувствовал себя обязанным это сделать... но для него это просто не составило труда.
— Есть и кое-что еще, — сказал я. — Не уверен, заметил бы я это, если бы не вся эта история с лабиринтом... но с тех пор я постоянно высматриваю что-нибудь еще более необычное, чем обычно.
— Что-нибудь заметил?
— Это скорее пример того, чего он не делал, а не того, что он делал, если в этом есть какой-то смысл.
Портулак глубокомысленно кивнула. — Я тоже заметила, если мы говорим об одном и том же. Это продолжается уже как минимум неделю.
— Значит, дело не только во мне, — сказал я, испытывая облегчение от того, что она наблюдала то же самое.
— Я не была уверена, стоит ли что-то говорить. Дело не в том, что в его поведении произошли какие-то резкие изменения, просто...
Я закончил за нее фразу (раздражающая привычка, от которой пытаюсь избавиться последний миллион лет) — ...он больше не копается в Великой работе.
Глаза Портулак одобрительно блеснули. — Именно.
— Если я что-то не упустил, он оставил попытки выяснить, в чем дело.
— Что указывает на одну из двух возможностей, — сказала Портулак. — Либо он думает, что уже знает достаточно...
— Или кто-то его спугнул.
— Нам действительно нужно взглянуть на его корабль, — сказала она. — Сейчас больше, чем когда-либо.
Портулак выполнила свое домашнее задание. Во время одного из визитов Лопуха на его корабль она проследила за ним с помощью беспилотника — стеклянной стрекозы, достаточно маленькой и прозрачной, чтобы незаметно проскользнуть в его дорожную сумку. Беспилотник подслушал обмен протоколами распознавания между перелетным ящиком Лопуха и зависшим в воздухе кораблем. Повторный визит подтвердил, что протокол не изменился с прошлого раза: Лопух не использовал какой-то случайно меняющийся ключ. В этом не было ничего удивительного: в конце концов, мы все должны были быть одной семьей, и на многих припаркованных кораблях, вероятно, вообще не было никаких мер безопасности. Просто не было принято шнырять повсюду без разрешения.
По крайней мере, это была половина проблемы. Мы могли попасть на корабль Лопуха, но нам все равно нужно было замаскировать наш отлет и отсутствие на острове.
— Надеюсь, ты немного подумал об этом, — сказала Портулак.
Ну, я подумал, но не считал, что ей сильно понравится мое предложение.
— Есть одна идея, — сказала я. — У меня под наблюдением весь остров, так что я всегда знаю, где находится Лопух в данный момент и что он делает.
— Дальше.
— Мы подождем, пока мои системы не установят интервал, когда Лопух будет занят чем-то другим. Оргия, игра или долгий, отвлекающий разговор...
Портулак согласно кивнула. — А если ему надоест эта оргия, или игра, или беседа, и он преждевременно уйдет?
— С этим будет сложнее справиться, — признал я. — Но остров по-прежнему мой. При некотором умелом вмешательстве я, возможно, смогу продержать его на земле час или два, прежде чем он начнет что-то подозревать.
— Этого может оказаться недостаточно. Ты не сможешь взять его в плен.
— Нет, не могу.
— И даже если бы тебе удалось занять Лопуха на столько, сколько нам нужно, есть небольшая проблема со всеми остальными. Что, если кто-нибудь увидит, как мы входим на его корабль или покидаем его?
— Это тоже проблема, — сказал я. — Вот почему это было только предложение номер один. Я действительно не думал, что ты согласишься на это. Ты готова ко второму?
— Да, — сказала она тоном человека, наполовину осознающего, что он идет в ловушку.
— Нам нужен отвлекающий маневр получше, чем когда один Лопух не сможет уйти через час или два. Нам также нужен такой, который будет отвлекать всех остальных и где наше отсутствие не будет замечено.
— Ты ведь что-то придумал, не так ли?
— Через десять дней ты представишь свое сплетение, Портулак. — Я заметил тень беспокойства на ее лице, но продолжил, зная, что она поймет смысл моего предложения. — Это наш единственный шанс. По правилам Горечавки, каждый житель этого острова обязан получить твое сплетение. За одним исключением, конечно.
— Я, — сказала она, медленно кивая. — Мне не обязательно присутствовать физически, поскольку я и так знаю свои воспоминания. Но как насчет...
— Меня? Ну, это тоже не проблема. Поскольку я все равно управляю аппаратурой, никто, кроме меня, не должен знать, что меня не было на острове, когда ты представляешь свое сплетение.
Я наблюдал за выражением лица Портулак, когда она обдумывала мою идею. Это было осуществимо: я был в этом убежден. Рассмотрел проблему со всех возможных точек зрения, отыскивая малейший изъян, но ничего не нашел. Ну, во всяком случае, ничего не мог с этим поделать.
— Но ты не увидишь мое сплетение во сне, — сказала Портулак. — Что, если кто-нибудь спросит...
— Это тоже не проблема. Как только мы договоримся о сплетении, я тут же смогу получить его. Просто никому не скажу до следующего дня после того, как ты выложишь его. Все будет так, как если бы я получил его так же, как и все остальные.
— Подожди, — сказала Портулак, поднимая руку. — То, что ты только что сказал... о том, что мы "договоримся" насчет сплетения.
— Эм, да?
— Я что-то упускаю? Мне не с чем согласиться. Я уже подготовила и отредактировала свое сплетение к своему полному удовлетворению. Нет ни одного воспоминания, над которым я бы не мучилась тысячу раз: вставляла его, вынимала снова.
— Уверен, что ты права, — сказала я, зная, какой перфекционисткой была Портулак. — Но, к сожалению, нам нужно сделать это событие чуть более масштабным.
— Не совсем понимаю тебя, Лихнис.
— Оно должно быть эффективным способом отвлечения. Твои воспоминания должны быть электризующими — чтобы о них говорили на острове в течение нескольких дней. Мы должны заинтересовать их перед началом показа сплетения, чтобы все были в состоянии соответствующего ожидания. Очевидно, что есть только один человек, который может сделать это заранее. Тебе придется делать намеки. Ты должна будешь выглядеть самодовольной. Тебе придется вяло хвалить кого-то другого.
— О, Боже, сохрани нас от вялой похвалы.
— Поверь мне, — сказал я. — Я все об этом знаю.
Она покачала головой. — Не могу этого сделать, Лихнис. Это не похоже на меня. Я не хвастаюсь.
— Взламывать чужие корабли — это тоже не для тебя. Правила изменились. Мы должны быть гибкими.
— Очень хорошо, что ты так говоришь. Это меня просят солгать... И вообще, почему я должна лгать в первую очередь? Ты действительно хочешь сказать, что не считаешь мое сплетение достаточно интересным?
— Вот что я тебе скажу, — сказал я, как будто эта идея только что пришла мне в голову. — Почему бы тебе не позволить мне взглянуть на твое сплетение сегодня вечером? Я ускорю просмотр запланированного сплетения, чтобы освободить место для твоего.
— И что потом?
— Затем мы встречаемся и обсуждаем материал, с которым нам предстоит работать. Мы внесем кое-какие коррективы здесь и там — усилим это воспоминание, преуменьшим то. Возможно, проявим небольшую вольность в отношении строгой достоверности описываемых событий...
— Ты имеешь в виду, выдумывать?
— Нам нужно отвлечение, — сказал я. — Это единственный способ, Портулак. Если это поможет... не думай, что это ложь. Думай об этом как о создании маленькой неправды, чтобы высвободить большую правду. Как ты на это смотришь?
— Это звучит очень опасно, Лихнис.
Мы все равно это сделали.
Десять дней — это было далеко не так много времени, как мне бы хотелось, но если бы нам дали еще немного времени, у меня было бы его достаточно, чтобы полностью осознать, что мы делаем. Мне пришлось напомнить себе, что это была ложная информация, которая привела в движение все это предприятие. Лопух солгал, и теперь из-за этого мы должны были солгать еще раз. К сожалению, я не видел практической альтернативы.
Оригинальное сплетение Портулак оказалось не таким плохим, как я опасался: в нем действительно был многообещающий материал, если бы только можно было преподнести его более эффектно. Оно, безусловно, было намного драматичнее и увлекательнее, чем мое эссе о закатах. Тем не менее, было много возможностей для разумной манипуляции с фактами: ничего возмутительного, ничего такого, что заставило бы людей искать недостатки в сплетении Портулак, но достаточно, чтобы оправдать ожидания, которые оно начало вызывать. И в этом отношении она превзошла саму себя: ничего не говоря, сумела привести всех в состояние пьянящего ожидания. Все это было в ее надменной походке, сдержанной уверенности во взгляде, сочувственной, слегка жалостливой улыбке, с которой она приветствовала усилия всех остальных. Я знаю, что она ненавидела каждую минуту этого выступления, но, к ее чести, отдалась ему с головокружительным успехом. К тому времени, когда наступил вечер ее сплетения, атмосфера накалилась от возбуждения. Ее сплетение завтра станет предметом стольких обсуждений, что вряд ли кто-нибудь рискнет не увидеть его во сне сегодня вечером, даже если бы моя аппаратура позволяла такое уклонение. Было бы величайшим позором не иметь возможности увидеть сплетение Портулак.
В полночь клоны линии и их гости разошлись спать и видеть сны. Наблюдение подтвердило, что все они были на местах, включая Лопуха. Сплетение вплеталось в их коллективную память. В течение часа не было никакого движения между островом и кораблями. С запада дул теплый бриз, но море было спокойным, если не считать редких всплесков воды.
Портулак и я сделали свой ход. Два перелетных ящика обхватили нас и потащили прочь от острова, сквозь заросли висячих судов, к кораблю, принадлежащему Лопуху. Длиной в километр, по меркам Горечавок, это было скромное судно: не современное и не быстроходное, но, несмотря на это, прочное и надежное. Его бронированный зеленый корпус был полупрозрачным, как полированный панцирь черепахи. Его привод выглядел как зеленая луковица с прожилками, свисавшая с кормы на колючем стебле: корабль висел луковицей вниз, мягко покачиваясь на позднем вечернем ветерке.
Портулак летела впереди. Она обогнула похожий на лягушачий нос корабля, затем поднялась с другой стороны. На середине корпуса, между двумя бутылочно-зелеными обшивками, находился сморщенный воздушный шлюз. Ее ящик передал протоколы распознавания, и шлюз открылся, как склеившийся глаз. Внутри было достаточно места для обоих ящиков. Они открылись и позволили нам сойти.
Ничто во внешнем облике Лопуха не указывало на то, что воздух на борту его корабля был чем-то иным, кроме стандартной кислородно-азотной смеси. И все же я испытал облегчение, когда набрал полные легкие воздуха и обнаружил, что он приятный. Было бы очень некстати вернуться на остров и переделывать свои легкие, чтобы справиться с чем-то ядовитым.
— Узнаю этот дизайн корабля, — прошептала Портулак. Мы находились в вестибюле с красными стенами, похожем на закупоренное горло. — Это Третье Заступничество. Когда-то у меня был такой же. Я смогу довольно легко сориентироваться в обстановке, при условии, что он не переделал слишком много приспособлений.
— Корабль знает, что мы здесь?
— О, да. И, как только мы окажемся внутри, должен отнестись к нам дружелюбно.
— Внезапно это кажется уже не такой замечательной идеей, как десять дней назад.
— Теперь мы связаны, Лихнис. Там, на острове, они впитывают мое сплетение и гадают, что, черт возьми, превратило меня в такую авантюристку. Не для того я прилагала столько усилий, чтобы ты вернулся обратно.
