А вот у назначенной Советом "баронессы" такого кодекса нет. Ей, небось, просто лестно, что молодой красавчик предпочёл её. Хотя вряд ли в том есть её собственная заслуга. Она ведь Отступница Похоти, а значит Наречённого к ней влечёт Зов Тёмной Матери, пользуясь той колдовской нитью, что связывает их через ритуал посвящения? Хм! Так может, её соперница — сама богиня Смерти, а вовсе не её потрёпанная служением жрица? Значит, Аина и правда может потягаться с нею хотя бы за одну душу? Ах, как хотелось бы! В этих серых глазах столько жизни, когда они открыты, что хватит на двоих! Досадно до невозможности отдавать "костлявой" такую добычу.
Но Ху столько раз говорила, что человек сам выбирает свой путь. Пусть тогда речь шла о смерти — о том, что, пытаясь убить, нападавший сам подписывает себе приговор. Но раз так, то это относится и ко всему остальному! А значит, Клед сам должен выбрать её! Тоже в каком-то смысле жизнь или смерть... Так чего же, демоны забери, он от неё хочет? Мог бы хоть как-то намекнуть, а не прожигать её спину непонятным зарядом каждые пару десятков шагов...
Мысли о роли в этой истории Тёмной Матери поумерили злость Аины на Кледа, и она наконец обратила внимание на смутное беспокойство, которое вызывала у неё роща, маячившая впереди, на другом берегу быстрой горной речушки.
* * *
Кледу не слишком помог сброс напряжения с Петрой. Да, снизу подпирать перестало, но в груди продолжала биться та самая птица, то и дело порываясь в сторону Алины. Вот только девушка смотрела теперь на него с такой ненавистью, будто он её предал. А ведь он только стремился унять "непотребные" с её точки зрения страсти! Разве было бы лучше, потеряй он контроль и набросься на неё саму? Даже помыслить об этом казалось кощунством по отношению к трепетному желанию уберечь её от зол...
Но способен ли он на это вообще? Он ведь вступил на Путь Смерти. И каждый раз, как пытается сблизиться с ней, делает всё только хуже. Может быть, не зря им отведены в качестве подруг лишь Отступницы Похоти? Их не жалко...
Одни боги знают, какой Петра была, когда начинала, но теперь её торжествующие взгляды заставляли чувствовать себя скорее добычей, чем охотником, как на днях, когда он её "месил". И это было до крайности неприятно. "Влияние на сильных через притворство жертвой" — тут всё было, как по книге "Природа женщин". А со стороны Алины?
Нет, не видел он этого в ней. Особенно, когда вспоминал её искрящийся смехом взгляд во время шуточного боя. Тогда он омыл его таким теплом, что оказалось, сердце за годы после смерти родных просто заледенело до окаменения, и поэтому ничего особенного не ощущало. А теперь ожило, заныло тоской по единению и со страшной силой стремится к этому живительному огню, как мотылёк.
Тогда он, дурак, сам же её оттолкнул, не желая поранить. Но даже злость Алины была не ядовитой, как у Петры, когда он той отказал, а какой-то... чистой и благородной. Если бы она ещё снизошла до того, чтобы внятно объяснить её причину. Ну то есть, причина понятна, она сама её недавно назвала — "всеядность", неразборчивость то есть. Но как ему вести себя во всей этой ситуации, чтобы и требованиям хозяйки соответствовать, и у напарницы вызывать не гнев, а такой же открытый взгляд, из которого можно пить небо взахлёб...
В дополнение ко всему, когда опасность нападения людей князя осталась позади, Кледа снова стали накрывать хмельные волны, когда взгляд его падал на стройную девичью фигуру, сейчас по жаркому времени не прикрытую плащом, а затянутую в кожу, соблазнительно обрисовывающую все её умопомрачительные выпуклости.
Он честно пытался изо всех сил не думать о них, даже не смотреть в её сторону, сосредоточившись на окрестностях, как того требовал долг, но взгляд то и дело сам возвращался к едущей впереди напарнице, разжигая внутри костры, которые он не успевал гасить.
Борьба с внутренним пламенем его так утомила, что в какой-то момент превратилась в побуждение убить девушку: не от ненависти, а от всепоглощающего желания сблизиться, слиться, ощутить над ней высшую власть, как тогда, когда он душил Петру, податливо принимавшую смерть от его рук...
Осознание противоестественности такого порыва окатило Кледа, словно ушат ледяной воды. Милостивые боги! Как подобное могло вообще прийти ему в голову? Ну, допустим, желанием кого-то убить он, как и раньше, обязан соитию с Отступницей — эту взаимосвязь можно считать доказанной. Но наложение на страсть представлялось какой-то фатальной брешью между добром и злом. Похоже, тогда он таки перешагнул хоть одной ногой эту границу, и теперь его внутренние моральные ориентиры сломаны...
Алина же вдобавок обернулась на очередной его взгляд — похоже, она их чувствует! Знает ли она при этом, что он испытывает? Как он порой ощущает чужие стремления... Если так, то это ужасный стыд, и он уже безнадёжно очернил себя в её глазах. Как она могла вообще понять эту вспышку, если "считала" её как опасность? О боги!
А виновата во всём ненасытная Отступница! Вот не зря всё же, наверное, Наречённым предписано сбрасывать напряжение только с Отступающими. Говорят же, что связи между разными рангами посвящения опасны. Наверное, он отравился Тёмной силой, которая теперь разъедает его душу. Всемогущий Кернун, что он наделал? И есть ли для него теперь путь назад?
В довершение позора, покачивающаяся в седле рядом Петра тоже заметила его взгляды и насмешливо промурлыкала:
— Что, околдовала тебя наша кочевница? Знаешь, у них ведь сохранились колдуны. Да и метод допроса, который она применила к тому разведчику... Ты бы поинтересовался — крайне занимательный.
Как всегда, после её слов ситуация предстала в совершенно ином свете, и такое объяснение показалось очень правдоподобным. В самом деле, он ведь никогда не испытывал ничего даже близко похожего, а тут словно с ума сошёл — ни о чём не может думать, кроме Алины. Он себя не узнавал. Может, она его и правда околдовала какой-то своей нартской магией? Кажется, где-то он слышал про "привороты", которыми колдуньи могли привязать к себе мужчину и совершенно его подчинить, сделать своим рабом... Тогда получается, что он зря корил себя — это ей пристало стыдиться.
Возмущение плеснуло волной и тут же отступило, погашенное новой мыслью: Петра уже ошибалась на её счёт, совсем недавно. Или... сознательно запутывала его? Покосившись на Отступницу, Клед снова заметил в ней тень торжества и неуёмной алчности. Да уж, если кто из этих двоих и казался способным на нечестную игру, то именно прожжённая бывшая подруга Меча. Но... Как можно быть уверенным? Если правы уроки в Ладонях, обе на самом деле плевали на его собственные желания и просто делили власть.
Ясно одно — он оказался уязвим перед обеими женщинами. Обе они вызывали в нём чувства, но разные: Петра — животные, Алина — благородные. Когда он "онемел" после Наречения, любые чувства казались благом. Но сейчас... Наверное, всё хорошо в меру.
Противоположные влечения отвлекали его от выполнения насущной задачи. Связанной, ни много, ни мало, с выживанием. И как бы не разорвали пополам! В конце концов, он им не канат, чтобы его перетягивать! Он свободный человек и сам вправе решать, кого любить, а кого ненавидеть! А ещё лучше и уместней быть бесстрастным и эффективным.
Эта мысль и пресыщенность терзающими его чувствами, обратилась внезапно в холодную решимость. Клед собрал в одном вздохе всю ярость, плескавшуюся внутри, сплавил её с волей, призвал образ Меча и, совершив отчаянное сверхусилие, погасил все чувства разом. Сразу стало хорошо и спокойно. И дыхание выровнялось...
* * *
Не успел Клед насладиться облегчением от наступившей внутри тишины, как из зарослей по другую сторону речки, к которой они приближались, раздался противный, не высокий, не низкий, а какой-то вибрирующий звук рога. Несколько лошадей, в том числе Хлебушек, встали на дыбы, заржав, а край слуха вспороло пение стрел в воздухе.
Наречённый спрыгнул с коня и откатился — как раз вовремя, потому что тот захрипел и повалился назад и набок. Парень метнулся за его круп, пытаясь разглядеть противников, но они стреляли из-за деревьев. Он быстро окинул взглядом группу — кто-то натягивал свои луки, другие, спешившись, обнажили мечи, ещё одна лошадь упала, подбитая в бок, но вроде бы люди все целы.
Петра же, оставшаяся в седле, вытащила из седельной сумки окованный медью рог и, набрав полные лёгкие воздуха, затрубила, извлекая такой же режущий уши звук, как противник до этого.
Атака мгновенно прекратилась. Последняя стрела, видимо, пущенная каким-то запоздалым на реакции лучником, криво ушла вверх и спустя полминуты приземлилась у Кледа за спиной.
Из-за деревьев одни за другим стали выходить воины довольно характерной наружности: все, как один, невысокие, сухощавые, светловолосые, но загорелые, со множеством косичек на голове. Они закидывали луки за спины и показывали открытые руки. Было их примерно две дюжины.
— Атаковать? — спросил подъехавший к Петре Рамон.
— Нет, это рог их предводителя, нас больше не тронут, — ответила та.
Клед еле слышно выругался и добавил:
— Не могла раньше затрубить?
Но Отступница услышала и невозмутимо ответила:
— Я не могла ожидать настолько враждебного приёма так рано на подступах. Рог вообще предполагалось только показывать их старейшинам.
Но это объяснение не умерило злости, показавшей свой хвост из-под колпака, которым Наречённый накрыл все чувства. Он перелез к голове Хлебушка, который подёргивался в агонии, и оценил рану. Похоже, пробито лёгкое. С другой стороны "колпака" ударил фонтанчик острой печали: Клед успел привязаться к добронравной животинке за время пути. Он достал дядин кинжал и обнял коня за голову на прощание, еле слышно шепча:
— Прости, мой хороший. Прости. Спасибо, что верой служил мне. Сейчас я тебя отпущу...
Кто-то взял его за плечо. Клед поднял затуманившийся взгляд. Это был Рамон. Тот неопределённо кивнул назад, легонько отстраняя соратника. За спиной у десятника маячила Петра, кивком велевшая подчиниться, и парень отступил. Он не знал, остаётся ли после убийства животных Смертная Тень, но сердце успело дрогнуть — убить питомца, с которым делил тяготы пути, непросто...
Рамон быстро и аккуратно перерезал Хлебушку глотку, велел Кледу выбрать коня из свободных и вернулся в седло. Петра дала знак приближаться к реке, на другом краю которой остановились противники. Алина уже заняла место телохранителя рядом с хозяйкой. Лишь скользнула по напарнику сочувственным взглядом. Но легче ему от этого не стало.
Клед же застыл, пытаясь запихнуть выбившиеся чувства обратно под "колпак". И смотрел на Хлебушка, пока не осознал, что взгляд того остекленел, а жизнь покинула тело. Пора снимать сбрую...
Вьючные и запасные лошади остались позади под присмотром пары наёмников. Он направился туда. После сидения "тише воды, ниже травы" в течение двух дней, запасы изрядно облегчились, и свободные лошади были. Второй всадник, потерявший скакуна, быстро выбрал, видимо, знакомую лошадь. А из оставшихся Кледу наиболее подходящим для верховой езды показался конь вражеского разведчика, которого привела Алина.
Наречённый постарался на скорую руку наладить с ним контакт — скормил сладкий корешок цахеры, погладил по шее. Коняга, похоже, обладал неприхотливым характером и соскучился по вниманию, потеряв хозяина, так что артачиться не стал — дал себя оседлать и взнуздать. После чего Клед смог наконец присоединиться к основной группе, ведущей переговоры с местными на берегу ручья.
* * *
— Кто ты, что трубит в рог Ал-Арсата? — первым делом спросил наиболее коренастый среди мелких аборигенов, когда Петра со спутниками медленно приблизились к берегу ручья.
Насколько она могла судить, это был их предводитель. И однако же на нём было гораздо меньше Смертной Тени, чем на любом из её наёмников.
— Я — новая баронесса ал да Малфирдом, — провозгласила она со всей возможной уверенностью. — Я назначена Советом Княжеств. Можете звать меня леди Петра.
— Здравствуй, леди Петра, — мужчина приложил руку к груди, слегка склонив голову. — Я — Ал-Тамал, предводитель пограничников Озёрного Края. Мы давно не входим в Княжества, но рог Ал-Арсата даёт тебе право попытаться занять его место. Только... — он замялся.
— Что же? — подстегнула его Петра.
— Его должны проверить старейшины. Что это тот самый рог.
— Тот самый, — об этом условии когда-то договаривались предки нынешних предводителей сторон, так что пока всё шло по плану. — Я готова пройти проверку.
— Тогда мы попросим тебя проехать с нами. Главный старейшина слишком дряхл, чтобы явиться сюда. Ты можешь пересечь границу с двумя воинами, — он показал на ручей.
Рамон подъехал к баронессе, выражая ожидаемые сомнения в том, что это безопасно. Ал-Тамал перебил его:
— Мы даём гарантию неприкосновенности. Вам и вашим людям. И просим прощения за лошадей. Мы не хотели никого убивать, только лишь отпугнуть чужаков. В деревне вам их компенсируют.
Петра посмотрела на Алину. Та внимательно изучала противников, пока их вожак говорил, но лишь пожала плечами. Она не хмурилась и никак иначе не выражала какой-либо озабоченности. Будто ей было всё равно, убьют её в этом лесу или нет...
— Я бы всё-таки взял заложников в ответ, — тихо сказал Рамон. Это звучало разумно.
— Мой десятник требует более надёжных гарантий безопасности, — громко сказала Петра. — Оставьте троих своих людей с моими воинами. И тогда мы поедем с вами.
Ал-Тамал отошёл в сторонку и посовещался со своими помощниками. После чего три человека — один совсем молодой и двое постарше выступили вперёд.
— Мой сын, Катал и два моих помощника останутся с вашими воинами, чтобы они были спокойны за вас, — сказал он. — Если договоримся, я вернусь за вашими людьми, в ином случае мы вернём вас к границе в целости и сохранности.
Баронесса кивнула. Им шли навстречу, но ей всё равно было не по себе. Здесь двадцать человек с луками, а сколько их в деревне? У них нет способа проверить, что этот юноша действительно сын командира... Рамон тоже хмурился. Алина по-прежнему хранила бесстрастный вид. Но что поделать? Кто не рискует, тот не собирает алмазы. Петра знала, на что шла.
— Я должна пойти с вами, хозяйка, — подъехала поближе Эльба.
Да, ей тоже было бы спокойней с самой верной служанкой...
— Ал-Тамал, нас должно быть четверо. Это приемлемо?
Командир пограничников слегка нахмурился, задумавшись ненадолго, но потом кивнул и сделал знак ещё одному из своих людей выйти вперёд.
— Хорошо, но тогда вам придётся спешиться. Мостки могут не выдержать столько крупных животных.
Петра посмотрела на свои сапожки из дорогой кожи и вздохнула. Клянчить в её положении не пристало, требовать пока не стоит, а пешком идти тоже не хочется. На выручку пришёл Рамон — всё-таки отличный выбор для начальника гарнизона, с правильными понятиями!
— Вы же не можете ожидать от баронессы, что она будет ломать ноги по лесам пешком.
Ал-Тамал почесал затылок, посмотрел на женщин:
