Послышался стук в дверь и голос Греда:
-Фела, ты скоро? Нам пора возвращаться.
Фела вышла из спальни. Гред, выпрямившись во весь рост, в полном вооружении, выжидающе смотрел на нее. Он выглядел совсем здоровым, хотя девушка вдруг вспомнила, как не далее чем вчера он попробовал танцевать, и уже через пару минут сел, держась за живот.
-Нет, Гред, мы никуда не пойдем, — четко выговаривая слова, сказала она, и пораженный охотник переспросил:
-Как так? Мы — не пойдем?
-Да, не пойдем, — она рассказала о словах Корелонца и обещании Потрипака.
-Ну, ежли так, то да, — по его лицу было видно, что эта идея ему не нравится, хоть он и согласился. — Что же мы будем делать? — спросил он немного спустя.
-Ждать, — пожала плечами рофендила и выглянула в окно. — Осталось-то всего три с половиной часа.
Эти три с половиной часа тянулись целую вечность. Фела ушла к себе в комнату, и металась от одной стены к другой, считая минуты; охотник неподвижно сидел за столом, тяжелое раздумье отражалось на его лице. Один раз рофендила вышла посмотреть, где хозяин. Перепуганная челядь, опасливо поглядывая на вооружившуюся до зубов воительницу, сбивчиво объясняла, что хозяина нет, ушел по делам. Зато имелись стражники, сидевшие внизу за столиками с кружками пива. Они разом повернули головы, услыхав рофендилу. Хлопнув дверью, Фела вернулась к себе.
Наконец время прошло. Фела уже собиралась выйти на улицу, когда послышался нарастающий восторженный гул толпы. Бросившись к окну, она увидела странную процессию. Впереди на коне ехал Корелонец, по виду совершенно невредимый. Коня под уздцы вел Потрипак, по обе стороны и сзади ехали его солдаты, смешавшиеся с горожанами. У всех были просветленные и радостные лица; толпа нестройными голосами пела местную патриотическую песенку, слышались выкрики, восхваляющие Корелонца, Потрипака, а заодно и герцога. Недолго думая, Фела выпрыгнула в окно — высота в два этажа рофендилу ничуть не пугала — и, приземлившись, побежала навстречу процессии. Корелонец слез с лошади и сдержанно поклонился, в его движениях сквозила усталость. Он единственный из толпы не поддерживал общего ликующего настроя, но ему, с его ролью мученика, иного и не полагалось. Сейчас, на фоне толпы, бросалось в глаза, насколько он хорош собой. Среднего роста, он казался высоким — стройный, с широкими плечами и тонкой талией, мускулистый, с открытым лицом. Ярко-синие глаза под четко очерченными бровями, высокий лоб почти закрывали светлые волосы, в беспорядке падающие на лицо. Тонкий, красивый нос и полные губы.... Впрочем, когда растроганная рофендила бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки, выражение его лица изменилось, став таким же просветленным, как у толпившихся вокруг людей. Все радостными дружными криками сопроводили эту встречу.
-С тобой все в порядке? Ты цел? — спросила рофендила. Корелонец с удивлением почувствовал мокрые следы слез на ее щеках.
-Я цел и невредим, спасибо лорду Потрипаку, — слегка поклонившись в сторону лорда, ответил он.
-Ерунда, не стоит благодарности, — махнул рукой тот.
-А как же... как же все это получилось?
-Сейчас мы все расскажем, — пообещал лорд.
-А заодно и отметим, — предложил один из его людей — усатый солдат, любивший провозглашать тосты.
Все вокруг горячо поддержали эту идею и всей толпой завалились в ближайший кабак, где сразу стало не протолкнуться.
Феле и присоединившемуся Греду рассказали, как настроение толпы, понявшей, что поглумиться над осужденным не дадут, сменилось на противоположное. С самого начала часть зевак сочувствовала юноше, теперь же все стали восхищаться его мужеством и самоотверженностью. Поняв, что камнями чужестранца закидать не удастся, толпа сделала из него героя. Судьи не знали, как поступить с людьми Потрипака, и, посовещавшись, решили не затевать конфликт между его новобранцами и городской стражей, тем паче, что отец юного лорда входил в городской Совет.
-Вот видишь, как все оказалось просто. Не стоило и плакать, — говорил Корелонец Феле.
-Да, просто. Теперь-то просто, — смеялась она.
-Ну, и давайте выпьем за простоту, — поднял кружку усатый солдат.
Всех захлестнуло бурное веселье. Вино потекло на сдвинутые столы, играла музыка, кругом слышался смех и песни. Все разом говорили, зачастую не слушая друг друга. Рофендила смеялась вместе со всеми, чувствуя, как исчезает, растворяется в общем веселье огромное напряжение этого дня.
Так случилось первое возвышение Равена. Потом рофендила вспоминала этот эпизод, удивляясь, какая сила была в простом деревенском парне. Сила, заставлявшая людей идти за ним и восхвалять его.
Сквозь дрему Фела чувствовала, как кто-то целует ее, целует ее всю и везде. Чьи-то горячие, нежные и ласковые губы касались ее груди, живота, постепенно опускаясь все ниже и ниже...Квентин, спросонья подумала она, и, не открывая глаз, протянула руку, коснувшись его головы. Но волосы были мягкие, густые, закрывавшие шею, и не походили на шевелюру эльфа. Кто же это, подумала она, но больше никто не приходил ей на память, и, пересилив себя, она открыла глаза. Целующий обладал белокурой макушкой, сильными мускулистыми руками и широкими плечами. Ничего больше она не могла разглядеть, лишь поняла, что он обнажен, так же, как она. И также поняла, что через приоткрытое окно врывается утреннее солнце, и значит, недавно была ночь, и эту ночь, как пить дать, она провела с обладателем белокурой макушки. Была с ним во всех отношениях.
Он почувствовал движение ее руки, поднял голову и посмотрел на нее светившимися от счастья глазами. Корелонец! Фела с удивлением, переходящим в ужас, смотрела в его ярко-синие, такие счастливые глаза, потом инстинктивно нащупала рукой скомканную рядом простыню, натянула ее на себя, скрывая наготу. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Девушка пыталась овладеть своими чувствами и вспомнить, как же она очутилась с ним в постели; выражение счастья медленно сползало с его лица, вновь принимая отчужденное выражение, столь знакомое ей. Она отодвинулась, стараясь не прикасаться к нему, и он молча дал ей эту возможность.
-Как... как это случилось?
Со сна ее голос был каким-то чужим, незнакомым, да ей показалось, что все вокруг незнакомо, и это вообще не она. Не может быть, чтобы это была она...
-Неужели ты ничего не помнишь?
Она отрицательно покачала головой, не отрывая от него настороженного взгляда.
-Не помнишь вчерашнюю вечеринку? — спросил он. — Не помнишь, как напилась без памяти?
-Я никогда не напиваюсь, — глухо сказала она. — Настолько, чтобы потом ничего не помнить — никогда.
-Значит, вчера был первый раз, — усмехнулся он. — Все всегда бывает в первый раз, дорогая, к этому нужно привыкнуть.
-Что вчера случилось?
-Был суд. Это ты, надеюсь, помнишь? Был позорный столб. — Девушка постепенно стала вспоминать, и на лице ее проступило легкое замешательство. — А потом вечеринка. Масса всякого народа, людей и нелюдей, пришла поздравить тебя, да и меня заодно с удачным избавлением от казни. Все много пили, шумно веселились, ты без умолку болтала и смеялась... А также пила.
По мере его рассказа перед девушкой проступала картина вчерашнего веселья. Вспомнился Потрипак, поздравлявший ее и Равена, вспомнился разговорчивый солдат, затем какие-то три типа, один представился... У Фелы была хорошая память, и она заставит себя вспомнить его имя. Такой невысокий, жилистый, все предлагал выпить за знакомство... И они выпили.
-Потом ты куда-то исчезла, и я стал волноваться... — продолжал Корелонец. — Все-таки ты уже пришла в такое состояние... В общем, я пошел тебя искать, и обнаружил в обществе трех сомнительных типов, явно желающих тебя куда-то увести. А ты, дорогая, к тому моменту, как бы выразиться помягче... уже лыка не вязала. Я увел тебя от них, и хотел уложить спать. Привел к тебе в комнату, начал укладывать, и тут ты кинулась мне на шею, стала целовать и... и просила остаться.
Фела отпрянула. Да не могло такого быть, он все выдумал!
-Да, я вижу, что ты мне не веришь, — усмехнулся он. — Я сам вчера тебе не поверил. Но — что поделать, дорогая! Ты же знаешь, что я без ума от тебя, а вчера к тому же я сам был слегка пьян... и вот результат.
Она молчала, пытаясь обдумать сказанное им, и вспомнить еще что-нибудь о вчерашнем. Да, три типа наблюдались, один из них назвал себя... Смерть и смерч, да как же его звали! Он все предлагал выпить за знакомство...
-Я никогда не напиваюсь так, чтобы потом ничего не помнить, — тихо повторила она.
-Возможно. Тогда ты все сама вспомнишь, — он встал, начал неторопливо одеваться. — Полагаю, — добавил он, — мне следует извиниться за вчерашнее, дорогая.
Он уже вернулся к своему обычному тону, холодному и чуть ироничному, хотя выражение его лица не вязалось с этой показной иронией. Теперь он старался избегать ее взгляда, но Фела чувствовала, что ему очень больно и он отчаянно пытается скрыть это за небрежными словами.
-Будь добр, не называй меня "дорогая", — сказала она.
-Как скажешь, принцесса. Ах, да... Принцессой тебя тоже не велено называть... Как же обращаться к тебе, красавица? А, вспомнил — госпожа. Будут ли еще какие приказания, госпожа?
Он уже накинул куртку, рофендила закуталась в простыню, чувствуя себя отвратительно во всех отношениях. Простыня выгодно очертила ее стройное тело; девушка беспомощно огляделась, высматривая одеяло.
-Пожалуйста, не надо, — сказала она. — Наверное, мне самой надо извиниться... Извини.
-Надо же, ты извиняешься! За последние два дня это уже второе извинение. Право, я не узнаю тебя, госпожа. Что-то произошло?
Она вспыхнула, и резкие слова готовы были сорваться с ее уст. С трудом сдержавшись, она показала ему на дверь.
-Кажется, ты собирался уходить? Я тебя не задерживаю.
Он насмешливо вскинул брови, отвесил преувеличенно почтительный поклон и вышел, держась крайне прямо. Фела в изнеможении откинулась на подушки. Все вызывало у нее отвращение, прикосновение простыней, подушек, сама она. Волосы, конечно, почти расплелись и порядком запутались. Она лежала, закрыв глаза, пытаясь справиться с вдруг жутко занывшими висками и вспомнить вчерашнюю злосчастную вечеринку. Конечно, она сама во всем виновата. Корелонца не в чем винить. Не стоило ей столько пить, хотя что значит: "столько"? В этот раз она точно выпила совсем немного; да и никогда с ней не случались провалы в памяти... Она принялась все заново вспоминать.
После тоста за знакомство, который она произнесла, ничего не всплывало. И Корелонец сказал, что нашел ее в обществе трех незнакомых типов. Что, если они что-то подсыпали ей в вино?.. Да, верно, все так и есть — после того, как она пригубила бокал за знакомство с пришлыми типами, все дальнейшее смешалось, словно утонув в густом тумане.
С трудом девушка поднялась, накинула халат, позвонила.
-Приготовь горячую воду, — сказала она вбежавшей служанке. — Я хочу вымыться.
Завтрак уже начался, а Фелы все не было.
-Эй, Фела, тебе следует поторопиться, а то ничего не достанется, — крикнул Гред, усаживаясь за стол рядом с черноволосой сиделкой.
Он выглядел веселым и довольным жизнью. Женщина рядом с ним тоже пребывала в хорошем настроении. Оба они были заняты друг другом и совсем не заметили мрачного выражения лица сидевшего рядом Корелонца. Через минуту появилась Фела. Под ее напускной оживленностью пряталась подавленность. Это тоже ускользнуло от глаз влюбленной парочки. Корелонец бросил взгляд на свежевымытые, еще влажные косы рофендилы и окаменел. Если до этого он еще пытался сделать вид, что ест, то сейчас он просто застыл, глядя в тарелку и судорожно сжимая ложку в руке.
Между тем девушка отчаянно пыталась вести себя, как обычно.
-Думаю, нам пора выезжать, — сказала она после обычных приветствий. — Не стоит больше здесь задерживаться, нарываясь на новые неприятности. Я уже собрала свои вещи.
-Выезжать? Когда? — воскликнул Гред.
Сиделка сразу погрустнела и тоже уткнулась в тарелку.
-Сегодня. Сейчас.
-Гхм... Ну, я не знаю... Если ты так считаешь... А что думает Корелонец?..
Молодой человек вздрогнул, услышав свое прозвище. Он поднял глаза, встретился взглядами с Гредом, и тот наконец почувствовал, что с ним что-то неладно.
-Да на тебе лица нет! Что случилось? — спросил охотник.
Корелонец попытался ответить, но голос ему не повиновался. Бросив ложку на стол, он встал и вышел из комнаты.
-Фела, что это с ним? — переводя изумленный взгляд с захлопнувшейся двери на рофендилу, спросил Гред. — Вы опять повздорили?
-Нет, отчего же. Все в полном порядке, — прилагая все усилия, чтобы говорить спокойно, проговорила она.
Гред попытался заглянуть ей в глаза, и не смог. Она упорно рассматривала печенье в вазочке.
-Ты ведь не отказала ему...
-В чем? — резко вскидывая глаза, сказала Фела. В словах охотника ей послышался намек.
-В возможности и дальше ехать с нами.
-Кажется, нет.
-Кажется? Ну, тогда, думаю, сейчас самое время еще разок об этом поговорить. Фела, горлица моя, может быть, ты сейчас с ним поговоришь?
-Конечно. Всенепременно. Вот только доем свою кашу. И ты как следует подкрепись. Неизвестно, когда в следующий раз мы будем есть.
Феле очень не хотелось идти к Корелонцу, и, несмотря на отсутствие аппетита, она съела свою порцию целиком. Когда пришел парень убирать посуду, она повернулась к нему:
-Кстати, а хозяин появился?
-Нет, госпожа, хозяин ушел по делам. К вечеру только будет, — не глядя на нее, ответил слуга.
-Ах, какая жалость. А то мы ведь уезжаем, хотели рассчитаться...
-Вы можете рассчитаться и со мной.
-Да?! Знаешь, у меня с твоим хозяином много разных счетов...
Слуга чуть попятился, и тарелки в его руках зазвякали.
-Я имел в виду денежные расчеты, госпожа, — проговорил он. — плату за постой, и только-то.
-Короче. Если хозяин хочет, чтобы мы заплатили, пусть сам подойдет. Понятно?
-Да, госпожа. Конечно же, госпожа, — слуга быстро ретировался.
Фела налила себе принесенный им напиток и пошла в комнату к Корелонцу.
Он стоял на коленях перед кроватью, схватившись руками за железные перекладины у изголовья и прижавшись к ним лбом.
-Корелонец... — нерешительно позвала она.
Он вскочил на ноги, обернулся к ней, и она невольно отшатнулась, увидев его бледное перекошенное лицо.
-Что тебе надо? — резко спросил он, и тут же, сам испугавшись резкости своего голоса, добавил: — Я не слышал, как ты вошла.
-Я хотела спросить. Мы сегодня уезжаем. Ты поедешь с нами или остаешься?
-Ты спрашиваешь меня, — выделяя каждое слово, проговорил он. — ТЫ СПРАШИВАЕШЬ МЕНЯ! Я даже не знаю, что сказать. Ты, случаем, не заболела?
Щеки рофендилы вспыхнули. Она отвела взгляд, сосчитала до пяти.
-Тебе хочется поиздеваться? — тихо спросила. — Знаешь, у меня нет времени на это. Решай быстрее.
-Прости. Я не со зла, — его тон изменился, и в нем не осталось иронии, лишь боль, страшная, неприкрытая боль. — Я, верно, сам не знаю, что говорю. Знаешь, Фела, за время нашего знакомства ты много раз убивала меня. Всеми способами. Пыталась отрубить голову, утопить, повесить, убить Кинжалом... Но никогда ты не делала мне так больно, как сейчас. Никогда. Нет, ты не виновата, это все я. Эта ночь была самой счастливой ночью в моей жизни. Правду говорят — чем выше взлетишь, тем больнее падать, — он скривил губы в безуспешной попытке улыбнуться. — Я уже почти поверил — ведь мне так хотелось верить — что между нами что-то может быть. Поверил, что я не противен тебе, как раньше, что не внушаю тебе отвращение, что ты перестала меня ненавидеть. А теперь я вижу, это была лишь иллюзия. Нет, не оправдывайся, госпожа моя, не надо. Я сам во всем виноват. Сам. Знаешь, за последнее время я очень много чего понял. Понял, например, что физическая боль пустяки по сравнению с душевной мукой, и никакие пытки не могут причинить такие страдания, как боль души. Святая богиня, что я говорю! Не слушай, это все вздор...
