Это была почти бесконечная в этих местах и по этому времени года вечерняя заря, когда почти нереально — дождаться такого неба, которое можно было бы назвать в полной мере — "ночным". Когда над деревьями, над холмами, или над удаленным лесом, — не важно, — необыкновенно долго светит розовая кайма, а от нее — никак не может стать густо-синей, ночной полоска неба, до полуночи, и дальше оставаясь зеленовато-голубой и светлой. Но уж зато понизу, в зарослях, в кустарнике, в ложбинах, темно было по-настоящему, и никакого толку не было от узенького серпика только два дня, как народившейся Луны. А их путь, как на грех, лежал в место темное, в ложбину на округлом, просторном боку пологого холма, наполовину заросшую одичавшей сливой и смородиной. Мало-помалу она выравнивалась, под ногами вместо лиственной прели начала ощущаться молодая травка, а потом показалось то самое место, — более-менее ровная площадка, находившаяся, впрочем, не на самой вершине. Тут виднелись остатки исполинских трухлявых пней, темнел жилистый, угрюмый бурьян мало что не в рост человека, и — видна была та самая вершина, место голое и безлесное.
— Ведьмин Холм, — указал пальцем Островитянин, — это, как его, — Лысая Гора. У нас такие считаются чем-то вроде местного Брокена.
— А говоришь — не отсюда, — неопределенно проговорил Михаил, скидывая одежку, — потому что это у нас считается, что на Лысую Гору непременно должны слетаться ведьмы... Чего смотришь? Са-амая пора...
Ночь была ясная, теплая и безоблачная, в небе равнодушно стыл Млечный Путь и полыхало такое количество звезд, в которое горожанин просто не поверит, но роса темного бурьяна на дне ложбины была ледяной, — и обжигала колдовским огнем, когда они с жутким уханьем и дикими воплями катались по упругим, одновременно хлестким и льнущим к телу стеблям, пока холодная кожа не начала гореть. Как в парной — но совсем, совсем по-другому. Потом они долго, подняв кверху руки, обсыхали, — в противном случае, по словам Михаила, действие будет не то, — потом все-таки оделись, Михаил — в плотный диагоналевый китель солдатского фасона, а англичанин — в не менее плотную фланелевую рубаху, привезенную из дому. Наслаждаясь теплом сухого одеяния, сели на пенек, уставились на звезды и, передавая друг другу объемистую флягу с тем самым виски, ощутили полнейшую гармонию с мирозданием. Михаил — закурил, по привычке прикрывая огонек от несуществующего ветра, а потом что-то темное, что-то большое и страшное пронеслось по небу с мерным, почти неслышным дующим шумом, направляясь к вершине холма. Михаил ощутимо напрягся, сунув сигарету зажженным концом в мокрую траву.
— Так... — Сказал он предельно серьезно. — А дело-то приобретает интересный оборот.
— Незаконное проникновение?
— Н-не знаю. Видишь ли, — в данном случае сам этот термин звучит как-то двусмысленно... — И приглушенно рявкнул. — Ложись!
Практически одновременно он ловко сшиб Майкла Спенсера с пенька и уткнулся физиономией в землю сам. На этот раз почти бесшумная треугольная тень, заметно меньшая, чем предыдущая, проскользнула к вершине холма практически над самой их головой, разве что чуть в стороне.
— Послушайте-ка, тевтон, — еще более приглушенным голосом осведомился Михаил, не отрывая взгляда от вершины холма, — а какое сегодня, к примеру, число?
— Не знаю, — заражаясь его настроением, прошептал Островитянин, — нет часов. Но с утра было двадцать третье...
— Ой, бля-а-а! Вот так вот и пропадают ни за грош, упустив не мелочь какую-нибудь, а самые очевидные обстоятельства... Вотт кр-ретин!!!
Зажмурившись, он ударил себя кулаками по голове.
— Да в чем дело!
— Да ночь накануне Ивана Купала! Всего-навсего!!! Послушайте, европеец, если бы я был с кем-нибудь из своих однополчан, то, однозначно, предложил бы выбираться отсюда по-пластунски. Но, будучи совершенно уверен, что это неизмеримо превышает ваши возможности... Так что придется обойтись вульгарным скрадом.
— Может быть, — пробормотал, чувствуя холодок под сердцем, Майкл, — как-нибудь удастся отсидеться?
— Не-ет, — русский отрицательно помотал головой, — к большому сожалению, — не выйдет. Чтобы совершить ночную посадку на такую площадку, без надежного ноктоскопа не обойтись. Знаешь, что такое ноктоскоп третьего поколения? Вроде "ПНВ — 4У"? На открытом месте нас будет видно лучше, чем в солнечный полдень на песчаном пляже. Так что, никуда не торопясь, держась за мной, след в след... Только я, к сожалению, тоже не егерь. Наощупь. Медленно...
Пока они, маскируясь редкими зарослями на дне лощины, пробирались к подножью Лысой Горы, над ними, следуя тем же общим направлением к вершине, пронеслось еще несколько разнокалиберных темных теней, летевших почти беззвучно. До выхода из ложбины оставалось всего ничего, последние кусты и считанные метры, когда шедший впереди Михаил вдруг прошипел: "Стой!" — и остановился так резко, что англичанин налетел на него. Уходить, хотя бы и тихо, хотя бы и скрадом, или даже по-пластунски было явно поздно. Со стороны луга один за другим появлялись из темноты почти до молчаливости — тихие мотоциклы, приземистые, вроде картов, едва слышимые автомашины на широких колесах, с седоками, лица которых были одинаково укрыты за массивными "очками" ноктоскопов. А еще — совсем уж дикие, ни на что узнаваемое не похожие фигуры, движущиеся целеустремленной рысью, или же ходко шагающие на двух ногах. Быстрой, чуть семенящей походкой совсем близко от их укрытия прошел невысокий человек, закутанный в темную накидку с капюшоном, а рядом с ним, держа туловище под углом градусов в семьдесят, балансируя массивным хвостом, легкой, ловкой поступью шло нечто, до крайности похожее на динозавра, вот только когти на передних лапах в лучах рахитичной луны сверкнули полированным металлом. Да и сама шкура неведомого создания отблескивала разноцветными искрами, намекая на то, что это — все-таки машина, даже не пытающаяся притворяться чем-то другим. Майкл — вздрогнул, когда, на единый бредовый миг, ему показалось, что тварь — вроде бы покосилась в ту сторону, где скрывались они. Но — пронесло как-то, а Михаил, глядя вслед удаляющейся парочки, пробормотал достаточно слышно:
— Это неприлично, когда у женщины столько денег...
— Что?!
— Да нет, ничего особенного. Своего рода, цитата. Оч-чень, надо сказать, недешовая прихоть. Мягко говоря. А тут что-то подобное чуть ли ни у каждой второй... А мы — без рации. Уж это как-то так пошло одно к одному, забыл, какой сегодня день, оставил дома связь, с которой в обычные дни хожу даже в сортир... Такая цепочка совпадений не бывает случайной, так что, похоже, герр Кляйнмихель, что судьба специально загоняет нас в какую-то ловушку.
Стало заметно светлее, на вершине Лысой Горы, и на других холмах и между деревьями почти одновременно вспыхнули костры, вспыхнули — фонари, расположенные в соответствии с непонятными соображениями, а далеко окрест, угнетая волю и сотрясая душу, разнесся угрожающий грохот барабанов. Монотонный, тяжелый ритм длился и длился, а потом, не вдруг, исподволь в его беспощадную мерную поступь влился, постепенно вздымаясь до нестерпимой силы и высоты, чудовищный, нескончаемый, нечеловеческий вопль, от которого захотелось сделаться маленьким и незаметным, вжаться в землю, забиться в какую-нибудь щелку — и замереть, надеясь только на то, что — не заметят.
— Ма... мамочки, — побелевшими губами едва слышно прошептал, вжимаясь в мокрую листву, Михаил, — это что ж это они затеяли, а?
А — ничего особенного. Вокруг костров уже неслись, все ускоряясь, бешеные хороводы, и скорость — разрывала сцепленные руки, а вокруг этих колец, в противофазе, неторопливо, в раскачку двигались по кругу диковинные, прихотливые, страшноватые в своей необычности фигуры. Трехметровый скорпион с распахнутыми клешнями и до предела задранным хвостовым жалом адской остроты и размером с хороший кинжал, с необыкновенной, бредовой легкостью скользил вбок на множестве стремительно движущихся ног, как будто катился, и панцирь его отливал глубокой чернотой вороненой стали, и только зубцы на клешнях были розовато-белыми. Рядом изгибался, раскачивался, неуловимыми стелющимися скачками несся по кругу Рыцарь в сверкающих разноцветным металлом латах, больше двух метров в высоту, без меча и щита, но зато с наводящими на размышления устройствами посередине забрала и наверху глухого шлема, и доспехи его не громыхали литаврами, а тихонько, на манер массивных камней коротко лязгали, шуршали и постукивали. Плоская лента, напоминавшая ожившую гусеницу Очень Тяжелого Танка, на манер кобры приподнявшая переднюю часть, так, что массивный диск головы раскачивался в добрых полутора метрах над землей, упруго струилась в безжалостно измятой траве, как ленточка в руках гимнастки. Давешний "динозавр" с алмазным гребнем и чешуей из радужного, сверкающего разноцветными искрами металла. Нечто, состоявшее, казалось, из одних только тощих, длинных конечностей, и напоминавшее более всего морского паука, двигалось, противоестественно выворачиваясь и касаясь земли то концами этих рычагов, то сочленениями, то тем и другим одновременно. И еще, и еще, такое, что не с чем было сравнивать, что не пришло бы в голову никакому Иеронимусу Босху после хорошего кубка старого доброго ЛСД, растворенного в абсенте.
И, — третьим, наружным кругом, — плясали, противоестественно вытягиваясь и сокращаясь, уж вовсе гигантские, чудовищные черные тени пляшущих.
"Х-х-Ш-Ша-а-а!!!" — раздавшееся совсем близко, слева и сзади громовое, как у перебитого паропровода, шипение заставило Майкла буквально подскочить. Он обернулся так, как будто его ужалили, но лучше от этого не стало. Чудовищная змея с металлически сверкающей гранатовой чешуей вперило в них неподвижный, мерцающий гнилушками в гиблом лесу взгляд трех не по-змеиному крупных глаз. В широко распахнутой пасти сверкали острые, как ножи, клыки, и как-то без объяснений чувствовалось, что шевелиться — нельзя, не стоить этого делать, если хочешь прожить лишних две-три минуты. Пронзительно свистя, чудовище поднимало голову все выше над почвой, а потом замерло без движения, будто окаменев. В пасти ее вспыхнул ослепительный белый свет, упершийся им в глаза и почти полностью лишивший их способности хоть что-то видеть.
— Так, — сказали откуда-то из тени позади змеи, — зрители, значит? И билет, понятно, есть? Или вы по приглашению от администрации? Нет? Члены Специального Наблюдательного Совета Всесоюзного Общества Онанистов?
Женский голос звучал явной издевкой, но, кроме того, в нем явственно слышались подспудное шипение вроде того, что спугнуло их так недавно. Говорить в сложившейся ситуации было вроде бы нечего, они и молчали.
— А ну-ка — пойдемте, — продолжил голос невидимой женщины, — да не вздумайте ничего такого, а то... Сами понимаете, или объяснить?
— Понимаем, понимаем, — пробормотал себе под нос Михаил, — только не надо нервничать...
Майкл машинально хватил здоровенный глоток крепчайшего виски и поперхнулся, змея чуть повернулась в его сторону, но, в общем, не отреагировала сколько-нибудь явной угрозой.
— Ты за себя отвечай, — прошипел он, прокашлявшись, — а я — как раньше ничего не понимал, так и теперь ничего не понимаю.
— Тогда пусть тебе объяснит твой более сообразительный приятель.
Михаил — молчал, вроде бы в нерешительности, либо почтя за благо счесть ее распоряжение за чисто риторическое, но женский голос рявкнул:
— Ну! Громко, четко и с выражением. Как стишки в детском садике.
— Видите ли, — громко и с выражением начал Михаил, — герр Кляйнмихель, эта... это создание предназначено в том числе для охраны и активной обороны владельца. Подобные вещи, как правило, бывают очень хорошо вооружены, обладают молниеносной в прямом смысле слова реакцией и крайне высокой боевой эффективностью. Так что попытки хоть какого-то сопротивления закончатся очень быстро, и, скорее всего, весьма печально...
— Молодец, отрез тебе на галоши. Вот только скажи, — почему это ты назвал этого клоуна как-то не по-нашему? Смеешься, что ли?
— Что вы, гражданочка. Уж какие там смехуечки в таких обстоятельствах. Самый настоящий немец, причем из ФРГ, и зовут его Оскар Кляйнмихель. Приехал преподавать немецкую литературу в Свердловском универе, а заодно, по его словам, практикуется в современном русском. На самом деле, по-моему, является обыкновенным шпионом, но так парень вроде неплохой. Вот, пригласил погостить, — а тут такая незадача...
Тут он действовал почти наверняка, потому что редко какой русский решится обидеть иностранца, тем более — с Запада, и теперь, в высшей степени присущим ему звериным чутьем ощутив, что у собеседницы возникли некие сомнения, вовсю плел словесные кружева, по которым чаял впоследствии, как паук — по тенетам, убраться куда-нибудь подальше от смертельной угрозы.
— Ладно, заткнись... Эй, ты, — ты и вправду немец? Шпрехен зи дойч?
— Да еще как. И хенде хох — тоже нормально. Вот только, фройлян, — давайте обойдемся без дальнейших экзаменов. Потому что, как бы хорошо вы ни знали немецкий язык, для меня он просто-напросто является родным. Хотя, в последнее время, я стал ловить себя на том, что некоторые мысли думаю по-русски... Вы бы не смогли попросить вашего стража несколько отвести свет? Ей-богу — мы вполне безобидны. Спасибо...
— А ты наглый, — задумчиво проговорила их собеседница, впервые представая перед их ослепленными глазами, хотя бы и в облике смутной, неопределенной тени, — это мне нравится. Давай, я и всем скажу, что ты немецкий шпион?
— О, разумеется, не стесняйтесь. Не вижу тут ровно никаких проблем. Каждое дело нуждается в соответствующей рекламе.
— Сестра, — едва слышно прошелестела еще одна тень, возникшая только что и выглядевшая чуть повыше, — а тебе не много ли будет сразу двоих, а?
— Не знаю, — честно ответила первая, — не пробовала. А что?
— Да нет, ничего. Просто захотелось узнать, чего это они у тебя такие... остолбенелые?
— А — чтоб чувствовали. Ладно вам, не дрожите так уж сильно. Сразу видно, что не в курсе. — И тут же, без перехода, перешла к другой теме. — А, к примеру, вон тот, ну, блондин, который в дурацкой полосатой рубахе, — немецкий шпион.
Майкл, чуть поклонившись, отсалютовал зажатой в правой руке литровой флягой, при этом прижимая левую — к сердцу.
Между тем со стороны ближайшего, самого большого из всех, костра, донеслись истошные вопли и женский визг. Кто-то, разбежавшись, вдруг выпрыгнул немыслимо высоко, перебирая ногами, как во сне, пронесся над костром — и грохнулся по другую его сторону.
— Ух, ух, ух, — к костру стремительно приблизилась фигура уже явно женская, сверкнула на фоне темноты огненно-красными от света костра ляжками и задом, приземлилась на корточки, но не удержалась, ткнулась вперед, в землю, — гэх!!!
Кто-то, взметнув фонтан золотых искр, ввергся прямо в костер, и в единый миг — выпрыгнул оттуда.
Оглянувшись, одна из ночных теней рассудительно изрекла:
— Вы вот что... Идите-ка лучше с нами, ей-богу ваше дело лучше будет. По крайней мере — безопасней. Мало ли что может взбрести в чью-нибудь пьяную голову...
