-Кархарий задержал?
-Нужно было просмотреть отчёты стражников о сегодняшней панихиде. Видели ли кого-нибудь постороннего, что-нибудь странное и так далее.
-Что-нибудь интересное?
-Не особо. Несколько идиотов пытались пронести свистульку сквозь оцепление к рефамантам, но солдаты их быстро повязали.
-Слабовато, — Гирем в некотором удивлении поднял брови. — Столько магов в одном месте. Одним ударом можно было бы обезглавить всю верхушку теургиата. Странно, что никто до этого не додумался.
-Ты переоцениваешь силу и решительность оппозиции, точнее, того сборища бунтующих простаков, которое и оппозицией назвать нельзя. В стране с тысячелетней магократией повстанческих настроений практически нет. Люди привыкли. Да и с чего бы им бунтовать. Мы не тираны. Мы кормим их и защищаем. Чего ещё им нужно?
-Чтобы клирики не преследовали невиновных, я думаю. Я не могу знать наверняка, но простая логика подсказывает мне, что далеко не все, кого Церковь четвертует и вешает — подлые преступники и еретики.
-Да ладно, Гирем, когда это ты стал защитником простого народа? — насмешливо произнёс Джензен.
-Я всегда им был, — уронил юноша, чувствуя, как каменеют на лице мышцы. Джензен осёкся.
-Прости, я неправильно выразился. Когда это ты возлюбил простаков?
Гирем молчал, борясь с закипавшим внутри гневом. Джензен провёл ладонью по лицу, сверху вниз, словно стирая липкую паутину.
-Снова неверно. Демоны, не знаю, что на меня нашло. Я не хотел этого, Гирем. Так что же — это отец пригласил меня к себе, или ты подсуетился?
Гирем выдохнул из себя скопившийся воздух.
-Это был я. Отец собирается представить на суд дивината план нападения на Алсалон.
Говоря это, он пристально смотрел на лицо Джензена. Как и ожидалось, его выражение ничуть не изменилось.
"Как же ты предсказуем, братец".
-Вот оно что, — уронил тот.
-Ты представляешь, насколько это страшная идея? Он всерьёз считает, что мы сможем преодолеть Джихалаи, вторгнуться в Алсалон, одолеть его армии и самого Моисея.
-Это безумная идея, — кивнул Джензен. — В духе отца.
-Вот почему мне нужна твоя помощь. Нужно каким-то образом отговорить его от этой затеи.
-Это невозможно, ты знаешь.
-Если нет, то нужно пресечь это другими способами. Если Кархарий узнает о плане, то сможет повлиять на дивинат, не так ли?
-Я бы не сказал, что всё так просто, Гири. В дивинате не сидят великие мудрецы. Там сидят торговцы оружием и строители. У них будут свои резоны поддержать отца.
-Но есть же там хоть кто-то с мозгами?!
-Тише, — Джензен предупреждающе поднял больную руку и посмотрел по сторонам. — Мы вообще не должны говорить об этом в таком людном месте. Мы идём к отцу?
-Ты поможешь? — обрадованно спросил Гирем.
-Помогу, брат.
-Отлично. Идём.
Они вернулись в большой зал трактира, поднялись по роскошно отделанной лестнице на второй этаж и двинулись по коридору, разминаясь с богато одетыми постояльцами. Это были маги и волшебницы, в робах и туниках, отделанных золотыми и серебряными нитями, с жезлами на широких поясах и внушительными посохами. Старательно отводя взгляд от симпатичных девушек и женщин, Гирем и Джензен быстрым шагом преодолели расстояние до двери в отцовский номер.
В просторной комнате царил полумрак, разгоняемый светом камина, и уют, создаваемый теплом и тихим потрескиванием огня. Отец сидел в кресле напротив, держа в руках стакан с вином. Услышав стук двери, он повернул голову. Увидев Джензена, поставил стакан на столик рядом.
-Зачем ты здесь?
-Пришёл посмотреть, изменилось ли что-нибудь за эти несколько лет, — откликнулся Джензен. Гирем опустил взгляд и увидел, что ладони брата немного подрагивают. Повинуясь инстинкту, он прошёлся по периметру комнаты, дотрагиваясь рефрактором до магических светильников. В помещение стало светлее. Обернувшись, он увидел, что брат и отец остались на своих местах.
"Боги, вы как нелюди", — в сердцах подумал он и сердито посмотрел на отца.
-Отец, мы пришли поговорить с тобой о твоём плане.
-Ты рассказал ему, сын? — Рензам снова отпил из стакана. — И что, теперь вы оба будете говорить мне, что мой план — безумие выжившего из ума придурка? Я зная, о чём вы думаете — вы, оба. Что Джихалаи непроходимы. Что Алсалон неприступен. Что Моисей подобен бессмертному богу. Но вы оба были вместе со мной в Бъялви. Вы слышали, о чём я говорил с Саламахом Инги. Секретный проход через горную цепь существует. Нужно лишь уплатить соответствующую цену...
-Мы проиграли, отец, — сказал Гирем, став рядом с креслом, в котором сидел мужчина, и посмотрев на него сверху вниз. — Тогда, когда погибла Шелосте. Мы должны были оберегать её — и проиграли
-Да. Я всё ещё думаю о том дне. Если бы только не он... — отец метнул злой взгляд в сторону Джензена.
-Отец... — начал брат.
-Отец, хватит копаться в прошлом, — зло перебил его Гирем. — Мы не можем вернуться и всё исправить. Я хочу этого не меньше тебя, но... мы не можем. Хватит винить Джензена во всех грехах нашей семьи. Я виноват не меньше его. Ты виноват не меньше его.
-Я не нуждаюсь в твоих нравоучениях, щенок.
-Ты называешь меня щенком, отец, но реальность такова, что все эти годы как щенок ведёшь себя ты, не я, — Гирем сжал кулаки, лишь краем сознания удерживаясь от того, чтобы не броситься на мужчину с кулаками.
-Я думаю, Гирем, что отец не так уж и неправ, — негромкий голос Джензена пронзил его и словно выпустил наружу раскалённый воздух. Уже остывая, он обернулся и недоуменно посмотрел на брата. Тот подошёл ближе и сел на кровать.
-Я имею в виду план. Он не выглядит таким уж безумным, если продумать детали. Дивинат захочет поддержать отца, если посулить им хорошую прибыль. За пропагандой дело не станет. Простой народ можно поднять, использовав хотя бы взращенную за многие сотни лет ненависть к алсалонцам. Единственное слабое место этого плана — сам Пророк. Его нужно сделать нашим человеком.
-Или сделать нашего человека Пророком, — добавил отец и повернул кресло в сторону Джензена. — Мне нравится ход твоих мыслей, сын. Ты действительно веришь в свои слова или пытаешься расположить меня к себе?
-Разумеется, верю, иначе бы не пришёл сюда...
От разочарования Гирем издал мысленный стон боли. Не выдержав, он демонстративно вышел из комнаты в ярко освещённый коридор. Сейчас, чтобы не впасть в отчаяние, ему нужны были гул голосов и свет. Купаясь в них, он пошёл к лестнице, ведущей вниз. Раз за разом он прокручивал в голове этот разговор, и теперь только мог недоумевать, что же толкнуло его на столь гневную перепалку с отцом. Он ведь не хотел доводить до этого. Совсем не хотел...
"Если только это не Джензен...", — от этой мысли он остановился как вкопанный, чем вызвал возмущение нарядно одетой парочки влюблённых, которые явно собирались посетить вечерний пир во дворце Пророка. Обдумывая эту мысль, юноша вернулся в свой номер. В шкафу нашлась длинная светлая туника и лёгкие белые накидки. Белый цвет в Элеуре привлекал меньше внимания, чем чёрный, а для его небольшой прогулки требовалось не вызывать каких-либо подозрений.
Переодевшись и взяв с собой рефрактор, он вышел из номера, сбежал по лестнице в общий зал, полный шума и света, толкнул входную дверь и оказался на улице, чей мрак разгоняли огни фонарей и окон, отражавшиеся в лужах. Ночной Элеур был самым красивым местом, который ему приходилось видеть. Гирем несколько минут просто стоял на месте, вдыхая сырой свежий воздух и водя взглядом по светившемуся голубым айсбергом городу, полному звуков и людей. В чистом небе блестели звёзды, наводя в душе покой.
Гирем улыбнулся. Он не исключал того варианта, что Джензен примет сторону отца. Брат страдал от недостатка отцовской любви. Его можно было понять, а его поступок — предугадать. И всё равно это было больно — словно удар в спину. Но теперь, по крайней мере, Гирем не сомневался в том, что делать. Теперь он точно будет работать на Церковь. Джензен наверняка прав — от Кархария и Дивината нет смысла ждать помощи. Но от Протоурга — того, кого не интересует прибыль или слава — можно.
Оставалось надеяться, что Карранс Мирандис был именно таким Протоургом.
Приняв решение, Гирем отправился в путь. Не к Каррансу, разумеется — кто ж его просто так пустит к важнейшей государственной персоне. Нет, он посетит пир, посвящённый памяти покойного Пророка. Неприятное занятие, но полезное. При всём нежелании находиться в обществе очевидно высокомерных и опасных рефрамантов и простых аристократов, это было нужно сделать, если он хочет пойти дальше детских проклятий и ненависти. Подумав об этом, Гирем ощутил прилив гордости за себя, а затем — стыд.
"Я ведь никто в этом мире. Так, сынок обычного рефраманта из глубинки. Неужели я могу что-то изменить или повлиять на укоренившийся за тысячу лет порядок? Механизмы теургиата, о которых говорил говорил Сатос, сомнут меня, даже не заметив".
Он шёл, глядя по сторонам, любуясь архитектурой и радуясь весёлым крикам детей, которые выбрались на вечернюю прогулку с родителями. Всё это заслуживало быть запечатлённым на бумаге. Душа просила карандаша и деревянной дощечки. Позже он сделает это. А пока нужно сделать так, чтобы ему не пришлось запечатлевать обугленные руины и трупы, которые появятся, если не остановить Рензама. Вместе с тем, словно подарок холодных звёзд и чистого ночного неба, пришёл ответ на его сомнения. Это было словно чудесное озарение.
"Да, у меня может ничего не получиться. Я могу погибнуть в любой миг, если кто-то достаточно могущественный увидит, что я сую нос в его дела. Но если не думать о том, чтобы сохранить счастье всех этих людей, то зачем ещё мне нужна жизнь? Чтобы скорбеть о прошлом, подобно отцу? Чтобы мучиться от недостатка любви, как брат? Нет. Пусть лучше я умру, пытаясь, чем буду существовать, упиваясь саморазрушением".
Он умолк, всецело соглашаясь с мыслью, и неожиданно подумал о своём покойном деде.
По крайней мере, Эктар точно был на его стороне.
4
Из каюты Хильмы Маэльдун доносились сладострастные вздохи и скрип деревянных ножек кровати. Звуки были слышны даже в коридоре, и редкие матросы, которые проходили мимо, либо хихикали, либо неодобрительно качали головами.
Направляясь в отцовскую каюту, Сольвейг замер возле двери, разрываясь между кипящей ненавистью и осознанием того, что ворвавшись внутрь и разбив лицо Двину Скригиду, он ничего не добьётся, лишь добавит новых проблем к уже существующим. Он видел обоих конкурентов — здоровяка Мендрагуса и статного Дастейна — и прекрасно понимал, что борьба за руку Шаки Отраз будет до смерти. Для начала он разобьёт обоих в пух и прах на турнире. Как поступать дальше, Сольвейг пока не задумывался.
Юноша сделал глубокий вдох. Выдохнув, поморщился от очередного стона, раздавшегося за дверью, и пошёл дальше по коридору, к каюте, которая располагалась всего тремя дверями дальше.
"Илистые ублюдки", — его мысли сочились ядом. — "Никакого стыда". Он с удовольствием вздёрнул бы на рее и мать, и её любовника. Или скормил их морскому дракону. Или горнилодону. Если бы только Сольвейн была здесь. Единственный луч света облегчил бы его пребывание рядом с этими двумя. Но сестра осталась на архипелаге, править в отсутствие других членов семьи. Уплывая, он видел, как ей хочется отправиться вместе с ним, как хочется повидать юг и может даже увидеться с будущим мужем, адмиралом Сардарионом. Но этому не суждено было случиться.
Сольвейг вошёл в каюту отца.
Синваль Маэльдун сидел в кресле, обёрнутый в серые лохмотья. Всклокоченные седые волосы усыпали плечи и спину, доходя чуть ли не до пола. Тощие ноги в пятнах сыпи выглядывали из старых сапог, покрытых белым соляным налётом. Никто особо не заботился о владыке Навустрозы. Командование флотом, который прибыл в порт Элеура, взял на себя дивайн Двин, заручившись поддержкой Хильмы. Мать же правила и архипелагом. Моряки давно забыли, каково это — видеть Синваля на капитанском мостике. Отец никому не был нужен.
Когда юноша закрыл за собой дверь, взгляд старика метнулся к нему. От этого едва различимого движения по спине мага пробежала холодная дрожь. Отец всегда был жутким во время болезни, словно подводный монстр, наблюдавший из тёмных глубин за своими жертвами. Его мысли блуждали где-то там, в потаённых закоулках разума, и Сольвейг каждый раз чувствовал себя безоружным в его присутствии. Синваль неожиданно поёрзал в кресле.
-А, Келвагаль, — проскрипел он. — Я же говорил, что тени Шуруппака отбрасывают не деревья. То бродят создания с рогами о дубовых кронах. Вот как этот, что замер в углу подобно чёрной костяной статуе, притворяясь, будто его здесь и нет.
Сольвейг ничего не ответил, давно привыкнув к бреду, который нёс отец. Он встал на колени подле старца и склонил к нему голову, почувствовав, как её коснулись старые морщинистые руки.
-Зачем ты пришёл? — спросил отец. — Ведь ты всегда относился к больным с равнодушием и непониманием, поскольку не сталкивался с ними до того. А я особенный больной, Келвагаль. Я бог. Больной бог. Поэтому ты так боялся смотреть мне в глаза, когда стоял у сапфирового трона?
Молчание.
-Почему ты молчишь? — в голосе Синваля появились нотки раздражения. — Я тебя замучил? Но разве ты не пришёл лобзать мне ноги, пусть я и не требовал поклонения? Я ни от кого не требуют верности. Вот, моя жена — она совокупляется с моим подчинённым в четырёх стенах от меня. Пускай, ведь я уже не способен её удовлетворить. Как вы относитесь к изменам, Келвагаль?
-Папа, очнись! — Сольвейг зло стряхнул старческие руки. — Это не Келвагаль. Это твой сын. Я твой сын. И мне, демон тебя забери, нужна твоя помощь, твоя сила, твой совет!
Синваль умолк и начал тихонько раскачиваться вперёд-назад. Юноша заметил, что он склонил голову на бок и вновь смотрит в верхний угол каюты. Вздохнув, маг обернулся и тоже посмотрел в ту сторону.
Пусто, лишь сетка старой паутины.
-Там ничего нет, папа.
-Он. Там, — с расстановкой произнёс Теург. — Стоит и смотрит на нас. Думает, решусь ли я сегодня свернуть его костлявую шею. Испытывает мою волю на прочность.
Сольвейг почувствовал, как волосы на шее стали дыбом.
-И долго он там стоит? — деланно спокойным голосом осведомился он.
-Каждый день и каждую ночь, вот уже много лет. Вот, сейчас тварь подошла к тебе со спины. Она склонилась подобно гибкому древу и заглянула тебе в глаза. Но ты этого не видишь, правда? Для этого надо быть сбросившим кору. Да, как дерево. Взять и сбросить. И ты увидишь.
"Боги, что он несёт?"
-Папа, тебе принести поесть?
Синваль умолк, продолжая двигать губами и смотреть в угол пронзительными серыми глазами. Тощие руки вновь легли на подлокотники кресла. Сольвейг вздохнул, поднялся на ноги и пошёл к двери. По спине опять пробежали мурашки, когда он бросил взгляд на верхний угол. Тот был всё ещё пуст.
Тряхнув головой, юноша вышел в коридор и запер за собой дверь. Из-за неё тут же донёсся взрыв смеха и несколько тихих голосов. Сольвейга обуял ужас, и он опрометью выбежал по трапу на палубу корабля.
