— Угу... А что?
— Да не, ниче. Когда был мальчишкой мелким, ага. Я и забыл, почему предложил играть вместе. Ну да. Одиночных игр других и не было.
Отвлеченный тон голоса.
На этом диалог прервался, и мы любуемся умилительными питчерскими формами Цурануи.
Беру свои слова обратно. Она никакую не соль сыпала, а вовсе молодец.
— Однако делать не фига.
— Угу...
Чем-то знакомый летний полдень.
Кирису сидит скрестив ноги, я все стою, и мы смотрим на горы облаков...
— Значит, так. Давайте устроим бейсбол!
Не получается ответить на эту внезапную идею.
Кирису лениво, театрально вытягивает руки.
— Ты чего, Арика? Почему нет, делать же нечего? И вон той дурочке не терпится.
Ну да. Вот так. Вот к чему все шло. Я криво улыбаюсь.
— Раз решили, сразу и начнем. Э-эй, начинаем бейсбол, Цурануи-и! — ору.
Цурануи подхватывается: дождалась! — и прямиком в клуб. Кирису медленно поднимается.
...В этот момент краем глаза я увидел на его лице выражение не в тему.
С таким смотрят вдаль, провожают навеки уходящий поезд, в общем, не в тему.
— Пошли, Кирису.
Сделаю вид, что не заметил. Он как всегда заносчиво кивнул своей немолодой физиономией.
Здорово, что сейчас день. Я смогу и эту грусть к ночи забыть. И похожее на преждевременную радость ощущение счастья, и неуместная печаль для меня не имеют смысла... И то, что вообще-то обязательно надо бы запомнить, становится воспоминанием, что только на сейчас.
— Семпа-ай! Быстрее же, сегодня мы уж разделаем эту гориллу под орех! А ты вообще с какого счастья у него живешь? Назло? Ведь назло, да, семпай? Так, ты мне не по нраву, если еще придешь ко мне, можешь файт май бразерз, которых что-то маловато!
Цурануи взмахивает битой и рукавицами и отправляет в полет до Кирису.
На этом завязываю бередить раны. Треп о воспоминаниях цвета воды окончен. Бейсбол только втроем начинается — весело, без какой бы то ни было боли.
Разумеется — и говорить нечего, кто встал в бэттер-бокс.
? S.VS.S.end
"""
Игра Sinker vs. Slugger закончилась.
По безлюдной стройплощадке проносилось отдаленное эхо звуков стройки.
Брошенное в коридоре зеркало разбито.
Бьющий, то ли от последствий тщательного удара, а то ли выйдя из крайней степени нервного напряжения, потерял сознание. Просто сознание, угрозы жизни нет.
Питчер как стоял, так и повалился в коридоре. В его случае сознание на месте, но жизненные силы теряются с высокой скоростью, и гарантировать выживание нельзя. Можно выразить и иначе — не теряется; это то, что вселилось в его правую руку, крадет у него силы. Видимо, оно старается придать своему существованию приоритет выше, чем у жизнедеятельности организма-носителя. Этот паразит — родителеубийца как он есть, но я смиряюсь — дык, демон и есть демон.
Итак. С момента моего поворота на питчерскую сторону и ожидания исхода матча за пределами здания прошло двадцать минут.
Вроде бы мало, но долго, и терпеть это время было сопряжено с жуткой усталостью.
Звучно шагаю по коридору. Зеркало разбито, я сам себя не вижу. Совершенно естественно. Постоянно видеть себя — утомляет. Особенно я рад сейчас.
— Это ты...
Он среагировал на звук шагов, лежа на полу. Гаснущее зрение направил в коридор.
Может, вечер, а может, закрыли окна. Проход позади него был страшно темный.
— Ну-ну, не теряйся, Игурума. Заснешь — не проснешься, как в ужастике. Надо собраться, надо пойти в полицию и галантно сдаться властям.
Не отвечает. У него уже нет на это ни сил, ни причин. Полностью измотанное тело уже считает смерть легким путем.
— Мы так не договаривались. Если проиграл — сдаешься. Такое правило.
— Не стоит. Я...
— Стоит-стоит. Я тоже не хочу, чтоб ты так просто и легко улетучился. Поступим... ну, Арисима Сего был моим приятелем, младшеклассником. Нужно, чтобы ты за него по возможности ответил.
Темнота перемещается.
Звук шагов приближается.
Он мутно смотрит на присутствие рядом нечто ужасного.
— И у тех, кому ты мстил, тоже были свои истории. Знать их нет нужды, но надо хотя бы задумываться, что они есть.
Потому что ты не вечный ребенок.
Овеществленная ненависть раззявила гротескно кривую огромную пасть.
Отчего рождается ненависть?
Здесь те двое, один напротив другого, кому давно ясно.
По коридору бурлят волны эмоций. Слишком далеко для его брызг.
Это направлено не на него, лежащего посреди коридора. Это то чувство, когда так много всего чувствуешь, что не описать, что именно.
Радость и гнев.
Грусть и злоба.
Это то, что изначально — маленький человек, неопределенный, несущественный, подающий ни с чем не совместимые электросигналы. Он смотрел на это — мутно, нарушенным зрением.
— Так и думал... Это, наверное, тяжело.
— Что?..
Шаги останавливаются. Досадно... Вообще, совершенно, ни на вот столько непонятное бормотание.
— Что именно так и думал?
— Я боюсь тебя видеть.
— Почему боишься?
— Потому что... ты — самый чокнутый.
Я вслух обижаюсь и сбрасываю протез. Словно открыли ставни — коридор окрашивается под белыми лучами солнца.
— Ну налетай, псина. Все не жрать, а то будут проблемы. Вот по сих, твое любимое. Счас выну, погоди.
Отсутствующая левая рука. Фантомные ощущения выделяют из его правой руки фруктообразную опухоль. Черный пес шумно нюхает и увлеченно кушает.
Отсечение — не тогда, когда демон внутри тела, а после извлечения его наружу. Это не тот обряд экзорцизма, что одолевает и изгоняет демоническую сущность — этот ее взимает силой, "эксторцизм". Ничего-ничего не разрешилось. Моя противная роль.
И это — первый эксторцизм.
Наконец-то доведенное до конца, уже не оставшееся в памяти, первое поручение.
? S.VS.S.cut
Неудержимость сама по себе была показателем скорости.
"
Не сравнить с животным, куда им.
У кого изначально другие способности — с тем охотником нельзя равняться.
А главное, потеряно наше единственное преимущество.
Чрезмерная бессмысленность. Неистощимое многообразие. Нестабильное слабоволие. Мы бежим по пятам, разбрызгивая всевозможные беспорядочные мысли.
Врожденные способности оскорбляют волю?
Значит, пусть послерожденная безумная воля помогает их подавлять.
Сжимать время нет смысла.
В самой этой мысли нет шансов на успех.
Обгоном ничего не добьешься.
Просто тебя станут толкать сзади, и ты скатишься.
Целью были догонялки до обрыва.
Вечный побег в омут смерти.
Не переставая ускоряться ни на миг.
Всеми своими отточенными способностями встретить безгранично растущего зверя, встретить удар ответным ударом.
"
...Ты кипятишь изотермальную кровь.
О, ты, что потешаешься над бессмертием; палящая скорость — Фомальгаут.
?FOMALHAUT.
1/Незадолго до того (2004-й год, ноябрь)
Хиномори Сюсэй, что пишется, как "берегущее солнце осени светило", — перестроенный человек.
У него пока нет имени.
Длинные волосы, словно сажа. Выделяющийся черный плащ. Зеркальные очки, скрывающие глаза. В его руке острый предмет, выражение лица зверское, ухмылка — "подойдешь — зарежу". При такой отличительной внешности он до сих пор без псевдонима; все считали его одержимым, но кличку пока не дали.
— Что за?.. Ты почему еще жив?!
— М-м...
На вопль полностью покрытого кровью юноши лет пятнадцати-двадцати Сюсэй бездумно хмыкнул.
Довольно-таки задолго до этого, в оживленном деловом и магазинном районе, время за девять вечера. Хиномори Сюсэй стукнулся плечом о прохожего, сам не заметил, как согласился на драку, и вскоре увел его в проулочек, куда никто по доброй воле не ходит. И в раздумьях, чем бы поужинать и прочем таком только что сделал из паренька решето.
— Ты же умер два года наза-ад!
— Хм, мгм.
Хиномори Сюсэй впервые видел этого жалкого паренька, который так и сыплет словами да без обиняков.
Парень собирается сбежать, но как только он срывается с места, в его бедро непринужденно врезается труба в руке безжалостного бандита.
В боевом искусстве говорят: "сэн но сэн", самое-самое. С такими речами он в лучшие времена мог бы запросто стать заминструктора в какой-нибудь городской кэндо-школе.
— Не, если на то пошло, то три года назад — ты тогда с крыши небоскреба... Не, не-не-не! Вообще-то, четыре...
Хотелось ответить: "Ты определись уже". Может, он устал от чрезмерно стереотипных фраз юноши? Хиномори Сюсэй недовольно цыкнул, вытащил из бедра бедняги трубу, и завистливо обронил:
— Клево. Держишь типаж, парень, — а потом воткнул ее юноше в левое плечо.
Изо рта того выплеснулся вопль. А это центр людного района. "Что, что такое?" — набежали на шум в темную улочку зеваки и стали подглядывать, но мужчина бросил им через плечо: "Все в порядке". Юноша был в тени Хиномори Сюсэя, и народ, ничего не увидев, благоразумно оценил подозрительную личность в черном плаще и разошелся.
— Хм-м, последнее время как-то просто. В девяностых было не то: если поорать в городе, так набежала бы толпа студентов-качков. Индифферентность делает людей слабее, но и в чем-то сильнее, согласен?
— Т... т-ты...
— А, да, насчет того, почему я живой. Я ждал, ждал такого вопроса! Все-таки не бывает героя без фирменной фразы! Тем более отрицательного! Ну что, поехали? На сей раз я все обдумал и уверен в себе. ...Да. Ибо я — неуязвим. Пока во мне эта страждущая кровь, я буду возрождаться вновь и вновь...
Юноша молчит.
— А, э-э, не понравилось?.. Ну, ладно, я сам понимаю, что слабовато... М-м, это, как бы, похоже на трансформацию от одной бездумно сказанной фразы. То есть без такого вообще никто за бесплатно в зверские убийцы не подастся. Эх, вот бы кто дал приличное имя...
Глаз юноши вспыхивает красным.
"Черный плащ отвлекся, не пропустить!" — и без преувеличения, без иносказания, целиком окрасив глазное яблоко кровью, юноша командует человеку перед ним:
— Смотри, смотри мне в глаза-а!
— М-м?
Прядется волокно толщиной в десятую долю миллиметра.
Генерируемые и испускаемые глазом юноши нервы пронизывают глаза Хиномори Сюсэя.
Солнечные очки бесполезны. Незримое волокно вьется по стеклам, как лоза, изгибается, устремляется прямиком к глазному яблоку.
— Связал!.. Давай, глуши!..
Вид замутняется одновременно для обоих. Вломившись в зрение, нерв злодейски фальсифицирует изображение, отпечатывает картинку в памяти, этот ущерб восприятию вымарывает даже ее поля.
За это юноша-одержимый прозван Бельмом. С помощью своей силы он легко проворачивал мелкие ограбления. В основном денежный грабеж в круглосуточных магазинах. И каждый раз он вторгался в нервную систему человека, приблизившегося к нему на пятнадцать сантиметров и встретившегося взглядом, и выжигал в его глазах неуничтожимую, непоправимую "картину" на тридцать процентов поля зрения.
Награбленного набралось пока не больше двух миллионов иен, но это хулиганство стоило испорченного зрения уже восьмерым.
Жертвы Бельма не могли выносить ужасных картин и сами лишали себя глаз, но Бельмо жег до самого мозга, и даже слепота не мешала видеть эти образы.
В результате люди повреждались рассудком, становились выжженными изнутри, даже лишали себя жизни.
Не особенно свежо, но иначе как сатанинским деянием это не назвать. Один раз нанесенный и продолжающий существовать в голове до остановки мозга видеонаркотик.
Однако...
— Ого, это что за порнуха?! Эй, ты для подростка слишком развращен! Мал ты еще снафф-сцены показывать! Эй, ну да, ты же ребенок! Ну правда, нельзя так. Но что добру пропадать, закину на задворки памяти! Пусть останется на уме — главное, в сознание не пускать. Это же как кабельное!
— Что... Что-о-о-о-о?!
Юноша распахивает глаза.
Что он сейчас сказал? Не обращает внимания? Обычное вперивающееся в сознание "не имеющее никакого отношения" изображение ему по фигу? Это ненормально. Если бы этот мужик отклонил "бельмо" какой-нибудь способностью одержимого, то еще понятно. Но чтобы получил, но выдержал — так не может быть.
— Эй, ты псих?! Ты же огреб, лежи и корчись! А то меня от тебя стошнит!
— Э-э? Ну почему сразу псих, я просто терплю. Как же там, коготок увяз — кобыле легче? Или нет... Хорошая мина при терпении и труде, да?
— Я не про это, придурок! Для нейтрализации яда нужен иммунитет! Чтобы с самого начала можно было терпеть! А у тебя вообще иммунитета нет, и ты принял смертельный яд — и он действует! Так почему ты еще жив?! Ты должен умереть, какое еще сраное терпение?!
— О-о. Складно врешь. Разница как между бродячим трупом и ожившим трупом, хм. М?.. Что, нет? Да ну, надоело. Короче, это ты уже зря, малец. Такое не то что до восемнадцати, а до восемнадцати тысяч надо запрещать! Вот послушай доброго совета, завязывай! Если в юности до такого доходить, то через десяток лет либо помрешь, либо станешь беспросветным мелким бандитом. А-а, хотя ты, вообще-то...
Он ощерил губу, выставив хищный ряд острых зубов.
Юноша чувствовал, как от пробившей его плечо трубы растекается какое-то невыразимое холодное зло.
— Ты, вообще-то, и минуты не проживешь, м-м?
Громкий крик парня эхом рассеялся по переулку.
Оглушительный звук агонии. До этого вопль означал страх перед болью. По сравнению с ним, последний крик принадлежал существу, стоящему на краю гибели. Тут уж самые индифферентные прохожие не могли отвернуться. Зеваки обернулись сердобольными горожанами и рванули в улочку.
Там лежало тело человека.
Только покрытое рваными ранами, но не пролившее и капли крови, словно копченый труп.
?
— Да мне-то что. Ты ведь болван.
Переместимся на двадцать метров над уровнем трагедии, на крышу офисного здания.
К подпрыгнувшему и теперь стоявшему, что твой горный козел, на стене Хиномори Сюсэю обращалась женщина лет двадцати.
В охотничьей кепке, такие носят киношные детективы, и очках в крупной оправе. В великоватом ей бежевом дождевике с высоким воротником.
— М-м. Пусть я и сознаю, что болван, но слышать от других это весьма неприятно. В особенности такое искреннее признание, с легким презрением и большой жалостью!.. А, но все же, что именно тебе неважно, Маки-тян? Этот парень или мой стиль?
— И то, и другое. И невезучий ребенок, попавшийся под твои очки, и твоя манера убивать, когда ты плюешь на всех вокруг — я уже привыкла. Если каждый раз буду хвататься за голову, то с места не сдвинусь... Ты закончил? Тогда я пойду. Найду еще что по теме — позвоню.
— Я на тебя рассчитываю! А-а, только где ты сейчас живешь? Маки-тян, сколько у тебя нор?
— Сейчас — три. В квартале Нодзу, в дешевой ночлежке в промзоне Сикуры и, для прослушки телефона, в помещении рядом с полицией. И я теперь могу накапливать до трех лиц для маскировки.
— Ого. М-м, а она в окрестностях Сикуры не бродит? Та самая девочка, ее не поищешь?
